***
Письмо Виктор отправляет лишь спустя неделю. Он медленно собирает конверт, думая, что еще можно положить помимо открыток, пакетиков чая, снимков, находит белый, нетронутый никем листок и отвечает на заданный вопрос, с удивлением (и капелькой восхищения) спрашивает о катании и интересах, облизывает марки и наконец бросает письмо в синий почтовый ящик. Он усердно тренируется, подавляя в себе чувство ожидания, забывая о письме из Японии, зарабатывая новые синяки и ссадины на коленках и ладонях. Его ждут соревнования, новые программы, золото и пьедесталы.***
Следующее письмо Виктор получает через два месяца. Честно говоря, он уже и забыл, что отправлял что-то, потому что голова была забита волнениями о чемпионатах. Он вообще человек забывчивый, даже про обмен забыл — свое письмо отправил и хватит на этом. Конверт такой же, без имени отправителя и получателя, пахнет морской солью и бледной сакурой. Сзади нарисован маленький кролик с поднятыми вверх ушками. Виктор вспоминает открытку и радостно улыбается. — Крольчонок, — думает он. — Значит, будем звать тебя так. Они стабильно обмениваются письмами каждые два месяца и все также соблюдают анонимность. На бумаге они излагают свои переживания, мысли, делятся мнениями, обсуждают книги, фильмы, события. Виктор по крупицам собирает информацию о своем 'крольчонке', в то же время медленно открываясь собеседнику. Это он. Он любит фигурное катание, иностранные языки, свой город, и он на четыре года младше Виктора. Виктора это не смущает, японец удивительный человек, развитый не по годам. Он с каждым письмом все лучше и лучше пишет (хотя его построение предложений и вся грамматика в целом всегда были правильными). Иногда Виктор читает письма с опозданием в несколько недель из-за соревнований в других странах или городах и ему безумно стыдно из-за этого. Конверты послушно ждут его дома, рядом со стопкой уже прочитанных. Он вешает заработанную медаль на стену, гладит между ушей недовольного Маккачина, который жутко соскучился и хочет снести хозяина с ног, поиграться, и подходит к рабочему столу. В светло-голубой коробке, в тон неизменной бумаге собеседника, аккуратно сложены письма, рядом лежит еще не распечатанное. Виктор бережно гладит чуть помятые края и осторожно, как в первый раз, открывает конверт. 'Крольчонок' каждый раз старается отправить что-то необычное, новое. В этот раз в конверте Виктора ждут несколько засушенных цветков сакуры. Он аккуратно вытаскивает их, боясь повредить, осматривает. Пять кремовых лепестков, зеленый бутончик, еле заметная золотая пыльца. И все пахнет океаном, таким далеким и необъятным. В письме 'крольчонок' пишет, что все хорошо, как всегда спрашивает о самочувствии, рассказывает, что теперь он учится и тренируется в Детройте и очень этому рад. Виктор с удивлением смотрит на уже ставшим родным конверт — и правда, адрес отправки изменился. Поглядывает с сомнением на круглые буквы, складывающиеся в название страны, штата. Виктор не меняется с годами — каким невнимательным он был, таким и остался. Вздыхает. Как-то незаметно проходит пять лет. За это время Виктор успевает четыре раза выиграть золотую медаль на чемпионате мира, два раза получить и отправить целую посылку с разными подарками своему 'бумажному другу' и удивиться тому, что отправлял японец. После сочинского Гран-При Виктор не получает ни одного ответного письма, ни весточки. Первые два месяца он ждет с неудержимым нетерпением и волнением. Смутное предчувствие оседает на душе. Он так хочет рассказать о том, что произошло на банкете, рассказать про то, как японский фигурист Юри Кацуки завладел его сердцем, а потом попросту проигнорировал его (нет, Никифоров, конечно, понимает, что начал разговор он неудачно, но). Отсутствие ответа пугает его. Тем временем пресса все чаще начинает говорить, что карьера Виктора как фигуриста заканчивается, что он перестал удивлять публику своими выступлениями. Виктору плевать на сплетни, но у него нет никакого вдохновения ставить новую программу и выступать перед миллионом зрителей.***
Япония — прекрасная страна, внезапно осознает Виктор, сидя в горячих источниках и разглядывая мерцающие брызги звезд на чернильном небе. Он с грустью вспоминает своего 'бумажного друга', радующего его письмами на протяжении нескольких лет, вспоминает свою программу в исполнении Юри Кацуки, понимает, что невыносимо хочет поделиться всем этим. Он приехал сюда ради этого, ради своего вдохновения, ради человека, создающего музыку своим телом и душой. Виктор не уезжает на родину вместе с молодым Плисецким, он остается, помогая Юри и раскрывая его талант, потенциал, вместе с тем осознавая, что наконец живет полной жизнью, глубоко вдыхает привычный морской воздух. Юри вылезает из ракушки медленно. Одно неверное действие может, как кажется Виктору, разрушить всё, что они построили. Но Юри не перестаёт его удивлять. Он без устали тренируется, отрабатывает элементы, начинает, наконец, любить себя и всё, что он создает. Юри удивительный, думает Виктор, наблюдая за выступлением ученика на льду. Они прощаются с Японией ненадолго, улетают прочь от гор, тихих улочек и ясных волн. Юри понимающе улыбается, склонив голову вбок, пока Виктор поглаживает тявкающего Маккачина и нехотя забирает чемоданы и сумки. В самолете они коротко обсуждают отъезд и будущую тоску по родине Катсуки. У Виктора сжимается сердце, потому что Юри отчаянно напоминает ему 'крольчонка', и утыкается носом в макушку мирно сопящего японца. Что-то неумолимо меняется в их отношениях. Юри принимает объятья и сам тянется к его теплу, с каждым разом все больше отдавая себя. Они наконец начинают доверять друг другу, раскрывают все страхи и чувства. Вместе вваливаются в номер после кубка Китая. Юри светится от счастья и Виктор сцеловывает улыбку с его сухих губ. В нем плещется яркий звон колокольчиков, янтарное солнце в высоком безоблачном небе, тихое тягучее блаженство. Он ловит маленькие, холодные ладони Юри и подносит его чуть трясущиеся пальцы к губам, греет поцелуями и наслаждается смущенным смехом. Виктор влюблен в каждую минуту, проведенную с Юри. Он наблюдает за серебряными лунными лучами, играющими в угольных волосах, за солнечными крапинками в карих глазах, за скромной улыбкой, за ярким вишневым румянцем на круглых щеках и не может налюбоваться. Юри уверенно хватает его за галстук, Юри шлёт ему поцелуй, томным взглядом скользит по его фигуре, Юри манит, играется с ним, приковывает к себе взгляд. Тот же самый Юри встречает его в аэропорту, сжимает его в объятиях, словно говоря 'без твоего света слишком тоскливо'. У Виктора внутри что-то взрывается на миллион блестящих осколков. Он прижимается ближе, намного ближе и думает 'я вижу в твоих глазах все лучи мягкого солнца, в твоих волосах запутались звезды, твоя кожа словно бархат цветов; я готов отдать тебе все свои волны и шум прибоя, просто продолжай светить для меня, моя луна'.***
Виктор просыпается от отблеска золота на их пальцах. За окном утреннее небо Барселоны, с тучными облаками и бушующей водой, его греют мягкие объятия. Он перебирает прядки на белой подушке, смотрит на подрагивающие ресницы, наслаждается успокаивающей тишиной, смешанной с мерным сопением. Вчера Юри выиграл серебро на Гран-При, поставил новый рекорд, и Виктор ждёт их скорейшей встречи на льду в качестве соперников. Он думает, что наконец-то все стены и преграды разрушены, думает, что Юри подарил ему настоящую, полную жизнь, думает, что бесконечно благодарен. Юри ворочается, двигает ногами, сонно разлепляет глаза. — Почему не спишь? — сонно шепчет, зевает. Виктор сжимает руки вокруг талии чуть сильнее, притягивает к себе, кладёт подбородок на чужое плечо. Юри смеётся и его смех музыка для ушей Виктора. Он утыкается носом в чуть округлое плечо, вдыхает морскую воду, сухую крошку льда, пар от горячих источников и задыхается от переполнивших его чувств. — У меня был друг, — Виктор внезапно начинает рассказывать о своём красочном детстве. — Бумажный друг. Каждые два месяца мы находили в почтовых ящиках конверты. Он неизменно писал на голубой бумаге, пахнущей морем, отправлял открытки, а потом он перестал отвечать. Он уже смирился, наверное. Юри обнимает его чуть сильнее, молчит.***
Юри смешно скачет на одной ноге, пытаясь снять второй ботинок и бежит на кухню ставить чайник. Все никак за два месяца проживания в Питере не может привыкнуть к русским холодам, постоянно бурчит на Виктора из-за перчаток, шарфа, шапки, тыкается в него ужасно холодными ступнями, доводя русского до инфаркта, жалуется на отсутствие котацу, но всё это меркнет, когда они греются в объятиях друг друга бессонными ночами, укрываясь клетчатым пледом. Все кружки в это время оказываются у дивана, в некоторых остаётся недопитый чай. Виктор проходит за ним. На столе обыденная пачка макулатуры, квитанции, счёта, какие-то рекламные газетки, и Виктор проигнорировал бы эту стопку, но взгляд зацепляется за знакомые марки. Он раскрывает белый конверт, трясущимися руками достаёт голубую бумагу, разворачивает, чуть ли не разрывая пополам. Судорожно, шумно выдыхает весь воздух из легких, словно сдувшийся шарик. Посередине листа одно слово, написанное круглыми буквами'Спасибо'
Внутри конверта фотографии, их фотографии. На квадратных полароидных снимках мягкий, пушистый снег опускается на улицы Санкт-Петербурга и тут же тает, радостно гоняет птиц кудрявый Маккачин, довольный Юра в фартуке на фоне пяти кастрюль пирожков с кацудоном, и он сам, Виктор, в растянутом колючем свитере с кружкой глинтвейна. Смеётся. Сзади мягко подходит Юри, обнимает, утыкается носом в шею. — Спасибо, — хрипло вторит он письму, и от этого под кожей Виктора цветут ромашки, васильки, одуванчики, где-то под рёбрами зарождается и умирает вселенная, фейерверки радужными каплями взрываются в голове, — за то, что был всё это время рядом.