Тайные желания

Никто бы не осмелился сказать, что жизнь Пак Чонми была несправедливой и нелегкой. Жить на всём готовом, получать всё желанное незамедлительно, не ущемлять себя ни в чём – да, всё это именно про неё. Чонми не назвала бы себя разбалованным ребёнком, наоборот, она считает, что очень послушная дочь, которая выполняет абсолютно всё, что от неё желают родные, а уж потом взамен получает исполнения абсолютно всех прихотей. Девушка всегда была прилежной ученицей, лучшей в школе, одной из первых в университете, причём, знаете, Чонми всегда старалась быть доброй ко всем. Например, если вдруг кто-то влюблялся в неё, но она не могла ответить взаимностью, девушка пыталась найти какое-то рациональное решение в этой ситуации, а не грубо отказывать и оставлять парня (а порой и девушек) на растерзание своих чувств. Тяга к ней противоположного пола объясняется легко, ведь Чонми красива, обаятельна, мила, но девушку всегда немного настораживало внимание к ней со стороны её же подруг. Неужели она настолько походит на лесбиянку? Ответ было сложно отыскать, но Пак знала наверняка, что она не лесбиянка, да и никогда даже не думала быть ей. Только вот, может, и не часто, но её всё-таки посещают мысли, что лучше б уж она отдавала предпочтения девушкам, чем этому сногсшибательному, доброму, заботливому и такому далекому Пак Чимину. Это именно то, что называют запретной любовью, это нечто непостижимое и непонятное для основного населения планеты, это безумная, почти животная тяга к собственному, будь он проклят со своим прекрасным телом, брату. Если девушка объясняла эти чувства лишь физическим влечением, было бы легче, правда, но она, хорошенько покопавшись в себе, в своей душе, сердце, осознала, что Чимин – самое прекрасное творение Божье, которое она встречала за свои двадцать с лишним лет. Может, сейчас и опрометчиво так говорить, но ей кажется, будь у брата жабры и третья нога, она всё равно любила бы его, потому что то, как он ведёт себя, то, как он говорит, смеётся, обнимает её (пусть лишь по-братски, но для неё это значит намного больше), целует в щёчку, иногда промазывая и касаясь своими пухлыми и мокрыми губами уголка её губ – это просто сводит с ума. Она уже не помнит, когда это началось впервые, может, в девять лет, когда он подрался во дворе с мальчишкой, который обижал её. Или, быть может, в одиннадцать, когда их собака умерла, а Чонми рыдала часами напролёт, пока Чимин, не выпуская её из объятий, был рядом всё время, шепча слова утешения. Порой такое чувство, что это бесстыдство (да, так она называла это) хранилось в ней с рождения, когда брат, будучи старше на четыре года, впервые взял Чонми на руки, совсем крошечную и беззащитную. Она стала той, кого он должен оберегать, во что бы то ни стало, а фитиль внутри слабо загорелся, с каждым годом подпуская огонь к сердцу всё ближе.

***

Впервые, да и, собственно, это был последний раз, когда девушка не смогла сдержать свои чувства, это год, когда ей было шестнадцать. Можно сколько угодно корить себя за тот поступок, но Чонми почему-то не может, ведь, пусть после этого и пришлось страдать, те минуты не забыть. — Чонми, — брат окликает её, просовывая темную макушку в комнату, и мило улыбается, когда она поворачивает голову в его сторону, — я выйду ненадолго, побудь дома одна. — Куда снова, Чимин? Сегодня ты обещал быть дома, — девушка тяжело вздыхает и откидывается на спинку стула. — Это займёт полчаса, приготовь пока ужин, — он снова улыбается ей, а сердце девушки сильно сжимается лишь от вида его лица и звучания его голоса. — Ну ладно… — Чимин кивает ей и выходит, а спустя пару минут Чонми слышит хлопок входной двери и только сейчас вспоминает, что надо бы начать дышать. Телефон на столе завибрировал, заставляя девушку поежиться и грубо схватить раздражающую железяку, блокируя его снова. — Когда у тебя уже пальцы отсохнут писать, — Чон злобно прорычала слова сквозь сжатые зубы и сунула телефон в карман, не собираясь читать очередное глупое сообщение от этого маньяка. Парень из школы, кажется, не захотел закончить всё нормально, когда Чонми предложила перестать общаться и сократить встречи к минимуму. Нет, серьёзно, разве он имеет право вторгаться в личное пространство других, если они сами того не желают? Уже доходит до того, что он караулит её под домом, в школе не дает прохода, а телефон и вовсе красный, словно китайский флаг, от постоянных звонков и сообщений. Девушка пыталась заблокировать его номер, но парень ловко находит другие, с которых пишет ей, так что, думается ей, скоро придётся ей менять карточку и нанимать телохранителя, ибо быть изнасилованной по дороге со школы ой как не хочется. Девушка прошла в кухню, чтобы приготовить что-то им с братом, потому что родители сегодня работают до утра, а умирать с голоду не лучший вариант. Мобильник снова начал трезвонить в кармане, заставляя Пак вздрогнуть и, злобно откинув нож в сторону, ответить: — Блять, придурок ты эдакий, я ведь нормально просила тебя отстать от меня, почему ты такой тугодум? — Ой-ой, Чонми, крошка дыши глубже, это я, — в трубке раздался голос близкой подруги, и Чонми, резко убрав телефон от уха, внимательно посмотрела на имя контакта, сразу же смущаясь. — Прости, ублюдок Шин совсем меня до ручки довёл, — Чон выдохнула, расслабляясь, и присела на стул, чтобы успокоить нервы. — Я понимаю, подруга, но спешу тебя расстроить. Звоню я не просто так, — Сольхён вздыхает и делает голос более серьёзным, заставляя Чон поёжиться от странного чувства тревоги, — я сейчас гуляла в парке, недалеко от твоего дома, и, кажется… Ну ты не слушай меня, я наверняка не видела, потому что стояла в стороне... — Не тяни кота за яй… — Но-но, прекрати непристойно выражаться, ты же девушка. В общем, там похоже твой сексуальный братец хорошенько так пинал ногами твоего маньяка, но, говорю же, он валялся на земле, а на улице темно, я могла не рассмотреть. — Мой брат что сделал?! — девушка нарочно выделила «что» и пискнула, вскакивая с места. — Спокойно, он-то вряд ли пострадал. Мой Сынри их растащил уже, так что жди героя своего дома, он в подъезд пошёл. Сама там решай, как пользоваться этой информацией, но, если Шин умный парень, думаю, к тебе он больше не сунется, — Сольхён хихикнула, шепча что-то своему парню, а Чонми, поблагодарив её и сказав, что перезвонит позже, скинула звонок и помчалась в коридор, наспех обуваясь. Входная дверь распахнулась в тот момент, когда девушка коснулась рукой ручки, и в квартиру вошёл Чимин, удивлённо хлопая веками и глядя на сестру с немым вопросом во взгляде. — О, брат… — Чонми замялась, кусая нижнюю губу и пытаясь незаметно рассмотреть брата с ног до головы, пока он скидывал с себя куртку и косился в её сторону. — Ты быстро вернулся, а я вот думала за хлебом сбегать, но раз ты пришёл… — Сбегать за хлебом в таком виде? — он поднял одну бровь, осматривая сестру, пока та судорожно дернула голову вниз, подмечая, что на ней домашняя футболка, шорты и теплый халат, и истерически рассмеялась, прикрывая лицо рукой. — Ой, так неловко вышло, совсем забыла. Со мной сегодня что-то странное творится, прости. Так где ты, говоришь, был? Чонми прошла в сторону своей комнаты, успокаивая дыхание и пытаясь не смотреть в сторону брата, который шагал следом. Сердце девушки колотится в груди, как сумасшедшее, а мысли в голове крутятся роем, ведь она совсем не знает, что должна делать. Намекнуть Чимину, что она всё знает, возможно, будет хорошим вариантом, ведь он может быть ранен, а оставлять это просто так она не собирается. Но даже посмотреть в его сторону почему-то тяжело, а успокоиться – вовсе нереально, что, разумеется, не могло укрыться от наблюдательного брата. Чимин тихо подходит сзади к девушке, которая делала вид, что занята рассматриванием статуэток на комоде, и кладёт руки ей на плечи, прижимая к себе. — Тебя что-то тревожит? Расскажи мне, я всё обязательно решу, — Чимин сцепляет руки на её груди, а голову размещает на её плече, опаляя дыханием шею сестры – он всегда обнимает девушку так, это повелось ещё из детства, но он даже представить не может, насколько бурно реагирует её тело на такие, можно сказать, безобидные действия брата. — Я хочу всегда помогать тебе… — Он не сделал тебе больно? — какие уж тут намеки, когда он так близко, а девушка думает лишь о том, не пострадал ли брат из-за её проблем, которые она должна решать сама. — Я так и знал, что у Сольхён язык долго во рту удержаться не сможет, — парень хмыкнул и отстранился, заставляя Чонми поёжиться от резко появившегося холода и вздохнуть полной грудью, чтобы не умереть прямо здесь и сейчас. — Давай не будем это обсуждать, окей? Если бы я этого не сделал, он бы и дальше караулил тебя, а меня жутко бесит, когда такие ублюдки, как он, даже смотрят в твою сторону. Чонми, на секунду замирая и закрывая глаза, вздохнула и, распахивая веки, улыбнулась Чимину так, как всегда это делает: с долей озорства и веселья. — Горе от тебя, постоянно только то и делаешь, что в неприятности встряёшь, братик! — она наигранно надула щёчки и игриво ударила его в плечо, как бы в шутку, но лицо парня поморщилось, и он слегка прошипел, закусывая нижнюю губу. — Прости… Кажется, он всё-таки задел тебя, да? — Точно, я жертвовал собой ради твоего благополучия, теперь ты мне должна, — он хихикнул, задумчиво насупив нос именно так, как любила Чон, ведь тогда он похож на такого милого щеночка, что просто забываешь, что перед тобой парень двадцати лет. — И что же ты от меня хочешь? — Пак упрямо сложила руки на животе, глядя на него и догадываясь, о чём он решил попросить. — Ну ты ведь и так знае-е-ешь, верно, малыш? — он улыбнулся, прищуриваясь, а его щёки казалось стали ещё пухлее, чем были раньше, и плюхнулся на кровать, подзывая кивком сестру к себе. — Сделай-ка мне массаж, как делала раньше. Чонми глухо простонала и, закатив глаза, всё-таки поняла, что и в этот раз оказалась права, ведь брат очень любит, когда она делает ему массаж, так как Пак часто возвращался с тренировок уставшим, а его мышцы просто ныли от боли, тогда он и пытался эксплуатировать сестру, которая около полугода ходила на курсы лечебного массажа, хотя и сама не понимала, зачем ей это нужно. Да вот только она почти всегда отказывала ему, хотя бы потому, что, сидя на полуголом брате без возможности сделать что-то за рамками приличия, можно насовсем сойти с ума. — Бог с тобой, один раз можно, — Чонми сокрушительно вздохнула и жестом приказала брату лечь на кровать животом. — Ох… Чимин, откуда это? Девушка испуганно округлила глаза, когда Чимин снял футболку, предоставляя на обозрение небольшие синяки на подкаченном теле. — Ты же сказал, что он не тронул тебя! — Я не говорил такого, просто, скажем, немного утаил, — он нежно улыбнулся, укладываясь на кровать по указаниям сестры. — Забудь, я ведь просил тебя. Эти синяки не только от него, просто ничего не спрашивай и постарайся не задевать их во время массажа. Парень уткнул лицо в подушку и расслабился, пока Чон, недовольно сжимая губы, стояла у изголовья кровати, собираясь с мыслями. Побои у брата на теле немного поубавили в ней огонь желания, но ненадолго. Ей было шестнадцать, гормоны взыграли с новой силой, а вид красивого тела просто кружит голову, заставляя придерживаться за стену и тяжело дышать. Это чем-то напоминало пытку, когда Чонми, всё-таки решившись, залезла сверху на брата и коснулась его оголённой кожи холодными и дрожащими руками. Она совсем забыла про специальное масло, которым она обычно пользуется во время массажа, потому что сейчас ну вот совсем не до этого, потому что сердце вырывается из груди, в голову лезут неприличные мысли, а сама девушка просто на грани того, чтобы сорваться. Столько лет, недель, дней она терпела абсолютно всё: редкие гулянки брата, когда он приводил в квартиру своих друзей и девушек, его ходьба полуобнажённым и мокрым после душа, его крепкие объятия по ночам, когда ему, видите ли, скучно спать одному, а с сестренкой теплее – всё это сейчас накрывает Чонми с головой, а блаженный и звучный стон Чимина в подушку, после того, как девушка задела особенно напряженную мышцу, заставляет её задрожать всем телом. Кажется, это действительно была последняя капля. Чон, преодолевая последние капли сомнения, наклонилась немного вперёд, продолжая массировать тело руками, и опаляя кожу брата горячим дыханием, почти невесомо коснулась губами одного из многочисленных синяков и провела языком мокрую дорожку вдоль шеи, заставляя Чимина дёрнуться и приподнять голову с подушки. — Что ты там делаешь, Чонми? — Чимин, удивляясь действию сестры, повернул голову в её сторону и посмотрел в её глаза. — Зачем ты дёргаешься? — девушка, как ни в чём не бывало касаясь его шеи, нажала на неё, заставляя брата лечь обратно на подушки. — Сам ведь хотел массаж, мне что же, перестать? Брат совсем не сопротивлялся, с лёгкостью поддаваясь напору Чонми и вызывая в ней ещё больше смелости и решимости. Девушка чувствовала себя пьяной, когда глаза застилала пелена желания, а руки продолжали блуждать по оголенной спине брата. Уши резало его тяжёлое и сбитое дыхание из-за её действий, а по телу расходилась мелкая дрожь. Осознавая всю неправильность своих мыслей, Чонми на секунду задумалась о том, чтобы уйти, да и, сказать честно, рассудок не так уж затуманен, а голова на плечах у неё всё же имеется. Разве он позволит ей переступить черту? Глупости, ведь лишь одно маленькое прикосновение губами к его ране уже вызвало в нём удивление. Надо остановиться на этом этапе, пока не был совершен поступок, который, возможно, приведёт к фатальным последствиям. — Хватит с тебя, — Чонми натянуто улыбается, под недовольный вздох Чимина резко прекращая нежные поглаживания вдоль тела, которые нельзя назвать даже жалким подобием профессионального массажа, но брат не жаловался, а лишь удовлетворенно стонал, поддаваясь её махинациям. — Я устала, иди в свою комнату. Пак приподнимается с брата, становясь на колени, освобождая его, чтобы он смог выползти из-под неё и встать с кровати. — Мне кажется, что ты стала делать массаж лучше, малыш, — медленно переворачиваясь на спину, Чимин, кажется, даже не думая уходить к себе, немного хитро улыбается и наблюдает за лицом сестры снизу. — Что же мне делать, если я хочу ещё? Чонми была немного поражена поведением парня, внутри разгорелся пожар от переизбытка чувств, она и так с трудом сдерживала свою тягу к нему, а сейчас всё идёт по наклонной только потому, что он снова решил поиздеваться над наивной сестрёнкой. — Ты опять задумал играть со мной? — она печально улыбнулась, пытаясь слезть с кровати (лучше Чонми сделает это первой, пока ещё в своём уме). — Малыш, ты начала первая, — он коснулся рукой её бедра и медленно провёл мягкими подушечками пальцев по нему вверх, приподнимаясь и вырывая из девушки тяжёлый выдох. — Прекрати... — Чонми сама не понимала, почему шепчет, но свой голос она так или иначе не узнавала, прикрывая глаза, когда лицо Чимина было уже в паре сантиметров от неё, а его руки нежно легли на её талию, притягивая ближе к его торсу. — Разве тебе не нравится? —хриплый голос брата раздаётся возле её уха; горячее дыхание опаляет шею, а после тёплые губы невесомо касаются нежной кожи, заставляя Чонми схватится за голые плечи Чимина, впиваясь в них ногтями и теперь уж получая от него тихий стон, звучащий, как любимая музыка для её ушей. — Разве ты делала не точно так же несколько минут назад, сестрёнка? Планета, наверное, сошла с орбиты, а может, землятресение началось из-за любой другой причины, но его сила была слишком уничтожающей. Или это вовсе всё творилось в голове Чонми, судить сложно, потому что здравый смысл давно покинул головы этих двоих, а неправильность происходящего не доходила до их сознания, да и кого это волновало, когда вокруг ничего не существует, лишь тепло, близость, желания. — Это неправильно, Чимин... — в комнате раздался тихий голосок Пак, звучавший совсем неуверенно, словно бы она и сама не хотела произносить этого. Чимин крепче прижал девушку к себе, проводя руками по её напряжённой спине. Чонми, кажется, уже всё равно, что тут творится и почему брат так ведёт себя, его глаза завораживают её, затягивают в глубины, из которых невозможно выбраться. — Давай просто забудем об этом на один день, — брат коснулся ладонью её щеки, поглаживая и умоляюще глядя на неё. — Я так давно хотел сделать это. Ты не представляешь, каково это видеть тебя без возможности прикоснуться так, как не позволяют устои. Грудь болезненно сдавило, а губы девушки задолжали, когда она внимательнее всмотрелась в черты лица родного человека: слабый свет от лампы освещал его пухлые губы, маленький нос, изящные глазу, которым позавидовали бы многие – всё это она любит. Любит так, как запрещено, но разве позволительно заставлять два любящих сердца страдать из-за глупых, пусть и обоснованных, правил? Столько лет Чонми грезила о близости с ним, и сейчас он смотрит в её глаза, готовый на всё, чтобы быть с ней, ждёт её действий, согласия, потому что брать силой он не намерен. — Я понимаю, каково это, Чимин, — Чонми касается его руки, немного сжимая её, и смотрит изучающе, пытаясь разгадать смысл, спрятанный в его взгляде. — Что ты хочешь мне сказать? Любишь меня не так, как должен любить брат сестру? — Верно, — без тени сомнения говорит тот, словно бы он давно подготовился к такому вопросу и был решительно настроен. — Люблю так, как не должен. Сначала я отрицал это, пытался подавить чувства, забываться в других, но всё без толку, бесполезно, пока ты рядом, я бессилен. Странное чувство одолело девушку, всё так запутанно, словно происходит не с ней. Она ждала, что уж тут, мечтала и представляла во сне, как брат говорит ей это, как он целует её губы, тело, гладит по волосам, нежно обнимая. Однако сейчас, в эту секунду, до неё наконец-то доходит, что для этой любви нет хорошего конца. Стоит им ступить за черту дозволенного, остановиться будет невозможно, но, когда наступит день расставания, не важно, почему, он должен будет наступить, ведь разве могут брат и сестра сыграть свадьбу, завести детей? Конечно, нет, но решиться будет тяжело, сказать нет, прервать всё, что завертится – можно ли будет? Пока чувства не переплелись, не пустили корни в их юных телах, нужно прекратить, пусть ничего серьёзного ещё и не началось. Если любила лишь Чонми, всё оставалось бы, как прежде, но позволить страдать брату она не собирается. Лучше умереть, чем допустить это. — Чимин, — девушка нежно улыбнусь, заводя руки за спину и лёгким движением убирая ладони брата со своей поясницы, — я тоже люблю тебя, братик, но... Слова застряли в горле, не желая быть озвученными, ведь это так мерзко, так больно, но, увы, необходимо. — Но что? — на лице Чимина появилось замешательство, а глаза забегали, словно бы он догадывался, что она хочет сказать, но не желал верить. Сейчас он казался таким ребёнком, ещё больше, чем обычно, и все это ни капли не улучшало ситуацию. — Прости, но моя любовь к тебе не такая, какую ты ждёшь от меня, — Пак постаралась сделать голос чётким и уверенным, хотя под конец фразы он всё равно надломился. Чимин немного отодвинулся, но толку было мало, всё равно девушка сидела на нём сверху, и непонимающе уставился в её глаза. — Ты врёшь, — не вопрос, а утверждение, но он сам не уверен в своих словах, потому что Пак заметила тень боли, проскользнувшую по его милому лицу. — Мне жаль... — Чон едва сдерживала слёзы, но в своём решении не сомневалась; она отвела взгляд, медленно сползая с Чимина и становясь босыми ногами на голый пол, совсем не встречая сопротивления, да и с чего бы, ведь сейчас она разбила ему сердце. Самому дорогому человеку на земле... — Я приму ванную, а ты пока вернись в свою комнату, — первая слеза скатилась по щеке, пропадая в пустоте. — Не волнуйся, я придумаю что-нибудь, чтобы не попадаться тебе на глаза и дать тебе жить спокойно. «Роковая фраза, произнесённая мной в тот вечер, гложет меня до сих пор, хотя прошло уже пять лет. Былого не вернуть, у каждого теперь своя жизнь, а его любовь наверняка давно растворилась на теле другой, которой он дарил себя и свою нежность».