Мобильник взрывается шумным
Arctic Monkeys, пока Кейси с каким-то детским трепетом извлекает из кладовой коробку с новогодними украшениями. На экране телефона высветилось
«Жози» и их совместная фотка, где у обеих неестественные улыбки. Девушка с наслаждением зарывается пальцами в блестящий ворох мишуры и послушно берет трубку, неуверенно шепчет:
«Здравствуй?»
(Они редко созваниваются, когда всё хорошо, для счастливых диалогов — встречи)
А где-то на другом конце города малышка Жозефина скулит в трубку, свернувшись большой кошкой под столом:
«Он уехал, Кейси, уехал!», стискивая зубами ладонь, чтобы не зарыдать в голос.
Несколько секунд Кейси вспоминает, кто этот
«он», а потом испуганно вскакивает, переворачивая украшения на пол.
— Что значит «
уехал»? — Со страхом в голосе повторяет она, — Что ты такое говоришь, Жози? Как же он мог уехать?
У Кейси паника в голове и трясущиеся руки (хотя, это её не особо ведь и касается, верно?), она опускается на колени, утопая в пушисто-колкой мишуре, и всё с таким же испугом шепчет:
— Жози, Жози, милая, как ты? Как всё произошло?
Девушка в ответ громко всхлипывает и напоминает Кейси события этого вечера: она, малышка Жози, была на «Отрыве» (дурацкий концерт местных рок-групп) и, судя по её истерии, сильно напилась там дешевой бурды.
— Ты… ты пьяна сейчас? — настороженно спрашивает Кейси, чтобы оценить масштаб последствий (и трагедий).
— Нет, — плачет Жозефа, — уже нет. Но была. На «Отрыве» я напилась, потому что мне было пиздец грустно, что он скоро уедет. Я много плакала, и меня утешали всякие левые личности, сочувственно подавая бутылку в руку. А потом у нас с Ником был, ну, просто восхитительный разговор на остановке.
— Так рассказывай, солнце, рассказывай мне всё, — успокаивающе шепчет Кейси, желая хоть как-то утешить, просто ненавидя себя, что ничем не может помочь.
— Он ушёл, Кейси.
Он говорил злые вещи, а потом просто ушёл. Я вцепилась ему в куртку и жадно просила остаться. Униженно клянчила:
«Пожалуйста, дай мне ещё пять минут». Он даже не обнял на прощанье, а мы, возможно, видимся в последний раз. Он вырвался, ушёл в невесомую темноту, а я просто не выдержала. И правда упала, как подкошенная. Звала по имени, но он уже растворился в этой чертовой акварели вечера.
Он всё еще называл меня
«Жозефина»,
«раз уж всё официально». И я чуть от этого не выла.
А потом, когда умоляла остаться, он сказал, что, допустим, он этого не хочет. Я говорю:
«Плевать, но ещё пять минут, ну, пожалуйста». А в ответ мне прилетело:
«Если плевать, то тебе стоить любить себя». А потом были прекрасные фразы из серии
«Иногда стоит говорить злые вещи, но правдивые». У него еще оправдания такие восхитительные,
«Я мудак» — например.
А потом пришла домой, а там — его письмо, три слова:
«Прощай-прощай, милая». И я просто умерла.
Кейси чувствует, что её ненависть к этому ублюдку с каждым словом подруги лишь разгорается, потому и только потому её слова звучат в ответ слишком резко и упруго:
— Он столько дерьма натворил, милая. Я не только про прощание говорю, а вообще. Ни тебе, ни ему от злых слов легче не стало и не станет. А вообще, — её голос смягчается, — я думаю, ты права, да, вы виделись в последний раз.
— И быть может, я выгляжу сейчас как истеричка — скулю тебе свой бред в трубку. Да и с Ником тоже, когда вцепилась ему в куртку, не отпускала, просила остаться. Когда расплакалась, напилась и упала на колени из-за того, что он ушёл (и он не обернулся). Я не знаю, что считает
Он. Я не хочу думать о нем плохо. Пусть останется в воспоминаниях чем-то светлым: горячими поцелуями, несбыточно-близким телом, водой в душе на его узкую спину, длинными разговорами, шутками и объятиями на остановке. И тем, как я нежилась в его объятиях, пока он ещё спал. И этим его светлым
«Ты не рядовой человек в моей жизни». Я правда люблю.
Голос Жози уже не срывается во всхлипы, но, внезапно, девушка меняет тон с громкого и истерически-восклицательного на тихий и почти ровный. Даже слишком тихий; Кейси делает звук в динамике чуть громче.
— Надеюсь, кто-то сможет вытолкнуть его из твоего сердца. Потому что этот человек, как бы ты ни хотела думать, поступал по-блядски и слишком часто. Жози, Жози… ну, почему ты в него влюбилась? Ну, что в нем такого?
— Конечно, по-блядски — он же самая настоящая шлюха. Часто говорил, как бы в шутку:
«Я не блядь, я честная давалка», — не думаю, что от правды далеко ушло.
А что про влюбилась… Ты же знаешь, Кейси, все просто.
Ники — четыре буквы в имени. В слове
«мудак» — на одну больше, мы смеялись, что ему нужно придумать ещё одну буковку к своему имени.
Он так вкусно курил, боже. Ненавидел вино, но рдел именно красным полусладким на губах. Он умный, очень умный. Прекрасно знает английский, литературу, математику и девушек. Он знал моё
«нет» и
«прекрати» и уважал их (а ты знаешь, что это редкость). У него были чертовски волшебные руки, интимно-близкое ко мне тело, умение играть на гитаре и неумение петь. Но он первый, кто сыграл мне
«Where is my mind», пусть и хрипло. А ещё Ник не верил в отношения и всегда целовал меня в ответ на моё частое
«извини». И запрещал резать руки, хотя на его предплечьях тоже была пара шрамов. И хотя бы момент, когда мы, смешные, полуголые, лежали на кровати весь день и просто болтали. Боже, не знала, что так вообще возможно.
— И, конечно, ты не могла не влюбиться, — иронизирует Кейси, про себя вновь восхищаясь красноречивостью подруги, — он же, ко всему прочему, ещё и неисправимый мудак.
— Не могла, — просто отвечает Жозефина, — конечно же, не могла.
Кейси машинально собирает елочные игрушки и гирлянды обратно в коробку, мечтая про себя лишь о том, чтобы лечь спать. И помочь Жози, да. Помочь Жози.
Жозефи… Жозефа…
Жози будто читает её мысли и шепчет в трубку:
— Я вырубаюсь, милая. Спасибо большое за то, что выслушала. Но никаких больше «спокойной ночи» и «сладких снов» — без него они закончились. Их больше нет.
«И я без него закончилась, но никто, возможно, не заметит», — думает девушка.
— Я расстроена, как гитара. И нужно бы подкрутить колки, натянуть струны… Я хочу быть гитарой, — тихо говорит Жози, — гитарой с кучей наклеек и цветными струнами. Тогда у меня будет красивое имя и любящий хозяин.
— Кем угодно. Мертвой бы, — отвечает усталая Кейси и отключается.
***
(У неё тоже нет
«сладких снов» теплыми губами в висок на ночь. В её дурацком сердечке вот уже третий год живет малышка Жозефина и никто другой ей к чертовой матери не нужен, но подруге знать об этом вовсе не обязательно)
