mark to the hyuck

Снег ложится на землю крупными хлопьями, образуя причудливые орнаменты. Донхёк поднимает ворот бежевого пальто и затягивает синий шерстяной шарф туже; противные маленькие декабрьские детки падают за шиворот, и хочется поскорее избавиться от неприятного колющего чувства. Мороз нещадно царапает нежную кожу на щеках и коленках, будь прокляты эти рваные джинсы. «Благо до дома минуты две ходьбы», — думает юноша и учащает шаг, пряча руки в карманы. Дверь подъезда хлопает с запозданием; парень, преодолев несколько ступенек, подходит к лифту, вжимая пальцем кнопку. На руку Донхёка ложится чужая, размером больше и совсем холодная. Несильно сжимает кисть, поглаживая большим пальцем. Донхёк прикрывает глаза и рвано выдыхает: то ли от испуга, то ли от чужих пальцев другой руки под пряжей шарфа. Силуэт, стоящий позади, уверенно его разматывает, роняя на пол, и вмиг приближается. Роняет что-то рядом, вроде бы сумку, еле задевая лодыжку Донхёка. Прижимает к себе за талию свободной рукой, ловит губами тонкую кожу шеи, опаляя горячим дыханием. Жадно целует и легко прикусывает зубами. Злосчастный лифт спускается слишком медленно, и Донхёк боится продать душу дьяволу прямо здесь, у всех на виду, в грязных разводах на кафеле холодного подъезда. Он дрожит в чужих объятиях, а его палец готов соскользнуть с железной кнопки, но надёжные руки удерживают, сжимая крепче. Когда двери лифта открываются и Донхёк устремляет взгляд внутрь, в отражении зеркала он видит платиновые кудри и знакомую улыбку. — Марк, — хнычет Донхёк, откидывая голову назад, — зачем ты снова здесь? В ответ — сверкнувшие в отражении смоляные глаза и тишина. Блондин толкает второго парня внутрь кабинки, не забывая захватить кожаную сумку, и прижимает к гладкой поверхности зеркала; жмёт возле нужной им цифры. Марк торопливо расстёгивает пуговицы на пальто, оторванные со звоном падают на пол, разряжая монотонное гудение грузоподъёмной машины. Под низом лишь тонкая черная водолазка, и блондин оттягивает ворот ниже, оставляя новые отметки на чужой коже. Когда лифт с треском останавливается на нужном этаже, Марк за руку тащит Донхёка к двери в их квартиру. Выуживает из своей сумки ключ, проворачивает его в скважине два раза и открывает дверь рывком, затягивая Хёка внутрь. Притягивает к своей груди, зарываясь пальцами в бордовые волосы. Они долго стоят в тишине, прижимаясь друг к другу. «Секундная слабость», — оправдается Донхёк позже, но сейчас желания думать об этом даже не возникает. — Ты обещал не возвращаться, — Донхёк нехотя упирается ладонью в грудь старшего, в попытке оттолкнуть. — Ты обещал мне не бросать, — отвечает Марк, прежде чем оттолкнуть мешающую руку в сторону, склоняясь над лицом младшего для поцелуя. — Я ненавижу тебя, — обреченно выдыхает Хёк. — Не говори о том, чего никогда не испытывал ко мне. И младшему нечего ответить, потому что, пусть он никогда не сможет этого признать, Марк прав. Всегда был, есть и будет. Донхёк до боли закусывает нижнюю губу. Марк давит пальцем на подбородок, приближаясь вплотную; выдыхает с жадностью: — Не оставляй меня без работы, сладкий. — и ловит возмущённый выдох донхёковских губ своими. Затягивает в долгий, жаркий поцелуй, сбрасывая пальто на пол. Подхватывает на руки, не отрываясь от чужих губ, и следует в их спальню. Донхёк сдаётся: отвечает и ластится, как каждый раз. Что-то кричит внутри и просит остановиться, умоляет не наступать на те же грабли в сотый раз. Но тело под Марком податливое, выгибается навстречу рукам, пальцы сжимают чужие плечи, царапают. А Марк только рад брать, пока дают, ведь ничем не рискует в отличие от младшего, который каждый раз теряет самого себя под натиском чужих теплых ладоней. Когда Донхёк чувствует, как старший разводит его колени, рефлекторно тянет руки вниз, каждый раз — как первый. И щёки начинают гореть, а младший нервно сглатывает. — Всё ещё стесняешься? — Марк, не прерывая зрительного контакта, медленно проводит языком вниз от пупка, чувствуя короткие колючие волоски. — Ого, неужели мой мальчик вырос и решил пройтись по чужим членам? Старший привстает, надавливая рукой на грудь, и ведёт выше. Останавливается, склоняясь над лицом младшего, сжимает ладонью тонкую шею и выдыхает в губы: — Блядь. — По себе не судят, — шипит Донхёк с ухмылкой. Младший пытается огрызаться даже в таких ситуациях, Марк заводится лишь сильнее. Широко улыбается, прежде чем увлечь младшего в поцелуй; переворачивает на себя, опуская руку на поясницу, и нежно гладит, соскальзывает двумя пальцами в ложбинку между ягодиц. — Марк, — младший разрывает поцелуй и выгибается, когда пальцы блондина проходятся по колечку сжатых мышц. Донхёк тянет руку к небольшой тумбе возле кровати — вытаскивает презерватив. Усаживается на бёдра старшего, тянет небольшой квадрат за уголок, но Марк грубо перехватывает его запястье, останавливая. — Какого хера? — возмущается он, указывая взглядом на контрацептив. А младший часто моргает и удивленно выгибает бровь. — С каких пор нам нужно это? Марк злится, сжимая пальцы сильнее; а Донхёк не успевает ничего сказать, когда старший грубо хватает того за бедра, раздвигая ягодицы, и насаживает на свой член. Младший шипит и почти вскрикивает от резкого толчка и боли, обиженно смотрит на Марка, упираясь в грудь. — Узкий как для шлюхи, — старший продолжает накаливать атмосферу между ними, грубо толкается внутрь, заставляя Хёка подпрыгивать на своих бедрах. — Я не шлюха, ублюдок, — Донхёк царапается, не так глубоко, как хотелось бы, но насколько это возможно для него. — Я просто ждал кое-кого. Старшему не нужно долго думать, чтобы понять, почему Донхёк узкий на самом деле. Причина в том, что он не шлюха вовсе, а наоборот, верен лишь тому, кто стал первым и, по его мнению, будет последним. Даже если последний раз наступит сегодня. Но Марку всегда было проще съязвить, чем показать счастливую улыбку своему мальчику. — О, — он останавливается, — правда? Кого же? — Марк привстает, чтобы сесть, и придвигает к себе младшего, не выходя из него. Они сидят слишком близко и, сколько бы ни спорили, атмосфера между ними остается интимной. Донхёк всматривается в глаза напротив, не спешит отвечать. Зачем давать ответы на риторические вопросы? Выдыхает рвано, когда чувствует движение внутри, Марку не хочется менять положение — необходимо быть совсем рядом. Тишина в комнате прерывается стонами младшего, которые блондин приглушает своими губами. Зимний ветер завывает за окном, не забывая просочиться внутрь комнатки через щель в стекле окна, которую они же и оставили во время очередной ссоры, потому что Марк снова вернулся, а Донхёк, в итоге, не захотел отталкивать. — Ответь, — между поцелуями мямлит младший, — зачем ты вернулся? Донхёку откровенно заебалось терпеть. Марку тоже. Но первый всегда держал всё в себе, даже если было слишком паршиво и сложно, а Марк сбегал. Сбегал на десяток часовых поясов назад, прямиком в Ванкувер, подальше от собственного парня. Марк ему в лицо твердил, что не гей, а у Донхёка просто симпатичная девчачья мордашка и охуенная задница, которую он не прочь выдрать. Младший действительно был ранимым как девчонка, нередко истерил, плакал и просил остаться. Марк говорил, что тот пахнет слаще любой девицы, да и вообще должен был родиться в бабском теле. А Донхёк, сгоряча, раздавал пощечины за такие слова, заставляя громко хлопать дверью и пропадать неделями черт знает где. — Я всегда возвращаюсь. — Возвращаешься, чтобы снова уйти? — срывается с губ младшего. Марк закипает и сбрасывает с себя парня. Стягивает простынь с кровати, оборачивая вокруг бёдер, и выходит из спальни. Донхёк злится и кутается в плед, подрываясь следом. Он находит Марка склонившимся над своей сумкой. Слезы наворачиваются как-то на автомате, Донхёк щурится, натягивая плед выше, стараясь подавить всхлипы. Старший оборачивается, когда слышит неровное сопение, и тяжело вздыхает, возвращаясь к вещам. — Скажи, — Марк вытаскивает пару вещей и выпрямляется, но не оборачивается, — ты веришь мне? — Ты серьезно? — дрожащим голосом спрашивает Донхёк. — Правда спрашиваешь это после всего, что натворил? — Просто ответь мне, — Марк сжимает пальцы на одежде крепче. Донхёк долго молчит и не может выдавить из себя хотя бы слово. — Ладно, — вздыхает старший, — просто подожди пару минут. И уходит обратно в спальню. Донхёк понимает, что сейчас Марк оденется и уйдет — так было всегда. Но не может сдвинуться с места, лишь пускает слезы вдоль щек сильнее, размышляя, как долго придётся ждать теперь. Когда Марк выходит в черном пиджаке, такого же цвета рубашке и джинсах, Донхёк отворачивается, не желая видеть, как тот уйдет. — Повернись ко мне, — просит старший. Донхёк обиженно мотает головой и остаётся на своем месте. — Ну же. Младший упёртый как баран, и не в самые подходящие времена. Марк закатывает глаза и подходит ближе, обнимая младшего со спины, тот дёргается от неожиданности и поворачивает голову в бок. — Я вернулся абсолютно по другой причине, Хёк. Младший старается не смотреть на старшего, но упускает момент, когда их глаза пересекаются. — Я вернулся, чтоб отдать тебе это. Он отпускает Донхёка, чтобы достать из кармана небольшой пакетик и протянуть ему. — Что это? — заплаканный младший ухватывается пальцами за плед крепче. — Открой и узнаешь. Донхёк тянет руки к красному пакетику, а Марк подхватывает плед, оборачивая им талию младшего. Прижимается сзади, укладывая подбородок на плечо. Когда шелест прекращается, а Донхёк забывает как дышать, тишину прерывает тихий смех Марка. — Это… что? Младший вертит в руках золотое кольцо, внутри которого выгравировано:

«Моему ангелу. XXX»

— Что это значит, Марк? — младший растеряно хлопает ресницами, то опуская, то поднимая глаза. — Сам как думаешь? — Подарок на Рождество? Марк цокает, разворачивая к себе младшего, и берет кольцо в свои руки. — Это, — он берет донхёковскую руку в свою, — подарок на всю жизнь, — надевает кольцо на безымянный палец. — Я всё равно не понимаю, что за черт происходит? Что с тобой? — Донхёк не вырывает руку из захвата чужой, отчего-то не хочется. Выжидающе смотрит, прикусывая нижнюю губу. — Почти год я жил в Канаде и размышлял над тем, кто ты для меня. Хочется ли мне быть с тобой, нужны ли нам такие отношения. — И что надумал? Марк снимает темный пиджак, накидывая на голые плечи младшего. Второй, в свою очередь, чувствует аромат любимого парфюма, который он подарил старшему. Марк поправляет ворот пиджака, разглаживает его на спине (на самом деле просто хочет прикоснуться к младшему). — Я подумал, что никто не способен раздражать меня так же сильно, как ты. А это, я уверен, знак свыше, — Марк говорит с предельно серьезным выражением лица и хмурит брови. — Ты даже в любви признаться не мог нормально. Предложение руки и сердца сейчас звучит ещё более трагично, — Донхёк улыбается и прижимается к груди старшего. — Я никогда не славился сентиментальностью, — Марк дарит улыбку в ответ, поглаживая младшего по голове. — И всё же, что ты думаешь об этом? Он переплетает пальцы их рук, поглаживая ребристое кольцо. Марк собирался преподнести подарок иначе, в более романтичной обстановке, возможно при свечах и с вином. Во всяком случае, он бы очень постарался ради Донхёка. Но младший не рассчитывал на перемены в поведении своего парня. — Ты думаешь, это спасет нас? — Донхёк крепче сжимает чужую руку, устраиваясь удобнее в объятиях. — Тебе совесть не позволит выбросить такой дорогой подарок, так что, думаю, да. — Придурок, — Хёк звонко смеется, ударяя в грудь, — всегда всё обламываешь. Как мне с тобой жить до конца своих дней? — Ну, я могу избавить тебя от страданий, только назови день и время, когда мне нужно будет тебя задушить, — Марк отстраняется от младшего, чтобы схватить рукава пиджака и обернуть их вокруг шеи Хёка. — Чувствую, что опережу тебя, — младший резко толкает Марка на пол, а он тянет Хёка за собой. Тот сносит руками чайный набор со столика и проливает воду из фильтра на обоих. Слышится отборный мат, и Марк обещает собственноручно отпилить палец с кольцом и сжечь. А Хёк просит того свалить обратно в «свою Канаду» и не возвращаться до конца жизни. Ну с кем не бывает?