Под знаком долга

      Бьорн помог Варену раздеться до пояса и лечь на кровать. Хоть в чём-то каменная сволочь была полезна: ровная и холодная, в самый раз для горе-бойца.       — Я думал, в Легионе целители в ходу, — заметил Бьорн, оглядев внушительное количество шрамов, в большинстве украшавших привычные к оружию руки легата.       — Так и есть, — сквозь зубы ответил Варен, крепко зажмурившись и тут же раскрыв глаза. Будто не доверял и никак не мог расслабиться.       Потребовалось спорить с ним, чтобы убедить показать пострадавшие в драке рёбра. Хорошо, что не отпустил его так, повреждения оказались обратно соответственны умению легата держать лицо. Что он делал невероятно искусно, сам бы Бьорн от таких ран выл, если бы смог дышать, и просил бы отправить его в Этериус поскорей.       — Стендарр милосердный, — охнул он, проведя рукой вдоль самого внушительного и до сих пор разраставшегося синяка, не касаясь кожи.       Знакомое чувство утягивавшей нити схватило кисть. «Посмотришь?» Бьорн мотнул головой, мало ли что покажут видения. Раны вытягивали на поверхность лишь болезненные воспоминания, чаще насилие во всех формах, реже душевные травмы.       — Будешь пытаться лечить или раздел меня так — посмотреть?       — Как это — только посмотреть? Трогать нельзя? — вскинул брови Бьорн, поймав мутный золотящийся отчаянным задором взгляд легата.       Варен здорово храбрился, от этого становилось жутко, Бьорн никогда ещё не имел дело с воинами, привыкшими к боли и возможной смерти. Легат побелел до синюшности, а жила на его шее отбивала заячий пульс. Магия стопорилась, не желала проникать внутрь, под кожу. Можно было подумать, он не имперец, а самый настырный в Нирне бретонец, не желавший лечиться. Шутка шуткой, но видимо, без нарушения границ было никак. Бьорн обречённо выдохнул.       — Я предупреждал, что не получится.       — Закрой рот, — разозлился Бьорн, он не для того учился врачеванию, чтобы его побил какой-то имунный к магии имперский аристократ.       Кость встала на место, будто её вбили молотком. Варен вскрикнул и тут же закусил зубами пальцы, но даже сквозь них Борн расслышал весьма нелестный для себя маршрут. На лбу Варена проступали капли пота и стекали к вискам, но дышал он ровнее. Оставалось ещё два ребра с другой стороны.       — Все целители в глубине души даэдровы садисты…       — Мне очень жаль, — вопреки сказанному Бьорн улыбнулся во всё лицо и едва сдержал смех. — И я сказал тебе закрыть рот.       Заговорить имперец больше не пытался; смотрел в потолок и стискивал зубы до желваков, когда Бьорн иглами загонял в него магию. Когда пытка исцелением закончилась, Варен взмок как мышь и очень медленно моргал, будто сейчас потеряет сознание. Бьорн удивился, ощутив прикосновение холодных пальцев к ладони, и от неожиданности сжал руку и так замер. Почему-то он ждал момента, когда легат провалится в сон или же попробует уйти. Повисшее молчание вдруг стало наэлектризованным, потому что имперец явно чего-то хотел. Неловкость нарастала, Бьорн потерялся окончательно, пока не заметил хитрющий взгляд легата и до него дошло. Варен закрыл рот и нашёл другой способ сказать «спасибо».       — Ну ты злопамятный! — рассмеялся Бьорн. — Хвала Стендарру, я уже решил, что ты хочешь, чтобы я тебя за руку подержал. Пожалуйста, — он отпустил пальцы легата и ощущая странное чувство, что на самом деле не хотел этого делать.       — Мы могли бы встретиться с тобой завтра у Зала мёртвых? В полдень.       Бьорн кивнул: как раз времени, чтобы выспаться и отправить письма в Дозор.       — Ещё раз благодарю за помощь, — легат попрощался кивком и вышел из комнаты, на ходу натягивая рубашку и нестерпимо-аристократичным движением накидывая алый плащ.       Казалось, Варен совершенно не заботился о том, что могли подумать люди, если его увидят. Впрочем, в таверне было пустынно и тихо.

***

      В полдень Варен к Залу не пришёл. Бьорн выждал: мало ли что могло случиться. Потом это что-то его не на шутку встревожило. Легат мутил воду, слишком явно лез, куда не следовало, в городе слишком часто говорили об Изгоях, а Легион бездействовал, не пересекаясь со стражей. Об этом следовало спросить имперца, даже если он ничего внятного не скажет.       Легат явился через час. Бьорн успел поболтать с Муири, расспросить её о Риаде и узнать последние слухи от Ботеллы. В зелёной травяной жиже, которую женщины варили в огромном котле, узнавалась сильная настойка выносливости, в маленьком котелке по соседству — кальмары и моллюски. Видимо, многие в Маркарте нуждались в рычаге, чтобы себя поднять.       Варен прекрасно знал, что опоздал, и начал с до оскомины формальных извинений. За ним шли четверо полностью экипированных легионеров и несколько жрецов. В Зал мёртвых занесли тела. Жрецы остались внутри; легионеры, попрощавшись с Вареном, скрылись в направлении «Серебряной крови».       — Зал же закрыт по приказу ярла, — заметил Бьорн.       — Если поймаем каннибалов раньше, чем гнев ярла падёт на нас, окажемся в положении, когда победителей не судят.       — Твоё любимое положение.       Легат усмехнулся, показав зубы, и укоризненно покачал головой. После лечения, каким бы жутким оно не казалось ночью, сейчас Варен сиял. Что-то зажгло его изнутри. Бьорн очень хотел знать, что это было, но не решался спросить, лишь нетерпеливо подпихнул Варена к Залу. Он умирал от желания уйти с влажной духоты речной стороны. В глубине Зала ругались жрецы, металлически стучали бальзамировочные приборы. Нестерпимо тяжело пахло маслами.       — Я признаю, что не хотел снова сюда приходить, — понизив голос, проговорил легионер и расстегнул фибулу, чтобы устроить плащ на согнутой руке.       — Думаешь о том, как какая-нибудь миловидная девица с рынка по ночам жрёт человечину?       — Можно привыкнуть ко многим мерзким вещам, но всегда есть нечто, готовое выбить тебя из колеи, — Варен поджал губы, когда они прошли совсем недавно обескровленный труп.       В нише лежали сухие полевые цветы и несколько монет, под рукой седого, облачённого в чёрный бархат, норда покоился стальной клинок, обёрнутый льняной тряпицей.       — Куда мы идём? — спросил Бьорн, когда потерялся в очередном повороте.       — Здесь не так много тел, оставшихся неподготовленными к погребению. Дозорный… Туран. На нём больше всего следов. Я приказал заморозить комнату, чтобы сохранить его тело.       Тело старика-дозорного лежало на плите поверх идеальной морозной руны. Она нестерпимо ярко сверкала, а холод, сочащийся из её граней, промораживал до костей. Дыхание тут же обернулось в пар, а под ногами захрустели мёрзлые камни и мусор. Света хватало на всю комнату, но легионер всё равно сотворил дрожащего от недостатка магии «светлячка».       — Я сделал замеры, — Варен достал из кармана тесёмку с четырьмя узлами. — Следов два вида: уверенные, глубокие укусы я нашёл на нескольких телах. Есть ещё один след зубов, поменьше. Они… — Варен сделал глубокий вдох, — они очень похожи на детские, — вырвал он из себя каждое слово.       Мерзость. Бьорн закусил щёку, дабы не озвучить, что это случается только потому, что кому-то плевать. Вместо этого он хотел сказать что-то полезное, предположить что-то, с чем они смогут работать.       — Инициация в культе Намиры, скорее всего. Детей проще убедить, особенно если внушить, что ты их не осуждаешь или даже, что такие желания нормальны. Маленькие следы ты тоже нашёл на Туране?       — Нет, — Варен стиснул зубы, — они были на бедре мертворождённого младенца. — Он заморожен в том ящике.       Имперец не двинулся, Бьорн кивнул и сам выдвинул неплотно прикрытый детский гроб из ниши. По шороху шагов он понял, что легионер вышел из комнаты в коридор. Варен не мог спокойно говорить о случившемся, Бьорн не стал бы заставлять его смотреть на тело снова. Серый, скукоженный и покрытый складками младенец, стал добычей очень маленького каннибала. Робкий след зубов чернел на тонкой коже. Крошечный укус, даже плоти не было съедено.       На это он посмотрит.       От пепельной кожи младенца пошёл туман, гнилой и горький, как запах листьев острого перца. Дымка схватила морозный воздух в кулак и отпустила — высыпав как игральные кости двух людей: невысокую одноглазую женщину и девочку с тонкой косой, закрученной у левого уха.       — Я чувствую твой голод, он гложет тебя...       Её голос нежен, глубок и приятен. Она знает, каково это — остаться одной с мыслью о человеческой плоти. А он знает её. Тонкую фигурку в поношенной коже, в сапогах с вылезшим мехом. Она голодна и прищуривает единственный уцелевший глаз, когда гладит шею девочки. Она видит как та покрылась мурашками, не может не думать о том, что могла бы принести Намире её, тонкую и жилистую дочь оборотня. Малышку взывает не Хирсин, беспечный рогатый Охотник. Глупец упустил её, её голод.       — Ты гонишь эту мысль, но твой братик погиб, и он никогда уже не осудит тебя. Я не стану чуждаться тебя за то, кто ты есть. За то, кто мы есть.       Бьорн вцепился ногтями в пористые стенки гроба, рот наполнялся слюной, а спину пригнуло к младенцу.       Один укус, что такого?       Это была она! Та самая даэдропоклонница, что они упустили в Утёсной пещере! Здесь она утоляла голод и собирала новую свиту. Значит, именно здесь она и чувствовала себя в безопасности.       — Забудь о чувстве вины...       Бьорн дёрнулся, но видение, что он спровоцировал сам, держало крепко. Он уже знал этот вкус, водянисто-кровавый у детей, металлический у жилистых мужчин и женщин, мягкий и сытный у празднолюбцев.       — Хватит!       Руки не послушались, таща к себе гроб, младенец в нём окоченел как камень, только зубы ломать, но...       Страх сковал его, будто впервые он утратил контроль над видениями. Стены Зала мёртвых прогнулись, притягивая к нему забитые трупами ниши. Девочка кусала плоть, осторожно, сжимая её трепещущими от восторга пальцами, и она — он — знала, что всегда хотела только этого. Намира приняла её душу и кинула в свои владения ещё одного червя. Она вырастит мерзейшим чудовищем и, возможно, заслужит честь хранить её артефакт. Скоро... очень скоро...       Щёки жгло — удар, ещё один. Рука легата тяжела как у кулачного бойца, а лицо каменное от скрытого ужаса. Его губы заполошно шевелились и в каждом выдохе едва слышная молитва Талосу. Совсем сдурел говорить такое! Бьорн хотел его прервать, но не нашёл сил.       — Что это было?! — низко зарычал имперец.       — Стендарра ради, не здесь, только не здесь, — передёрнулся Бьорн, поднимаясь с пола.       Он не смог обернуться на маленький гроб, боялся момента, когда отступит шок. Едва они с Вареном спустились к реке, он упал на колени и окунул голову в воду. Онемевшим языком он вычищал изо рта даже призрачный вкус человечины. Его трясло совсем не от холода.       Варен привёл его в маленькую, не сильно аккуратную таверну «Лики Сангиина». В западной части располагались квадратные мощные столы, по центру — стойка, заключенная в клетку, в восточной части пустовала арена для боёв. Всюду пахло гарью и металлом от кузни. Две полосатых каджитки драили полы, третья отсчитывала монеты и рассыпала по мешочкам. Им принесли воды и просили свистнуть, если «захочется сахарка».       Уронив голову на руки, Бьорн смотрел в чёрное дно деревянной кружки; у воды оказался серебряный привкус. От купания в реке болела голова, ему сейчас точно не помешала бы забота Шаэллэ. И пара подзатыльников после. Но теперь он знал, что даэдропоклонница здесь. Оставалось только её найти. Это поможет Дозору, поможет легату и ему самому.       — Я всё ещё жду ответ на свой вопрос: что это была за магия? Насколько это опасно для окружающих? И для тебя.       Серьёзно нахмурившийся легат именно сейчас не производил ровно никакого эффекта. Разве что смотреть на него было спокойно, знать, что от его взгляда не укроется ничто, происходящее за спиной. Поняв, что с минуту пялится на имперца, Бьорн опустил глаза и усмехнулся тому, как тронуло теплом скулы, давно с ним такого не было. Нужно было ответить, да и скрывать нечего.       — Можно сказать, что это ясновидение. Оно никому, кроме меня, не вредит.       — Ты странно себя вёл, будто хотел человечины.       — Я не хотел, — отчеканил Бьорн, неловко взмахнув руками и расплескав воду из кружки.       — Прошу прощения, — склонил голову легат, его губы искривились, будто он едва сдерживал брезгливость, — я неправильно выразился. Мне лишь интересно: как ясновидение работает? Ты видишь со стороны? Или делаешь то же, что и тот, за кем ты подглядываешь. Потому что я вырвал клятого младенца у тебя изо рта. И это... отвратительно. Единственное, что я хочу знать: ты осознавал свои действия?       К горлу подкатил склизкий ком, Бьорн схватил воду и сделал несколько болезненно больших глотков. Легче не стало. Легат слегка отпрянул от стола и протянул руку в тревожном жесте, будто не знал сам, что хотел сделать. Что-то растерянное виделось в изломе его бровей и приоткрытых губах, уже готовых что-то сказать.       Бьорн вылетел из таверны, сбил заверещавшую каджитку и доверху полное ведро с водой. Вниз, к реке. Летнее солнце жгло мокрую голову, люди шарахались от него и грозили вслед. Он не помнил, как добрался до своей комнаты в таверне. Только холод двери, к которой он прижался спиной и спасительную тьму.       Остатки видения всё ещё отравляли его.       — Многие из нас гонят память о первой трапезе. Слишком силён стыд...       Он помнил, как впервые ощутил наслаждение кровью. Последний бой на Арене в Имперском городе. Победой он раздал бы все материальные долги и вышел бы к новой жизни, к своему последнему долгу — перед ближайшим другом, почти матерью — Шаэллэ. Он выиграл тот бой. Толпа кидала на Арену золотые монеты, солнечным градом застилавшие снег. Вино выплёскивалось из кубков и оставляло бледно-бордовые следы — капли долетали даже до его лица. Раны Бьорн не ощущал, единственное, что вернуло его в мир — голос, вещавший, что он мог покинуть Арену. Он шёл по кровавому залу, отмечая стену прикосновением. В бассейне очищения больше не было чистой воды, он дрался последним. Влага была тёплой, он зачерпнул её, погрузив руки по локоть и окатил себя. Вода-кровь, всё забилось в глаза, нос и рот, он жадно сглатывал, а изнутри поднималось невыносимое чувство эйфории, горячее до желания заорать.       — Я не мог, — тихо заскулил Бьорн, бешено роясь в сумке в поисках целебного зелья. Всё тело ломило и било дрожью. — Не мог, не мог-немог-немогнемог...       Дверь сотряс стук.       — Господин дозорный!!! Это я, Хроки! У вас всё хорошо? Может, принести чего-то? Вы в воду упали? Давайте я принесу горячего вина! Со специями! Вы не переживайте! Такое с каждым вторым приезжим случается!       Склянка поддалась и он выпил зелье, холодное, как каменные стены.       — Не нужно, Хроки, я... в порядке. Всё в порядке.       Он не жрал младенца. Он не мог этого сделать.       Нет.