Часть 1
5 января 2017 г. в 00:52
Виктору нравятся восторженные люди. Восторженные им, конечно же. Наверное, его можно назвать тщеславным, но Виктора мало интересует чужое мнение.
Он делит восторг на категории ещё в самом начале своей карьеры, сталкиваясь с ним ежедневно тогда. И ежесекундно сейчас.
Виктор купается в восторге поклонников. Они одаривают его цветами, отбивают ладони во время выступлений вне зависимости от того, как он откатал, и постят фотографии в социальные сети, счастливые от того, что могли хоть на мгновение стать к своему кумиру немного ближе. Этот восторг ему кажется поверхностным и лёгким, но ставшим уже до того привычным, что отказаться почти невозможно.
Восторг тренера совсем другой. Он сухой, как осенний жухлый лист. Кроется в трещинках удовлетворённо поджатых губ и морщинках вокруг чуть прищуренных глаз. Иногда его можно рассмотреть в спокойном и оценивающем взгляде, расслышать в резких наставлениях и отдельных словах. Виктор не сразу учится видеть этот восторг, но со временем он становится неотъемлемой частью жизни.
Ещё Виктор любит чувствовать тревожный восторг соперников, смотрящих на него с другой стороны катка на тренировочных прокатах или с трибун во время соревнований. Он напряжённый и сдержанный, прячется в стиснутых кулаках и рукопожатиях после вручения заслуженной медали. Это один из самых любимых восторгов Виктора. У него вкус признания от тех, кто почти нисколько не хуже его. И тех, кто однажды обязательно станет лучше.
Есть злой восторг, усиленно спрятанный вглубь яростно сияющих глаз. Он плещется на их дне, вырываясь наружу раздражением, духом здорового соперничества и по-детски жадным желанием заполучить себе всё и сразу. Виктор относится к нему снисходительно, позволяя себе иногда провести по светлым волосам, зарыться в них пальцами и мягко улыбнуться, взглядом заставляя не делать глупости и остановиться, чтобы подумать. Виктору нравится этот восторг, он дикий и до того настоящий, что его можно почувствовать пальцами. И Виктор не отказывает себе в этом, срывая с побелевших губ восторженные злые ругательства и ловя узкие запястья ладонями, тихо смеясь в ответ и продолжая красть чужое дыхание и чужие эмоции, заглатывая их и подпитываясь до электрических импульсов на кончиках волос. Он просто не в силах удержаться, слишком трудно устоять.
Однажды он чувствует совсем новый восторг: тихий, не требующий внимания и очень-очень нежный. У Виктора подкашиваются ноги и темнеет перед глазами, кровь становится раскалённой, а голова лёгкой. Виктор встречает такой восторг впервые, распахивает шире глаза и смотрит-смотрит-смотрит… Когда он тонет в нём и почти задыхается, ловя ртом последние остатки разума и тут же выдыхая их, уже становится слишком поздно. Восторг трогательно касается его кожи, разливаясь по всему телу до поджимающихся пальцев ног. У Виктора пересыхают губы и отказывают лёгкие, он сжимает этот восторг за хвост и боится отпустить, потому что он становится смыслом его жизни, и без него он определённо точно задохнётся, не признавая больше другого кислорода.
Встречаясь с разными гранями человеческого восторга, Виктор знает в нём толк. Он разбирает его по крупицам, расфасовывает по полкам, иногда поглаживает тот, который ему нравится чуть больше остальных. Другой, надоевший и раздражающий, может выкинуть, заменяя его новым.
Но в какой-то момент новый и привычный, раздражающий и любимый —абсолютно любой —перестают его волновать. Виктору нужен только один. Тот, который ласкает в приподнятых уголках губ. Тот, который сжимает руками рукав рубашки, неуверенной надеждой заглядывая в глаза. Тот, который виднеется в отблеске лампы на дужке очков.
Тот, который становится не единственно важным, а просто единственным.
Виктор освобождает полки, стаскивает всё с них небрежным движением, бросает прямо на пол, топчась после ботинками, разминая на куски и откидывая в сторону, потому что всё это —ненужный хлам.
У него остаётся лишь одна полка. И он готов оберегать её вечность.