Времена года

      — Хей, Юри! — громко позвал Виктор, без предупреждения вбегая в комнату японца. Кацуки испуганно подпрыгнул на кровати и немного сонно уставился на счастливого и светящегося, словно зимнее солнце, мужчину. — Как тебе идея покататься на коньках? Пойдем на речку! — Никифоров, глаза которого блестели бешеным энтузиазмом, подлетел к кровати и плюхнулся рядом с юношей. Черт дернул его поехать в загородный дом чемпиона, чтобы отдохнуть на новогодних каникулах. — Вставай! — ещё раз воскликнул Виктор и потянул Юри за руку. Возражения не принимаются, это Кацуки осознал тут же.       На сборы ушло буквально минут пятнадцать. За это время Юри успел умыться, тепло-тепло одеться и даже что-то съесть. Виктор усмехнулся, глядя на своего ученика, который выглядел как капуста, и повелел снять шерстяной свитер, ведь под ним была достаточно теплая флисовая кофта голубого цвета. Если бы Кацуки пошел слишком одетый, он мог бы вспотеть и заболеть, а этим заниматься на каникулах не очень хорошо. Но зеленый шарф мелкой вязки мужчина все же обернул вокруг юношеской шеи, чтобы не задувало. Японец мило покраснел и спрятал смущенную улыбку в этот самый шарф. Никифоров весело улыбнулся, позвал Маккачина и, взяв свои коньки, вышел из дома. Юри поспешил вслед за ним, а в голове билась мысль о том, как же он влюблен в этого доброго и одаренного детским жизнелюбием русского. Очень и очень сильно.       Зима в этом году выдалась по-настоящему суровой. Морозец щипал нежные щеки, снег хрустел под ногами, яркое солнце освещало все вокруг и слепило своим блеском, который отражался в сугробах. Пара шла по вытоптанной тропинке, погруженная в веселые разговоры ни о чем. Пудель радостно лаял и норовил завалится на снег или же, и вовсе, поесть его, а после подбегал к хозяину и пытался сбить с ног. Тогда Виктор запустил в него снежком, и от этого Маккачин лишь сильнее раззадорился и стал прыгать на Юри. Тот был вовсе не против, между тем замечая, как же был похож пес на своего хозяина. Не внешне, вовсе нет — внутренне. Был такой же жизнерадостный и неугомонный, полный энергии и ребячества. Чувствовал все так же чутко, как Никифоров, и обладал состраданием. Сколько бы чемпион не говорил, что совсем не умеет утешать людей, японцу всегда хватало только его теплых объятий и поддерживающего взгляда, чтобы обрести покой и землю под ногами. А в последнее время и просто его.       Трио, состоящее из фигуристов и собаки, подошло к берегу совсем не широкой речушки, уходящей куда-то вдаль, где ей составляли компанию изящные нагие березки и ели, накинувшие на себя белоснежные шубки. Виктор кинул свои коньки в сторону и присел на снег, хлопая по месту рядом с собой, как бы предлагая сделать то же самое и своему ученику. Юри в точности повторил движения мужчины и присел рядом.       — Ну, что, готов? — спросил Никифоров, со смешинкой глядя на юношу. Тот стал торопливо снимать свои ботинки, чтобы сменить их на узкие коньки.       — Конечно! — воскликнул Юри, на мгновение вскинув голову в сторону своего учителя. Заметив, что Виктор, вроде как, остался довольным ответом своего ученика, стал с удвоенной силой затягивать шнурки. Как забавно — вроде бы уже должно быть тошно ото льда и танцев, не должно возникать никакого желания скользить по замерзшей водной глади, но любовь как данному виду спорта всегда пересиливает. Может быть, лед их общая страсть?       Никифоров встал и, отряхнув джинсы от снега, подал руку Юри. Тот с легким смущением вложил свою ладонь в чужую и c резким рывком поднялся. Они подошли ко льду, и Кацуки задумался, как же было бы прекрасно кататься вот так с Виктором, наедине, без зрителей. Вкладывать душу и обнажать ее только для одного русского. Влюбляться только сильнее с каждым движением и влюблять в себя. Возможно, это было похоже на мечты малолетней школьницы, но, Боже мой, разве нельзя хоть разочек предаться мечтам?       Никифоров пару раз мягко сжал ладонь Кацуки, и тот вынырнул из потока мыслей. Он выдернул ладонь и весь залился краской. Как же глупо!       Виктор сделал первый шаг на лед и после легко заскользил. Не заметив ничего подозрительного, он развернулся к японцу, в приглашающем жесте раскинув руки. Юри неуверенно шагнул на кромку льда и засеменил в сторону тренера, а после упал в его объятья, почувствовав, как в его макушку тихонько посмеиваются.       — Посмотри, какая красота, Юри! — выдохнул русский, рассматривая заснеженные ветки деревьев и белоснежную пелену, покрывшую все вокруг. Юноша поднял взгляд на пейзаж и не смог сдержать восторженного вздоха — действительно очень красиво. Он вывернулся из объятий и заскользил по кругу, оставляя после себя мазки из ледяной крошки. Он чувствовал себя здесь свободным и счастливым. Раскинув руки в разные стороны, Кацуки глубоко вдохнул морозный свежий воздух, наполняя им легкие и обжигая гортань. В один момент он остановился и стал провожать взглядом уходящую в лесную чащу реку.       — Потанцуешь со мной? — раздался голос позади него. Юри вздрогнул и обернулся.       — Но у нас нет музыки, — нахмурившись, отозвался японец.       — Она нам и не нужна, — улыбнулся Виктор и предложил свою руку. Кацуки принял ее и затем был закружен в быстрый танец.       Он совсем не замечал деревьев, которые будто водили вокруг них хоровод, не замечал озорной лай Маккачина и собственный счастливый смех. Он был поглощен яркими голубыми глазами напротив и руками, обхватывающие его талию. Юри даже не заметил, когда они успели остановится. Очнувшись, Кацуки посмотрел на голые ключицы Виктора и недовольно цокнул языком, снимая шарф с себя и повязывая его вокруг крепкой шеи Никифорова, бурча что-то в роде «глупый» и «простудишься». А мужчина весь засветился изнутри, в порыве нежности крепко обнял японца и мягко чмокнул его в покрасневшую щечку.       Так их сблизила русская зима. Так она их сделала свободными.