"Если когда-нибудь соберёшься на Запад..."

Последнее, что услышал Бродяжник перед тем, как его сбил трейлер – бешеное стрекотание кузнечиков в полях. Поля тянулись по обе стороны от трассы, и он как раз выбрался на асфальт из золотистой ржи, с полными волосами и рюкзаком соломы, когда облупленный красный пикап, тянущий за собой трейлер, хладнокровно сшиб его, не успев притормозить. Рано или поздно это должно было случиться, но Бродяжник всегда был уверен, что его смерть ездит в чёрной машине с тонированными стёклами, - по крайней мере, именно такая тачка пасла его возле супермаркета в Ларедо. Во Фредриксбурге. В Лавингтоне. В Гаскелле. Тачки иногда менялись, но выглядели примерно одинаково, и на всех были Нью-Йоркские номера. И вдруг – трейлер? Глупость какая. *** - …бля, и на поле его не оттащишь, он же не опоссум, мать его так! - Опоссумов тем более нельзя! Все живые существа достойны помощи, друг мой Гимли. А ещё… он, кажется, похож на… *** Когда он очнулся, вокруг не было ни неба, ни ржи. Над головой нависал потолок и какие-то шкафчики, из которых, иногда, вываливались пустые коробки из-под хлопьев и брикеты лапши быстрого приготовления. Когда один такой брикет приземлился Бродяжнику на лицо, тот понял, что больше разлёживаться ему не хочется. Он сел и огляделся, потирая шишку, затаившуюся в свалявшихся волосах на затылке. Трейлер (а это точно был трейлер, Бродяжник достаточно их перевидал на своём веку) выглядел так, будто хозяева просто скидывали в него весь хлам, что можно подобрать или спереть по дороге: одежда, пакетики от соусов, коробки китайской еды, вёдра из KFC, грязные носки, консервы, ловец снов, пончо, индейские одеяла, ковбойские шляпы, бейсболка с пивными банками по бокам, айПад, маленькая ирландская арфа и бонг. Среди всего этого великолепия Бродяжник не сразу заметил ещё один предмет скудной мебели – бородатого рыжего коротышку в комбинезоне и футболке «Чикаго Буллз». Коротышка сидел за столиком и, глядя в маленькое дамское зеркальце, заплетал бородищу в косы. «Наркоши», - отстранённо подумал Бродяжник, даже не думая, впрочем, пугаться. Его вообще сложно было испугать. - Здорово, - буркнул коротышка, не отрываясь от своей причёски. – Живой? - Да, - коротко ответил Бродяжник, ощупывая себя, чтобы окончательно в этом удостовериться. – Спасибо. Хотя могли бы просто оттащить на обочину, я бы не обиделся. - А, - бородач махнул короткопалой лапищей и прицепил на косу розовую резиночку. – Это Ласси. Сказал, что ты не похож на бомжа. Что у тебя благородное лицо, как у короля в изгнании или что-то типа того. Бродяжник усмехнулся и потёр небритую щёку. «Король в изгнании», придумают, тоже. Или это намёк на то, что они что-то знают? Бред. Те, кто знает, уже пробовали пару раз от него избавиться, - они не работают многоходовыми партиями и уж тем более не прикидываются хиппарями, путешествующими в доме на колёсах. Просто этот таинственный Ласси, который, наверное, сейчас за рулём, переиграл в «Подземелья и драконы». Такие донкихоты даже в грязном, нестриженном и небритом бомже в дырявых джинсах, стоптанных кроссовках и мятой чёрно-зелёной ковбойке видят изгнанных королей. Хотя, смотря, что считать королевством. Сколько Бродяжник помнил, отец всегда говорил «империя», а не «королевство». Трейлер мягко затормозил, двери хлопнули, и на сцене, наконец, появился «Ласси». Первое слово, которое пришло Бродяжнику на ум, когда он его увидел: «дивный». Другим прилагательным вряд ли можно было описать смесь подозрительно женственной красоты, оживления и детской непосредственности, близкой к долбоебизму, которая играла на лице этого чистенького, спортивного хиппи в зауженных вельветовых штанишках болотного цвета, мокасинах и футболочке. Без длинных волос цвета той спелой ржи из которой Бродяжник недавно выполз на свою беду, образ был бы не закончен, а волосы у Ласси мало того что отвечали этим требованиям, так ещё были ненормально чистыми и блестящими. Единственное, что Бродяжнику в нём не понравилось – глаза. У парня был пронзительный взгляд, птичий немного. А ещё, дивный имел привычку пялиться на собеседника в упор, и действовало это как лампа следователя, направленная в лицо, - никуда не увернёшься, и, хочешь не хочешь, а начнёшь говорить. Вообще, весь Ласси производил впечатление парня, у которого много друзей, но не потому что он такой интересный человек, а потому что умеет вцепиться в человека, как бульдог, и гипнотизировать его голубыми глазищами. В том, как он быстрым, размашистым движением протянул Бродяжнику длиннопалую руку, было столько великодушной, почти царской самоуверенности, что тот снова поразился. - Ласси Гринлиф, - решительно представился дивный. Его тонкие ноздри слегка раздувались от возбуждения, будто он предлагал, как минимум присоединиться к нему в долгой, затяжной борьбе против вселенского зла. «В его возрасте я таким не был», - немного ворчливо подумал Бродяжник, но вслух сказал. – Очень приятно. Зовите меня просто… Бродяжник. Пушистая тёмная бровь Ласси удивлённо приподнялась. - «Бродяжник»? А такое слово вообще есть? Или это что-то из «Муми-Троллей»? - Да пусть зовется, как ему хочется, что ты пристебался? – недовольно подал голос рыжий коротышка, открывая зашипевшую банку пива. От этого звука во рту у Бродяжника сразу пересохло. Краем глаза он углядел, что под столом ещё упаковку с запотевшими баночками. - Это Генри Гимлер, - снова привлёк его внимание Ласси, и, заметив недоверие на небритом лице, поспешил добавить. – Нет, не как тот фашист. Тот был с двумя «м». В общем, вы понимаете, почему мой друг предпочитает, чтобы я звал его «Гимли». И болезненно относится к праву каждого называться так, как хочется. Я вот тоже не пользуюсь своим полным именем, так что у нас это нормально. Вливайтесь в Братство, Бродяжник! Наркоши, кажется, оказались ещё и сектантами. Если это, конечно, не было приглашением к сексу втроём, - от двух странных мужиков, путешествующих в трейлере, всего можно было ожидать. - Я подумаю над вашим предложением, Ласси, - вежливо и с достоинством ответил Бродяжник. – Но сначала, я бы чего-нибудь съел. Будет честно, если вы накормите человека, которого сбили. Как считаете? *** Даже пожевав пресных диетических хлебцев с листом салата наверху, которые торжественно и на полном серьёзе преподнёс ему Ласси, Бродяжник не почувствовал себя ни озлобленным ни даже таким уж голодным. На него снизошло странное умиротворение. Он валялся на прикрученном к стене диванчике, закинув руки за голову, и слушал маленький радиоприёмник, болтающийся на крючке. Чем ближе они подъезжали к трассе 66, тем чаще диджеи крутили одноимённую песню. «Well if you ever plan to motor west Just take my way that the highway that the best Get your kicks on Route 66».* «А нужно ли мне на запад?» - отстранённо думал он. – «Что я там забыл?» В последнее время, Бродяжник порой ловил себя на мысли о том, что начал терять цель. Уставать. Зачем скрываться? Ждать, пока дядюшка Эл соберёт все доказательства того, что некий мистер А. Р. Горн имеет полное право на имущество своего покойного отца, включая все дочерние предприятия? Чем больше времени проходило, тем призрачнее становилась эта надежда и тем чаще стали мелькать вокруг чёрные машины с тонированными окнами. «Тебе лучше на какое-то время исчезнуть», - сказал Эл. Он был мудрый дядька, старый друг отца, и Бродяжник послушался его. Мистер А. Р. Горн, выпускник Гарварда, защитивший докторскую, будущий владелец гигантской корпорации, борец за экологию и демократию, помолвленный с дочерью медиамагната Эла Ривендейла, бесследно исчез. Правда, прострелить руку ему всё-таки успели. Сколько лет назад это было? Рука уже давно зажила, открылась рана похуже. Апатия, - вот как это называется. Последнюю неделю он только и делал, что запутывал следы, бдительно озирался, готовый рвануть из города при виде каждой машины с Нью-Йоркским номером, чёрной или не чёрной. Он вымотался. А здесь, в трейлере странных полусектантских укурышей, едущих непонятно куда, было безопасно. Хотя бы потому что даже он не знал, что попадёт сюда. Впервые за много дней ему было спокойно, хотя голова и бок продолжали побаливать. Гимли сменил Ласси за рулём, и дивный парнишка сидел теперь за столиком, склонившись над каким-то журналом, и старательно что-то подчёркивал карандашом, чуть хмуря брови. Бродяжник не мог понять, сколько дивному лет. Тени и свет, попеременно падающие на его лицо из-за грязных тюлевых занавесок, делали его то мужчиной, то подростком, и в этом было что-то волшебное. «Эльф без возраста», - подумал Бродяжник, и эта мысль его почему-то развеселила. – «А тот, второй – коротышка-гном. А я тогда кто?» Если раньше странная парочка, легко пускающая в компанию непонятного бомжа с большой дороги, неуловимо напоминала ему Хантера Томпсона и Доктора Гонзо, то теперь, глядя, как по-детски светло улыбается Ласси, заправляя за ухо прядь волос и старательно обводя карандашом очередной абзац, он начинал думать, что, независимо от того, путешествует он со сказочными героями или сказочными долбоёбами, что-то сказочное в этой поездке определённо есть. - Куда вы едете? – Это были первые слова, которые Бродяжник произнёс с тех пор, как попросил поесть. Он вообще отвык много говорить, да и ему было всё равно, куда направляться, просто вдруг захотелось побольше узнать о странной парочке. - На запад. – Ласси поднял голову и снова вперил в него свой слишком благородный и дружелюбный взгляд. – Мой друг думает, что Калифорния – шлак, и нет места лучше Техаса, но он ошибается. – Голубые глаза, казалось, зажглись, как прожекторы. – Калифорния – это даже не штат, это особый, особый мир, и Голливуд – центр этого мира. Это царство прекрасных людей, которые каждый день творят настоящую магию, понимаете? Великие режиссёры, звёзды… о, нет, я неправильно сказал, что они – люди. Они – сверхлюди и озаряют своим светом всё вокруг. Он перевёл дух и улыбнулся так светло, что его цепкий взгляд перестал производить такое тягостное впечатление. - Когда мы с Гимли поднимемся на самую вершину холма, к самой букве «Н», он поймёт, как ошибался. Он всем сердцем полюбит Калифорнию, ибо нет на земле места прекраснее! Хотя… Техас тоже очень милый штат, тут он прав. «Мило». Да, это было такое же подходящее слово, как «дивный» и «волшебный». Бродяжник почувствовал бы себя злобным пинателем котят, если б заикнулся сейчас об обратной стороне «золотого штата». Например, о Пег Энтуисл, которой тоже приглянулась буква «Н». Или про весёлый январь семьдесят шестого, когда буквы «Е» стали актуальнее «О».* Вместо этого, он сказал просто: - Неплохой план. Ласси даже немного порозовел, польщённый. - Вы так думаете? Я рад, что вы одобрили. - Рад? Ты что, у каждого бомжа спрашиваешь одобрения? - Что? – дивный гордо задрал слегка загнутый книзу тонкий носик и грозно сдвинул брови. От его мимики веяло эпичностью древней саги. – Разумеется, нет! Я разбираюсь в людях. Даже если вы целую неделю не мыли голову и пахнете, как туалет на заправке, благородство не спрячешь. Вы непростой человек. Я уже говорил Гимли: вы – будто король в изгнании. Когда я увидел, как вы лежите на асфальте, такой спокойный, умиротворённый… вы были как надгробная плита в соборе. Бродяжник усмехнулся. - Такого комплимента я ещё не слышал. - Вот видите, - голубые глаза торжествующе сверкнули. – Вы знаете слово «комплимент». Повисло молчание. Бродяжник не хотел больше распространяться на эту тему. - Мои родители были из Канзаса. Я простой парень. – Он сел и потянулся за ещё одним хлебцем, щедро полив лежащий на нём лист салата кетчупом и майонезом, будто пытаясь доказать свою простоту. Ласси ответил ему хитрым, всё понимающим взглядом. - Мы как раз заедем в Канзас. – Он помахал почёрканным журналом. – Мы с Гимли условились выбирать маршрут так, чтобы постоянно попадались достопримечательности. Тут написано, что в Канзасе есть городок Уайткасл, где растёт единственное в мире абсолютно белое дерево. Он недалеко от трассы 66, так что мы решили заскочить туда. Поедете с нами? - Белое дерево… - повторил Бродяжник, глядя в стену. Белое дерево из Уайткасла. Огромная старая фотография в тёмном отцовском кабинете, волшебная, как шар со снегом, светящаяся, будто открытая в ночи дверь. Белый силуэт дерева и семь звёзд на зелёных фурах, вереницей едущих в утренней мгле навстречу. Вечный счастливый талисман отца ещё с тех времён, когда над кроной висела лишь одна маленькая, но яркая звёздочка. Она означала, что парень из захолустного канзасского городка смог покорить Нью-Йорк. По звёздочке на каждое место на планете, где пустило корни Белое Дерево «Гондор Энтерпрайзес». Наверное, это была судьба. Поворотный момент, который наступает, порой, в жизни каждого. Не зря отцовский талисман напомнил о себе теперь. - Оно наверняка не белое, - сказал Бродяжник, скорее себе, чем собеседнику. – Просто выкрашенное белой краской. Ты разочаруешься. Ласси покачал головой и снова улыбнулся. - Один человек сказал как-то, что главное – это приключение. Даже не сокровища, которые ждут в конце. Тем более… это моё последнее путешествие. На запад. К морю. - А потом? - А потом, - Улыбка померкла на губах Ласси, но его голубые глаза продолжали улыбаться. – Начнётся настоящая жизнь. Бродяжник задумчиво отправил хлебец в рот. Его жизнь никогда не казалась ему приключением. Путешествием – может быть. Долгим, затяжным и бесцельным. Но приключение… безликие тонированные машины были слишком реальны. Для светловолосого, но не светлоголового Ласси это была классическая роад-стори, у которой всегда есть счастливый конец. Или, хотя бы, закат, в который можно укатить, не оглядываясь на титры. А Бродяжник? Он мог бы поселиться где-нибудь возле Эла, мог бы видеться с Арви, которая, наверное, ждёт его. Но это не выход, и уж точно не хэппи-энд. У Бродяжника не было «настоящий жизни» без риска и тревог, в которую можно спрятаться, как в спасительную скорлупу. - …сиропом. - Что? – переспросил он, вынырнув из невесёлых мыслей. Ласси смотрел на него, задорно прищурившись. - Я спросил: вы любите блинчики с кленовым сиропом? - Я люблю всё, что можно прожевать без ущерба для здоровья, - попытался пошутить Бродяжник. Он уже не помнил, когда последний раз ел такое. - Тогда у нас будет блинчиковый привал, объявил Ласси, и тут же полез за мукой. У этого парня слова, кажется, никогда не расходились с делом. *** Белый, с коричневым румянцем, блинчик взлетел, закрыв собой Большую Медведицу, и тут же шлёпнулся обратно на закопченную сковороду, обдав брызгами масла и без того неестественно пятнистый фартук «Поцелуй повара!», в котором щеголял Ласси, переминаясь с ноги на ногу около мангала с решёткой. - Дохрена масла льёшь! – крикнул ему Гимли. Он сидел рядом с Бродяжником на склоне холма, и, потягивая пиво, с мерзким звуком натачивал небольшой топорик. – Вы, калифорнийские мажоры, расточительные, как не знаю кто. Вот она, ваша хвалёная американская мечта, вот что от неё осталось! Забываете, что еда, вообще-то, денег стоит. Для вас это мусор, а в Африке, между прочим, дети голодают! - У меня просто случайно дрогнула рука, друг мой Гимли! – крикнул дивный повар и, ловко поддев блинчик, отправил его на тарелку, к таким же подрумянившимся, аккуратненьким собратьям. – И если бы ты так не любил масло, ты бы не стал есть столько крылышек в KFC! - Эй! Ты меня что, только что толстым назвал?! Голливудский дрыщ! Бродяжник усмехнулся и приложился к своей пивной банке, подумав, что эта парочка вполне могла произвести фурор в каком-нибудь камеди кафе. Далеко внизу по федеральной трассе, чёрной и гладкой, как сковородка Ласси, бежали машины: пикапы, легковушки, фуры. Они летели куда-то, где ждала их настоящая жизнь. Трасса 66 была для них всего лишь приключением. Он лёг на прохладную траву, подложив под голову куртку, которую, до этого, прятал в рюкзаке, и купол неба, чёрно-лиловый, огромный, как целый мир, раскинулся над ним. Звёзды дрожали и ёжились от ночного ветра, а иногда, не выдержав, падали куда-то в пустоту прямо над Бродяжником, так близко, что, казалось, какая-нибудь обязательно приземлится на одинокий зелёный холм. Стукнет по крыше чернеющего на фоне звёздной россыпи трейлера, отрикошетит от тщательно повязанной на голове у Ласси красной банданы и запутается в бороде Гимли. Надо было бы загадать парочку желаний, но никаких желаний у Бродяжника не было. Разве что поесть было бы неплохо. Словно уловив его мысли, Ласси подошёл неслышно, и положил ему на грудь пластиковую тарелку, на которой высилась ароматная стопка блинчиков поблёскивающая, с одного бока, кленовым сиропом. Такую же тарелку уже захапал себе Гимли, и принялся жадно есть, орудуя пластиковой вилкой и ножом. Бродяжник сел и, поблагодарив, кивком, отрезал от стопки краешек. Блинчики получились что надо. - Где вы, ребята, познакомились? – задал он давно интересовавший его вопрос. - В Нэшвилле, - в один голос ответила комическая парочка. После короткого смешка Ласси продолжил. – Там был слёт байкеров. Бродяжник подумал, что, по крайней мере, викингская борода Гимли получила объяснение. - Где твой байк? Сменял на пикап? – спросил он у «гнома», аппетитно налегающего на блины. - Я механик, - проворчал он. – Аэрографией тоже немного балуюсь. А байк сплыл ещё в девяностых. - А я, - встрял Ласси, - был там с… родственниками. Сейчас покажу фото! Отставив тарелку, он лёгкими шагами убежал в трейлер. Будто Бродяжнику были интересны его семейные фотки! Хотя, если подумать, он не отказался бы посмотреть на семью, которая выбирается, в свой уикенд, на слёт байкеров. - Ебанашка, конечно, малость, - вдруг, серьёзно сказал Гимли, вытряхивая из бороды крошки. – Но хороший парень. Неприкаянный только. Ты бы такого в одиночку автостопом из Теннеси в Калифорнию отпустил? Бродяжник подумал и отрицательно покачал головой. - Вот и я не пустил. Довезу до дома, сдам лично на руки мамке… или папке… или кто у него там. - Значит, он от семьи сбежал? – Бродяжник вполне мог поверить, что это дивное создание рвануло искать приключений как только родители отвернулись. - Сбежал, как же… - начал было Гимли, но тут, Ласси вернулся, и, как ни в чём не бывало, лёг рядом с Бродяжником, прижимаясь к нему плечом. В руках у него был айПад, и, почему-то, арфа. - Так, вот это мы с Гимли у самого большого в мире миниатюрного Тадж-Махала… - начал он, отложив арфу и заслонив светящимся планшетом звёзды. – А вот это – Смоллвилль. Видишь, у меня бейсболка со знаком Супермена? Он долго листал однотипные фотографии, сюжет которых был примерно одинаковый: они с Гимли на фоне какого-нибудь очередного бесполезного и никому не интересного памятника человеческой глупости и обилию свободного времени. Бродяжник начал задрёмывать, и, чтобы не заснуть, закурил последнюю припасённую в кармане куртки сигарету. Наконец, пошли снимки повеселее – например какая-то вызывающая, хоть и потрёпанная жизнью глазастая блондинка в облегающей чёрной коже, эротично сидящая на байке позади какого-то обросшего чернявого мужика в клёпаной косухе. На голове у блондинки игриво пристроилась бейсболочка с плюшевыми оленьими рожками. В этой ещё странно красивой, но слишком размалёванной и немного потасканной красотке было что-то неуловимо напоминающее Ласси. Наверное, неожиданно тёмные брови. - Твоя мать? – осторожно спросил Бродяжник, указывая на неё. - Отец. - Оу. - А это – его новый… друг, - быстро продолжил Ласси, постучав ногтем по волосатому и суровому байкеру, у которого из-под косухи выглядывала чёрная футболка с надписью «Oakenshield». Бродяжник подумал, что это, наверное, название какой-нибудь металл-группы. – Вернее, не очень новый, они то ссорятся, то мирятся… - Значит, он что-то вроде твоего второго отца теперь? - Ну… - Ласси попытался засмеяться, но смешок вышел принуждённый. – Он об этом ещё не знает. Папа меня всем представляет, как младшего брата. Он хороший, хоть и со странностями. И у него любовь, так что… - Любовь! – фыркнул Гимли. – Знаешь, когда Ласси его видел последний раз? Когда эта фифа запрыгнула к своему хахалю в седло, помахала бутылкой текилы и заорала: «Мы едем за золотом в Вегас, сученьки!» О, вот, кстати, это фото. Ласси покраснел и возмущённо сел, отвернувшись. - Обычно он грустный и интеллигентный человек, - неловко пробормотал он. – Просто, ну… как бы ты назвал человека, который каждое утро начинает с яблочного мартини? - Творческая личность, - подсказал Бродяжник, затягиваясь. - Точно! – Ласси улыбнулся своей чудной улыбкой, сдержанной такой, будто его так и подмывает рассмеяться, но приличия или какая-то другая фигня не позволяет. - Знаешь, чем он занимается? - Понятия не имею, просвети. - Он пишет джинглы и песенки для рекламы. А ещё, музыку для лифтов и сувенирных магазинов иногда. Но его самая большая мечта – написать универсальную рождественскую песню вроде «Санта приходит в город». - Ого, - вежливо отозвался Бродяжник, изобразив удивление. Он не был уверен, что это так уж круто. Ласси, кажется, тоже, потому что, в кои-то веки, отвёл взгляд и схватил арфу. - Это всё не так плохо звучит, как кажется. Вот эта реклама известная, например! Слушай, ты её точно знаешь! – Он откашлялся, провёл кончиками пальцев по струнам, и медленно запел, аккомпанируя себе. - Если утром на работу Так не хочется вставать, То тебе, конечно, надо Свежих хлопьев пожевать! Хлопья Кранчи, хлопья Кранчи, Это хлопья Кранчи Стайл, Для серьёзных и продвинутых людей. В мире нет полезней хлопьев Чем хлопья Кранчи Стайл Так не медли, покупай же их скорей! На работе мало платят, и не слушается сын И пришёл огромный счёт за телефон, - Не грусти и не болей, в магазин иди скорей И любимых хлопьев покупай вагон! Хлопья Кранчи, хлопья Кранчи, Это хлопья Кранчи Стайл, Для серьёзных и продвинутых людей. В мире нет полезней хлопьев Чем хлопья Кранчи Стайл Так не медли, покупай же их скорей! Он пел медленно и грустно, будто это была не песня из рекламы хлопьев, а реквием, прощальный плач по кому-то. По его отцу? Бродяжник подумал, что понимает, почему таинственный папаша Ласси – претенциозный запойный алкоголик. В яблочном мартини вполне можно утопить стыд и чувство собственного достоинства. Особенно, если взять бокал побольше. Не всем ведь хватает духа залезть на букву «Н» и разом всё прекратить. - Надеюсь, твоему отцу в этот раз повезёт, - вежливо сказал Бродяжник, и вдруг, поймал себя на том, что и правда надеется, потому что Ласси, видно, зависит от непутёвого папаши, иначе не возвращался бы к себе, на запад. Гимли встал, и, почёсывая поясницу, ушёл дожаривать блинчики, а Ласси, лёг обратно, бренча что-то абстрактное и красивое на своей маленькой арфе. Наблюдать за тем, как двигаются его пальцы здесь и сейчас было интереснее, чем пялиться на никогда не меняющийся рисунок звёзд. - Иногда мне кажется, - начал Ласси в такт музыке, будто речитативом, - Что я живу уже сотни лет. Что я знаю всё на свете. И никогда уже не изменюсь. А ещё, я хотел приехать к самому морю. Войти в воду. И идти всё дальше. Дальше и дальше на запад. Дальше и дальше. Пока мелкие рыбки не забьются мне в лёгкие. - У всех такое бывает в восемнадцать. – Ответил Бродяжник, невольно подстраиваясь под него, будто они вдвоём выводили какую-то странную песню. – Или в двадцать. Или сколько там тебе лет. В общем, когда ты молодой. Ты узнаёшь, что твой отец – не всесильный. Что твоя мать – не самая лучшая в мире. И тогда тебе кажется, что ты теперь знаешь жизнь. Просто потому что раскрыл пару её обманов. А потом ты хочешь умереть от разочарования. Да, такое у всех бывает. Потом проходит. - Я правильно сделал, что подобрал тебя. Гимли отличный друг… Но с ним о таком не поговоришь. А у тебя понимающие глаза. Хотя это странно звучит. - Ну хоть кому-то я оказался полезен, - оборвал «песню» Бродяжник.– Я спать. Однако, с места не двинулся. Ему нравилось лежать, подперев голову рукой, и разглядывать подвижное и необыкновенное, будто не совсем человеческое лицо Ласси, на котором в полутьме ещё труднее было угадать возраст. - Я могу принести спальники, - сказал дивный парень, и голос у него был мягкий, почти мальчишеский. - Что, будешь спать со мной рядом? Ты же сам сказал, что от меня воняет, как от сортира на заправке, - съехидничал Бродяжник, которому вдруг, отчего-то, стало неловко, словно вещи приняли некий новый оборот без его ведома. Впрочем, он тут же вспомнил о первом впечатлении, сложившемся, когда Ласси впервые открыл дверь трейлера. Дивный его «задружил» вплоть до пижамной вечеринки. - Я люблю спать под звёздами. – Ласси выключил айПад и бережно убрал арфу в чехол. – Дома я часто сплю на лоджии, под москитной сеткой. Бывает прохладно, зато слышно ночную тишину, как спит наша улица… она будто ворочается во сне, бормочет что-то. Не буквально, конечно, но это очень похоже. - Понимаю. – Бродяжник действительно понимал. Шатаясь по стране он научился слушать ночь. Воздух будто становился тоньше, и, порой, даже лёжа под каким-нибудь мостом возле бочки с горящим мусором можно было услышать, что творится в центре города. Ночь же в маленьких городках и на обочинах дорог и вовсе была полна непонятными звуками, которые он научился, со временем, распознавать. – Тащи мешки. И знаешь, что? - Что? - Увижу тебя возле воды – прибью сам. Он так и заснул на траве, рядом с похожим на синюю гусеницу Ласси, плотно упаковавшимся в спальник. Дивный быстро засопел, забывшись глубоким, спокойным сном, и его не разбудило даже прикосновение Бродяжника, нарочито небрежным жестом размазавшего по его щекам, носу и высокому лбу, на котором уже алела красная точка, репеллент от комаров. *** Следующие несколько дней были именно такими, какими они остались в фотоальбоме Ласси. Вот Гимли и Бродяжник режутся в покер на мелочь, сидя за столиком в трейлере. Вот Ласси в одних гавайских шортах вешает одежду сушиться на верёвку, натянутую между деревом и пикапом. Бродяжник, Гимли и Ласси возле самой старой в Америке водяной мельницы. Бродяжник и Ласси возле камня, на котором отдыхал Авраам Линкольн. Возле чучела бизона в каком-то музее. В обнимку с размалёванными индейцами в народных костюмах. В ковбойских шляпах на родео. Просто зачем-то сделанная фотография одноразовой мыльницей с вытянутой руки, в обнимку, и лицо у Бродяжника озадаченное донельзя. Пересматривая эти фото, Бродяжник с удивлением заметил, что, на некоторых из них улыбается. Широко, искренне, и показывая зубы. Так, как улыбался, в последний раз, на снимке для «Пипл», Да, для той статьи про их с Арви помолвку. А Арви улыбалась примерно так же, как Ласси. Эта улыбка была как пробка в бутылке шампанского – сдерживающий фактор, стоящий на пути у шумного, искристого веселья. Однако, это веселье никогда не выходило наружу. Как и большая часть переживаний Ласси, оно пряталось где-то во влажной темноте сердца. Сначала Бродяжника это устраивало – он не любил шумных парней, а дивный был и так достаточно порывистым, и жесты у него, порой, были немного театральные. Но потом… Может, ему просто надоело воспринимать его как эльфа, как неземное существо, двухмерного сказочного персонажа. Его начал волновать настоящий Ласси, который, после их приключения, удивительного путешествия на Запад, вернётся к своей «настоящей жизни» с непросыхающим отцом-трансвеститом и суровым отцовским хахалем. И, может, всё-таки пойдёт дальше на запад, пока мелкие рыбы не забьются в его лёгкие. Впервые в жизни Бродяжник не знал, что делать. Дивный вообще был не его проблемой. Он не был ничьей проблемой и был достаточно взрослый (кажется), чтобы стать проблемой своей собственной. Бродяжнику просто не хотелось, чтобы он пропал, и он всю дорогу до Уайткасла отчаянно придумывал способ помочь, сделать что-то… что-то важное... Они проехали указатель: «Уайткасл. Население 1000 жителей, родина единственного в США дерева-альбиноса», но никаких идей кроме «позвонить Элу, пусть пристроит парня куда-нибудь» не было. Да и сама мысль была какой-то трусоватой, будто он, Бродяжник, перекладывает ответственность на Ривендейла, который и так помогал ему больше, чем мог бы. Уайткасл был именно таким, как о нём рассказывал отец: маленький, пыльный реднековский городок с крошечной протестантской церковью и мотелем на три комнаты, одна из которых была наглухо заколочена. Каково же было удивление Бродяжника, когда Ласси потребовал от него снять комнату, дал денег, и, совсем уж неожиданно, притащил непонятно откуда чёрный костюм-тройку с приличной рубашкой. - Мы не пойдём к Белому Дереву, пока ты как следует не вымоешься и не расчешешься хотя бы, - серьёзно сказал Ласси, протягивая ему костюм. – Ты должен выглядеть идеально. - С чего это? – недовольно поинтересовался Бродяжник, не любивший, когда им командуют. Ласси почувствовал некоторую угрозу в его голосе и смягчился. - Потому что я тебя сфотографирую. Не на айПад. На серьёзный фотоаппарат. На долгую, долгую память. Чтобы даже когда мы навсегда расстанемся там, на Западе, у тебя было что-то… от меня. - Но это же буду несовсем я. Облагороженная версия. Я – бомж в драных шмотках. Ласси покачал головой. - Нет. Это будет фото настоящего тебя. Короля. Если в наше время есть ещё настоящие короли, ты именно из них. Правда, я взял костюм напрокат в похоронном бюро, но у них бывает много покойников похожей комплекции, поэтому… - Ладно, всё, я понял. – Бродяжник махнул рукой, поняв, что спорить себе дороже. Он и так уже узнал больше подробностей, чем хотел бы. По правде говоря, он просто оттягивал момент похода к Дереву. - Гимли много за него отвалил, - продолжал Ласси, как ни в чём не бывало. – Хорошо, что мы не «поцеловали» ту чёрную машину возле гидранта, иначе этот город нас разорил бы. - Обязательно, - не слушая его пробормотал Бродяжник. – А теперь иди отсюда, я в душ. Дивный как-то огорчённо пожал плечами и ушёл. *** В костюме, не предназначенном для живых, было жарко и непривычно, но стоило Бродяжнику надеть его, как что-то давно забытое начало понемногу возвращаться. Распрямилась ссутулившаяся спина, захотелось сбрызнуть кадык одеколоном, галстук показался слишком безвкусным, сигареты, на которые он так давно перешёл, теперь по вкусу стали ещё большей дрянью… А. Р. Горн возвращался, и Бродяжнику это нравилось. Он давно не испытывал желания делать всякие необязательные и не нужные для выживания вещи, требовать от вещей и людей особого качества, а ещё… …а ещё, думать о том, как живёт «Гондор Энтерпрайзес». Когда-то он запретил себе думать об этом, и тем приятнее было снять запрет. На один короткий день, в Богом забытой дыре А. Р. Горн снова оживёт. Никому от этого не будет вреда. Один день. Так мало, что он даже не станет стричься или бриться. Они шли по главной улице в ряд, втроём, будто персонажи какого-нибудь вестерна, и каждый из них был напряжён и торжественен, хотя старался этого не показывать. Гимли демонстративно слушал радио в наушниках, будто вокруг ничего особенного не происходило. Однако, он тоже напялил неизвестно откуда взявшуюся белую рубашку. Ласси тяжело сопел, иногда кидая на А. Р. Горна горящие взгляды. Одет он был в просторную белую футболку и свои зауженные штаны. В слишком свободных рукавах его загорелые плечи казались совсем беззащитными. В руках он тащил штатив, а на шее – «Кэнон» с огромным объективом. А. Р. Горна это устраивало. Он привык к таким камерам. Белое Дерево стояло на лугу за церковью, и было обнесено сплошным железным забором с камерами слежения на каждом углу. Чтобы увидеть его, нужно было заплатить по пять долларов с лица в кассу толстой тётки, сидевшей под зонтиком рядом с входом и торговавшей, заодно, футболками. Ласси хотел было возмутиться, но А. Р. Горн просто кинул тётке двадцать баксов без сдачи, даже не удостоив её взглядом. Заветная дверь, она же – проржавевшая калитка, - открылась, и он, сын своего отца, увидел, наконец, счастливый талисман. Белое Дерево «Гондор Энтерпрайзес». Оно оказалось меньше, чем он думал в детстве, но абсолютно и естественно белое. С белой корой, листвой, но не светящееся и морозное, не волшебное, а самое обычное, кое-где подточенное жучком. - Это самое прекрасное дерево, что я видел в жизни, - серьёзно сказал Ласси после некоторого молчания. - Фотографируй быстрей, - ответил Гимли немного сдавленно. – Если у нас не будет фото, я тебя удушу. - Король? – Ласси установил штатив и поклонился А. Р. Горну. Вовлечённый в эту игру, этот странный ритуал, тот медленно подошёл к Дереву и встал возле, насколько позволяла цепочка, огораживающая белый ствол. Щёлкнул затвор фотоаппарата. Раз. Второй. - Так, а ну-ка теперь все вместе! – не выдержал Гимли и решительно встал рядом с А. Р. Горном. – Давай, ставь свою мыльницу на автомат и иди сюда. Ласси послушался и, поколдовав над «кэноном» легко подскочил к А. Р. Горну с другой стороны, но, вдруг, отчего-то замешкался, остановился слишком далеко, и Горн, без всякой задней мысли, крепко обхватил его за талию, притягивая к себе. Затвор щёлкнул. Раз, второй, третий, и сохранил их троих навсегда. И довольно скалящегося Гимли. И победно, тонко улыбающегося А. Р. Горна, и удивлённого, жалобно-счастливого Ласси. И Белое Дерево, высокое, стройное и величественное на фото. Все они вышли немного не такими, как в настоящей жизни. Но разве это было важно, пока длится приключение? *** Той ночью Бродяжник не мог заснуть. Он лежал под одеялом в джинсах, будто собирался сбежать, курил, смотрел в потолок, слушал ночь, и, иногда, бросал странные взгляды на заякоренный вешалкой костюм А. Р. Горна. Какое-то решение медленно созревало в его голове, но он не мог пока облечь его в слова, и мучительно ждал. Думал, ждал и курил в потолок, считая жёлтые разводы. Близилась полночь, когда к нему пришёл Ласси. Дверь была не заперта. Когда у тебя нет дома, отвыкаешь запирать дверь. Ласси просто вошёл и лёг рядом поверх одеяла. - Без тебя в трейлере непривычно, - сказал он, буравя Бродяжника горящими глазами. - Ага. – Сказал Бродяжник и подумал, что А. Р. Горн, наверное, предложил бы гостю выпить. Ласси забрался под одеяло и придвинулся ближе. В холодном неоновом свете, лившемся с заправки напротив, он казался насквозь волшебным, неземным, будто в любую секунду мог превратиться в светящуюся пыль и улететь куда-нибудь. На этот свой Запад, например. И, в то же время, он совершенно точно был здесь – парень из плоти и крови, неособенно спортивный, но подтянутый, неособенно наивный, но до странного чистый, неособенно следящий за собой, но опрятный и пахнущий цветочным шампунем, - другого в мотеле не было, пришлось ему спереть этот. Наверное, Бродяжник поцеловал бы его. Наверное, - если Ласси пошёл в отца, - они через пять минут уже занимались бы бурным сексом. Наверное, многое могло случиться, если б костюм с громким шелестом не обрушился на пол вместе с вешалкой. Она держалась всего лишь на коротком, кривоватом гвозде, и вот – соскользнула. Бродяжник встал с кровати, нагнулся, чтобы подобрать костюм… …и окно над его головой звякнуло, растрескавшись, будто от мороза, вокруг маленькой дырочки. Такая же дырочка мгновенно образовалась в противоположной стене. - На пол! – рявкнул Бродяжник. – Живо! Ласси тут же скатился с кровати рядом с ним. - Кто это? – шёпотом спросил он. - Потом скажу. Звони Гимли, пусть прижмёт пикапом чёрную тачку с тонированными стёклами. Она должна быть где-то поблизости Пока дивный шёпотом пытался объяснить сонному «гному» что к чему, Бродяжник подполз к сумке и вытащил из водонепроницаемого свёртка пистолет. В его голове зрел простой, эффектный, и, может, слегка недодуманный план. Он просто убьёт этих козлов. Или козла. Или кто там следит за ним. Просто покажет, кто он такой. Если эти стервятники решились напасть, значит, Эл подобрался достаточно близко к тому, кто подставил отца и свалил на него едва не случившееся разорение «Гондор Энтерпрайзес». Но, к сожалению, они пришли не за тем парнем. Он подполз обратно к Ласси, сидящему теперь у стены. - Я пойду, а ты будь умницей и не вылезай, - безаппеляционно сказал он парнишке, потом, помедлил секунду, крепко стиснул его лицо в ладонях, так, что щёки подползли к глазам, и крепко поцеловал в приоткрывшиеся губы. Затем встал и вышел, распахнув дверь и не оглядываясь, как и положено героям. А зря. Бродяжник слишком поздно вспомнил, что за дверью, открывающейся наружу, при желании, можно спрятаться. Когда он негеройски обернулся, было поздно – матово блеснувший краешек дула, из темноты, взлянула на него чёрная дыра ствола… Наверное, и А. Р. Горн и Бродяжник перестали бы существовать, если бы не узкая ладонь Ласси, ребром ударившая человека в тени по шее. Тот тяжело рухнул, выронив пистолет, и Бродяжник, не пренебрегающий больше осторожность, всадил три пули в очертания головы, едва видимые в темноте. - Должен быть второй, - коротко сказал Бродяжник. - У Гимли в трейлере есть дробовик, - отозвался Ласси. Его глаза горели от возбуждения и лихости. – Я возьму. Бродяжник кивнул, и он умчался, скрываясь в тенях. По самым скромным подсчётам, полицию должны были уже вызвать, поэтому, времени не было. Прикрываясь трупом, как щитом, Бродяжник почти пробежал всю дорогу до пикапа, и не был удивлён, когда заметил, что тот прижимает к обочине чёрный «пежо» с тонированными стёклами. Его нервный водитель в строгом чёрном костюме как возвышался над Гимли, сжимавшем в короткопалой лапище топорик. Бродяжник отбросил труп в пыль, чтобы удобней было стрелять. - Ищешь кого-то? Водитель обернулся на голос, Бродяжник нажал на спусковой крючок, и… Осечка. Достаточная, чтобы тот, второй, вытащил пистолет. Выстрел. Не из пистолета. Ещё один убийца повалился в пыль. - Я его вовремя нашёл! - возбуждённо сказал Ласси, опуская дробовик так буднично, словно всю жизнь только и делал, что стрелял по людям. - Возьми с полки пирожок, - буркнул Гимли. – Бродяжник, пригнись-ка. Тот инстинктивно рухнул на колени, и топорик, просвистев у него над головой, вонзился прямо между глаз третьему убийце. Ночь обещала быть долгой. *** Бродяжник подвёл чёрную машину с трупами к обрыву, и подтолкнул. С минуту он глядел, как она, ударяясь о земляные стены, исчезает в котловане, и лишь затем устало побрёл назад в холодной, розовой рассветной дымке. Пистолет он оставил в машине, но это было не так уж важно – он знал, что без приключений дойдёт до перекрёстка, где ждут его Гимли и Ласси. А потом они выедут на трассу 66 и покатят в Калифорнию, на Запад, к морю. Там будут пальмы. Гигантские белые буквы на холмах. Душ. Костюм-тройка с приличным галстуком. И срочный звонок Элу Ривендейлу. А ещё, там будет храбрый, дивный, неприкаянный Ласси, который станет проблемой и занозой в заднице, но уже не для Бродяжника… … а для А. Р. Горна – короля под Белым Деревом, повелителя микросхем и компьютерного «железа», при странных обстоятельствах разорвавшего помолвку с Арви Ривендейл. Последнее, что услышал А. Р. Горн, прежде чем рядом с ним затормозил трейлер – песня жаворонка в полях.