***
Очнулся Джонин не сразу и не там, где отключился. С небольшим усилием он открыл глаза, тут же их зажмуривая. Он точно помнил, что в этой "комнате" не было света, но это было не так. Под потолком на проводе висели две лампочки, освещая помещение и позволяя рассматреть все ужасы этой комнаты. Но осмотреть всё Каю что-то мешает. Он не мог поднять голову слишком высоко, попытался двинуть рукой, но тоже не мог. Потом парень осознал, что был прикован к какому-то столу в человеческий рост. С каждой секундой его начинала охватывать паника, но быстро отступила,стоило ему увидеть сбоку стоящего Кёнсу, который по-странному улыбался ему. Кай хотел спросить его, но увидел в руках старшего что-то поблескивающее, очень похоже на скальпель. Паника быстро вернулась к нему в тройном размере. Он интуитивно начал брыкаться из стороны в сторону, но сделать это было очень трудно.Он не знал, чего можно было ожидать от парня, в глазах которого пропал человеческий огонёк жизни, там светилась одержимость. Кёнсу медленно подходил к столу, наблюдая за паникой Кая, словно хищник на охоте. Он не хотел слышать от него мольбы прощения, жалости и подобного, но видеть в чужих глазах страх, и не просто, а страх конкретно перед ним, вызывало у Кёнсу ощущение счастья. Как в детстве покупали желанную игрушку, он получал то, что хотел. Он медленно проводил скальпелем по щеке Джонина, одновременно сжимая его обнажённую грудь, получая от всего странное удовольствие. Блаженно размазывая кровь по лицу младшего, Дио языком ловил скатывающиеся капельки. Кай пытался молчать в надежде, что его отпустят. Боль от пореза не была столь велика, но когда этот же скальпель вонзили в его плечо на длину всего лезвия, по помещению прошёлся первый вопль прикованного парня. Кёнсу специально не спешил вынимать лезвие, мучительно медленно его вытаскивая, причиняя больше боли. Облизав скальпель и немного порезав свой язык, Кёнсу посасывал его, стонал, упираясь о стол. Когда стало мало он наклонился к парню и начал чуть ли не глотками пить кровь из новой раны. Это доставляло ему дикое наслаждение. Достав из-под стола металлическую арматуру с разветвлением, он резко ударил ей по бедру Кая. Очередной крик разрезал слух Кёнсу, разгоняя его кровь сильнее. В то время, как Кай надеялся вразумить старшего, пытаясь обратить внимание на то, что ему больно, Кёнсу лишь заводился от этих болезненных криков. То, как дергалось обнажённое тело парня от новых ран, то, как он всё ещё надеялся, что останется живой, возбуждало До с каждым разом сильнее. Расковыревая железным прутом бедро, он томно дышал, прикрывая глаза. Он не чувствовал запах живого человека рядом с собой, его разум туманил запах свежего человеческого мяса. Джонин визжал от боли словно израненная собака, над которой продолжали издеваться жестокие ребята со двора. Он и был тогда для Дио всего лишь животным в тот момент. Когда он был нормальным, оставалось в нём ещё что-то человеческое. Но один запах крови уже раззадоривал в его гнилом сердце маниакальную страсть. Отбросив прут на пол, он заменил его своей рукой, острыми коготками впиваясь в рану. Кай уже не мог и кричать, всё, что удавалось воспроизвести, лишь хрипы, что и услышать с трудом можно было. На смену крикам пришли жалкие слёзы, немного смывающие кровь со своей щеки. Кёнсу отошёл от парня, давая его телу немного передохнуть. Тот мог умереть раньше времени от болевого шока, он не мог этого допустить. Он поджёг старенькую горелку, начиная разогревать на ней кусок вылитого металла на пруте. Во времена войны пленникам ставили клеймо с букой "К" в знак Кореи, что очень удачно для парня сошлось с его именем Кёнсу. Дождавшись, когда металлическая печать станет красной, Дио вернулся к столу, где в полуживом состоянии, истекая кровью, остался лежать Кай. Он, казалось, перестал воспринимать какие-либо звуки или вообще хоть что-то. Он развернул прикованную руку парня ладонью к себе, и, не церемонясь, припечатал раскалённое железо к тонкой коже запястья. Парень резко дёрнулся, начиная обессиленно мычать, пытаясь вырваться, зная, что ничего не выйдет. - Ненавидишь меня? - едко спросил Дио, вдавливая печать со всей силы в руку, что, казалось, насквозь пройдёт через неё. - Люблю тебя, - хрипел парень, пытаясь раскрыть глаза и посмотреть на Кенсу, но выходило с трудом. Услышав слова Джонина, До взбесился, запрыгивая на стол сверху Кая. Он не хотел, чтобы его любили, ему не нужна была эта любовь, о которой так пел невинный Джонин. Он просто не верил в неё и поверить не мог. После издевательств над телом он ещё смеет говорить, что так же его любит. Разве такое возможно? Как можно любить того, кто твою любовь отверг, потом использовал, изуродовал тело? Как можно продолжать смотреть на Кёнсу глазами, в которых даже слабым отпечатком или отголоском маленьким не было и намёка на злость, ненависть, отвращение? Кай слишком отличался от Кёнсу, может поэтому он и бесил старшего так сильно. Кай - воплощение парня, которым никогда не станет Дио. Не был таким и не изменится. Один удар, другой, Кёнсу с ярой злостью избивал молодого парня, и так почти неживого. Он бил, где видел, не разбирая особо ничего перед глазами из-за напросившихся слёз. Всё копилось в нём, До просто срывался, избивая Кая. - Ненавидишь. Ненавидишь, сука, ненавидишь! - в истерике Кёнсу уже не замечал, что лицо парня и без того разбито до предела. И то, что он минуты четыре, как не дышал, тоже не заботило парня.***
- Чанёль, нужно, чтобы ты убрал там... - на следующее утро парень, как ни в чём не бывало, сидел со своим другом, разговаривая о страшных вещах так, будто они были естественные для всех, в то время, как обычные люди на подобное не хотят даже в фильмах смотреть. - Его так же по частям собирать? - усмехнулся Чан, вспоминая события примерно за два месяца до этого. Друг, не сказать, что поддерживал такое, но ничего сделать не мог, лишь помогая, когда нужно, например, как сейчас. - Я был слишком аккуратен, - печально вздохнул Кёнсу. - То есть даже не вые.. - Нет! - перебил его парень. - Он был особенным...