***
Чуланонт был почти ослеплён, когда впервые увидел Кацуки. И дело совсем не в безумной красоте или белоснежности ровных зубов, вовсе нет. Просто Юри Кацуки, фигурист из Японии, является его родственной душой, так уж решила распорядиться природа. Когда таец шёл на первую тренировку, то уже постепенно замечал насыщение мира красками, и это вселяло в него такой интерес, такое волнение, что он бежал, окрылённый надеждой, не в силах сдерживаться. Кому бы не хотелось встретить своего соулмейта? На выявление причины перемен в его маленьком мире ушло меньше нескольких секунд. Кацуки уже был на льду, и Пхичит считал, что сейчас у него краски такие же яркие, такие же живые. Но Юри на справедливый вопрос лишь мягко ему улыбнулся, совсем не понимая, о чём идёт речь. И для Пхичита тогда рухнуло всё. В детстве мама всегда твердила ему, что найти своего соулмейта — высшее счастье на всей Земле. Ей так казалось, потому что своего она так и не встретила. Чуланонт верил, внимая каждому слову, и ещё маленьким для себя решил, что уж его родственная душа будет с ним всегда. Почти не ошибся. Никто же не рассказывал, что иногда система даёт сбой. С Юри было удивительно легко найти общий язык. Чувствуя необоснованную вину за то, что не может ответить взаимностью, Кацуки предложил им жить вместе, чтобы дарить Пхичиту хоть немного цвета в жизни. Таец лучшего и придумать не мог, однако, по правде, со временем изменил своё отношение к этому. Близость лишь обжигала, задевала, дарила почти физическую боль. С каждым днём он сильнее влюблялся в японца, думая, в общем-то, что когда-нибудь сможет пробудить и в нём подобные чувства. Чем глубже Пхичит погружался в свою одинокую любовь, тем глубже себя ранил. Особенно задевало то, что для Юри мир всё ещё был серым. По вполне очевидным причинам Чуланонт болезненно реагировал на любые отъезды Кацуки, боясь, что тот вернётся уже другим, познавшим яркость мира человеком. Отпускать друга вообще всегда было больно. В последний раз — особенно, потому что на закончившемся финале Гран-При Юри признался, что видел цвета. Пхичиту словно коньком по горлу резанули, и он не мог сказать ни слова. Ему просто пришлось смириться, принять всё как данность. Юри таял в руках Никифорова, опьянённый всеми цветами радуги, а Пхичит всё больше увядал, уставая изображать надоевшую безмятежность и весёлый нрав. Каждая новая улыбка тяжелее другой, и каждый новый прокат неудачней. Чуланонт умирал без Кацуки. Растворялся в рутинных тренировках, где не было цвета. Бился о серость дней, словно падал на лёд. Гнил изнутри, потому что в сердце больше не было жизни. Ему не было нужды биться. А потом Юри занял серебро на Гран-При, и то ли тренировок стало меньше, то ли желания больше, но видеться они теперь могли чаще. Без этого бы Пхичит снова не расцвёл. И уже плевать, что у Юри помолвка, таец глубоко вдыхал каждое мгновение наедине, совсем не щадя свои лёгкие. Кацуки невозможно насытиться полностью. Друг жениха. Статус, так мерзко-ярко отражающий реальность, но Пхичиту и этого довольно. Он рядом, мир сияет, а, значит, ничего больше и не нужно. По крайней мере, Чуланонт лгал себе на свадьбе именно так.***
Кацуки звонит ему следующей ночью. Пхичит почти ждал этого, и он берёт трубку быстро, тут же чувствуя неописуемую боль. Его соулмейт плачет, говоря что-то очень быстро, непроизвольно мешая английский язык с японским. Пытаясь хотя бы немного успокоить почти убитого горем Юри, Чуланонт быстро собирается. — Объясни, объясни, — пытается добиться хоть чего-то таец, надеясь, что сможет как-то, зная ситуацию, привести друга в чувства. Когда он садится за руль автомобиля, Кацуки немного легчает, и он говорит в трубку со всхлипами, своими словами заставляя Пхичита выжимать газ на полную. Виктор ушёл посреди ночи от одного звонка Плисецкого, и, оказывается, это было нередким явлением до свадьбы тоже. Юри со вновь подступающими слезами рассказывает, что однажды слышал разговор Якова с Никифоровым, который просил бывшего подопечного оставить Юрио в покое. Цвета слишком яркие. Кацуки открывает ему дверь в одной длинной футболке, и Пхичит нервно сглатывает, стараясь не акцентировать на этом внимание. Глаза у друга покрасневшие, лицо опухшее, и кулаки на Виктора чешутся всё сильнее. Они на полу в гостиной, и Юри долго выговаривается ему, положив голову на колени. Таец осторожно перебирает ему волосы руками, надеясь, что этот жест подействует успокаивающе. Ранить своего любимого не хочется, и Пхичит успевает придумать тысячу оправданий поведению Никифорова, в которые сам, по правде говоря, не верит. Но слова идут уверенно, Кацуки улыбается. Он хочет думать, что Виктор хороший, и Чуланонт не собирается ломать это. — Почему бы всем не быть такими, как ты? — устало спрашивает успокоившийся Кацуки, когда фантазия Пхичита почти ломается от теорий. Друг встаёт с его колен, и становится слишком холодно. — Спасибо, — шепчет Юри, даря первый целомудренный поцелуй в щёку. Но Пхичита словно ударяет мощный разряд. В момент, когда нежные губы соулмейта коснулись его кожи, перед глазами возникла яркая, безумно красивая вспышка. И ему хочется ещё. Не совсем думая о последствиях, Чуланонт тянется к такому манящему рту, целуя отчасти властно, желая большего, вкладывая все свои эмоции за последние семь лет. Юри знает, каково это, когда целуешь свою родственную душу, а потому позволяет так долго ждавшему насладиться хоть толикой этого волшебного ощущения. Пхичит сходит с ума. В основном, конечно, потому, что его не отталкивают. Кацуки, скорее, даже обнимает его сильнее, и от этого всё важное сосредотачивается на одном человеке. Глаза застилает пелена цвета. Ему кажется, что он ослеп. — Всё, остановись, — шепчет Юри, когда Чуланонт кладёт руку на его бедро. И Пхичит, превозмогая душевную боль, повинуется. Жаловаться не на что. Юри ему ничего не должен.***
Следующий звонок как по расписанию ровно через неделю. Вот только теперь в дверь. Пхичит заранее знает, что он придёт, потому что цвета с каждой секундой всё насыщеннее, и это невольно заставляет дрожать. Кацуки пьян до посинения, очки потеряны явно где-то по дороге, а на лице — вымученная улыбка. Он застал их с Плисецким целующимися, и теперь всё как-то становится на свои места. Ему плевать, что и сам он недавно целовался с другим человеком, который, в общем, стоит напротив него. Он обнимает Пхичита, плача. — Вот бы Виктор любил меня, как ты, — едва различимый шёпот, а затем неожиданно требовательный поцелуй, и Чуланонт чувствует на своём языке привкус дешёвого коньяка, пьянея сам. Он поддаётся напору Юри, который толкает его к дивану, снимая с себя рубашку. А потом Пхичит застывает. Как же плохо сейчас его соулмейту, если он готов отдаться другому человеку в попытке найти тепло? Кацуки целует его шею, порождая новые вспышки цвета, но таец пытается остановить потерявшего над собой контроль Юри. — Ты пьян, ох, — проворный язык спускается ниже, — и ты потом об этом пожалеешь, — почти умоляя, напоминает Пхичит. Юри чуть приподнимается на локтях, тяжело дыша и смотря ему в глаза. Пхичиту кажется, что он видел этот отчаянный взгляд тысячи раз в отражении зеркала. Такой бывает только у человека, страдающего от любви. Тело сковывает. Он всей душой ненавидит Виктора Никифорова. А ещё видит, как тень сомнения пропадает с лица Кацуки, который, облизнув губы, целует его жадно, будто бы говоря, что сейчас на всё плевать. Пхичит прикрывает глаза. Сейчас ему и без этого всё видно лучше, чем когда-либо ещё. О таких цветах он даже не догадывался. Каждое касание Юри заставляет его умереть и переродиться вновь. Обжигающий он почти пробирается Пхичиту под кожу, наслаждаясь своей властью, впитывая безрассудную любовь. Чуланонт отдаётся ему без остатка, надеясь получить хоть толику взамен. Когда Юри в нём, всё кажется абсолютно никчёмным по сравнению с их безграничным единением, Пхичит смотрит ему в глаза, замечая, что, чем ближе пиковый момент, тем ярче становится Кацуки, будто бы отбирая краски у всего окружающего мира. Кончая, он видит только своего соулмейта, всё остальное испаряется, погружаясь в темноту. Затем пропадает и он. Пхичит долго приходит в себя. Когда к нему возвращается полное зрение, обнаруживается, что Кацуки, усталый и пьяный, спит рядом, свернувшись калачиком, благо, диван позволяет. Таец улыбается, укрывая его смятым пледом, а потом слышит звук смс на своем телефоне. Виктор, оказывается, написал их уже сорок две, все — с просьбой встретиться.***
Прохлада ночного ветра освежает эмоции Пхичита. Он старается быть весёлым и непосредственным, каким его привык видеть Никифоров. То, что говорит ему при встрече русский тренер, заставляет Чуланонта переосмыслить систему соулмейтов в целом. Обещая помирить их с Кацуки, Пхичит разворачивается, сжимая от обиды кулаки. А ещё он точно знает, что будет плакать на похоронах Плисецкого. Кацуки больно бьёт себя по лицу. От злости, что не мог понять того, что Виктор лишь пытается спасти Юру от самоубийства. — Я такой идиот, даже не пробовал его слушать! — он плачет Пхичиту в плечо, а у того на лице — гримаса отвращения. Чуланонт ненавидит Виктора Никифорова, а ещё себя. За то, что не смог отказать во лжи. Кацуки умоляет его всё забыть, и он, конечно, соглашается. Пхичит же его лучший друг, как может быть иначе? Он знает, что после смерти Юрия Плисецкого для Виктора всё стало серым.