Идиома выбора

Облегчение. Вот, что Драко испытал, ступая на перрон с Хогвартс-экспресс. Облегчение-облегчение-облегчение. Здесь пахнет сожженным в печах поезда углем, хвоей со стороны Запретного леса и магией. Настоящей, подобной простому волшебству, не давящей на плечи несоизмеримым грузом. Своей, а не Его. Той, которую он чувствовал, только-только появившись на свет, но о которой не помнит. Малфой-менор похож на Хогвартс, отчасти. Такой же замок, с неприступными стенами и не выкопанными рвами под последними. Какой толк сажать страшных тварей на цепь в укрытых тремястами метрами земли подземельях, если те не способны никого покусать? В чем толк сажать страшных тварей на цепь внутри себя? Драко не знает. И совершенно точно не хочет когда-либо узнать. «Замок», - от мысли приходится отмахнуться, продолжая вкушать запахи. – «Замок, внутри которого поселился дракон». Ель, магия, тыквенный сок, совсем чуть-чуть, немного крови. Где? На руке или на ботинке, который вроде бы получилось отчистить при помощи Эванеско? Глупо было, заметив Поттера, не снести его тупую, лохматую башку. Нет, серьезно. Правильнее было бы всадить ему поручень уютного купе Хогвартс-экспресса между глаз, но Драко устал от «правильности». Ему хочется пить сливочное пиво украдкой – негоже, аристократу-то, - опаздывать со сдачей домашних заданий – «профессор Стебель наказала законспектировать два параграфа на завтра! Представляешь? Целых два!» – и трахаться. Со всеми теми, кто ему, принцу Слизерина, в рот заглядывает. С ними, а не с проблемами. И совсем точно не с собственным страхом. Страх – то единственное, что абсолютно не возбуждает. Думая о страхе в контексте интимной близости, Драко почему-то представляет самого себя, вывернутым наизнанку, но все равно стоящим на ногах. Его вставший член утыкается в поясницу изнутри, а сердце и легкие пульсируют снаружи. И первое разгоняет кровь, заставляя глаза навыкате всматриваться в самого себя. Внутри не оказывается души – ну, или взгляд не способен до оной дотянуться, - внутри нет гордости, храбрости и тщеславия. Там только плоть и кровь, хитросплетение мышц и костей, где алая грязь первых, так или иначе, рисует безвкусный и смазанный узор на белизне последних. «Идиома», - наспех думается, словно между делом. – «Голубая кровь не оставляет после себя следов. Ни на костях, ни в жизни». «Драко, милый, все ради нас, ради семьи, ради рода», - эхом проносятся в голове вслед за этим слова матери, и наследник имени Малфоев думает, что класть он хотел на свой род. На весь, до десятого колена. На Нарциссу, на Люциуса, на еще-дай-Мерлин-памяти-кого. С определенных пор вера в силу наследия успела оплавиться до размера огарка свечи. Еще одна-другая вечность, и пламя совсем затухнет. … У него в руках ведь сладковатый тыквенный сок и трансфигурация-зелья-уход за магическими существами-прорицания-и снова зелья на завтрак. Плевать он хотел на все остальное. В Большом зале снова пахнет кровью – Поттер-вылез-сука, - а от подушки – травами, в которых полощут постельное белье здешние домашние эльфы. Плевать-плевать-плевать. Всему виной – облегчение. Малфою хочется встать с постели и пойти в Запретный лес. Прямо сейчас, прыгая из тени в тень, прячась от взгляда всех тех, кто вообще еще по каким-то причинам смотрит в его сторону. И хотя он не представляет, какие таинства может открыть для себя в самой чаще – там-куда-не-проходит-свет, - но это лучше, чем видеть сны. Сны-сны – удушливые, как Его сила. Ничтожные, как малейшее ей сопротивление. От рук пахнет черт-знает-чем и яблоками. На первом уроке зельеварения профессор Слизнорт – будь-он-проклят-я-его-не-знаю – предлагает флакончик Феликс Фелицисс за правильно сваренное снадобье. А потом делит всю аудиторию на пары. Малфою почти что все равно – ель, тыквенный сок и магия, запахи-запахи-запахи - но одно только имя его предполагаемого компаньона вызывает в нем желание выбить чертовому Поттеру – а-это-он-и-есть - все зубы подчистую. Чтобы один болтливый рот еще больше стал походить на бездну. Совсем как тогда, когда Золотой мальчик толкует о всеобщем спасении. О нем, об искуплении и о праве. Драко не считает себя бесправным. В нем все-таки течет голубая кровь, которая не пачкает костей, но. Но уже сделанный – не-совсем-правильный-это-точно – выбор жжет кожу чуть пониже локтя правой руки уродливым клеймом, грозясь вскоре подчистую спалить запястье. Наверное, идея всадить поручень между глаз была хорошей. Но Драко демонстративно отворачивается от Рока Судьбы, зачерпывая из плошки горсть Бешеных бобов. У него внизу живот до сих пор лениво ворочается облечение. - Почему все это говорят? Постоянно. - Что именно? Что я похож на свою мать? Наследник рода Малфоев уклончиво поводит плечами. Смысл заданного им вопроса, основанный на последнем мечтательном высказывании профессора Слизнорта, не нуждается в пояснении. - Может потому, что и она, и я, сделали правильный выбор? Или потому, что у нас обоих глаза зеленые? Не знаю, Малфой, реши для себя сам. Драко молча давит чертовы Бобы ладонью о гладкую столешницу - сок с избытком кислоты без катализатора жжет кожу; ту, что все-таки ниже запястья, там, куда Его клейму не добраться. Не Поттеру, в конце концов, каяться в том, что сделать выбор он так до сих пор и не смог.