Метро, кондукторы и трамваи, И все вокруг меня заколебали, Но я приду к ней пить самый лучший чай. Просто я ее люблю, Я ее люблю, Конец истории совсем не грустный, Ведь чай остался такой же вкусный, И я ее люблю.
© Нервы - Я ее люблю
Отабек ненавидит общественный транспорт Питера. Ему кажется, что все его ненавидят, не только сами жители города, но и вся эта огромная страна ненавидит общественный транспорт культурной столицы во всех его проявлениях. Если учитывать самого Отабека, то можно смело сказать, что это долбаное метро теперь ненавидят и страны всего мира. (Любой нормальный человек сказал бы ему просто не соваться в общественный транспорт любого города России в час-пик, если не хочется вкусить всю полноту русского гостеприимства, но какой нормальный русский будет предупреждать незнакомого человека о таких вещах, сами посудите). В его родном городе все намного проще. Там всего каких-то девять элементарнейших станций, всего одна ветка, протяженностью в одиннадцать километров, в которой просто невозможно запутаться или потеряться. Из данных об Алма-Атинском метрополитене, которые помнит Отабек, легко понять, что большинство людей используют более простой способ добраться до нужного места – садятся на наземный транспорт или вообще идут пешком. (В сравнении с площадью Санкт-Петербурга, которую, Отабеку кажется, он обошел всю на прошлых выходных вместе с Юрой, исследуя достопримечательности, площадь Алматы можно преодолеть в один, блин, каскад четверного сальхова и тройного тулупа). Данные же о Санкт-Петербургском метрополитене, любезно предоставленные Википедией, заставляют казаха содрогнуться и судорожно начать набирать номер Юры. Как этот город вообще держится на поверхности? К слову, вывести из равновесия Отабека Алтына – достаточно сложное дело, редко кому удается выполнить данную задачу в последние несколько лет. И уж точно нет такой вещи, которая может откровенно выбесить его (ну, может быть, только если нагло издевающийся над Юрой Леруа, но это давно пройденный этап). В конце концов, общение с Юрием Плисецким вынуждает научиться сохранять спокойствие в любой ситуации. Но даже Юра не способен был подготовить его к непробиваемому потоку народа, ломящемуся в вагон поезда именно в тот момент, когда Отабеку нужно как раз выходить. Именно на той долбаной станции закрытого типа, где есть долбаные дополнительные двери, установленные ради долбаной безопасности и не дающие прорваться сквозь долбаную толпу. Его относит в другой конец вагона. Казах внутренне материт питерский метрополитен самым отборным казахским матом. Придется прокатиться еще пару станций в противоположном направлении. Отабек еще никогда в жизни не звонил Юре так часто, как сегодня. Они постоянно созванивались, когда были в разъездах, когда Отабек уезжал домой, в общем, все время их дружбы, начавшейся еще в Барселоне несколько лет назад, обернувшихся вечностью. Отабек даже купил двухсимочный смартфон и симку мобильного оператора Юры, чтобы было дешевле проматывать минуты разговоров. Он сделал это еще до того, как окончательно переехал в Питер, на съемную квартиру (и в данный момент Отабек жутко жалеет, что сразу не переехал к Юре, а, как воспитанный джентльмен и обреченный на френдзону парень, снял студию у черта на куличках). Отабек звонит, должно быть, в пятидесятый раз за последние пару часов, но все так же с того конца слышен неизменно позабавленный тон, полный приподнятого настроения, совершенно противоположного настроению казаха. Они будто поменялись местами – сейчас ровный Юрий успокаивает разгоряченного Отабека. − Ты же сказал, что уже в двух станциях от меня? – мягко смеется Юрий, и Отабек на каких-то пару мгновений отключается от окружающей действительности и до чертиков раздражающего гула. Его голос тонет в помехах и прерывается каждые десять секунд (благо, казаху не нужно спускаться на саму Адмиралтейскую), но обоим все равно, потому что Отабек настолько раздражен, разгорячен и, что уж греха таить, перепуган, что ему жизненно необходимо слышать Юру. − Юра, жаным*, ты можешь сделать со мной что угодно, но я перееду к тебе завтра же, − обреченно выдыхает в трубку Отабек и старается взять себя в руки, чтобы, наконец, вновь совладать со своим языком. Он, черт возьми, может ляпнуть ненароком что-нибудь еще более смущающее. Его скачок на родной язык – не первый раз за время, проведенное под землей, и, судя по его состоянию, абсолютно точно не последний на сегодня. Юрий смеется, и треклятый метрополитен будто слышит его, решает смиловаться над иностранным туристом, позволяя Отабеку наконец найти верный путь, ведущий прямиком наверх. К свободе. − Иди быстрее, придурок, − мурчит Юра себе под нос, и Отабек чувствует топленое молоко, растекающееся счастьем в груди. Он так любит своего котенка. – Ты достал, я чайник уже третий раз ставлю. Давай резче, я сейчас все твои эклеры сожру. − Барлығы сен үшін, − шепчет Отабек, не замечая косых взглядов невежливых прохожих, выбегая из душного страшного подземного царства на улицу, где его лицо обдает морозным ветром. Он с секунду соображает, куда идти, осматривая улицу, на которую вышел, а затем срывается с места, на всех парах мчась к заветному дому. − Прекрати болтать на своем, а? Знаешь же, что я не всекаю, − смущенно бурчит Юрий, заставляя Отабека глупо улыбаться, как последнего влюбленного школьника, − гони, батыр. Отабек сбрасывает звонок и бежит. Чем-чем, а своей выносливостью Отабек может гордиться. Легкие обжигает ледяной, еще совсем не весенний воздух, из-за чего, вероятно, через некоторое время он начнет кашлять, за что Юра совершенно точно отругает его как мальчишку, но у его котенка самый вкусный чай с малиной во всем мире, и Отабек ни капельки не жалеет. Он забегает в парадную, летит наверх, перепрыгивая через две ступеньки лестницы. Второй пролет, третий, заветный четвертый… Путь наверх Отабеку Алтыну всегда давался легче, чем путь вниз, вопреки всем законам. А в дверях уже ждет Юра. С кружкой самого лучшего чая в руках. Отабек хватает его на руки, охваченный беспорядочным порывом чувств, имеющим власть над ним, откровенно говоря, с самого начала его казахских приключений в метро. Юра бесконечно теплый и легкий. − Поставь, дурак! Что ты творишь, я чай на тебя пролью, Бека! – а смех самый звонкий и чистый на этой планете. Отабек бережно держит его, не давая возможности освободиться, крепко обвивая руками его икры, чтобы Юра перестал беспокоиться о сохранности чая. Он тихонько утыкается холодным носом в мягкую футболку Юры, подаренную им самим же на прошлый день рождения, и, не глядя, закрывает входную дверь (ему совсем не хочется, чтобы их видели любопытные соседи, это только их момент). Юра дрожит, но Отабек чувствует, как он смеется. – Холодный… − Мен сені қатты жақсы көремін***, Юра, − бормочет Отабек, рьяно зарываясь лицом в ткань, заглушая собственный сквозящий несдерживаемой нежностью голос. Рядом с Юрием Плисецким невозможно сдерживать эмоции. Юра все равно слышит его. − Я тебя тоже. Отабек смеется, когда чувствует, как Юра утыкается носом в его волосы. Почему именно сейчас? Наверное, потому что, когда ты выходишь из питерского метро в час-пик, ты понимаешь, насколько коротка твоя жизнь и как важно ценить каждый ее день. Не оттягивайте момент истины.