on rainy days

— Да нет никого дома, ты что. Джонхён-хён обо всём позаботился. — Извращенец, — усмехнулся Ки, когда его скул касались мягкие губы любимого. Когда дыхание этого человека щекотало кожу шеи, обжигало её, заставляло шумно выдыхать в полу-поцелуй, который прерывался по тысяче причинам. Кибом предпочёл закрыть глаза, а Джонхён опустил его на кровать, свисая над Дивой, и изучая его тело. Наконец-то изучая. Слишком быстро, но слепыми движениями, находя чувствительные точки, заставляя Кибома смотреть на потолок через непривычную серую пелену, которая, от прикосновений Джонга чуть ниже живота, всё темнела и темнела, вскоре застелив глаза полностью. Ки ахнул, потому что дальше всё, что бы не делал Джонхён, делалось в ускоренном темпе, заставляя не только Кибома, но и Джонхёна тоже, тяжело дышать, почти задыхаться. И они задыхались. Вскоре глотая большими порциями, накалённый до предела, кислород, обжигая горло и лёгкие, в то же время избавляясь от ткани, имя которой одежда. Совершенно ненужная, в такие моменты, когда страсть поглощает тебя с головой и костями, ты даже не понимаешь её предназначения. Горячий шёпот, ещё не такие сладкие, но всё-таки стоны, странный аромат, витающий в воздухе — всё это было неотъемлемым фактором этой ночи, когда эти двое, на самом деле давно друг друга желающие, наслаждались ласками, когда на улице чисто банально пошёл дождь. Кибом возбуждался ещё больше, вспоминая, какой же у Джонга идеальный слух, и что он задаёт ритм, вторя мелодии дождевых капель, бьющихся об окно в этой комнате. Но казалось бы, что и окна не выдержат, лопаясь от напряжения. Так и кончают они одновременно, буквально вспорхнув и приземлившись на мокрые простыни. А ведь и дождь закончился грозой... Но любая музыка сейчас для них утихала.