Секретик Графа Каунта

      Помещение освещало бледное мерцание масляных лампад и уже изрядно расплавленных восковых свечей, расположенных на нескольких позолоченных канделябрах, капающих горячим воском на расстилаемый внизу пергамент, скорчившийся от столь долгих горячих процедур. В комнате стоял затхлый запах древних книг и многовековой мебели, не потерявшей своей утончённости даже спустя большого промежутка времени.       Письменный стол завален потрёпанными книгами и пожелтевшим пергаментом, свободное пространство, которое на удивление имелось, не позволяло бы даже положить сюда руки — видимо кому-то было очень лень убирать этот, имевший ценность для своего хозяина, хлам, а быть может оставленный здесь нарочно, чтобы не потерять всю эту кипу бумаг нужную сейчас, среди стеллажей наполненных подобным содержанием до умопомрачения.       На мягкой бархатной кушетке, сделанной из красного дерева, мирно лежало мужское тело. Его блеклый силуэт загадочно пропадал под навесами плотных теней, он был невидим любому кто сюда ворвется — это своего рода паранойя старого Графа из-за частого пребывания в одиночестве. На мрачном лице читалась сильная сосредоточенность перед поставленной задачей, глаза быстро проносились по огромному количеству книг, стоящих на полках. Мрачный и даже безумный взгляд этого мужчины не знал покоя, то и дело метаясь из стороны в сторону, от одной полки к другой, что-то пересчитывая.       Явно немолодой владелец этого поместья был невероятно возбужден и даже напуган, на его впалом, остром лице читалась сильная нерешительность и стыд, он будто бы пытался удержать себя от того, что неизбежно и осознание этого омрачало его взгляд, становившийся безумным с каждым скачком от полки к полке. Сжатые в напряженный кулак руки дрожали, с каждым глубоким вздохом он сжимал их ещё сильнее, но они непроизвольно разжимались снова.       Граф прикусил нижнюю губу, но ему не удалось сдержать тот порывистый глубокий стон, соскользнувший из его горла, что томился в нем продолжительное время. Услышав как развратен этот звук, глаза его в миг загорелись похотливым огнем сладострастия и скривив рот в безумной улыбке, он скользнул костлявой бледной рукой по длине своей талии. Комната наполнилась звуками тяжелого дыхания, иногда прерывистого, наполненного желанием и похотью.       Мужчина ослабил галстук и ремень на черных брюках, не отрывая глаз от объекта своей страсти. Стыд, мешающий продолжить начатый своим господином умысел, нагнетал над ним, мешая полностью насладиться процессом. Граф сделал небольшую передышку, обдумывая ситуацию, он с тяжелым трудом отрывает свой взгляд от книг и быстро переходит в сидячее положение.       Граф глубоко вздыхает и терзаемый своими мыслями встает с кушетки. Нигде ему нет покоя, куда бы он не посмотрел в своей комнате — все можно посчитать. Нет ни одной вещи, не имевшей пары — он об этом уже давно позаботился. Каунт подходит к окну и устремляет свой взгляд на небо — на ней полно звезд. Красивых, сверкающих звезд, манящих своим огромным количеством; такие яркие — они притягивали своим холодным свечением, танцевали медленный вальс, еле освящая темное, ночное небо.       Раз звезда, два звезда, три звезда. Он завороженно смотрит, не способный оторвать глаз, желание вновь берет над ним вверх — их так много и он еще никогда их не считал. Это чувство дезориентирует его сознание, вводит графа в состояние нового возбуждения. Он начинает шёпотом, стыдливо опасаясь услышать собственный голос. — Раз, два, три, чьетыре… — так тихо, что никто бы не услышал, к сожалению, только не он сам.       Услышанное взрывается в нем потоком удовлетворения, по телу проносится жгучий электрический разряд. Он бессильно облокачивается о холодное стекло, рука его снова скользит по талии, спускаясь вниз, аккуратно расстегивая пуговицу на черных, деловых брюках. — …пьять, шьесть, сьемь, фосьем, — более громче и увереннее Граф с пылким азартом ускорял темп счета.       Его длинные мертвецки синюшные пальцы нетерпеливо скользили по длине возбужденного и влажного полового члена, не осмеливаясь продолжить дальше. Граф облизнул пересохшие губы и сквозь полуоткрытые веки вновь устремил свой взгляд вверх. — Восьем, девьять, десьять, отиннацать, — движения становятся более интенсивными, мужчина начинает чувствовать прилив энергии, повышаемое с каждой цифрой, либидо; удерживаемые в глубине горла стоны щекочут легкие, но Граф не осмеливается их отпускать — терзаемый душу стыд продолжал наступать на пятки.       Каунт откинул голову назад, он стал считать ещё быстрее, массируя уже изрядно затвердевший от похоти член. Тело приятно покалывало теплом, Граф чувствовал как загораются пурпуром его щеки, как жарко становится в этом помещении, но он не может остановиться, что бы снять с себя пейджер и расстегнуть рубашку. — Н-н-н… ах, двенадцать… мм! — с пухлых губ срывается стон, за ним следует ещё один и после третий, глубокий, наполненный удовольствием и звонким желанием. Сначала Граф старается сделать их как можно более тихими, но вновь забывается и продолжает считать, что постепенно даётся ему с большим трудом. — Ах! Тр-ринадцьять! Чьетырннадцать! Аха-ха! — впадая в омут восторженного безумия, он чуть-ли не начинает кричать от удовольствия.       Мужчина больше не может стоять у окна — ноги подкашиваются все сильнее, с каждой подсчитанной звездой. Он поддается напору тела, падая вниз — на заваленный разного рода барахлом письменный стол. Книги падают в разные стороны, с грохотом ударяясь о каменный пол, его взгляд быстро падает на них, запомнив их количество в своей памяти он болезненно жмурит глаза и громко, восторженно начинает снова, удерживая раскатистый хохот внутри себя. — А-ах, чьёрт, один, два, тр-р-ри, чьетыре! А-а-ах!       Это приносит новый порыв любострастия, помутняет рассудок терпким вином наступающего наслаждения. Граф мастурбирует усильнее, безостановочно, повинуясь каждому отскакивающему от острых клыков слову, он выгибает спину, пытаясь упереться ногами о стол, но ботинки скользят по поверхности не находя опоры. — Нх, ах, батюшки! — он открывает глаза и мечется ими из стороны в сторону, снова и снова, с каждой выговоренной цифрой раскрепощаясь ещё сильнее, — Пьять, шьесть! А-а-а-ах! Да-а!       Он резко выгибает спину снова, чуть ли не стоя на голове продолжает дальше, поддаваясь бедрами вперед. — Сьемь! Восьем! Девьять! Десь-а-ах! Од. м-мфх!       Его густые брови выгибаются в жалобном, покорном взгляде, он смотрит вверх, на потолок, пытаясь успокоиться, переводя глубокое, тяжелое дыхание, обжигающее его пересохшее горло. Рука замерла на, готовом вот-вот взорваться, влажном покрасневшем члене, нетерпеливые пальцы легко и ненавязчиво щупали выступившие венозные паутинки, медленно скользили по длине, подушечки пальцев дразнили головку легкими, но чувствительными прикосновениями.       Каунт не хотел останавливаться, хоть так желан антракт, хоть все его счёты заканчиваются одним и тем же, он всегда не хотел останавливаться, хотел продолжать желать, испытывать этот неописуемый восторг, бурлящий поток различных чувств и эмоций, собирающихся вырваться из него в последнем громком стоне.       Каунт хмурится и плавно опускает спину обратно на поверхность стола. Свободной рукой, которой он все это время поддерживал себя, граф скользнул под лимонный пейджер. Узкие пальцы проникают сквозь щели между креплениями пуговиц, нежно прикасаясь к ключицам подушечками пальцев, аккуратно расстегивает воротник, спускаясь все ниже, он хотел дать телу немного воздуха, снять с себя влажную от пота одежду пока ещё есть возможность, но рука скользнула по теплой груди, нежно проводила по длине талии и обратно, вызывая у хозяина холодное покалывание на поверхности кожи — это немного успокаивает его, но лишь немного. Каунт резко кривится от этого чувства. — О Боги милостхливые, какой же ты трус! — рассерженно отмечает он, убирая руку со своего тела.       Он жмурит глаза, будто бы пытаясь что-то перебороть внутри себя, но срывается и снова, резкими движениями начинает мастурбировать, энергичное начало которого вносит в него протеворечивые эмоции граничащие с болью.       Он кричит, но из-за безумия, смеется над самим собой и снова начинает стонать от ритмичного темпа эротического массажа. Его глаза наполняются восторгом и похотью, гибкое тело податливо идёт в ритм с движением руки. — Одиннадцать! Двена-а-адцать! Тр-р-рина-адцать! А-ах! — ещё одно резкое движение и тело вмиг наполняется чем-то теплым и холодным одновременно, оно мягко покалывает на головке, превращая извержение семени невыносимо приятным, сила покидает мышцы и выходит вместе с большим резким взрывом наслаждения, теряется где-то в глубине и вернётся только потом, когда Каунт придет в себя. Помещение наполняется истерическим, громким смехом, прерывистым на стоны и крики. Граф бессильно падает на стол, кладет руки параллельно от себя и мелко подрагивает, не переставая глубоко дышать, пытаясь успокоить свое сумасшедшее сердцебиение. Он хмуро оглядывает пространство и толком не отойдя от потрясения из-за недавнего оргазма, еле приподнимается, чтобы сесть.       Вытирая пот со лба, Граф устало вздыхает и бъёт себя по голове тыльной стороной костлявой ладони. — Гхлупый Каунт. Никогхда больше не буту так делайть.       Мужчина стыдливо осматривает своё тело — щеки загорелись пурпуром. Он поклянется себе больше так не делать, уберет книги по местам, вытрет стол от своего семени, кинет вещи в стирку и пойдёт в ванную, но потом ещё раз вернётся сюда. Тем же ещё заняться в эту длинную скучную ночь?