Эклектика

Глеб приподнялся на кровати. Тело, пережившее взрыв сладчайшей истомы, слушалось неохотно, голова казалась набитой мягкой розовой ватой. Наташа рядом дышала чуть поверхностно и часто. Нещадно хотелось курить. Голубин, встав с постели, нашел пиджачок и оставленные в кармане сигареты. Из второго кармана чуть не выпал телефон – Фара подхватил его уже в воздухе. Запоздалым тупым лезвием резануло по памяти воспоминание о Маре. Он чертыхнулся себе под нос, с угрюмым видом прошествовал через спальню на балкон. Покинутая Ната молча ушла в ванную, может, даже плакать. Гудки внезапно вселили в душу тревогу и нервозность. *** Мерный перестук двигающегося состава и покачивание вагона давно уже должны были убаюкать, но девушка, замотавшись в выданный проводницей плед, сидела без сна. Приглушенный свет ламп выхватывал силуэты спящих или дремлющих попутчиков. Несмотря на поздний час, плацкарт не спал. Где-то слышалось бормотание, изредка проскакивала по проходу тень идущего человека. Тамара смотрела в темный провал окна, видя проскальзывающие огни редких фонарей и собственный взгляд в отражении. Её темные глаза были пусты и наполнены вязким опустошением. Внезапно мобильник, плоским прямоугольником валяющийся на столике, ожил, задребезжал по столешнице. Заворочался на верхней полке мужик. Мара подобрала полы колючего пледа, втолкнула стертые ступни в туфли, и подняла трубку. - Да, - она не собиралась избегать разговора. Пошатываясь и раскачиваясь, девушка побрела в тамбур. *** Едва тихий Тамарин голос произнес: «да», Глеб ощутил прилив обжигающего волнения. - Встретила подругу? – звучать непринуждённо было не то чтобы очень легко. - Нет, - коротко и чуть громче ответили ему с того конца провода. Ошарашенный Фара на секунду забыл по-быстрому заготовленные пустые фразы-прикрытия. Слух уловил знакомое чучуханье поезда. - Ты где? – ему показалось, что с этим вопросом вместе он медленно стал опускаться в пропасть. - Еду домой, в Питер. Голубин крепче сжал телефон, подбирая слова, но девушка заговорила раньше, чем он смог что-то воспроизвести. - Я видела тебя и Наташу на балконе. И, судя по тому, что я не слышу даже вдалеке звуков музыки и разговоров, вы сейчас у неё дома, - речь Мары не была наполнена осуждением или горечью обиды. Вообще, её голос был пуст и незнаком. Исчезла куда-то певучесть и глубина. Глеб мочал, не в силах придумать себе оправдание. Да и толку от него, если пойман с поличным на горячем. - Я не хотела выяснять отношения, это было абсолютно не к месту, да и зачем? - Мара, - только и сумел протянуть Фара, отчаянно потирая лоб. Он отчетливо осознал, что девушка ускользает от него легкими, невесомыми шагами, оставляя после себя насыщенную горечь и досаду на самого себя, не способного расставить приоритеты в правильном порядке. - Не нужно, Глеб, - собственное имя отпечаталось на сознании как звонкая пощечина, - просто знай, что я не держу на тебя зла. Звонок оборвался. Должно быть, села батарейка, а может, поезд докатился до такого места, где не ловит сеть. Голубин попробовал перезвонить, но безучастный голос из динамика лишил его надежды. - Черт! – глухо вырвалось из легких вместе с воздухом. За спиной отчетливо ощущалась замершая Ната. Не стоило оборачиваться, чтобы понять – она осуждает и его, и себя, и их слабость, толкнувшую на пагубный поступок. *** Тамара с трудом спустилась с приступочки – нещадно болели ноги. Новые туфли были красивы и также неудобны, сменная обувь осталась в Москве. «Надо бы позвонить Вере, договориться о вещах», - мельком пронеслось в гудящей от бессонницы и нервного напряжения голове девушки. Праздничное платье измялось и теперь выглядело печально, ровно, как и осыпавшаяся крошками под глаза тушь, как растрёпанные волосы. Мара тяжко вздохнула, зябко поддернула плечами. Питерское утро было слишком свежо. Прохлада вымыла из тела, будто наполненного отравляющим свинцом, медлительность. Девушка встрепенулась, пригладила распушившуюся прическу, распрямила плечи и, хоть каждый шаг отдавался болью, бодро зашагала к остановкам транспорта. Она не была бессильна перед этим ударом судьбы, будто кто-то готовил её, и каждый день с Глебом получался невероятно прекрасным. В эти моменты она ощущала весь мир и, казалось, могла обернуть своей душой и земной шар, и Луну, и бесконечный космос. Такое не с каждым случается. Стоило просто поблагодарить судьбу и идти дальше. Без сожалений. *** Фара напряженно побарабанил по столу пальцами. Эти две недели с той злополучной вечеринки походили на резину, бестолково тянущуюся и тянущуюся. Каждый день под завязку был утрамбован сожалениями, раздумьями, спорами с самим собой. Миллионы тысяч раз пальцы тянулись к айфону, чтобы в два несчастных клика вызвонить Мару, но что-то одергивало его. Может, это была гордость, а может – чувство вины. Но ничего из этого не мешало ему по нескольку раз на дню просматривать все социальные сети Тамары. Но там, увы, царил полнейший штиль. В инсте появилось лишь две фотки питерской архитектуры без каких-либо обличительных подписей, твиттер упрямо отмалчивался, в любимом вк на стене красовались беззлобные шутейки на отвлечённые темы. Что греха таить, Глеба бесила эта спокойная отчужденность, нежелание показывать миру слабость и боль. Он знал, что не мог не задеть Тамару за живое, знал, что она к нему прикипела, приросла накрепко, влюбившись в ту атмосферу, что он без труда создавал вокруг себя. Ему претила мысль о том, что Мара невероятным образом проскочила ломку, обусловленную его отсутствием, и теперь живет беззаботно и легко. Наверное, он просто проецировал на упрямую девчонку свое поведение, переполненное тревожностью и раскаянием, желанием вернуть все на свои места и осознанием, что прежнего положения вещей уже не добиться. Его взвинченность, конечно, не осталась незамеченной, и это лишь подливало масла в огонь, лишая покоя начисто. Дела не ладились, все валилось из рук, и полдень второго воскресенья их разлуки Фара встретил на перроне славного города Санкт-Петербург. Именно в тот момент, когда теснота и покачивание вагонов остались позади, он осознал с поразительной четкостью, что решительность вся как-то иссякла. Неприятным комком в горле стала мысль, что Мара может просто не поднять трубку или сказать о категорическом нежелании его видеть. Глеб тихо выругался, поправил сползшую лямку рюкзака, и решил для начала устроиться в мало-мальски приличном хостеле, а потом уже продумать стратегическую составляющую плана с сомнительной перспективой на успех. *** Голубин встрепенулся, как испуганная птица, вылетевший из сна, так, будто ему отвесили веский пинок. Он заозирался, спросонья потерявший всяческие ориентиры реальности, потом схватил телефон. На дисплее высветилось время – начало одиннадцатого ночи. Фара в бессилье потер лицо ладонями, убрал за уши светлые пряди и, взяв себя в руки, попытался продумать действия. Вообще-то, заселившись в крохотную пустующую комнатенку, он сразу же собирался позвонить Тамаре и попробовать договориться о свидании, но едва айфон оказался в пальцах, убедительные слова перестали казаться таковыми. Почему-то каждая всплывающая в мозгу фраза казалась ширмой из рисовой бумаги, которой безуспешно пытались загородить огромную дыру в стене. Глеб с досадой плюнул на эту катавасию в собственной головушке, и удалился в ближайшую кафешку - отобедать. После приятно-сытной трапезы в милом ресторанчике, где на него с любопытством узнавания пялилась пара девчонок за соседним круглым столиком, он немного прошатался по окрестностям с целью проветрить разум и сознание. Асфальт мягко ложился под ноги, мерный прогулочный шаг успокаивал раздерганный мозг, изможденный тысячами предположений. Стало чуть легче дышать, ушло глухое раздражение, голодным зверем кусавшее за совесть. Так Фара, мало следя за своими перемещениями, неожиданно выкатился прямиком к Аничкову мосту, к взвившимся на дыбы коням и гипнотическому блеску плещущейся в своей каменной одежке воде. Он с нахлынувшей тоскливой ностальгией вспомнил ясное сентябрьское утро и одинокую фигурку на парапете. Память выдавала все новые кусочки воспоминаний, окрашенных, преимущественно, в теплые мягкие цвета. Где-то завопила сигнализация и все стало похоже на паршивое в своей правдоподобности дежавю. Голубин поспешил убраться подальше от этого места, заторопился обратно в хостел, где долго отмокал в душе, позволяя воде вымывать картинки из пухнущей от обилия сентиментальной ерунды головы. А после душа его так и сморило в глубоком одиноком кресле, полностью вырубив, лишив даже навязчивых сновидений. *** Трубку ожидаемо не подняли с первого раза. Глебу показалось, что стали сбываться его худшие предположения и весь этот маятный день бесповоротно лишен всяческого смысла. Но упрямство толкнуло повторить вызов и, о боги, в этот раз девчонка ответила спустя лишь два гудка. - Алло! – звонко крикнула она в динамик, пытаясь своим голосом перекрыть гнетущую басами музыку, - Подожди, я сейчас выйду из клуба. Фараон ошарашено промолчал, ожидая её голоса, как выстрела стартового пистолета. - Слушаю, - спустя полминуты, за которые музыка почти утихла и осталась на далеком заднем плане, проговорила девушка. - Мара, я в Питере, очень хочу увидеть тебя, - где-то Глеб слышал, что краткость – сестра таланта. - Зачем? – искренне опешила она, но тут же с толикой насмешки предположила: - Поговорить, что ли? - Да, - с прескверным замиранием сердца подтвердил Фара. Трубка онемела, и молчание девушки рождало противоестественную напряженность. - Окей, подъезжай к клубу, - она продиктовала название и сбросила вызов. Глеб вздохнул и, преждевременно ликуя, поздравил себя с маленькой победой, первой, как ему показалось, в большой череде триумфов.