Ливень

      Чон Чонгук весь такой идеальный: хорош в спорте, учёбе, танцах. У него без проблем получается всё, за что бы он ни взялся. Ещё школьник, но уже мужчина. Мыслит ясно, трезво, почти по-взрослому. Друзей много, от девчонок отбоя нет, и тело что надо. В свои семнадцать он совершенен, и у Ким Намджуна сводит от этого зубы.       Просто потому что всё, что умеет Намджун в свои двадцать один, — это читать рэп и играть в баскетбол. И это жутко бесит, ведь именно он должен направлять, подавать пример, так как он его старший брат. Но всё в точности наоборот. И от этого у Намджуна ураган неприятных мыслей в голове.       А ещё Чон Чонгук весь такой холодный, отстранённый и отрешённый рядом с ним. Это тоже выводит из себя и не даёт свободно дышать. Множество вопросов роем пчёл рассекает в голове, и мозг просто закипает от постоянных мыслительных процессов на эту тему.       Густые тёмные тучи застилают небо, грозясь вылиться трёхдневным ливнем, смывая с улиц грязь, заставляя оседать придорожную пыль и наполняя воздух озоном.       Намджун бросает рюкзак куда-то в угол комнаты и устало заваливается на кровать. Целую ночь он со своим закадычным другом Мин Юнги записывал новый трэк, поэтому больше ни на что не оставалось сил. Он тяжело выдохнул и с лёгкостью провалился в глубокий сон. Ему опять снится счастливое беззаботное детство. Время, когда он впервые взял на руки свёрток простыней, в которых оказалось маленькое чудо по имени Чонгук. Тот тогда так красиво улыбнулся и потянулся маленькими пальчиками к лицу Намджуна, что он даже боялся сделать лишний вдох. Чонгук рос на глазах и постоянно тянулся к старшему брату больше, чем к родителям. Он вечно таскался за Намджуном и подражал ему во всём. Они, вопреки всем стандартам братских отношений, никогда не ссорились и понимали друг друга с полуслова, иногда было достаточно одного лишь взгляда, чтобы знать, о чём идёт речь. Это были прекрасные времена, наполненные счастливыми воспоминаниями.       Интересно, в какой момент всё изменилось? Когда их отношения стали такими, будто они чужие друг другу? Наверное, Чонгуку тогда было пятнадцать. В переходном возрасте он стал пререкаться, грубить, отвергать любую ласку и заботу старшего брата. Он стал избегать зрительных контактов, попросил у родителей отдельную комнату, начал зависать с другими компаниями. У них почти не осталось общих знакомых. Теперь братья вращались в абсолютно разных кругах.       Между ними теперь непроглядная пропасть, через которую они не могут построить мост.       Самое ужасное, что с другими людьми Чонгук оставался приветливым и дружелюбным, а Намджуна одаривал только редкими косыми взглядами с упрёком. И это ранило, причиняло боль и заставляло Намджуна чувствовать себя неуютно в собственном теле. За что он заслужил такое отношение к себе?       Но Намджуна больше пугало совсем другое: осознание того, что, возможно, он и сам знает причину такой перемены в поведении своего брата. Скорее всего, Чонгук догадался, что его хён испытывает к нему вовсе не братскую любовь.       Да, Намджуну даже самому себе долгое время было страшно в этом признаться. Эти чувства пугали его, их было сложно контролировать и почти невозможно подавить. Он хотел не просто быть рядом, а иметь возможность целовать его, прикасаться к нему, любить и трахать только его. Это было грязно и неправильно. И это очень низко. Но всё равно эти чувства нельзя было убить. Он слишком погряз в них, чтобы отказаться, отпустить. Возможно, эти ужасные чувства стали неотъемлемой частью его самого. Он не мог представить себя не влюблённым в Чонгука.       Конечно, Намджун поклялся себе, что никогда не переступит черту, никогда не позволит себе ничего лишнего, никогда не причинит младшему вреда. Именно поэтому где-то в глубине души он был благодарен Чонгуку за такую отстранённость, хоть это и причиняло немыслимую боль.       Всё, что мог делать Намджун, — это дрочить в тёмной комнате на светлый образ своего невинного брата, а потом ходить несколько дней с огромными синяками под глазами и проклинать себя за подобные вольности. Но всё равно раз за разом он закрывался в комнате, утыкался носом в подушку, сминал простынь и громко дышал, представляя обнажённую спину Чонгука, его дрожащие густые ресницы, взгляд, полный похоти, и ещё много чего.       Намджун ненавидит себя за это, ему ужасно стыдно, только остановиться — значит убить себя. Это выше его сил.       Наверняка Чонгук догадался о его чувствах и именно поэтому избегает. Трудно не заметить острых взглядов, брошенных в его сторону. Трудно не заметить «случайных» прикосновений горячих рук, задерживающихся на несколько секунд дольше, чем положено. Трудно не заметить этой заботы, которая сочится из каждой клетки намджунового тела.       Конечно, Чонгук догадался. Он всегда был догадливым парнем. Наверняка понял. От этой мысли становится ещё хуже. В последнее время занятие самоуничтожением стало неотъемлемой частью жизни Намджуна.       Из тревожного сна выдёргивает громкий стук в дверь, потом едкий ультразвук дверного звонка разносится по всей квартире, затем вновь стук, более грубый, скорее всего ногами. Намджун медленно и вяло встаёт из тёплой постели. За окном был уже поздний вечер, и, как Намджун и предполагал, дождь лил как из ведра, а темная комната каждые несколько секунд озарялась яркими вспышками молний. Настойчивый стук повторяется, и Намджун вяло плетётся к входной двери.       На пороге стоит промокший до нитки Чонгук. Светлая рубашка прилипает к телу, с мокрых волос мелкие частые капельки стекают к вискам, шее и ключицам, теряясь в вороте под школьной рубашкой. Намджун нервно сглатывает.       «Быть таким сексуальным просто противозаконно, Чон Чонгук»       — Блять, хён! До тебя не достучишься, не дозвонишься! — раздражённо фыркает Чонгук, заваливаясь в дом и швыряя мокрые вещи куда-то к стене.       — Во-первых, не матерись при старших. Во-вторых, где твой ключ? — серьёзно спрашивает Намджун, и у него всё съёживается внутри, когда он видит, как тело его брата дрожит и покрывается мелкими мурашками.       — Я забыл ключ дома, — Чонгук закусывает губу и опускает голову вниз, снимая ботинки, — Но я простоял под дверью полчаса!       — Прости, ок? Я просто крепко сплю, ты знаешь, — оправдывается Намджун, протягивая брату большое полотенце. — Иди в душ, а то заболеешь ещё.       — Хён, ты… — голос Чонгука вдруг звучит как-то странно. От былой язвительности не осталось и следа.       — Что? — у Намджун пересыхает во рту. Впервые за долгое время его брат выглядит таким… неуверенным? Это кажется почти абсурдной мыслью.       — Да нет, ничего, — мотает головой младший, забирая полотенце и направляясь в ванную комнату, оставляя Намджуна в недоумении.       Когда Чонгук выходит из ванны, по всему дому разносится манящий запах горячего шоколада. Его источник приводит Чонгука на кухню. Он некоторое время стоит в проходе, и когда брат замечает его и приглашает присесть — без слов принимает предложение.       Тусклый свет лампы отражается от дверец тумбочек и столешницы, дождь усиливается ещё больше, и за окном слышится очередной раскат грома. Капли воды вырисовывают на стёклах замысловатые узоры, а в полусумраке видны только очертания предметов и блестящие омуты чонгуковых глаз. Им давно не доводилось побыть наедине, но вот родители уехали в командировку, оставляя их на попечение друг другу. Царила какая-то натянутая и неловкая обстановка между ними, и воздух нагревался, мешая ровно дышать. Или это всё же чувства, которые обостряются в дождливые вечера? В последнее время казалось, что они вовсе потеряли точки соприкосновения, им даже не о чём было поговорить.       Намджун нервно теребит край футболки и смотрит на разводы от молочной пенки в чашке горячего шоколада. Чонгук делает глоток и чувствует, как сладкое тепло распространяется по всему телу, вызывая мурашки. Пенка остаётся на верхней его губе, и Намджун снова нервно сглатывает. Как бы ему хотелось провести языком по верхней губе и убрать пенку, а затем нежно поцеловать. Но вместо этого Намджун протягивает салфетку и впервые нарушает тишину.       — Вытрись и научись пить аккурат…       — Хён, почему ты не сказал мне, что уезжаешь в колледж заграницу? — словно ультразвук разносится по всему помещению, резонирует и отталкивается от поверхностей, отдаваясь в ушах лёгким шипением. В подтверждение этому за окном усиливается ливень, и ещё одна вспышка озаряет комнату.       Намджун совсем забыл, что подал документы в колледж в Японии. И причиной послужило совсем не то, что он стремился покинуть дорогой ему Сеул, а то, что так будет лучше для его брата. Потому что так Намджун, возможно, сможет остыть, побороть свои чувства, перекипеть, переболеть, пережить эту сильную больную тягу к собственному семнадцатилетнему брату. Так будет правильно для обоих, и Намджун приложит для этого все усилия.       — Прости. Я хотел рассказать, но не было подходящего момента, — выдохнул он, снова заглядывая в свою чашку. Смотреть на Чонгука отчего-то было совсем невыносимо.       — Подходящего момента? Ты серьёзно? Ты хоть обо мне подумал?! — взорвался Чонгук ярким фейерверком. Тембр его голоса стал несколько выше прежнего. Намджун давно не видел брата таким, поэтому не смог скрыть удивления. Обычно Чонгук всегда мог держать себя в руках. Намджун представить себе не мог, что способен вызвать у него такую открытую реакцию.       «Только о тебе и думаю» — пронеслось в голове бесконечной бегущей строкой.       — Это из-за меня? — уже более спокойно, но почему-то до невозможности отчаянно звучит из уст Чонгука, когда тот опускает голову вниз, пряча взгляд за отросшими влажными волосами.       И Намджун понимает, что бесполезно всё скрывать. Это не имеет никакого смысла. Чонгук и так ненавидит его. Хуже уже вряд ли станет. Возможно, после вскрытия наживо этой уродливой любви Намджуну будет легче оставить всё это позади.       — Да, из-за тебя, — честно признаётся он и уже в следующую минуту жалеет о сказанном. Лучше бы он вообще не начинал говорить, потому что слышит сдавленный глухой всхлип и замечает, как дрожат плечи его любимого брата. Намджун снова борется с дурацкими желаниями: обнять, шептать на ухо утешительные слова, растворить в нежном поцелуе все тревоги и, возможно, сделать куда больше.       Намджун опускает руку на плечо брата и пытается развернуть его к себе, но встречает сопротивление.       Чонгук зарывается руками в свои волосы, до боли оттягивая, и глухо произносит:       — Прости, Намджун-хён. Я знаю, что мои чувства только обременяют тебя, но не оставляй меня одного.       В шуме дождя за окном, в свисте чайника на мраморной столешнице, в сигналящих машинах на улице, в пиканье сигнализации — Намджун расслышал каждое слово, будто они были произнесены к абсолютной тишине. Слова эхом отдавались у него в голове, вместе с кровью распространялись по кровеносным сосудам, сгустками собирались внизу живота и тягуче расплылись по всему телу.       Намджун рывком оказался около стула Чонгука и, присев на корточки, приподнял его голову, заставляя посмотреть в глаза. Намджун не чувствовал ни земли, ни неба, и молился, чтобы Чонгук дал шанс этой ужасной любви.       — Повтори, что ты сейчас сказал, — отчаянно попросил Намджун, но в ответ последовало лишь тяжёлое невыносимое молчание. У больших красивых чонгуковых глаз собрались слёзы. В тусклом свете лампы они казались золотыми.       — Повтори, пожалуйста, — умолял Намджун, встряхивая Чонгука и возвращая к себе.       — Говорю, что не хочу, чтобы ты уезжал. Говорю, что люблю тебя, — Чонгук вцепился в ворот намджуновой футболки, притягивая ближе к себе. Будто если он попробует отстраниться, Чонгук рассыплется на части. — Знаю, что это неправильно, что к братьям таких чувств не испытывают. Знаю, что, наверное, для тебя слышать такие слова отвратительно, и я теперь тебе отвратителен! Но эти чувства, это не шутка. Ты ведь поэтому и уезжаешь, верно?       Намджуну нечем дышать, каждая унция его тела горит адским пламенем, заполняя всё пространство внизу живота. Он тянется и обнимает Чонгука, которого будто прорвало, и который не переставал говорить, захлёбываясь в слезах. Намджун больше никогда не хочет видеть, как Чонгук плачет. Это причиняет боль, которую он не может выдержать.       — Я думал, это несерьёзно, думал пройдёт, но не проходит, хён. Ничерта не проходит уже много лет. И я ни о чём не могу думать, кроме тебя, — Чонгук ещё несколько раз болезненно всхлипывает, а потом обмякает в его объятиях тряпичной куклой. — Не уезжай… пожалуйста.       — Я никуда не уеду, — улыбается Намджун и смотрит Чонгуку в глаза, вытирая влажные дорожки остывших слёз. У него в голове не укладывается, как вообще такой идеальный парень, как Чон Чонгук, смог влюбиться в такого неидеального Ким Намджуна. Как вообще можно влюбиться в кого-то, кто связан с тобой кровью? Как можно хотеть того, кого знаешь с рождения лучше, чем самого себя? Как можно взрастить в себе такую грязную любовь? Намджун не знает ответов, ни одного. Всё, что он чувствует — это желание дать своей грязной любви право на существование в этом грязном мире. — После твоих слов как я могу оставить тебя? — он вновь притягивает Чонгука в свои объятия и даже под страхом смерти не согласится отпустить. — Я хотел уехать не из-за твоих чувств, а из-за своих. Потому что я до безумия и пугающей одержимости люблю тебя. Ты даже понятия не имеешь, насколько сильно.       Намджун чувствует, как чонгуковы пальцы сминают футболку на его спине, и это вызывает мурашки.       — Хён, если это действительно так, то поцелуй меня, — шепчет Чонгук в его ухо, и Намджун повинуется, потому что он очень слаб для своего брата. Он мягко и даже робко накрывает губы младшего своими, проводит языком по верхней губе, очерчивает нижнюю, а когда Чонгук приоткрывает рот — проникает в тёплый рай своим языком. Они сплетаются в горячем танце, вырисовывая неровный ритм. Руки Чонгука зарываются в его волосы, притягивая ещё ближе. Они буквально чувствуют напрягшиеся тела друг друга под плотными тканями футболок. Становится невыносимо горячо, поцелуй выходит из-под контроля, с влажным причмокиванием. Руки старшего забираются под майку Гука и проходятся по гладкой коже спины, очерчивают контуры лопаток и идут вдоль позвоночника, отчего младший выгибается и просто плавится под этими нежными руками. Намджун разрывает поцелуй и ведёт влажную дорожку от подбородка к шее, прикусывает бледную кожу и сразу зализывает, опускается к ключицам и снова кусает, отчего Чонгук издаёт первый сладостный стон, который одновременно и возбуждает, и заставляет прийти в себя. Намджуну требуются нечеловеческие усилия, чтобы отодвинуться от брата.       Вообще-то, это выглядит, как совращение несовершеннолетних. К тому же, уголовно наказуемо. Чонгуку только семнадцать, а Намджун так возбуждён так, что скорее всего может от этого умереть. И он даже не знает, чего на самом деле хочет Чонгук. Намджун смотрит в его затуманенные от возбуждения глаза и снова теряет себя.       — Хён, сделай же уже что-нибудь, — Чонгук отчаянно притягивает старшего к себе и шепчет в самые губы, прежде чем поцеловать.       — Ты же понимаешь, что если мы сделаем это, то пути назад уже не будет? Это серьёзный шаг, — немного отстраняясь, произносит Намджун, прежде чем его резко усаживают на стул и садятся сверху, целуя в висок, щеку, шею — куда могут дотянуться.       — А может я и хочу, чтобы пути назад уже не было. К тому же, — в голосе Чонгука проскальзывают игривые нотки, — Я не такой уж и невинный, как ты думаешь, — он плавно опускает руку к паху Намджуна и через штаны гладит полувставший член, смотря прямо в глаза и соблазнительно облизывая губы.       Намджун думает, что для них никогда и не было пути назад. У этих запретных чувств всегда была только одна дорога.       Намджун отпускает свои мысли с этого момента, погружаясь в кромешную тьму своих чувств. Так много раз он мечтал поцеловать Чонгука, дотронуться до него, оставить яркую отметину на коже, что теперь, когда это стало его реальностью, всё кажется иллюзией, сном или обманом. Но пусть так, Намджун готов больше никогда не просыпаться, потому что все эти ощущения в тысячу раз лучше, чем он вообще мог себе вообразить.       Намджун стягивает футболку с Чонгука и проходится руками по подтянутым мышцам груди и пресса, влажно целует в ключицы, спускается к соскам, обводит ареолу, прикусывает аккуратную горошинку, облизывает, обводит языком и ловит тихие стоны, которые мёдом оседают в лёгких, затрудняя дыхание. Чонгук почти яростно трётся своим пахом о пах Намджуна и мычит от удовольствия и нетерпения, закатывая глаза. Он наспех избавляется от футболки Намджуна, а тот подхватывает его за ягодицы и привстаёт, заставляя обвить свою талию крепкими ногами. Намджун как можно аккуратней укладывает младшего на стол, но кружка недопитого шоколада всё равно оказывается на полу, к счастью не разбиваясь, но звонко ударяясь о плитку пола. Однако, им всё равно. Куда больше их сейчас занимает исследование тел друг друга.       Намджун снимает с Чонгука джинсы вместе с боксёрами и чуть не задыхается от увиденной картины. В штанах становится тесно до боли. Господи, это так прекрасно, что Намджуну кажется, будто он попал в рай… или ад. Потому что сейчас так горячо, что в аду кажется явно прохладней. Намджуну будет, с чем сравнить. Он уверен, что они оба будут гореть в аду за эту неправильную любовь.       Он обхватывает член своего брата рукой у основания и начинает ласкать языком головку, и Чонгука уносит, потому что это его первый минет, и потому что он от его Намджун-хёна. Эта мысль заставляет Чонгука изгибаться и мычать в незнании, куда себя деть. Намджун берёт глубоко и полностью, двигаясь вверх-вниз, то ускоряя, то замедляя темп, и мнёт яички. Чонгук растекается по столу от острых ощущений. Он зарывается тонкими длинными пальцами в волосы брата и теряется в Намджуне целиком и полностью, уже не понимая, где заканчивается земля и начинается небо.       Чувствуя скорый оргазм, Чонгук оттягивает брата за волосы и с рыком кончает себе на живот и немного на лицо Намджуна. Сразу притягивает к себе и мокро целует, а потом слизывает свою сперму со щеки старшего и подносит к губам его руку. Сначала целует в тыльную сторону ладони, потом целует каждый палец, а потом берёт в рот сразу три и начинает активно посасывать, с вызовом смотря прямо в глаза, готовый утопить в своём желании. Боже, Чонгук даже не смущается. У Намджуна разноцветные пятна перед глазами, и тормоза (которые и раньше-то работали через раз) отказывают, они более не подлежат восстановлению. Намджун приставляет пальцы к колечку мышц, которое немного подрагивает, и хрипло спрашивает, зная ответ наперёд:       — Можно?       В ответ короткий кивок и поцелуй куда-то в скулу.       Намджун находит подсолнечное масло на второй полке в шкафчике и думает, что сойдёт. Льёт на пальцы и приставляет к входу, медленно вводя указательный палец внутрь. Чонгук издаёт какой-то полустон-полурык и выгибается под другим углом. Намджун добавляет второй и третий палец, растягивая и ища нужную точку. Чонгуку не плохо и не хорошо. Ему странно и немного страшно. Пальцы на ногах сжимаются, он чувствует себя чужим в собственном теле. Он морщится, неловко елозит, а потом что-то терпкое растекается по всему телу. Ох, вот оно, наконец-то. Чонгук высоко стонет и встречает пальцы своими бёдрами на полпути. Намджун снова покрывает тело Чонгука поцелуями: целует шею, поднимается к уху, прикусывает мочку, оттягивая серёжку, и засовывает язык в ушную раковину, и младший захлёбывается своими стонами и этими восхитительными и неведомыми ему раньше ощущениями.       — Хён, я уже не могу терпеть. Я хочу тебя, — сквозь постанывания шепчет Чонгук, и Намджун снова улетает... или опускается на самое дно.       Он переворачивает Чонгука на живот, заставляя опереться руками о столешницу, раздвигает ягодицы и медленно входит, стараясь доставить минимум дискомфорта. Внутри узко и безумно горячо. Тело содрогается в спазмах, и воздух выбивает из лёгких. Намджун входит до конца, слыша болезненный вскрик со стороны своего милого младшего брата.       — Прости, я не хотел сделать тебе больно, — Намджун покрывает спину Чонгука нежными поцелуями и оставляет несколько розовых отметин вдоль позвоночника.       — Хён, давай уже… — хрипло говорят через пару минут, и Намджун делает первый толчок, от которого фейерверки в голове взрываются один за другим. Он увеличивает темп и просто вбивает тело Чонгука в столешницу, ловя его болезненно-сладкие стоны. Он то замедляется, почти выходя, то снова начинает двигаться быстро и рвано. И это, чёрт возьми, лучшее, что он когда-либо испытывал в своей жизни.       У Чонгука сейчас будто целое солнце внизу живота взорвётся до новой сверхновой. Так приятно, так невыносимо хорошо, что он почти сходит с ума. Чонгук чувствует Намджуна полностью, так глубоко и остро в себе, что мозг плавится от осознания этого факта.       Ещё несколько рваных толчков, и Чонгук, задыхаясь, кончает на столешницу, сильно сжимаясь, от чего Намджун спустя несколько глубоких толчков изливается на его спину. Он разворачивает Чонгука к себе и нежно целует. Они, уставшие, скатываются на холодный кафель, подрагивая из-за контраста горячих тел и холодного пола.       Чонгук будто в бреду выцеловывает шею брата, ключицы, спускается к пупку и обводит его языком. Оставляет засос на бедре, и Намджун чувствует, как снова возбуждается. Чонгук берёт его возбуждение в рот и начинает сосать, смачно причмокивая. Намджун разваливается под ним безобразной кляксой, он толкается членом о внутреннюю сторону чонгуковой щеки, и ему безумно хочется, чтобы это никогда не заканчивалось. Кажется, ещё немного и он снова кончит, но Чонгук не позволяет этого сделать, выпуская член из жаркого плена своего рта и зажимая у основания. Он медленно насаживается на пенис брата и сам задаёт нужный ритм. Намджун приподнимается в локтях и утягивает Чонгука в страстный поцелуй, от которого рот и язык буквально немеют, и уже ничего не чувствуешь, кроме этой тяжести во всём теле. Намджун увеличивает амплитуду движений, насколько может, и когда оба вновь доходят до разрядки, Чонгук шепчет:       — Кончи в меня, — и сжимается сильно. Намджун даже не находит слов, изливаясь внутрь, и надрачивая младшему, наблюдает за его лицом во время оргазма.       И это так невероятно, что просто невозможно подобрать слов. Познать взаимную любовь, пусть даже такую запретную, отвратительную и неправильную, — самое большое в мире счастье. И Ким Намджун за это чувство готов отдать всё что угодно. Он уже отдал всё.       Они долго лежат на холодной плитке, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Дождь за окном всё не прекращается, и свет тусклой лампы отражается от стен и потолка, золотом опадая на их тела.       — Хён, если ты меня оставишь, я тебе этого никогда не прощу, — шепчет Чонгук, слизывая капельку пота с виска своего брата.       — Даже если будешь умолять на коленях, всё равно не оставлю. Больше никогда, — он нежно обнимает Чонгука и невесомо целует в онемевшие губы.       И думается ему, что вся его жизнь не стоит и одной такой вот минуты… с человеком, которого он безумно любит.

***

      Через несколько дней родители возвращаются из командировки, и всё возвращается на круги своя. Ничего не изменилось… почти. Только Чонгук стал меньше огрызаться и спорить со старшим братом, и они стали больше времени проводить друг с другом. Намджун сказал, что передумал поступать в колледж в Японии и лучше пойдёт в университет в Сеуле вместе со своим другом Мин Юнги. И вроде бы всё как всегда, только вот взгляды стали более мягкими, касания более нежными, а ночи более жаркими.       И когда все сидят и завтракают за кухонным столом, на лице обоих почему-то появляется лёгкий румянец, а руки под столом сами находят друг друга, и пальцы сплетаются, ощущая тепло родной ладони.       Намджун знает, что они оба будут гореть в аду. И это не кажется чем-то страшным, пока Чонгук держит его за руку.