Комната

В комнате таял свет. Тензо качал голыми ногами, свешенными с края кровати. Непринужденно, легко — до пола-то не доставал почти. Удобно. Какаши всматривался в открытое, широкоскулое лицо. Обычно кохай зримо сердился, когда его в упор разглядывали. Никогда не высказывал недовольства открыто, однако почти сразу сникал, опуская голову и плечи, но так незаметно, что если не будешь знать точно — ни за что не увидишь. Сейчас же, лежа на спине, впритык, почти нос к носу, Какаши протеста не чувствовал. Тензо коротко улыбнулся ему уголком большеватого рта и легонько тронул теплой ногой его лодыжку. За дверями комнаты было тихо: все общежитие затаилось? А если затаилось, то чего ждет? Закономерный вопрос, хотя... Кому какое дело, впрочем. Они с Тензо — здесь, на правах своих званий отлынивают, лежат и болтают ногами, и им хорошо, кстати. Какаши хорошо точно. Хорошо, как то, что у Тензо сейчас нет соседей (стоящая напротив кровать без матраца пустовала), и то, что хоть с кем-то можно было спокойно пожить без маски, держа её только как растянутый ворот на шее. Впервые увидя, кохай с разрешения осторожно потрогал родимое пятно около его нижней губы, и, кажется, был полностью этим удовлетворен, в ответ показав Какаши небольшую родинку на безымянном пальце левой руки. Прямо на третьей фаланге, чуть сбоку. Какое-то время Какаши еще закрывался, но потом перестал, расслабившись: все равно не мог вспомнить, чтобы напарник ставил его в неудобное положение, когда-то давно подстроившись под его самоощущение раз и будто навечно. Тишину нарушали лишь едва слышимые короткие шорохи, когда они оба задевали пятками пол, и копошение птиц за окошком. Когда занывшая шея вынудила Какаши повернуться набок, подтянув ноги, Тензо сделал то же самое. — Ничего ведь, что я так смотрю? Тот немного непонимающе нахмурился, но потом повел плечом: — Ничего. А то, что я? — Ничего. Подложив одну руку под голову, Тензо отвел взгляд куда-то вниз. Какаши молчал; в ладонях что-то свербело под кожей, напоминая о птицах, скребущих прозрачными коготками по козырьку. Невыносимо хотелось сжать кулаки, будто что-то прямо просилось, ноя в суставах и сводя пальцы и подталкивая к осознанию. Вспорх — полетели. Хотелось дотронуться. Не так, как обычно. Ничего ведь? У Тензо оказался белый широкий лоб. Раньше он как-то не замечал; ладонь, придерживавшая челку, медленно переставала гореть. «Нет, так хуже...» Какаши смущенно сделал вид, что не уловил расплывшегося на лице Тензо удивления. Стараясь не давить сильно, робко дотронулся большим пальцем до линии роста волос, а потом убрал руку. Плотные пряди тяжело и неровно ложились наискось. Тензо был некрасивым просто до странности. Не то чтобы неприятным, нет, вовсе нет. Без шлема и амуниции он выглядел... очень неловким — один сплошной диссонанс буквально во всем, — неловким и растерянно-жалким, будто кто-то жестоко над ним подшутил. Все посмеялись: в свои семнадцать Тензо внешне не сильно отличался от себя же тринадцатилетнего, каким вышел из Корня. Разве что вырос. Вырос... В АНБУ у него был авторитет. Заслуженная репутация темной рабочей лошадки. Имели место быть и должное уважение, и непонимание, и неприятие, от которого шла многолетняя вереница каких-то бредовых слухов и домыслов, силами новобранцев стабильно всплывавших раз в пару лет. Незавидная известность, — устало признавался он Какаши как-то, подперев лбом кафельную стенку в общей душевой, нагой и распаренный. Тот хорошо понимал и соглашался, украдкой потирая левое веко. У него — глаз его мертвого друга, у напарника — связь с Корнем, элемент дерева, да и сам он... «Выдра! Вылитая выдра! Только воду не любит...» — Тензо старался быть вежливым, относясь к хихикающим над ним девицам с очень правдоподобным дружелюбием, уверяя, что это все не со зла; оправлял ворот под нижней губой. Какаши молчал, но ему было бы легче, если бы не снова это чувство — он переводил отяжелевшее дыхание. Чувство, сидящее за грудиной, где-то на уровне солнечного сплетения или чуть выше. Опять. Девчонки прятались под масками кошек и мелких пушных зверей, в раздражающей вседозволенности позволяя себе лишнее. Пусть не надеются. Своего друга он им не отдаст. Какаши думал. Представлял, полностью осознавая абсурдность, как ему выпаливают в лицо вопрос о привлекательности напарника, и ему нужно ответить. Сравнить беспристрастно и объективно большие влажные глаза, волосы до плеч, голос, выломавшийся за последние полгода просто до неузнаваемости, и все остальное, что попадало в понимание внешней красоты. Какаши лишь знал, что вряд ли сможет ответить, потому что в его понимании Тензо был... просто Тензо. Тем, кто просто всегда был. А еще он умел рассказывать истории. Кохай знал сотни сюжетов — никаких книг не надо. Таких, что нарочно не придумывают обычно: каких-то поверий, сказаний о духах и демонах, сказок, совсем детских и нет, легенд, преданий, делясь ими так, будто от этого зависела его жизнь, и годы спустя Какаши стал замечать, что в эти моменты Тензо на самом деле становился кем-то большим, чем просто собой. А вот кем... Когда Какаши провел указательным пальцем по русой брови, Тензо медленно сел, и, смотря в пол, обеими руками начал приглаживать волосы к голове. Будто оправлял шлем. — Не надо. Кохай обернулся на голос. Какаши тоже поднялся, подогнув колени под себя. Не самая удобная поза, но что делать. — И так хорошо. В неловкой улыбке Тензо проскочило что-то похожее на жалость... к кому-то из них. К обоим? Если так, то справедливо. Они и так знают друг о друге чуть больше, чем нужно. Иногда позволяют себе чуть больше, чем нужно, не спрашивая. Да и надо ли? Они ведь друзья. Какаши дрогнул в нерешительности, собрал кончиком языка сухость с губ и потянулся вперед. Ничего ведь? Не решаясь коснуться, повел носом около его рта. Выразительного рта, но все равно немного большого. Они всё понимают. Этажом выше чем-то грохнули об пол. Кто-то пробежал по коридору. Губы, кстати, крепкие были. Мужские. Тензо вел себя тихо, и похоже больше, чем поцелуем, был озабочен тем, что не знал: закрыть ему глаза или нет, отчего казалось, будто он вдруг разучился моргать. Его веки дрожа опустились, только когда Какаши буквально на секунду медленно отнял губы, засопел, вдыхая с каким-то ощутимым трудом; вдруг рассмотрел кое-что. У кохая, оказывается, были веснушки. Едва заметные, около ресниц и носа. А Тензо не говорил. Какаши снова крепко прижал сомкнутые губы, с каждым тяжелым выдохом через нос болезненно подтягивая живот под ребра. Хотелось пересесть как-нибудь иначе. Или лечь. В общем, сделать хоть как-то, чтобы было удобней. — Стойте. Он растерянно моргнул, когда Тензо вдруг отвернулся, ухватившись за его плечо одной рукой: — Мне больно... Напрягшись будто от судороги, он осторожно опустился спиной обратно на кровать: — Диафрагму свело, то есть, — его рот вытянулся в прямую бледно-красную линию, — я не знаю. — Прямо болит? — Нет, — Тензо, прикрыв глаза, покачал головой и надавил ладонями на живот. — Оно не то чтобы по-настоящему болит, это другое. В голову не приходит, как более точно назвать... Что ж оно так?.. Морща нос, начинал всерьез распаляться. Как и всегда, когда ему приходилось мириться с чем-то, что он не до конца понимал. Очень нехорошо. Какаши обтер лоб. Очень. Ведь он-то знал, что кохай хоть и хорошо разбирался в физиологии, реального опыта не имел. Впрочем, и не хотел особо, о чем не раз упоминал. А тут... — Ты... не беспокойся, — проговорил Какаши тихо, склонив голову к груди. — У меня тоже сейчас... м... болит всё. Тензо посмотрел на него. Он был слегка бледен. — Оно всегда так. Мышцы... Физиология, просто про это редко пишут в книгах... — он сжал руку на покрытом гусиной кожей предплечье, чувствуя, как кохай чуть вздрогнул под прикосновением. В руках снова тянуло, медленно, заунывно. Как будто старые раны разом открылись. Мучительно тяжело. Призывно. Тензо не удержавшись охнул, когда оказался задавлен и стиснут поперек груди. Ничего, если ему не ответят, зажмурившись до световых пятен под веками, думал Какаши, зарываясь в чужую водолазку лицом, — это ничего. Он чувствовал макушкой отяжелевшее дыхание. А потом руки. Тензо глухо и слабо закашлялся вместо ответа на недоумение и потянул его за плечи. Ближе к себе, к своему лицу. В конце концов спихнул его на бок; не вырывался, разрешая не отпускать и лежать, уткнувшись в тяжелый хват вокруг шеи. Профессиональный. Немного жесткий. Шумно притеревшись с ним сухими носами, Какаши подумал, что он, пожалуй, и не мог быть другим. Размашистым движением влажной ладони провел Тензо по лицу, убирая выбившиеся каштановые волосы за ухо. Более безопасным. Тензо решил все-таки закрывать глаза, когда его целуют. — Давай переляжем нормально, — отпрянув, Какаши шмыгнул носом, чувствуя, что насквозь взмок вдоль позвоночника. — Я выше, у меня ноги очень сильно болтаются. Казенное покрывало сбилось окончательно, съехав на пол более, чем наполовину. — Ай-яй, твоя коленка, — нависнув, как-то болезненно зашептал он, когда, укладываясь, Тензо неловко дернул ногой, упершись ему чуть ниже живота, — погоди. Давишь. Он не давил вообще-то. Какаши выгнул спину, чтобы тот смог отвести ногу в сторону. — Вот так. — Извините, я не хотел, — Тензо повернул голову, робко потянувшись, чтобы снова обнять его, и, смотря в серую стенку, повторил одними губами: — извините. Он прекрасно понял, что задел. Это его не очень волновало — закономерная реакция здорового организма. Он все понимал, и голову туманил стыд. Сам он возбужден не был. Хотел бы, но первый, действительно осознанный в спящем теле сексуальный позыв, теплящийся на внутренней стороне крупноватых бедер, не принес ни утешения, ничего. ...кроме, желания близости с... Тензо выдохнул, не сдержавшись дернул ногами в неловкой попытке раскрыться. Измученный мыслью о том, что «когда он поймет, больше ничего не будет». «Ну, что ж», — целовал, целуя в ответ как умел. Не расцеплял рук и, иногда утыкаясь носом Какаши в щеку или около шеи, принюхивался, и думал, что ему очень нравится запах. Семпай не заслужил неискренности. Особенно теперь, когда они, наверное, были немного влюблены друг в друга — Тензо не знал. — Что с тобой? — спросил Какаши, придвинувшись почти вплотную к его губам. Вышло невнятно, щекотно. Смешно. Гладил по боку и иногда подсовывал пальцы под черную ткань. Тензо подарил ему один из своих неуверенных взглядов. — Семпай. — Что? — Хотите, я разденусь? У Тензо была удивительная способность одним только видом превращать простые вопросы в угрозы. Какаши в смущенном молчании сжал его плечо, но Тензо только продолжал смотреть на него. А потом, приподнявшись на локтях, сел. Задрал водолазку и надетую под ней безрукавку до уровня груди, оголяя подвижный живот. — Эм-а... — Все хорошо. — Может, давай я тоже тогда? — Какаши не был слепым, но если Тензо не хотел говорить, он ничего сделать не мог. Только, поддавшись, коротко задрожать. — Чтобы было по-честному. Верх. В ответ получил слабую улыбку и кивок. Да, так было гораздо лучше. С шиноби проще в вопросах воздействия на тело, пусть даже ради удовольствия. Не то, что с гражданскими — его первая партнерша была такой. То ли такой же девственницей, то ли он ей просто не очень понравился. Пришлось разогреваться вручную; дурная была миссия, думал, что не вернется. Он не был против, что Тензо все так же не раскрывал рта, когда целовался. Что-то в этом было, пожалуй. Близкое, крепкое, предназначенное к пониманию только ими двоими. Да. Именно так было правильно: шершаво переводить прикосновения к губам на крылья носа, на щеки. «По-прежнему гладкие...» — хмуро подумал про себя Какаши, пряча свое беспокойство в изгиб чужой шеи и крепче обхватывая кохая руками. Может быть, ему стоит спросить сейчас? Тензо протиснул между ними сравнительно остывшую ладонь, дернув мышцы новой летящей судорогой. Он спросит. Пока еще хоть что-то соображает. — Слушай, — начал было Какаши, перебрав пальцами по его теплой спине нехитрую дробь. Тензо чуть повернул голову. — Извини, что в такой момент. Я все хочу спросить... Закрыв глаза, Тензо медленно опустил руки. Какаши глухо и липко похлопал его между лопаток. — Подожди, сейчас остыну немного и скажу. Человек-выдержка. Ты по сравнению со мной... — Я не фригидный. Какаши выпрямился, не понимая. — Кажется... Кажется, это так называется, — неуверенно проговорил Тензо намного тише, пряча глаза. — Мне просто... просто тяжело возбудиться. Это не из-за вас, я клянусь. Не в вас дело. Мне, мне очень, то есть мне от того, что мы делаем, хорошо, правда, просто я не могу заставить. Это тело... Его голос затих. Тензо вытер лицо тыльной стороной ладони, шумно потянув носом воздух, шепча: — Проклятье. Распрямившись вдохнул так глубоко, насколько было возможно; Какаши понял — пытается успокоиться. Тензо. Он снова стал только собой. Те же плотные губы, те же ресницы, щеки, брови, углубившиеся от стараний преждевременные морщины во внутренних уголках глаз, появившиеся в прошлом году, — все так же, но теперь в этом лице Какаши совершенно отчетливо видел то, о чем не решался высказаться, с тех пор как впервые заметил. — Тензо, — позвал Какаши, со звонким хлопком ловя лицо, которое целовал мгновенье назад, в ладони и растирая щеки до красноты. — Я хотел спросить о другом. Возможно, мне стоило спросить раньше. Я не медик, конечно, и в тонкостях не смыслю, да и обидеть тебя не хотел, но мне не дает покоя одна вещь. С тех пор, как ты пришел к нам, ты почти не изменился. Я просто вспоминал себя в твои годы, и все больше убеждался, что что-то не так. Ты будто не взрослеешь... Растешь, но не взрослеешь, — Какаши быстро сморгнул ощущение рези в глазах. Ему на секунду показалось, что его рассудок схлопнулся в одну огромную тревожную точку. Может быть, так и было. Тензо со вздохом откинулся на кровать, упираясь темным взглядом в потолок. — Это болезнь? — спросил Какаши. Прошло время, прежде чем Тензо ответил: — Не совсем, — он свел брови к переносице. — Скорее... отклонение. — Какого рода? — Частичная задержка полового созревания из-за нарушений гормонального фона, — неточно повторил он выдержку из своих старых медицинских карт. — Из-за опытов, которые на мне проводили. Какаши кивнул; значит, все могло быть хуже? — Мне сильно беспокоиться? — он с шорохом лег на бок рядом, впритык, рассеянно смотря одним глазом, как вздымается и опускается чужая грудь. Тензо на какое-то время замолк. Приподнялся на локтях, серьезно оглянувшись по сторонам и, неожиданно дернув бровями, потянулся в изголовье. Какаши молча позволил подсунуть ему половину подушки. Тензо уронил голову с другой стороны. Поморщил нос: — Я надеюсь, что это пройдет само. Как-нибудь. Не хотелось бы всю жизнь, в общем... — Понятно. Только кто тебе про фригидность сказал? Бред же. Это ведь не от тебя зависит, что такого-то? — Какаши сдул лезущие в глаза волосы, — к тому же, насколько помню, это даже не так называется... Тензо повернул к нему голову: — Мне стыдно, — его брови скорбно изогнулись, — я все-таки мужчина. Ничего не могу поделать, а о причинах всем не расскажешь. Я не ненавижу свое тело. Да и этот сбой у меня не первый, но я знаю, как это выглядит со стороны. Не хотел, чтобы вы знали. Вы бы... больше не захотели до меня дотрагиваться. Но теперь это не имеет значения. — Имеет. Я ведь... — Какаши вдруг осекся, мгновенно теряя мысль в осознании. — Погоди, так ты что, не против?! Вскочив, оторопело заглянул кохаю в глаза, не увидев там ничего, кроме обычной сосредоточенности. — Ничуть, хотя я не очень-то уверен, можно ли нам делать такие вещи. — Без шуток? Тензо спокойно кивнул: — Без шуток. Так что, обещаю, когда выздоровею, все будет по-нормальному. То есть, так, как нужно. А пока, если вам хочется, мы могли бы, ну... как сейчас. Какаши какое-то время сидел молча, упирался острыми локтями в коленки. Задумчиво покорябав нос, наконец признался смущенно: — Слушай... — потер щеку, — мне правда хотелось этого... Ну, поцеловать. Тебя. Давно. Только я не знал как. — Так странно... — Боялся, что если я это сделаю, мы больше не будем друзьями. Не сможем. — Ну, что вы, семпай? Тензо аж сел, выглядя очень напуганным. Словом, «как вы вообще могли подумать такое?» Действительно... Какаши издал радостный смешок. С облегчением. Возбуждение бесследно выветрилось, уступив место чему-то другому. Он нащупал чужую расслабленную руку. — Похоже, что мы квиты? Тензо сжал его пальцы. Тепло и шершаво. — Похоже на то. Знаете, я даже вспомнил одну историю, про... — Тензо? — перебил его Какаши. — Что? — Ты красивый. Правда. Тензо улыбнулся уголком рта: — Я знаю, что нет, — проговорил, опуская веки. У него на лице проступали красные размашистые пятна, будто следы от пощечин.