Человек из прошлого

Он проводит руками по лицу и снова бросает взгляд на часы. Уже девять часов. Прошёл уже час. Что-то точно произошло. Эмма пропала час назад. Ноланы ещё не приехали, сказали, что вернутся позже. Но что-то плохое точно случилось. Однако спросить у врача или медсестёр Киллиану не хватает духа: страшно подумать, каким может быть ответ. Он не хочет знать. Что ж, признаться честно, ему до смерти любопытно, но Киллиан понимает, что, если всё совсем плохо, он пожалеет о том, что спросил. Поэтому он просто стоит посреди пустой комнаты в ожидании того, кто, возможно, не вернётся. Киллиан должен что-то сделать, иначе просто сойдёт с ума. Он говорит себе: если в течение часа ничего не выяснится, он спросит у кого-нибудь, где же Эмма. Он просто обязан, в противном случае Ноланы прикончат его. Но больше всего Киллиана беспокоило то, что правая нога Эммы была в гипсе, так что она не могла так просто встать и отправиться на прогулку по больнице. Однако Киллиан не мог заставить себя выйти из её палаты. Он надеется на лучшее — и вот ещё один час проходит. Стоило Киллиану встать и подойти к двери, как в палату зашла медсестра. Она спешно извинилась, но Киллиан уже побледнел. Медсестра что-то говорила насчет того, что Эмма ушла из палаты без капельницы, потом упомянула о том, что та потеряла сознание и оказалась в операционной. Киллиан выглядит так, будто ему только что выпустили пару десятков патронов в грудь. Он должен был искать её. Должен был спросить у кого-нибудь, где Эмма, ведь всё это время она была на улице. И всего несколько минут назад с ней всё было в порядке. Если бы он только вышел и вернул её в палату, всё бы обошлось. Киллиан чувствовал себя ужасным человеком. Он должен был только разыскать Эмму до прихода Ноланов. Тогда можно было бы пойти домой, принять душ и вернуться. Разумеется, она просто-напросто гуляла. Если бы только Киллиан пошёл её искать, это была бы просто прогулка. Но теперь она снова на операционном столе, уже во второй раз за сутки. И Киллиан не может не думать о том, что виноват в этом лишь он. Эльза тоже волнуется. Она стоит в комнате ожидания, рядом — стойка с капельницей, чтобы не повторилось то, что произошло с Эммой. Но Эльза хотела бы быть на месте Эммы. Вдруг к ней подошёл высокий темноволосый мужчина. Он сел рядом и спросил: — Привет. Тоже ждёшь Эмму? — он, кажется, немного волнуется, произнося её имя. — Да, а что? Кто ты? — интересуется Эльза, осторожно отодвигаясь от мужчины. — Меня зовут Лиам. Я безответственный придурок, ответственный за все проблемы. Мой младший брат уже с ума сходит из-за этого, — он пожимает плечами. — Похоже, он и правда на неё запал. Эльза тоже сходит с ума, но совсем не хочет этого показывать этому красавчику-кретину. — С ней все будет хорошо. Как всегда. И в этот момент доктор Вейл выходит из операционной. У него на лице сияет ухмылка, когда он объявляет о том, что Эмма проспит ещё пару часов, но в общем и целом она в порядке. Эльза облегчённо выдыхает, а Лиам улыбается и сдержанно кивает. — Слава богу, — говорит он. — По крайней мере, моего братца не хватит инфаркт. Они засмеялись, и атмосфера в зале ожидания стала гораздо непринуждённее. Киллиан же, в свою очередь, и правда почти слёг с сердечным приступом, как Лиам и говорил. Он нервно бродит из угла в угол по палате Эммы, когда зашёл его брат. — Брат! — он едва не срывается на крик, увидев Лиама. — Как она? Почему она ещё не в палате? Что-то... — Лиам обрывает его на полуслове. — Успокойся. С Эммой все будет хорошо, она просто должна ещё немного поспать. В этот раз она проснётся через пару часов, так что позови доктора Вейла, если что-то пойдет не так, лады? — Киллиан крепко обнимает брата и выдыхает. А затем смотрит на дверь, видит двух медсестёр и Эмму на каталке. Киллиан и думать не может о том, чтобы сейчас уснуть, хотя и валится с ног от усталости. Эмма спала совсем не долго. Она проснулась почти сразу после того, как Дэвид и Мэри Маргарет уехали. Киллиан рассказал им о случившемся, и они, кажется, не были на него злы. Напротив, они отнеслись к нему с пониманием, когда Киллиан рассказал, что спал, когда Эмма ушла. Однако, Мэри Маргарет и Дэвид уехали около часа дня, а уже через несколько минут проснулась Эмма. Киллиан сидел в жутко неудобном кресле возле её постели и рассматривал свои руки. Он положил их на койку, и Эмма смогла заметить, что они покрыты ожогами. Она закрывает глаза и приоткрывает их, чтобы посмотреть на Киллиана всего пару секунд, но он не замечает этого. Она думает, что он чертовски хорош собой. Он рассматривает свои и её руки. И Эмма тут же ловит себя на мысли о том, что её это почти радует: он торчал здесь всю ночь и всё утро, ждал, надеялся, что она очнётся. Но в его глазах затаилась грусть: Киллиан наверняка чувствует себя виноватым. Эмма бережно берёт его за руку и сжимает его, напоминая, что не злится на Киллиана. Ну или что уже не злится: она ведь пытается простить его. — Эй, Джонс, — слабым, дрожащим голосом произносит Эмма, а на её лице появляется едва заметная улыбка. Глаза Киллиана тут же округлились, он смотрит на Эмму, полусонную, ведущую себя так, будто в том, что она лежит в больнице, нет ничего особенного. Будто она просто приехала сюда передохнуть. Он счастлив, но удивлен: — Свон! Слава Богу, с тобой всё в порядке, любимая. Ты меня чертовски напугала, — говорит он тихо. Он лишь после понимает, что виноват в том, что она сейчас такая хрупкая, поэтому вместо того, чтобы крепко обнять её, прижав к груди, как он и собирался, просто аккуратно отстраняется. — Я... мне так жаль. Пожалуйста, не звони сейчас в полицию, ладно? Я... я понимаю, что ты злишься, но мне правда очень жаль. Улыбка пропадает с губ Эммы, как только она слышит эти слова. Она видит в глазах Киллиана то, что напомнило ей о том, какой она сама была несколько лет назад. Ей было больно, чертовски больно. И страшно. Киллиан медленно пятится к двери, чтобы поскорее уйти с глаз Эммы. Едва коснувшись двери, он выбегает в коридор. Он не хочет, чтобы она видела его таким, а еще не хочет, чтобы она подала на судебный запрет, поэтому убежать казалось лучшим решением. Киллиан одновременно был и расстроен, и счастлив. Расстроен — потому что не понимал, как ему теперь без неё жить, но он был благодарен небесам за то, что она пришла в себя. Он и понятия не имел, что Эмма уже простила его. Эмме кажется, что у неё едет крыша. Она проснулась, увидела Киллиана у своей койки и обрадовалась этому. А потом он вдруг сбежал, оставив её в полном одиночестве. Совсем как Нил почти два года назад. О боже, это снова происходит с ней. Она обнимает подушку и утыкается в неё, начиная рыдать и кричать. Черт бы его побрал — вот всё, о чём она может думать. Ей стоило бы этого ожидать. Стоило понимать, что иначе быть не может. Но Эмма не понимала, а теперь и вовсе осталась одна в дурацкой больничной койке с заплаканными глазами. Кто-то стучится в дверь. Эмма торопливо утирает слёзы и поднимает взгляд. Это, черт возьми, второй братец Джонс. Что ж, надо признать, что его зовут немного не так, но Эмма не знает, как ещё его назвать. Она шмыгнула носом и тихо проговорила: — Привет, — она хотела было произнести его имя, ведь было бы не очень хорошо назвать его придурком-Джонсом номер два. — Лиам, — напоминает он. — Я брат Киллиана. — Я знаю. Это ты придумал тот гениальный план, не так ли? — спрашивает Эмма, чувствуя, как снова набирается уверенности. — Ага. Вроде того, — он вздохнул и присел в одно из удобных кресел у окна. — Но это вышло случайно. Поджог. Вообще я зашёл извиниться перед тобой. И за брата заодно, — продолжает он, а Эмма чувствует, как снова подступают слёзы. — Да, он сказал, что ему жаль, прямо перед тем, как сбежал отсюда. Но зачем, если ему на самом деле всё равно? Эмма и Лиам оба вздохнули, и Лиам первым нарушил молчание. — Ему не все равно, Эмма. Он волнуется, гораздо больше, чем ты можешь представить. Просто... ему тяжело. Видеть тебя такой... это разбивает его сердце. Но не просто потому, что он заботится о тебе: его бывшая, Мила... она погибла. И он винит себя в её смерти, хотя он не при чем. Просто дай ему еще один шанс. Поверь мне, Эмма, он влюбляется в тебя. И ты первая, за кого он так сильно переживал за последние шесть лет. Пожалуйста, не динамь моего идиота-братца, — с этими словами Лиам встает и идет к двери. — Стой, — пробормотала Эмма прежде, чем Лиам вышел. — Спасибо, что рассказал, — она слабо улыбнулась. Лиам кивнул: — Было приятно поболтать, — и оставил её один на один с её мыслями и сердцем, колотящимся о грудную клетку. Эмма поудобнее ложится в постель и прикрывает глаза. Вдруг она вспомнила о Генри. — Эй! Посмотрите-ка, кто наконец проснулся! — говорит Дэвид, входя в комнату и направляясь к Эмме, чтобы обнять её. Мэри Маргарет была бы рада сделать то же самое, но у неё на руках Генри. Едва увидев свою маму, он начинает лепетать и звать её. Он счастливо улыбается, когда Мэри Маргарет наконец сажает его на койку Эммы. Она бы хотела встать и побегать с ним по комнате, но не может, о чем очень и очень сожалеет. Потому Эмма просто остается в постели и играет с сыном ровно до тех пор, как время посещения заканчивается. Им обоим грустно, Генри даже стал сопротивляться, когда Мэри Маргарет попыталась забрать его из рук Эммы. Дэвид остался ещё ненадолго, чтобы допросить Эмму. Он задавал самые обычные вопросы, но Эмма не хотела, чтобы у Киллиана были проблемы. Поэтому Эмма притворилась, будто бы почти ничего не видела, и Дэвид, кажется, поверил ей. Но, заканчивая свой допрос, он отложил блокнот и серьезно сказал: — Эмма, — он вздохнул, — я... то есть, мы подумали, что будет лучше, если ты... если ты отдашь Генри в приют. Глаза Эммы тут же округлились, и она едва не потеряла сознание от того, что сказал Дэвид. Ей хочется плакать, спросить, кто, черт подери, мог о таком подумать, сопротивляться. Но она лишь открывает рот, чтобы что-то сказать, когда вдруг раздается голос Киллиана. Он стоит в дверном проходе, и, надо признать, он взбешён. — Я думаю, тебе стоит уйти, друг, — говорит он, входя в палату Эммы. — Киллиан... это не твое дело. Будь так добр, уйди, — злобно говорит Дэвид, вставая со своего места. Киллиан смотрит на Эмму и видит слёзы, застывшие в уголках её глаз. А затем выпрямляется и отвечает: — Что ж, я думаю, что это тебе лучше уйти. Я думаю, тебя здесь не очень-то рады видеть, — он подходит ближе и шепчет так, чтобы Эмма не услышала, — если ты, конечно, не хочешь устроить скандал. После Киллиан делает шаг назад, позволяя Дэвиду пройти к двери. Однако Дэвид оборачивается и говорит Эмме: — Мы поговорим об этом завтра, хорошо? Эмма громко сглотнула и показала пальцем на дверь: — Мы не будем говорить об этом ни завтра, ни когда-либо ещё. Сделай одолжение, не приходи сюда еще хотя бы несколько дней. Это именно то, что мне нужно, — со вздохом проговорила Эмма и тут же добавила. — Передай тому, кто придумал эту дурацкую идею, что он может засунуть её себе в зад. Я люблю тебя и Мэри Маргарет, но это идиотская затея, и вы ошиблись, полагая, что я могу на такое согласиться. А теперь убирайся из моей палаты. Прошу. Дэвид вздохнул и вышел из палаты в светлый коридор. Мэри Маргарет была противна идея Дэвида. Ей было почти так же больно, как Эмме, но ей казалось, что это лучший вариант на сегодняшний день. Эмма не смогла бы себе позволить платить за свое лечение и содержать ребенка. Она знала, что Эмма не выдержит этого. Кроме того, Генри оставался с няней каждый будний день, так что вариант с детским домом казался более привлекательным для Эммы. И скорее всего это стало бы шансом для Генри на лучшую жизнь. Но, пытаясь забрать Генри у матери в больнице, она знала, что Эмма не отдаст его просто так. Да, Эмма совсем не была эгоисткой, но Мэри Маргарет понимала, что это будет тяжело. Дэвиду тоже было неприятно, разумеется. Он слишком хорошо понимал, кто устроил поджог, но то, что Эмма отказывалась говорить об этом, заставляло его сердце саднить. Она что, не доверяет ему? Или, может, она влюбилась в этого парня из её прошлого? Кроме этих двух вещей, Дэвид не понимал, почему Эмма отказывалась осознавать, что усыновление даст и ей, и Генри надежду на лучшую жизнь. Её слезы, когда он поднял этот вопрос, разбили его сердце. Он понимал, что предлагать подобное — ужасно глупая затея, но Дэвид думал об этом уже долгое время. А пожар только подстегнул мысль о том, что Генри лучше быть "в системе". Он знал, что это жестоко, но Генри — славный малый, его быстро бы усыновили. Киллиан буквально пышит от злости. Видеть Эмму такой разбитой, разочарованной, к тому же ещё в больничной койке — что может быть больнее? С другой стороны, то, что Эмма так отчаянно борется за Генри и сдерживает слёзы, заставляет его злиться. Как этот парень, кем бы он ни был Эмме, смеет предлагать ей отказаться от Генри? Как он мог представить себе, что она может согласиться? Киллиан не слишком хорошо знал Эмму, но одно он понимал чертовски хорошо: она любила Генри больше кого-либо ещё. В тот миг, когда Дэвид вышел из палаты, Эмма разрыдалась. Киллиан подскочил к её койке, чтобы успокоить её, и, к его удивлению, Эмма не оттолкнула его. Она просто сидела в его объятиях и плакала навзрыд. Через несколько минут, когда Эмма наконец успокоилась, она сглотнула и взглянула на Киллиана: — Ты привезёшь его ко мне завтра? — она шмыгнула носом. — Я так сильно люблю его, я просто... Киллиан смотрел на Эмму с болью во взгляде. — Конечно, любимая. Я понял. Я привезу его к тебе завтра, он сможет побыть здесь с тобой. Я помогу тебе позаботиться о нем, ладно? — Спасибо, Киллиан, — тихо прошептала Эмма, прикрывая глаза и позволяя слезам и дальше стекать по щекам. Эмма заснула в руках Киллиана, и они так и просидели всю ночь в её постели.