Разрывая круг

      Что-то изменилось, как только Мерлин откинул крышку. Артур даже не успел как следует разглядеть кристаллы, лишь слегка пульсирующий голубоватый отсвет. Мягкий удар по затылку, и комната перед его глазами покачнулась, потом еще раз, сильнее — он попытался ухватиться за что-то, что по стечению обстоятельств оказалось плечом рыжей бестии, но увидеть ее реакцию Артур не успел — мир вокруг завертелся волчком и исчез.       …какое все-таки счастье, что он не наследник, — выговаривает отец в раздражении, как и всегда не потрудившись дождаться его ухода.       То, что он испытывает в этот момент, нельзя назвать обидой. У этого вообще нет ни имени, ни названия. Слишком запутано и горячо в груди, хотя и нет так, как в детстве: тогда жгло столь сильно, что отнимало дыхание. Но он согласен с отцом: его коронация стала бы несчастьем и для страны, и для него лично…       … ковер под ногами казался бесконечным, но важно пройти по нему до конца, не запнувшись, не выказав ни одной лишней эмоции, ничего, кроме благообразной, пристойной случаю радости и великодушного смирения…       ...Плечо немеет от боли. У нее есть цвет — желто-красный, короткими вспышками на изнанке век, есть железисто-соленый привкус, есть даже звук — скрипучий и громкий.       — Если вы не голодны, вы можете нас покинуть.       Холодный взгляд, холодный голос, холодный металл в подрагивающих пальцах. Он выпрямляется. Нож визгливо скрипит по фарфору…       …Артур Первый? Губы трогает улыбка. Нет, это определенно не про него. И потом, он всегда испытывал смешанные чувства к этому имени — большую часть жизни оно звучало издевкой, но в то же время казалось странно знакомым, по-настоящему своим, хотя он никогда не осмеливался заговорить об этом…              Воспоминаний много. Слишком много. Достаточно свежие, яркие они затапливают его, и он тонет, захлебывается ими, не в силах сделать вдох.              …палуба под ногами раскачивается и скрипит. Плотный комок едкой горечи в желудке пульсирует и набухает. Хочется сложиться пополам или хотя бы сжать пальцами поручень, но он не позволяет себе ни того, ни другого. Делает глубокий вдох.       — Эй, Джонсон, ты там что, уснул?       …людское море колышется, зрители вытягивают шеи, улыбаются, машут, выкрикивают приветствия. Он растягивает губы в улыбке, кивает. И думает о сигаре. О тишине кабинета. О мягких пальцах жены, коснувшихся его шеи, когда она поправляла ему воротник. Ненужный, почти неуместный жест и такой болезненно необходимый…              Тихое пение врывается в измотанное круговертью сознание порывом свежего ветра. Артур ищет ее, ищет девушку, которая поет, пытается выхватить ее лицо в толпе, но она не там, а здесь, где-то рядом, совсем близко… Он щурится, пытается оглянуться, и реальный мир обрушивается на него своей плотностью, яркостью, подлинностью. Хотя свет в комнате приглушен, за окном ночь, и кроме мягких переливчатых звуков ничто не нарушает царящую в комнате тишину.       Он пытается шевельнуться, хриплый полувздох-полустон срывается с губ, и пение стихает. Огненная завеса падает ему на лицо, на удивление нежная и пахнущая чем-то знакомым, сладко-острым, пряным…       — Артур? Хей, ты очнулся? — зеленые глаза смотрят внимательно, почти строго. — Ох и напугали же вы нас, ваше высочество, — со смешком говорит она, но ее голос и прикосновение к прохладной ладони ко лбу — ласковые, бережные. — Мерлин будет…       Мир меркнет так внезапно, что Артур не успевает ничего ни сказать, ни сделать. Он хотел бы перехватить ее руку и сжать в своей, ухватиться за этот якорь и остаться здесь, в реальном мире, в одной комнате с Кайлой, но уже не владеет собой.              …грязь под ногами смешивается с кровью. Кинжалы то и дело пронзают измученные тела. Лошади и люди хрипят. Звон и скрежет металла, крики и стоны умирающих сливаются в монотонный, оглушающий рев. Он замахивается мечом и отрубает голову летящему на него рыцарю. Взбрыкнув, крупный вороной конь сбрасывает обезглавленное тело…       …какой у нее нежный цвет лица, поражается он. И этот золотистый локон у виска. На мгновение его охватывает наваждение: устроиться возле ее ног, точно лохматый, побитый в уличных сражениях пес с ободранным ухом, любоваться ею, обхватив хрупкие колени, прижать узкие ладони к лицу. Обрести в душе мир, к которому он никогда не стремился… Он закрывает и открывает глаза, разворачивает плечи. Губы кривит усмешка. Принцесса хороша собой и, кажется, не глупа, — его удача. Но куда большей удачей станет ее приданое.       …цвет камня был густым, кроваво-алым. Черный принц. Черное и алое, вся его жизнь выкрашена в эти цвета. Ему это нравится, всегда нравилось.       «Что если война, это еще не вся жизнь, ваше величество?» — вспоминаются ему слова Эдуарда, сказанные другом накануне роковой битвы.       Тот был задумчив и мрачен, погружен в себя.       «Война это и есть жизнь».       «Но только для тех, кто не умер, не правда ли?»       Этот вопрос, то, как Эдуард смотрел на него, разворошили что-то давно, накрепко позабытое. Чей-то предостерегающий взгляд, чьи-то взбесившие его слова…       «Будьте осторожны на избранном вами пути, ваше величество. Можно играть в кости со смертью и даже выигрывать. Но лишь до тех пор, пока ей это не наскучит. И тогда, кто знает, не пожелает ли она отыграться, пожалев даже такой милости, как ваше достоинство».       Нужно было прикончить мерзавца. Как он вообще сумел подобраться к нему так близко? Худая, нескладная фигура, замотанная в плащ, закрытое капюшоном лицо, но сильный и ясный голос. Он растворился в городской толпе так же быстро, как возник из нее, оставив лишь это бестолковое, назойливое воспоминание.       Очередной юродивый, возомнивший себя мессией!       Осторожничают трусы. Тот, кто поддается сомнению, проигрывает. Лучше уж погибнуть на поле боя, чем отсиживаясь за крепостными стенами. Чем плести пустые мелкие интриги, укрывшись в дворцовых залах.       И герцог Йорский подтвердил бы это, если бы не раздавивший его своим весом вражеский конь…       В голове снова появляется гул. Он встряхивает головой, но это не помогает. Звук становится то громче, то тише, подобно набегающей на берег волне. Что это, прилив?..              Нет, это не вода. Это голос. Он произносит слова на латыни, которые повторяются, словно стих или молитва.       — …expergiscimini, — шепчет голос.       — Expergiscimini, — просит терпеливо, почти ласково.       — Expergiscimini! — повелевает он.       Артур содрогнулся, почувствовав, как его подбросило вверх, резко вдохнул и открыл глаза. Увиденное поразило его настолько, что даже будь у него силы шевелиться, он бы не смог. Золотисто-белый едва выносимый свет плотно окутал женскую фигуру в изножье постели, волнами разливаясь по комнате. Глаза Кайлы горели каким-то потусторонним огнем, по лицу ее, по груди и обнаженным рукам, крепко сжимавшим его ладонь, скользили, извиваясь, алые символы. Казалось, еще мгновение, и она сама вспыхнет как факел.       Артур попытался сглотнуть, но не преуспел — в горле была пустыня. Вместо слов получился хрип, вместо порывистого движения — вялое, едва заметное шевеление, но этого хватило.       Кайла, смотревшая мимо него горящими нефритовыми глазами, шумно вдохнула, по телу ее прошла волна дрожи, она медленно моргнула, раз, другой, сияние вокруг потускнело, пошло на убыль, и уже осмысленно взглянула на Артура.       — А, принц, — осипшим голосом сказала она и улыбнулась. — Теперь мне придется тебя убить: ты видел такое, что позволено видеть лишь очень узкому кругу лиц.       Но ни шутливый тон, ни вымученная улыбка не обманули Артура: Кайла была истощена, и по мере того как раскаленная магия покидала ее тело, это становилось заметнее. Руки ее плетьми повисли вдоль тела, черты лица заострились, волосы взъерошенной гривой рассыпались по плечам и потускнели, под глазами залегли темные круги.       — Что… что произошло?       — Ты вырубился, вот что, — пожала плечами Кайла, но даже это движение далось ей с трудом. Вздохнув, она сдалась и присела на краешек постели. — Как только Мерлин открыл короб. Мы по очереди пытались привести тебя в чувство, но ничего не помогало. Пару раз мне удавалось что-то нащупать, но ты снова и снова ускользал от меня, словно что-то затягивало тебя с той стороны, — она помолчала. Голос ее был тихим, надтреснутым, и Артур уже пожалел, что спросил. — К тому же, казалось, что магия Мерлина лишь сильнее погружает тебя в сон. Тогда он оставил меня в няньках, а сам отправился на встречу с кучкой пафосных засранцев…       — Пафосных засранцев?       — Старейшие, мудрейшие и все такое, — тихонько фыркнула Кайла. — Хотя, конечно, не все они засранцы, — признала она и взялась за мобильный. — Надо сообщить Мерлину, что наш спящий красавец очнулся…       — Пошлешь ворона? — не удержался Артур.       — Ха-ха, — вяло отозвалась Кайла, отправив сообщение и вздохнув.       Казалось, она даже моргала медленнее.       — Ты должна отдохнуть, — проговорил Артур, чувствуя, что к нему силы, напротив, возвращаются.       Она медленно покачала головой.       — Тебя нельзя оставлять. Даже несмотря на те петли, что я накинула, ты можешь снова провалиться в беспамятство, и если меня не будет рядом, я могу этого не почувствовать.       — Не назвал бы это беспамятством, — пробормотал Артур, передернувшись. — Уверен, что смогу о себе позаботиться до прихода Мерлина, — он попытался подняться, но понял, что поторопился с выводами, тело было ватным.       — Не похоже, — усмехнулась Кайла и широко зевнула. — Да и мне спокойнее, пока ты под присмотром. Твое погружение было слишком глубоким. Вот сейчас сделаю еще пару якорей…       Она снова зашептала слова заклинания, но свет ее мерцал и гас, а глаза слипались, и Артур подумал: сколько времени она вот так провела в его комнате? Пару часов? Дней? Больше? Но решил спросить об этом позднее.       — Тогда отдыхай здесь, — сказал он.       Кайла прервалась, запнувшись на полуслове. Огляделась, нашла глазами облюбованное кресло и пожала плечами.       — Ну, если я подремлю пару часиков, а ты обещаешь меня разбудить при любом тревожном…       — Обещаю, — мягко прервал Артур и отодвинулся на самый край. — Давайте, ваше высочество, ложитесь. Вашей чести ничто не угрожает, мое вам королевское слово.       Глаза Кайлы расширились от удивления, но на последних словах она хмыкнула и, по всей видимости, передумала говорить, что он окончательно лишился рассудка. Потому что действительно вытянулась на кровати рядом.       — Если что-то вдруг почувствуешь, обязательно… в общем… — начала она, но не договорила и провалилась в дремоту, едва прикрыв глаза.       — Я посторожу нас обоих, спи, — тихо сказал Артур, уже не скрывая улыбки.       Повернувшись на бок, он подпер голову ладонью и принялся безнаказанно рассматривать ее лицо, с которого понемногу уходило выражение озабоченности и усталости. В конце концов, ему нужно было какое-то занятие, потому что сама мысль о том, чтобы закрыть глаза, вызывала внутреннее сопротивление. Кайла была права: его погружение становилось все более глубоким, а путь назад петлял и терялся в калейдоскопе воспоминаний.