Bad good boy

       Этот день был слишком идеальным для того, чтобы закончиться благополучно по всем фронтам. Я понял это только тогда, когда скользкая подошва потертых конверсов предательски соскочила с края ржавого бака, на котором я, скрючившись в китайский иероглиф, заглядывал сквозь мутное стекло в тускло освещенную кухню...        Утро начиналось воистину по-королевски. Во-первых, была суббота - никаких занятий в школе, никаких нудных лиц преподавателей и одноклассников. Во-вторых, мать осталась на дежурстве в больнице, и от этого в первые минуты после пробуждения мне хотелось петь и танцевать: никто не орал блаженно с первого этажа, не залетал в комнату с постоянными придирками, не спускал пинками с лестницы на завтрак. Я лежал с закрытыми глазами, закинув руки за голову, улыбался и наслаждался каждой секундой благословенной тишины. Однако утренний зов природы заставил меня встать, потянуться и отправиться в путешествие до ванной комнаты.        Как я выяснил, сестры мои уже унеслись по своим делам: Честити, вероятно, ушла на подработку, а Модести - к подруге, пользуясь волшебным подарком судьбы, когда матери не было дома весь день. В доме я оставался один - Господи, спасибо тебе, я верил, что ты существуешь! Из ванны я выходил, пританцовывая и просушивая полотенцем волосы, в одних шортах, громко топая ногами по протертому паркету. Чуть позже я стоял на кухне, попивая санкционный в нашей семье кофе ("Криденс, кофе в твоем возрасте пить категорически запрещаю, даже не смотри на банку!"), и смотрел в окно, наполовину скрытое жалюзи. Из окна мне открывался прекрасный вид на стену соседского дома, стены которого не скрывал хлипкий стальной заборчик, разделяющий два участка. Тень от развесистой липы наполовину скрывала такое же окно, словно зеркальное отражение расположенное в соседнем доме. И в этом самом окне (ни штор тебе, ни жалюзи) в полумраке мелькала неясная фигура, за которой я и наблюдал.        Честно признаться, я и сам не понимал, почему меня вдруг стал интересовать наш новый сосед. Я давно замечал за собой склонность наблюдать за людьми, подмечать особенности движений, манеры вести себя... Да и вообще, любая чужая жизнь мне всегда казалась в разы интереснее, чем моя собственная в 18 лет. Но если в других меня привлекало разнообразие и насыщенность жизни, то мистер Персиваль Грейвс (ну и имечко!) зацепил меня именно скрытностью своей натуры.        Первое время я видел его только утром и вечером - гул машины и скрип гравия его парковочного места подрывал меня от любого занятия к ближайшему окну. Утром он быстро выходил из дома, не поднимая головы, садился в свой седан и отъезжал от дома в неизвестном направлении. Вечером мне удавалось увидеть его с более близкого расстояния, когда мать отправляла стричь газон или ковыряться с ее любимыми ромашками и петуниями. В такие моменты, пригнувшись к запрелым кустам, я мог рассмотреть, как он, потягиваясь, выходит из машины, одергивая одежду, достает пакеты с едой и ящик пива, щелкает брелком сигнализации и заходит в дом. Иногда он замечал мое присутствие на соседнем участке и приветственно махал рукой или кивал головой. Захлопывалась дверь, а на лужайку нашего дома падали лучи света из его окон.        Он был хорош особой брутальной мужской красотой. На вид ему было около 35-40 лет, и было заметно, что мистер Грейвс за собой следит - тело подтянутое, пружинистое, да и весь он был какой-то собранный и уверенный в себе. Зачесанные назад короткие волосы открывали лицо с широкими бровями, живыми темными глазами и легкой щетиной на щеках и скулах. Голос у него был низкий и хорошо поставленный - иногда я слышал обрывки его телефонных разговоров. Однако больше о нем ничего не было известно - мать знала только его имя, а Честити и Модести не было ничего известно и подавно. Оставалось только наблюдать - я упорно не признавался самому себе, что я не наблюдаю, а именно подсматриваю. В глубине души росло осознание того, что этот мужчина завораживает меня, интригует - мне хотелось быть похожим на него. В один из вечеров я заметил, что Грейвс насмешливо смотрит на меня из окна, разговаривая по телефону, пока я стриг газон, бегая с газонокосилкой по участку. Я сделал вид, что этого не заметил и демонстративно не поворачивался в его сторону, пока не закончил свою работу. Затаскивая в сарай старую машину, я оглянулся через плечо, но мужчина на меня не смотрел. В уголке сознания я чувствовал некоторое сожаление, чему удивился. Как будто кому-то когда-то до меня было дело...        В блаженном безделье прошел мой сегодняшний день. Я читал тщательно скрываемые от матери комиксы про Флэша, слушал музыку на стареньком плеере, пил чай и кофе в немереных количествах, заедая это великолепие печеньем. Ближе к вечеру вернулась Модести, и мы играли в мяч на заднем дворе. Все это время я бросал взгляды на дом Грейвса - машина стояла на своем месте, а он из дома не выходил. Когда стемнело, домой вернулась старшая сестра с еще более приятными новостями - мать осталась и на ночное дежурство, а это значит, что до завтрашнего утра мы предоставлены сами себе.        На улице было уже совсем темно, когда я сидел за столом с плеером, и меня отвлек резко вспыхнувший свет в соседнем окне. Я покосился в ту сторону, продолжая сидеть на своем месте. "Да что я, в самом деле, как собака цепная за ним метаюсь", - думал я про себя, листая треки. Однако через несколько минут ноги несли меня на первый этаж, где я жадным взглядом вперился в окно. Приличное расстояние и закрытое окно соседа могли предоставить только смутные очертания - он ходил по кухне, размахивая рукой. Я щурил глаза и напрягал слух, совершенно не чувствуя стыда за свое поведение. Через мгновение я с таким же бесстрашием крался по траве, перелезал через забор, спотыкаясь, и при этом совершенно не задумывался о том, что же я, черт возьми, делаю.        Аккуратно зацепившись кончиками пальцев за металлический карниз окна, я подтянулся и забрался на старую ржавую бочку под его окном, осторожно заглядывая в комнату. Впервые я видел мистера Грейвса так близко, и... этот вид не мог не волновать меня. Он стоял в полупрофиль ко мне, опираясь на стол обеими руками, рядом кипел чайник на плите, а глаза мужчины под густыми сведенными бровями были закрыты . Лицо выражало странные эмоции - было непонятно, то ли ему больно, то ли ему очень хорошо, то ли он просто устал. Рядом на столешнице лежал телефон. Я позволил взгляду скользнуть по замершей фигуре - серый пуловер облегал мощные руки и плечи, обхватывал мягкой тканью широкую грудь, облеплял стройный живот. Такая картина не может оставить никого равнодушным, я был в этом уверен, потому что сам пожирал глазами слегка покачивающегося Грейвса, прикусывая нижнюю губу (дурная привычка, от которой меня не в силах отучить даже мать). Чтобы рассмотреть соседа еще лучше, мне пришлось вытянуть шею и еще сильнее подтянуться на пальцах ближе к стеклу. Усилия оправдались стократно, потому что от вида сильных бедер, затянутых в грубую темную ткань джинсов, я почувствовал, как загорелись кончики ушей, а легкие стиснуло непонятным чувством. Осознание того, что я бесстыдно подглядываю за взрослым мужчиной и остаюсь до сих пор незамеченным, горячило кровь и отзывалось совсем уж неожиданной реакцией внизу живота. Боже, я возбуждаюсь, подсматривая за соседом...        Возможно, именно эта мысль заставила мои пальцы дрогнуть, ноги - заскользить, и вот я с глухим отвратительным лязгом приземлился на твердую землю, счесав кожу на ладонях и локте об острые края этой чертовой бочки, больно ударившись задницей о какой-то деревянный ящик. Какофония звуков, как мне показалось, оглушила весь квартал, и, понятное дело, была слышна под окном Грейвса. С тихим " блять..." сквозь зубы (да, мамочка, я ругаюсь) и судорожным вдохом я отряхнул грязные руки о джинсы, пытаясь встать и перелезть обратно на свой участок. Мне почти это удалось, и я уже занес ногу над перегородкой, как чья-то сильная рука схватила меня за шиворот и втащила обратно, больно скрутив руки на спине.        - Так-так, приятель, - низкий бархатный тихий голос завязывал кишки в морской узел, задевая спинной и головной мозги - иначе почему я резко перестал адекватно соображать? - Собрался поживиться на моем участке и сбежать безнаказанным? Не выйдет, малец. Быстро двигай вперед. Он подтолкнул меня в спину, надавив на сведенные руки, и мне пришлось, спотыкаясь, пройти вперед. Видимо, он принял меня за вора, не разглядев лица... Лицо горело от стыда, а в голове лихорадочными тараканами разбегались мысли о том, как все объяснить. А если он меня и матери сдаст, то все - война и немцы.       Мистер Грейвс впечатал меня одной рукой в стену дома, выбив из груди весь воздух, рывком открыл входную дверь, втащил меня в полутемный коридор и повел в гостиную, слабо освещенную одиноким торшером на какой-то низкой тумбе.        - Ну, гаденыш, что ты уже успел у меня стащить, - голос чуть громче, переходит на рык. Даже сквозь жаркое одеяло стыда я чувствую трепет, который у меня вызывает этот голос и его обладатель. - Давай, не стесняйся, выкладывай, пока я тебе не навтыкал по самое не могу!        Я панически задерживаю дыхание и жмурюсь, пока он разворачивает меня к себе.        - Какого хрена, парень??? - Я открываю глаза, а он смотрит на меня немного ошарашенно. Не ожидал. Как, впрочем, и я. - Криденс, верно? Киваю головой, не поднимая взгляда. Надо же, и имя мое запомнил.        - Может объяснишь, что ты делал под окнами?        "Мистер Грейвс, я случайно проходил мимо, и...", " Мистер Грейвс, я случайно уронил свою вещь на ваш участок..." - одно оправдание хуже другого. Уши и щеки просто полыхают от стыда - ну не могу же я напрямую ему признаться. Сгрызаю кожу на губах до крови, а голова просто разрывается от напряжения мысли.        - Криденс, ты что, хотел что-то украсть?        - Нет, что вы, мистер Грейвс! - я вскидываю голову и смотрю на него, чуть руки в молитвенном жесте не складывая. Да с какого хера все так глупо вышло? - Я просто... просто...        - Ну? - голос незлобный, даже сочувствующий. Он смотрит на меня внимательно и испытующе, касаясь моего плеча рукой. Этот жест нехило прошибает через слой ткани. Да что за пиздец со мной творится?        - Я...смотрел. На вас... - у меня получается тихонько проблеять признание, и я чувствую, что черти, посмеиваясь, готовят мне котел в аду. Быстрее бы провалиться под землю, потому что мимо него мне пройти будет сложновато.        - Угу... - Грейвс складывает руки на груди, выпрямляя спину. Хоть мы почти одного роста, он умудряется смотреть на меня сверху вниз. Взгляд его полон... властности. Да, это определенно она.        Я стою перед ним, как провинившийся школьник (хотя, с другой стороны, разве это не так?), тереблю сбитыми ладонями край футболки. Выдавить из себя хотя бы слово в свое оправдание мне возможным не представляется.        - Крииденс... - он обходит меня со спины, томно и с легкой усмешкой тихо выдыхает мое имя мне в затылок, отчего я подскакиваю, - а разве мама не учила тебя, что подглядывать нехорошо? Я смотрю невидящим взглядом в очертания книжной полки на стене, смутно пытаясь сообразить, кто я и что я здесь делаю. Как такое возможно - тембром голоса заставлять дрожать колени?        - Такой скромный юноша... - продолжает обольстительно шептать мне в спину Грейвс, - и такой плохой. Мне стоит рассказать обо всем твоей маме...        - Нет... - я поневоле тоже говорю шепотом, хотя мне кажется, что говорить громко я разучился до конца жизни. Перед глазами уже замелькал образ ремня в руках матери, а боль пронзила руки будто наяву, и меня передернуло. Это не укрылось от всевидящего Грейвса, потому что он снова прикоснулся к моему плечу, ближе к шее, и выдохнул в ухо. - Ты боишься ее?        - Я..да...нет, просто... не говорите ей ничего, - сипло выговариваю я сквозь стиснутые зубы. Как же я облажался.        - Хмм... - он все еще стоит за моей спиной, его выдох согревает скованную через ткань льдом ужаса спину, - но ведь такой проступок нельзя оставлять безнаказанным, правда, Криденс? "Будь ты проклят вместе со своим пробирающим голосом", - проносится в моей голове, пока я, закрыв глаза, словно под гипнозом, отвечаю:        - Да, мистер Грейвс.        - Тогда, мой мальчик, - это обращение заставляет меня судорожно втянуть ртом воздух, словно меня кипятком облили, - я сам накажу тебя.        Сначала я думал, что позорно упаду. Потом мне показалось, что разумно выбежать из комнаты и из дома вообще. Грейвс сказал эту фразу ТАК, что все, что причисляет меня к мужскому роду, моментально напряглось в узких джинсах и дернулось, натягивая ткань. Я перестал дышать и мыслить самостоятельно. Четыре слова связали меня по рукам и ногам, мне было очень страшно, и... я безумно этого хотел. Вот так, сразу, без объяснений. Даже не задумываясь о том, ЧЕГО ИМЕННО мне хотелось.        Внезапное его прикосновение обожгло. Он мягко и настойчиво вцепился мне в макушку, хватая за пряди, с усилием развернул к боковой стене, на которой располагалось зеркало. В тускло освещенной комнате я увидел себя - мои щеки полыхали, и это было заметно даже в полумраке. За мной темной тенью стоял Грейвс - мой судья и палач. Как в замедленной съемке он протянул руку к моему лицу и, сжимая, огладил скулы. Я завороженно смотрел на отражение - бесстрастное зеркало показывало все.        -Сними футболку. - Приказ, которого невозможно ослушаться, рассек воздух чуть ли не со свистом. Я поднял край футболки дрожащими пальцами - было страшно. Отражение Грейвса чуть склонило голову в ожидании. Я судорожно стащил через голову ткань, слегка поморщившись от прикосновения к саднящим ладоням и локтям. Мужчина схватил мою руку и развернул ладонью вверх.        - Ай-ай-ай, какой ты неаккуратный, Криденс, - снова этот плавящий мозг голос, снова бешеные скачки сердца бьют в ребра, а член толкается в джинсы. Да ты издеваешься надо мной!        Он снова хватает меня, но теперь за горло. Дрожащий кадык проезжается по его ладони, когда я нервно сглатываю, и по его глазам я вижу, что он доволен. Грейвс неторопливо ведет по моему предплечью другой рукой, касается пальцами живота, груди, ключицы. Я могу только замереть в немом удивлении от того, что кожа не расплавилась под его касаниями, как сыр в микроволновке. Он чуть сильнее сдавливает пальцы на моей шее, а я закатываю глаза - если и умирать, то только так. Я готов отъехать на тот свет.        Он отпускает меня резко, я покачиваюсь, но держусь на ногах. Теперь в зеркале я один - бледное худое тело в джинсах с выпирающим стояком и алыми щеками. Не могу на себя смотреть, прикрываю глаза. Слышу, как мягко скрипит мебель, слышу обманчиво спокойное:       - Криденс, подойди сюда.        Разворот на негнущихся ногах достоин грации бревна. Грейвс сидит в кресле, слегка расставив ноги. Руки расслабленно покоятся на подлокотниках. Лицо состредоточено, а прожигающие меня глаза ни на секунду не выпускают из зоны поражения. Мне ничего не остается, как подойти вплотную к его ногам, смиренно ожидая.        - Ляг животом на мои колени. - И вот тут стоило бы возмутиться, по-хорошему. Врезать в челюсть, сбивая спесь, наглость и вседозволенность. Наорать, заматерить и выбежать из дома, можно даже без футболки. Так какая потусторонняя сила склоняет меня перед ним, укладывает на разведенные ноги и склоняет голову к руке на подлокотнике? Какого черта я не могу ему и слова сказать поперек?        - Хороший мальчик, - голос течет по спине, заливается в уши, пропитывает волосы, - а теперь слушай меня, Криденс. Я выпорю тебя. - Испуганно дергаюсь, но покровительственная рука прижимает к горячим коленям. - Я сказал слушать меня. Я бью - ты считаешь. Сбиваешься - начинаем сначала. Ты все понял?        "Ненавижу! Бесишь меня! Отпусти, придурок!"        - Да, сэр.        Его рука порывисто щелкает молнией и пуговицей моих джинсов, касаясь возбужденного члена, и Грейвс усмехается на выдохе, заставляя меня краснеть еще сильнее, хотя казалось бы... Чувствую, как он оголяет мой зад, который уже горит, словно предвещая чувство после расправы. Рука опускается на кожу, он проводит по ней настолько нежно, что хочется стонать. Другая рука снова ложится на мою шею, словно ярмо - тяжело, но так приятно.        - Готов, мой мальчик? А теперь смотри в зеркало и считай, ты ведь любитель подглядывать, - я против воли разворачиваю голову к зеркалу. Картина поражает кощунством и этим же притягивает: Грейвс вольготно раскинулся в кресле, а я, словно кукла, распластан по нему, джинсы болтаются на уровне колен, руки сжимают мебель. Позор... но какой же это сладкий позор! От увиденного мое естество дергается сильнее, задевая мужчину по ноге.        Удар приходится неожиданно, как бы я ни старался привыкнуть к мысли. Ошпаривает кожу кипятком, заставляя меня дернуться, отчего я оказываюсь прижат к креслу за шею еще сильнее. Больно. Горячо. Очень горячо.        - Криденс?        - Рр..раз.        Легкие прикосновения по ягодицам и пояснице немного разгоняют горячую пелену, но на кожу снова обрушивается удар, и этот стон я уже не сдержал.        - Два...        Нежность. Неизвестность. Удар.       - Три...        Ласка. Ожидание. Наказание. Я всхлипываю. Это настолько неправильно и больно, что я возбуждаюсь до всех мыслимых пределов. Упирающийся в штанину Грейвса член пачкает ткань, я это чувствую. Рука на моей шее подрагивает, а в живот явно нацелено что-то твердое и теплое. Значит, и он не остался равнодушным...        - Четыре...        Он награждает меня еще пятью ударами, и с каждым новым я чувствую, что поток похоти, желания, боли готов выплеснуться прямо сейчас. Моих стонов уже ничего не может сдержать. Грейвс и сам рвано дышит на последних ударах, все дольше оглаживая горячей ладонью мое тело. От адской пляски возбуждения в моей голове я согласен на все, что угодно, лишь бы эта пытка прекратилась... нет, не хочу... Не знаю, мне... Удар.        - Десять ... десять ... - словно в бреду выстанываю, а тело выламывается острым углом, я кончаю на Грейвса, прижимаясь к коленям, сотрясаемый дрожью. Он тяжело дышит, сжимая-разжимая пальцы на моей шее, рывком откидывая меня с колен, сползает чуть ниже с кресла, освобождая из джинсов свой орган, на который я смотрю и не могу отвести взор...        - Плохой... Хороший мальчик, - мутный взор касается меня, раскрасневшегося, вспотевшего и судорожно дышащего, стоящего перед его креслом в нелепой позе - на коленях, со спущенными джинсами. Он смотрит не отрываясь, смотрит и, словно лениво, двигает рукой вверх-вниз по члену. - Теперь ты будешь послушным?        Мои зрачки двигаются вслед за его рукой, и это мне не развидеть никогда. Облизнув пересохшие губы, слегка закусив нижнюю, я возвращаюсь взглядом к кипящим смолой черным глазам. Который раз за вечер губы помимо воли произносят то, что не ожидал ни я, ни Грейвс:       - Да, папочка.        Утробный рык разрезает тишину дома, движения его руки становятся быстрыми и отрывистыми, и вот на сером пуловере веером разлетается сперма. Грейвс откидывается на кресло с тяжелым выдохом, прикрыв глаза. Я сижу перед ним, даже не пытаясь осмыслить, что произошло. В голове и теле пустота, только горячее дыхание наполняет комнату и соединяет нас.        Благоговейную тишину нарушает противная пронзительная трель звонка телефона Грейвса. Вся тонкость момента разрывается в клочья - он порывается встать, а я надеваю джинсы на подобающее место, хватаю с пола футболку и пулей вылетаю на улицу, сделав пару вдохов. Мне хватает остатков ума одеться, чтобы не смущать случайных прохожих, перемахнуть через забор и влететь к себе в комнату на второй этаж, плотно закрыв дверь и настежь распахнув окно. Честити и Модести давно спят, а я, рухнув на кровать, закрываю руками лицо и пытаюсь понять, что же произошло за последние полчаса.        " Меня только что выпорол красавчик-сосед, а я кончил... а потом он тоже кончил... а я назвал его "папочка"..." - набатом вбивается мне в мозг. От переизбытка чувств я кричу в подушку непечатные слова, выпучив глаза. Затем срываюсь и бегу в ванную, становлюсь под ледяные струи воды, и, стуча зубами, заново переживаю каждый удар по ягодицам, но уже в воспоминаниях. Кожа немилосердно горит, горят стыдом щеки, а член даже не думает опускаться... Поток отборных ругательств в струи холодной воды... а я могу только прислониться саднящим задом к прохладным стенам ванной комнаты и яростно дрочить стертыми руками, проклиная и боготворя Грейвса...        Я возвращаюсь в комнату уставшим и разбитым, без сил падая на кровать. Я настолько измотан, что меня не беспокоят сны - ни хорошие, ни плохие. Утро врывается ультраяркими лучами в мою комнату, заставляя жмуриться и потирать глаза. Голова от тяжелых мыслей болит, низ живота сводит, а руки и задница все так же горят.        - Спасибо тебе огромное! - в бессильной ярости кричу я, высунувшись в окно, спугнув пробегающую мимо дома девчонку. "Ненавижу извращенца...". Я разворачиваюсь к шкафу и замечаю на полу около стула свернутый в виде самолетика лист бумаги. Поднимаю, собираясь выбросить, но природное любопытство меня губит. Я разворачиваю самолетик - на белой бумаге красным фломастером выведены три слова, от которых я, жалобно застонав, хватаюсь за член и снова падаю в объятья кровати:       " Bad/Good boy"        Что-то мне подсказывает, что привычку "наблюдать" за скрытным соседом я брошу еще нескоро...