Ma fille

Во вторник сгорает кухонная лампочка – треснула, стёкла осыпались и попали на сковороду с подгорающей яичницей. До этого потекла труба, отклеилась плитка в уборной, и, когда Тэхён гонялся по залу за мутировавшим тараканом – перевернул шкаф с книгами. К слову, ни одно насекомое при этом не пострадало. Вторничное утро ничем не отличалось от остальных семи, Ким привык к ежедневным войнам, погромам и выигранным битвам с парочкой ликвидированных сожителей. Покончив с ними, он накинул красно-белую полосатую кофту, явно не по размеру, мешковатые штаны и прихватил рюкзак. Тэхён пружинит по вымощенным камнями тропинкам, здоровается со старушкой, своей улыбкой зарабатывая бесплатный круассан, заворачивает направо и спускается прямиком к остановке. Он живёт в Париже пять лет, снимая коробку и разделяя свой ужин с наглеющим рыжим котом, пробирающимся в открытое окно, считая это выгодной сделкой: Тэхён даёт ему часть еды, а тот душит паразитов. Ким выдумывает свой Париж, игнорируя невежество и грязь в закутках, бедность дальних районов – их закрашивают переливающиеся капли воды из фонтанов, счастливые улыбки и бесконечная музыка уличных артистов; сосредоточенные лица художников, мимы, что застряли в невидимых сосудах, дразнящие прохожих. На протяжении пяти лет хочется петь, слушать джаз, впитывать осеннюю купель и рождественские огни – Тэхён не может надышаться. Он учится в театральной консерватории. Будучи любимчиком Мадам Лерой, часто принимает участие во всевозможных постановках. Наслаждаясь процессом, Тэ заставляет чувствовать то же самое и зрителей. Серьёзный и смешной, грубый, нежный, замкнутый и сумасшедший – Киму нравится всё, он надевает маски, выходит на подмостки и рассказывает историю несуществующего героя или канувшего в Лету человека, возрождая его из пепла. — Но я не верю твоей любви! — говорит Мадам Лерой и роль Орфея достаётся другому. Вечером, после занятий, Тэхён гуляет по площади Согласия. Долгожданные выходные, осенняя позолота, разлетающиеся листы бумаги. Ким останавливается, смотрит себе под ноги и замечает, что наступил на один из них. Поднимает и оценивает карандашный набросок зданий, но не успевает сообразить, как рисунок вырывают из рук и ворчат благодарности за «спасение». Тэхён щурится. Молодой художник в обносках, с тубусом за спиной, держит лямки рюкзака. Тоже кореец. Тёмные волосы, чёрные глаза, слишком большие и недовольные, чтобы их обладатель действительно был благодарен. Всклоченный, неряшливый, с угольной полоской на щеке и такими же пятнами по пальцам – очаровательный. Тэхён не придумает лучшего описания, сравнивает с воронёнком, слишком самоуверенным и горделивым. Наверняка упрямый. — Ты нарисовал? — интересуется Ким. — А меня можешь? Хочешь, могу попозировать? — Не рисую людей, спасибо. — Он отворачивается и собирается уйти, но Тэ раззадоривается, ему любопытно. — А хочешь, я тебе стих прочитаю? — Хочу, чтобы ты отстал. — Тэхён и не думает. Он ловко прыгает лицом к лицу художника и протягивает в театральном жесте руки: — Мы скоро в сумраке потонем ледяном; Прости же, летний свет и краткий и печальный; Я слышу, как стучат поленья за окном, Их гулкий стук… — Я ведь попросил! — гаркает парень, круто разворачиваясь на пятках и теряя ещё несколько листов. Они приземляются у ног Тэхёна, а тот сглатывает и заканчивает: — …звучит мне песней погребальной. — Я спешу домой, — говорит, хочет склониться и всё собрать, отчего тубус соскальзывает и ударяет по голове. Ким улыбается, садится на корточки и помогает вновь. Складывает в аккуратную стопку и суёт себе подмышку. — В Париже нельзя спешить. Здесь живут. — Я хочу есть. — Ты ведь художник, разве они не голодают для своих прекрасных произведений? Будешь много есть – о Лувре забудь. — Я не хочу в Лувр, я хочу домой, — почти ноет воронёнок. Тэхён мнёт губы, оглядывается по сторонам и думает, как бы задержать это любопытное создание, но в голову ничего не приходит. Пока Ким мешкает – тот незаметно уходит. — Эй, ты забыл свои..! — мальчишка не оборачивается на крики. Тэ пожимает плечами и прибирает эскизы себе. На следующий день Тэхён находит художника там же. Он сидит на обочине фонтана и рисует. Сосредоточенный, симпатичный, хмурый. Ким подходит к нему и кладёт белую булку в бумажном пакете около кисточек. С ним поделилась старая мадам, которая держит пекарню вниз по улице. Тэ был несказанно благодарен и приберёг сдобу до лучших времён. Брюнет поднимает тёмные глаза, не скрывая своего раздражения. Тэхён улыбается. — Я не собираюсь тебя травить – только подкармливаю. Кушай. — Я не хочу. — Всё-таки решил попасть в Лувр? — подмигивает Ким, а тот не сразу припоминает вчерашние слова. Хмурится ещё сильнее: — Нет. Тэхён вздыхает, усаживается удобнее, тем самым закрывая весь вид на пейзаж. — Скажи, хотя бы, как тебя зовут? — И ты отстанешь? — Конечно! — обещает Ким. — Чон Чонгук. — Тэхён представляется в ответ, но слова не сдерживает. Лишь пересаживается на другое место, чтобы не мешать Чонгуку рисовать. Точнее, он садится прямо позади него и глядит через плечо. Чон шумно вздыхает, начинает собираться, а булочку не берёт. Тэхён кладёт руку на надплечье художника, давит. — Ты не доделал, — говорит он. — Я не могу работать в таких условиях! — Я думал, что маэстро может творить даже во времена потопа. Потому что картинка красивая. Только представь: кругом вода, бушующие волны, эмоции на лицах людей! Я бы начал рисовать. — И погиб бы, — заканчивает Чон. Тэ чешет подбородок, раздумывает. — Что ж, искусство требует жертв. Он не отвязывается, даже когда Гук всё-таки складывает вещи в чемоданчик, поправляет джинсовую куртку, надетую поверх синей толстовки, и поднимается. Тэхён петляет сзади. — Ты забыл у меня свои эскизы. Кажется, там были ещё какие-то чертежи... — вспоминает Ким. Чонгук останавливается и глазеет на странного попутчика. — Это же черновики для зачёта... чёрт. — Собираешься стать архитектором? — Они с тобой? Тэхён отрицательно качает головой, Гук досадно поджимает губы. Они идут по серой черепице площади Согласия. Туристы с боку говорят по-английски; два темнокожих подростка выделывают пируэты под хип-хоп. Уже вечереет, люди собираются около танцовщиков, наслаждаются зрелищем. Мощные биты мешаются с французскими рифами, ни на что не похожими – в этом вся магия. Есть что-то удивительное в атмосфере растаявшего солнца и сумерек, которые окутывает приятной черникой и городскими ароматами. Чуть дальше от танцоров стоит дуэт с раскрытым футляром. Один завывает на губной гармошке, а второй играет на гитаре и поёт грустную песню о Париже. Тэхён качает головой, ведёт бёдрами. Ему вдруг хочется романтики, лёгкости. Парижский ветер всегда наполнен этим чувством, но лишь в фильмах и уме тех, кто никогда не был внутри. Он начинает мычать под нос ту же мелодию, что исполняет дуэт. Тянет Чонгука за руку и направляется к ним. — Ты здесь родился или приезжий? — спрашивает он у Гука. Тот смотрит на пальцы гитариста, следя за перестановкой аккордов. — Родился. — Значит, местный. Круто. — Тэхён шарит по карманам, находит помятую бумажку в один евро и кладёт в футляр. — Искусство нужно спонсировать. — Ты на этом помешан? — Да. — Ким салютует уличным музыкантам и снова прихватывает Гука за руку. — Хочешь поужинать со мной? Только я деньги все потратил, так что ужин будет немного не типичным, но вкусным. Чонгук не понимает, почему он тащится следом. Тэхён говорит много и не по делу, обо всём сразу: о погоде, войне между крысами и котом, поломанном шкафе и новых соседях, у которых собака гадит на чужие коврики (кроме его); чуть позже добавляет: «Это потому что коврика не имеется». У Тэхёна пружинистая походка, лёгкий слог с почти исчезнувшим акцентом. Впереди него блестят загорающиеся огни, темнота прибирает весь видимый мусор под себя и становится красивее. Грустная песня замолкает, когда они заворачивают на пешеходную обочину, проходят пятнадцать минут до какого-то богом забытого ресторанчика и заворачивают налево. Тэхён манит за собой, перебирается через ограждения и велит Чонгуку сделать то же самое. Тот оборачивается по сторонам, подаёт Киму свои принадлежности и ловко вторит Тэ, приземляясь рядом. Взаимные улыбки, просящий подождать минуту Тэхён, подающийся к двери и громко хлопающий по ней. Чонгук осматривается и замечает небольшую лавку около стены. Ничего не происходит ровно две минуты, потом скрипят петли и наружу высовывается вытянутое багровое лицо в поварском колпаке. Усач похож на рака из сказки, он радуется и обнимает Кима за плечи. — Мой юный Куп! Это что, твой друг? Больно он стеснительный, для твоего круга. Как зовут? Или он не понимает по-французски? — весело басит мужчина. — Он будет строить города, поверь! — заверяет Тэхён. — Построит тебе театр? — подмигивает повар. Тэ смеётся и кивает. — Я принесу вам кое-что особенное сегодня. У нас новый повар, просто юное дарование! Тоже кореец, сколько же вас теперь в Париже!.. Ах, он готовит отличную пасту. Божественную пасту, чтоб мои усы отпали! Подождите немного. Тэхён оборачивается к негодующему Чонгуку. — Огюст просто волшебник и мой должник. Я его с Реми познакомил – наша милая мадам из театральной гримёрки. Огюст возвращается с подносом. Крупный, похожий на моржа, тем не менее ловко передвигающийся, создавая впечатление танца. Он ставит еду на лавку. — Напёрсточек говорила, что Орфея заполучил тот противный Антуан, это правда? — между делом интересуется повар. Тэхён кривится. — Да, он теперь готовится стать артистом большого театра, нос задрал выше эйфелевой башни. — Он выглядит как переваренная креветка! Не расстраивайся, Куп, будет и тебе роль, — уверяет Огуст. — Мне нужно на кухню, пока моё место не отобрали. Bon appétit! Дверь захлопнулась и стало тихо. Загорелась наружная лампочка, размывая полумрак. Тэхён зовёт к «столу», берёт плоскую тарелку и отдаёт Чонгуку, вторую – себе. Запах плавленного сыра и специй заставляет желудок голодно заурчать. Кроме спагетти в сливочном соусе, на подносе лёгкий салат и два пластиковых стаканчика с белым вином. — Я думал, тебя все ненавидят, — признаётся Гук. Он наматывает на вилку длинные макаронины. — Только ты, — самоуверенно пожимает плечами Тэ и прислушивается. Оба почти взвывают, Ким хихикает в руку. — Огюст, усатый хер... херувим! Чонгуку нравится еда и то, как легко разговаривать с Тэхёном. Тот слишком простой, ни о чём не заморачивается, а болтает обо всём подряд. Время от времени Гуку думается, что Ким может поддержать любую тему. По большей части Тэхён улыбается, облизывает блестящие губы. Его кожа золотистого цвета, щёки краснеют от небольшой дозы вина, от которой даже Чонгук хмелеет и принимается говорить. — Мне так нравится архитектура! — говорит он. — Любая: европейская, азиатская, индийская... что угодно. В детстве я просто строил макеты из картона и спичек, склеивал их, было уродливо, а отец до сих пор хранит, будто напоминает, кем я всегда мечтал быть. Он тоже проектировщик. Так вот... сам процесс создания, это как будто... ну, как если бы ты получил волшебную палочку и разрешение использовать магию вне Хогвартса. — Боже, ты мне говорил, что я странный, — хрюкает в тарелку Тэхён, затягивая спагетти. — Но, как оказалось, ты не молчун. Здорово. — А что насчёт тебя? — интересуется распылившийся Чонгук. Киму нравится такой переход настроения. — Ну я, вроде как, актёр. Учусь, точнее – три года уже. В Париж переехал лет пять назад, к бабуле, но она... в общем, я два года живу один. — Заметив притихшего в соболезнованиях Чонгука, Тэ отмахивается, — все уходят. — И что ты испытываешь на сцене? — Будто заполучил дополнительное время для отдельной судьбы. Знаешь, надеваешь маску и играешь кого угодно, перемещаешься во времени, говоришь не своим привычным языком, а как... ну, какой-нибудь эрцгерцог эпохи возрождения или революционер из двадцатого. — Тэхён чешет макушку и криво улыбается. — Только порой забываешь, кто ты на самом деле. Ким отдаёт поднос с пустой посудой Огюсту, они с Чонгуком благодарят довольного повара и уходят. Уже десять вечера – с Тэ время летит слишком быстро. Сейчас Париж совсем иной. Молодые и пожилые пары, одиночки, выгуливающие домашних питомцев, спешащие домой работники офисов. Тэхён опережает Чонгука на пару шагов, пошатывается и явно что-то напевает. — Идём к Сене? — разворачиваясь, просит Ким. Тэхён изъявил желание отправиться к мосту Лаваль, а Чонгук спросил, не шутит ли он, на что Ким помотал головой и потащил Чона к метро. Сел рядом, улыбнулся и принялся разглядывать людей. Тэ молчит около десяти минут – бьёт рекорды, но быстро сдаётся. — Что ты думаешь, когда смотришь на людей? — любопытствует он. — Я обычно... я не задумывался об этом. — Ну вот, например, глядишь на человека и думаешь, играет ли он сейчас свою роль или же настоящий? Вон тот мужчина в фетровой шляпе выглядит как прекрасный гражданин своей страны, интеллигент! У них самые грязные мыслишки, и они прячут их за безукоризненными манерами. — Тэхён подзывает Чонгука поближе и указывает на руку мужчины. — Видишь след кольца? Он снял его пару минут назад, должно быть, на следующей выйдет. Электричка останавливается и месье действительно покидает вагон. Ким усмехается, разводя руки в стороны. Чонгук затягивается в эту игру, пытается угадать или придумать личность человека. Тэхён начинает сочинять, превращает забитого ботаника в альфонса (заметив книгу Коэльо на тощих коленях), а легкомысленно одетую дамочку в самую настоящую героиню романтической драмы. — Вон тот месье – гей, наверняка, — говорит Чонгук. Тэ беглым взглядом оглядывает молодого парня в клетчатой рубашке и бардовом палантине. — А что насчёт меня? — Ким щурится котом, смотрит в упор. Гук сглатывает, хрипит что-то неразборчивое. — Да брось, это же интересно! — Ну, ты странный... очень. Я ещё не разобрался. — А ведь это означает, что за спинами чужих говорить легче, чем им в лицо. Нужная ветка, толпа, поднятие по ступенькам и ещё двадцать минут трусцой до моста. Вода около старика Лаваля подсвечена золотистыми фонариками, людей почти нет, дышится свободно. В этом месте можно подумать, что попал в средневековье из-за окружающих каменных крепостей. Чонгук ставит рюкзак на землю. — Жаль, что ночью уток не покормишь – у меня и булка есть с собой, от которой ты отказался, — тараторит Тэхён. Он склоняется через ограждение и выглядывает отражение в воде. — Ты был здесь когда-нибудь? — Как-то раз я выписал себе все названия веток метро и решил, что должен посетить каждую, но как-то не задалось... С учёбой времени стало меньше. — Тебе нужно больше рассматривать достопримечательности, искать вдохновение, а не постоянно торчать на площади Согласия и рисовать одно и то же. — Это проект. Мы должны представить привычное место с новой стороны, указать то, что показалось более интересным с точки зрения архитектора. Тэхён понимающе кивает. Он перестаёт прогибаться и облокачивается спиной к камню. — Мне нравится выдумывать всякое, — сообщает Ким. — Людей с их историями в особенности – это помогает выживать. Здесь не всё такое радужное, как в «Зонтиках» Жака Деми, и саундтреки не такие романтичные. Чёрт, ты смотрел? Как же... ах! Тэхён щёлкает пальцами и напевает: — Mais jamais, je ne pourrai vivre sans toi, Je ne pourrai pas: Ne pars pas, j'en pleur'rai Je te cacherai et je te garderai Mais mon amour, ne me quitte pas! Он смущённо фырчит, подхватывает Чонгука за руку и просит вторить. Гук знает эту песню. Он неуверенно подпевает, пока Тэ не захватит полностью, выбивая стеснительность тягучим голосом. Шаги путаются, хихиканье смешивается со словами: — Tu sais bien que ce n'est pas possible Je ne te quitterai pas ! Mon amour, il faudra pourtant que je parte. Tu sauras que moi, je ne pense qu'à toi, Mais je sais que toi, tu m'attendras — Это какой-то стрёмный мюзикл! — смеётся Чонгук и останавливается. Тэхён ведёт плечом, выпускает Гука из объятий и усаживается на камень. Чон опускается рядом. — Хорошо так. Извини, что был грубым. — Ничего, я был достаточно навязчив. Если бы ты сразу ответил взаимностью, я бы прошёл мимо. — Так ты подошёл снова, потому что я был... — Фисташкой. — Что? — Закрытый, как фисташка. Да. — Тэхён поворачивается. — А теперь ты открыт. — Если ты скажешь, что теперь можешь меня съесть – это будет самая провальная шутка, поверь. Тэхён смеётся, подтягивает колени к себе и провожает взглядом парочку. — Придумаешь им историю? — любопытствует Гук. — Домой пора. — Ким подрывается с места, берёт чонгуков рюкзак и протягивает ему, чтобы не забыл. Тот озадаченно моргает, закидывает сумку через плечо и пожимает плечами. Уже действительно поздно: 2:14. — Метро уже не ходит. До квартирки Тэхёна чуть больше сорока минут пешком, и пока идут, тот странно молчалив. Чонгук, сколько ни пытался, не смог вытянуть и слова. Ким пнул три жестяные банки и четыре камня. По дороге встретилась одна бездомная кошка, которая тащила в зубах сосиску. В одном из окон многоэтажного дома промелькнул силуэт саксофониста. Наверняка соседи проклинают его. Вдоль по каменистой узкой тропинке, между скосившихся домов. Тэхён ведёт пальцами по шершавым стенам, обсыпая штукатурку. Четыре этажа, щелчок замка и темнота коридора. Тэ нащупывает выключатель и голая лампочка вспыхивает жёлтым прямо над головами. Лёгкий беспорядок – Тэхён называет его «французским шиком». Проходит вперёд и незаметно отпихивает дохлого таракана под тумбочку. Чонгук делает вид, что не замечает. — Я в уборную, а ты пока проходи, чувствуй себя как... дома. Да. Выключатель на левой стене, прямо у входа! Гук нашаривает рукой кнопку, нажимает, и лампочка громко лопается. От неожиданности он пугается, отпрыгивает назад и наступает на что-то мягкое. Громкий визг, шорох и Чонгук валится с ног, приземляясь на пятую точку. Из уборной вылетает Тэхён, но из-за темноты спотыкается о вытянутую конечность Чона и падает около него, больно ударяясь коленями о пол. — Кажется, у тебя дома есть кто-то ещё, — шёпотом сообщает Чонгук. — Это Пьер, чёрт. — Тэхён смеётся и пытается найти опору, но ладонью надавливает на палец Чона и тут скулит. — Прости. Не сломал? — Всё нормально. Они кое-как встают. Ким подсвечивает телефоном, роясь в ящиках и довольно хмыкает, показывая Гуку свечи. В какой-то степени он даже рад, что Чон не увидит бардака и, возможно, кого-нибудь с большим количеством конечностей, ползающего по стене. Кот исчез так же незаметно, как и появился – он не особо общителен. Тэхён зажигает свечу, устанавливает её в маленькой кружке и настоятельно рекомендует не сидеть на полу. Он греет воду и разливает чай по щербатым бокалам. Сахара не находит, зато пару богом забытых леденцов вытаскивает со дна банки для круп. Даёт один Чонгуку и шелестит обёрткой. — Понятно теперь, почему ты любишь придумывать истории. — Зато здесь интересные соседи. В бедных районах куча творческих личностей! Сосед сверху играет на тубе, а сбоку мим. Вообще-то, это жутко, встретить его при всём параде в субботнее утро, что уж говорить о вечере. Мимы страшно грустные. Сердце разрывается. — Тэхён запивает апельсиновую конфету горячим чаем. — А что насчёт меня? Что с моей историей? Ким задумчиво поднимает глаза, рассматривает. Чонгук уже жалеет, что спросил, его будто мысленно препарируют. Тэ вздыхает, пододвигается ближе вместе со стулом, скрипя ножками по деревянному полу и тянется к лицу напротив, пальцами обхватывая за щёки. — Ты сомневаешься, что хочешь быть архитектором. Тебе нравится рисовать, создавать, но ты всё ещё не уверен, твоё ли это, потому что отец слишком часто напоминает о твоём предназначении. Чем чаще слышишь, для чего ты рождён, тем больше сомнений, что потянешь. Тэхён и не собирается отпускать. В его глазах мелькает огонёк свечи, губы изогнуты в мягкой улыбке, а лицо приближается к чонгукову. Скрипит окно, потом ударяется о стену – Пьер решил скрыться. Пламя гаснет, а Гук чувствует сладко-кислый привкус на языке. Утром Чонгук забирает эскизы. Оба, не выспавшиеся, спешат на автобус. Тэхён приветственно машет старушке и получает две пышные булки с кремом (одну для юного друга). Гук садится на первый подъехавший, неловко улыбается и машет рукой, а Ким думает, что это замечательный день, потому что... — Я сыграю Орфея! — говорит Тэхён, бросая сумку на стол перед Антуаном. Тот поднимает светлую бровь. Настоящий блондин, от кончиков пальцев до гипоталамуса. По-честному ему хочется по роже настучать, но тогда Тэ точно проиграет – его отчислят. А вот сместить с главной роли – это можно, этого никто не запрещал. — Талантом не вышел, смирись. — Смех окружающей свиты отдалённо напоминает гиений. — Он мне поверил. — Самодовольная ухмылка сползает с лица Антуана. — Доказательства? — цедит он, ещё большее раздражаясь с бахвальства Тэхёна. Тот вытаскивает телефон и показывает снимок, где Чонгук целует Кима в скулу, сделанный ранним утром. — Ещё есть свидетельства Огюста, что я вчера приходил с молодым человеком и тот был очень сговорчив. Так что, отказывайся от роли, пари проиграно. С твоей стороны, разумеется. — Ладно, — пожимает плечами Антуан. — Ты такой прогнивший, вау. Наш милый Тэхённи оказался куском отборного дерьма. Тэ должен радоваться, однако слова Антуана сильно зацепили. Все занятия Ким сам не свой, отвлекается на постороннее, зацикливается на середине лекции, уставившись в одну точку. По окончанию последней пары, он технично забрасывает все вещи в сумку и подрывается на автобус, но Мадам Лерой натыкается на него в холле и велит подождать двадцать минут, пока она доделает свои дела, а потом займётся Тэхёном. В итоге Ким получает новый сценарий, благодарит и убегает. Чонгук сидит на своём привычном месте, но рисует не так спокойно, как обычно. Он напряжён, это видно по рукам. У Тэ дурное предчувствие, он уже не так уверенно подходит к Гуку и садится рядом. — Эй, ты будто бы не спал всю ночь! — неловко смеётся Тэхён. Чон отрывает карандаш от полотна, смотрит на Кима с отвращением. — Ты действительно заслужил свою роль. — Что ты?.. — Антуан сказал. И, да, он действительно похож на креветку – во внешности ты явно выигрываешь. Как и в пари. Есть вещи, которые тебе не даются? — Мне жаль, — выдыхает Тэхён. — Да пошёл ты, — хмыкает Чонгук. Он принимается собирать пожитки, расторопно скидывая в рюкзак. Роняет карандаш и несколько листов. Как всегда безнадёжен. Тэхён помогает всё собрать. Гук вырывает свои вещи, одаривает Кима тяжёлым взглядом напоследок и ретируется в сторону толпы. На репетициях Тэ сверкает, а мадам Лерой не может нарадоваться, что всё получилось как нельзя лучше. Антуан же усмехается, недобро глядит голубыми глазами и пристыжает Кима – тот верен. Совесть душит, а непривычно пустое ощущение гложет изнутри. Тэхён чувствует себя предателем, он раскаивается и не ходит к площади – стыдно. По невнимательности сталкивается с расторопным извиняющимся азиатом, который мелькает дальше, скрываясь на лестничной площадке, сбивая с ног кого-то ещё. Чонгук на прежнем месте. — Хочешь, я прочитаю тебе стихотворение? — Ага, давай. Элюара. — Гук ухмыляется, сказав первую пришедшую на ум фамилию поэта. — И ты меня выслушаешь? — изгибает бровь Тэхён. Чонгук пожимает плечами. — Клинками сна в ночи проведена Волшебная черта, и мы опять чужие... — каково же приходит удивление Чона, когда Ким действительно начинает читать. С выражением, меняя интонации. Его голос то возвышается над площадью, громом гремит в ушах, то становится тише, почти переходит в шёпот и Гук невольно подаётся вперёд. На последних строках Тэхёна почти не слышно, но он склоняется над Чонгуком, смотрит в глаза и одними губами проговаривает: — ...Но горизонт распахивает крылья, И заблуждения бегут от наших глаз. Чонгук не фанат поэтических выступлений, ему нравится немота, он ищет слова в мазках и штрихах, и когда Тэхён заглушает своим шёпотом всё в округе, Гук не дышит. Он заворожённо смотрит в чувственное светлое лицо, на приоткрытые губы, на трепещущие в паузах реснички и думает, что сошёл с ума. Что пора послать этого двуличного ублюдка. — Не впечатлил, — выносит приговор Чонгук. — Да брось, ну давай начнём всё с начала? — Никакого начала и не было. Была твоя идиотская игра и мой кретинизм в плане доверия. В любом случае, это был лишь один день, да? — Поэтому его можно перечеркнуть и попытаться снова... — Сейчас ты – это ты? — перебивает Чонгук. Тэхён так и остаётся с раскрытым ртом, но потом находит слова. — Да. Ему это видится лучшим ответом – других давать не хочется. Гук испытывающе прожигает плешь где-то в солнечном сплетении Тэ, заставляя чувствовать себя ещё хуже, но потом сдаётся. Опускает плечи, трёт переносицу, марая углем. Ким не может скрыть улыбки, вытаскивает из кармана платок и подаётся вперёд, вытирая запачканное лицо младшего. Тот глядит сверху вниз. Тэ убирает руки и отводит взгляд, рассматривая теперь почерневшую тряпицу. — Ты всегда с собой носовой платок носишь? — насмешка в голосе, но не злая, а дающая надежду, что всё-таки есть возможность познакомиться снова. — У меня нет денег на влажные салфетки, — пожимает плечами Ким, кусает губу, но глаз не поднимает. — Расскажешь ещё историй из метро? — неуверенно предлагает Чонгук. Тэхён ярко улыбается, кивает и, спрятав платок, ухватывается за руку Гука, таща за собой в сторону сабвэя.