Ода всегда говорил, что они не сочетаются.
Он был рыжим, с измученным взглядом, на котором прямым текстом обозначено — флегматик. Хотя глаза его смеялись, а при виде тебя прямо блестели. Лазурные радужки становились ещё ярче, словно ты был светом для него. Это смешно, учитывая, что все остальные считают тебя дьяволом во плоти.Одасаку видел в тебе крупицы света, но ты сам признавал в себе только тьму...
В каком-то смысле, ты напоминал тьму. Такой же загадочный и временами устрашающий. Ты считал, что человек наподобие тебя никогда не сможет потянуться к свету. Оказывается, даже ты можешь допускать ошибки. Ода стал для тебя светом. Хотя он сам не был ангелом, но ты тянулся к нему, хотел, чтобы весь его свет светил лишь на тебя и только для тебя. Эгоистичен, как и обычно.Его свет слишком ярок, для такого как ты.
Любовь к его свету — самое страшное, что случалось с тобой. Не так ли? Но ты даже не смог спастиХочешь убить себя, но теперь живёшь за двоих.
«Ты обрек меня на жизнь. Несправедливо.» — шепчешь, стоя перед могилой на холму, рядом с лазурным морем, так сильно напоминающим его глаза. Садишься на колено, а в руках держишь букет ирисов и орихидей. Они так отвратительно смотрятся вместе. «Ты не умеешь выбирать цветы…» Протягиваешь руку к холодному надгробному камню, улыбаешься, будто бы видишь его — живого, с тем же флегматичным взглядом и до боли любимой лазурью глаз. Хочется высушить все моря, но больше никогда не видеть этот цвет.Ода забрал с собой все, кроме твоей больной любви.
Ты кричишь немым криком, от невыносимого чувства в сердце, больше похожего на пытку, режешь руки ещё чаще и так же наивно умоляешь вернуться.Ода больше не придет.
Но ты все равно будешь просыпаться в холодном поту, судорожно ища знакомое тело, волосы… Его надгробная плита стоит на краю холма, любуясь вместо него морским пейзажем, который он так любил. А ты, Дазай, все так же будешь видеть в прохожих Одасаку, но приходить к нему раз в год, с совершенно несочетающимся букетом ирисов и орхидей…