garland

- Сними эти чертовы гирлянды. Рождество давно прошло. Слова свистят в тугом душном воздухе, разрезая пространство ровно пополам – так, чтобы было безопасное расстояние. Каждому своя территория, так было всегда, а вот гирлянда… она создает ощущение общего. Чонгук раздражается с мигающих в хаотичном режиме огоньков, а Чимину нравится – то ли этот ярко-синий мерцающий свет, то ли когда Чонгук бесится. Раздражение Чонгука с ярко-синей подсветкой. Воздух наполняется сигаретным дымом и криками. Чонгук кроет матом своего старшего брата, который звонит и снова просит денег, Рождество высосало последние финансы и нервы, Чимин подкуривает младшему и расслабленно сидит на своей половине дивана. До тех пор, пока гирлянда не гаснет (кажется, навсегда). Чонгук в порыве злости срывает раздражающие огоньки со стены, рвет тонкие провода и с силой кидает на пол. Чимин снова теряет веру в то, что «в новом году все будет по-другому, я обещаю». Всего лишь восьмой день нового начала, а становится только хуже, кажется, с каждым часом – Чимин в собственном доме чувствует себя лишним. Желание строить общее с кем-то другим напрочь отбивается, но проходить через одно и то же дерьмо с каждым разом оказывается все веселее и больнее, поэтому Чимин продолжает ждать. «One love - two mouths, one love - one house» – то, что Чимин всегда поет вслух, но чего у него не будет ни-ког-да. «Never», как любит выражаться Чонгук под бутылкой темного пива со своим отвратительным акцентом. Но готовность любить человека на все его сто процентов оказывается слишком для них обоих. Для Чимина – слишком охотно, для Чонгука – слишком страшно. Страшно от того, насколько охотно другой готов отдать свою жизнь в обмен на возможность любить… или как там это называется? Возможностей у них ровным счетом целый ноль. Чимину только дай возможность построить один домик на двоих, как Чонгук ее ломает, режет на корню. Потому что если есть возможность избежать привязанностей, зачем ее упускать? Гирлянда, чертова гирлянда создает ощущение, что они двое связаны, что у них есть общее, которое нельзя поделить пополам как старый огромный диван в одной-единственной комнате. Комнату, кстати говоря, они (Чонгук) тоже делят условно пополам, а гирлянда и вся эта новогодняя мишура снова объединяют. Чонгуку не нравится, он кричит, сжимая тлеющую сигарету между пальцев, чтобы Чимин прекращал с празднованиями и не трогал больше чужую территорию. Чимин дожидается, пока захлопнется входная дверь, и вешает гирлянду заново. Склеивает порванные провода, терпеливо разбирается с каждой мигающей лампочкой – дрожащими руками украшение снова вешается на стену, Чимин обнимает себя за колени и втыкает вилку в розетку. Синий, белый, синий, белый, синий, белый… Он не уходит только потому, что ему дали возможность быть рядом – с жесткими правилами, делениями и послушанием. У Чимина гордости в десять раз меньше, чем у того, кто придумал все эти сложности. То ли это испытание огнем, то ли у Чонгука глубокая душевная травма – Чимин все еще надеется, что его большой и обволакивающей любви хватит, чтобы Чонгук больше не кричал, не раздражался с пустого места и перестал делить все пополам. «В новом году все будет по-другому, я обещаю» - Чимин цепляется за данное обещание, цепляется за чонгукову влажную спину и зажмуривается. Десять секунд времени, когда они могут быть честны друг с другом, когда могут не делить пространство, отношения, привязанности и чувства – Чонгук сцеловывает улыбку с мягких губ и снова обещает, что научится доверять. Чимин кивает, зная, что гирлянда снова полетит на пол, как только Чонгук ее увидит, но в этом сине-белом свете важно только одно: в эту ночь ему дают заснуть на чужой половине кровати.