Расправленные крылья.

      <Он — рассвет. Яркий, сжигающий всё на своём пути, и охватывающий жарким пламенем всё живое.>       Она — закат. Спокойная, тихая, умиротворённая и, иногда, по-своему тревожная.       Как только им сообщили, что всё. Победили. Война окончена.Титанов больше не существует. Они выходят за стены. Переселяются туда, живут спокойной жизнью. Сообщили, что можно больше не боятся и распахнуть крылья. Как только им сообщили о победе человечества над титанами — он сделал ей предложение.       По пьяни, дыша перегаром в лицо, смотря на неё окутанным хмельным туманом взглядом, и тяжело опадая ей в руки, из-за ватных ног. В тот вечер, когда они праздновали победу, одна из немногих трезвых, Нанаба сказала пьяному идиоту «Да». С её обычной, мягкой усмешкой, теплыми, умными глазами, поглаживая по волосам. Эта умная женщина сказала глупому мужчине «Да».       Прошёл уже год. Развеотряд, конечно же, не расформировали. Наоборот, наградили, выделили средства. Люди наконец поверили в Разведку. Поверили в спасение. Поверили в мечту.       Многие ветераны и члены отрядов Легиона начали переселяться за стену со своими семьями, начинали новую жизнь. При этом, большинство сохраняло и старую. Если быть точным — многие солдаты не только начинали жить за стенами, но и продолжали службу. С новыми званиями, новыми обязанностями.       Хансу был тем, кто продолжил службу. А новой жене он этого сделать не дал. Как бы Нанаба не клялась, что готова и хочет служить. Как бы она не доказывала, что может многое лучше, чем половина солдат.       Зоэ был безумным учёным, но он был так же и её мужчиной. А роль мужчины — обеспечивать семью.       Она — была его женщиной. И роль женщины – сидеть дома, работать по хозяйству.       Дом они, к слову, выбрали самый чудесный. Простой, двухэтажный дом, с балконом из большой комнаты, терассой и задним двором. За считанные месяцы эта простая постройка, стоящая не очень далеко от стен, но и не в лесу, чтобы связь с цивилизацией была, превратилась в уютную обитель одного сумасшедшего учёного и одной очень спокойной, милой разведчицы. Появилась мебель, были обставлены комнаты, посажены цветы, и хорошо обустроен задний двор.       А из-за того, что достойного занятия, кроме уборки по дому, и выпечки разных вкусностей, Нанаба себе не придумала, то по всей обители, поздним вечером, когда Зоэ влетал в свой, ох, как он любил описывать этот дом как «наш» или «мой» дом, в нос мужчине сразу бросался аромат свежих пирогов или ещё-чего вкусного.       И чёрт, как же приятно было называть Нанабу «своей» женой. Пробовать её еду, а потом на руках, даже не утруждаясь стащить с себя форму, тащить наверх, укрывать одеялом, поочерёдно заменяя сон горячей и необходимой им обоим интимной близостью.       А утром, рано — рано, чаще всего по выходным, но когда удавалось придумать любой дурацкий предлог для Эрвина, и когда Эрвин этот предлог мог принять, по будням, Хансу осторожно касался Нанабу губами за щёку, не обращая внимание на её ворчание, тряс за плечо, обнимал и шептал, что бы она просыпалась.       Не для того, чтобы исполнять супружеский долг и стругать детей, как кролики, на утро. И не для того, чтобы получить драйва и адреналина перед работой, а этого в сексе навалом.       Мужчина хватал блондинку на руки, целуя её лоб, плечи, укутывая нагое тело в простынку. Он нёс любимую женщину на балкон. Не сбрасывать, чтобы простынь, а иногда ночнушка, задирались в полёте, и трусы (а иногда даже и кое-что, на что их надевали) сверкали на всю округу.       Бывший майор Хансу Зоэ, сажал бывшую разведчицу из Отряда Наблюдения на кресло, протягивал ей горячий чай и показывал рассвет. И она смотрела.       Нанаба любила закаты. Нанаба смотрела на рассветы. Потому что Зоэ не любил закаты. Говорил, что закаты означают конец. Мол, потом наступает ночь и тьма. И никак майор Хансу не мог понять причуду этой девушки. Не понимал, от чего его жена так любит смотреть на конец дня, конец Солнца. Но однажды, Нанаба показала ему закат.       Это случилось в первый день лета. Первый день лета за стеной. Разведчиков вызвали в штаб. Первое лето, когда им всем должны были дать заслуженный отпуск и распустить на все три месяца по домам.       Это было их первое настоящее лето.       Но именно первого июня бригадиру Эрвину Смиту понадобилось задержать всех приближенных из-за отчетов.       Вернулся Хансу слишком поздно. Он не любил смотреть на закат и, по возможности, шёл домой либо до, либо после этого странного явления.       В этот раз он вернулся за полчаса до захода Солнца. У мужчины не было на этом бзика, но он уже по привычке старался не смотреть на закаты и всячески пропускать их.       Дом встретил его привычным тягучим и манящим запахом свежей выпечки. Как и всегда Хансу стянул в коридоре форменные сапоги, куртку, после чего прошёл на кухню.       Нанаба обнаружилась сидящей на подоконнике с горячей чашкой чая, босиком, в потрепанной, достающей ей до бедер, рубашке Зоэ.       Довольно улыбаясь, совсем как чеширский кот, мужчина подошёл к задумавшейся супруге и резко обхватил руками её талию, попутно целуя пшенично-золотые волосы. — Какой сегодня день? — Первый день лета.       Он обожал Нанабу за её улыбку. Теплую, неподдельную, искреннюю, ненавязчивую и мудрую улыбку.Так умела улыбаться только она. И сейчас она улыбалась точно так же, своей ласковой, родной ему улыбкой. Именно так мать улыбается ребёнку. Именно так врачи улыбаются своим пациентам.       Мужчина прошёл к столу, на ходу расстегивая рубашку, но не торопясь её снимать, а после сел на стул, закинув ногу на ногу.       В руках кружка горячего чая и хлеб. Он сидит в своём доме. Своём маленьком, тёплом и уютном доме. Со своей маленькой, тёплой и уютной женой. Пахнет летом.Пахнет выпечкой, пахнет прошедшим дождём и свежестью. — Я хочу кое-что показать, — голос у Нанабы тихий, приятный. Говорит она спокойно, завораживающие и по-детски заговорчески. Глаза у неё глубокие, как океан. Океан, в котором Зоэ мог тонуть вечно. Потому что знал, потому что любил этот океан. — М? — шатен встаёт и не вырывает свою руку из мягкой, но крепко держащей ладошки жены.       Нананаба никогда не была навязчивым человеком. Она не старалась навязать своё мнение и не делала что-то назло. Нанаба была мудрой девушкой, принимавшая других такими, какие они есть.       Узнав, что Хансу не любит закаты, она умолкала и больше не говорила ему про это явление. Как же давно она не смотрела на закаты.       Девушка ведёт его на балкон. Поняв, зачем, Зоэ делает неуверенные попытки вырваться. — Я не люблю закаты, Нанка. Пошли спать. Или в ванну. Я горячей воды наберу, хочешь? — она замирает прямо у самого балкона. Оборачивается и так внимательно, умоляюще смотрит, что у шатена щемит сердце. — Один раз, — и он сдаётся.       Они проходят на балкон, садятся на маленький диванчик. Учёный трет стёкла в очках и поправляет свои вторые «глаза» на носу, устремляя взгляд на горизонт.       Нанаба любила закаты. Нанаба видела закаты. Она пропустила много закатов, а сейчас, увидит вновь.       Солнце начало медленное и плавное движение за линию горизонта, постепенно исчезая за тонкой линией земли.       Хансу не любил закаты. Хансу Зоэ никогда не видел закаты. Он всегда пропускал их, а сейчас посмотрел впервые. — Почему… Ты любишь закаты? — он так и не понял. Его впечатлило это явление, но он так и не понял. Мужчина, необычно серьёзный для себя, внимательно посмотрел на девушку. Та сидела с лёгкой, той самой лёгкой и тёплой улыбкой на губах, смотря в даль глазами цвета глубин океана. — Потому что за закатом, следует тьма. — И что красивого, во тьме? — Во тьме, всегда есть звёзды. — Ты любишь звёзды? — Я скучала по ним.       И Хансу вдруг показалось, что под звёздами эта девушка имеет ввиду не сами белоснежные точки. Мужчина подумал, что скучала Нанаба не по ночным небесным светлячкам. Она скучала по погибшим. И для неё звезды были душами ушедших. А он никогда не давал ей на них смотреть, показывая рассветы. А ведь рассвет скрывал и, можно сказать, поглощал звёзды.       Когда шатен поднял взгляд на небо, он вдруг осознал всё то, что ему в голову и мимолётно никогда не приходило. Он смотрел на чёрное, таинственное небо, в котором сияли яркие, белоснежные и мерцающие точки. Мерцали те, кто давно погиб. — Ты за это любила закаты? — Да.       Нанаба любила закаты. Она никогда не отчаивалась в попытках полюбить рассвет. Она научила одного безумного учёного любить закаты так же, как любила она. А раз он смог их полюбить, однажды и сама она сможет перестать скучать по звёздам. Сможет полюбить не заходящее, а восходящее Солнце. Сможет полюбить новый день и новую жизнь, отпустив прошлое.