***
Когда они встречаются с Лили, тот только качает головой: — Тут поможет только операция, прости. И это совсем не в его стиле, но, кажется, он прав. Либо смерть, либо операция. Ему 18, но Лихт совершенно не взрослый. Тодороки не умеет принимать верные решения и пока совершенно не готов ни на одно из двух. Он набирает давно стертый номер по памяти. На третьем гудке ему отвечают. — Можем мы с тобой поговорить? — на другой стороне, кажется, что-то умерло, но Лихт переступает через себя и добавляет сдавленно. — Пожалуйста? Этого хватает. Они сидят друг напротив друга и молчат. Не напряженно, а собирая мысли в кучу. — Тебе нужно добиться ответной любви. Тодороки выдыхает громко и поднимается со стула, нервно шагая из стороны в сторону. — Ты ведь понимаешь, кому и в какой ситуации это говоришь? И, похоже, звучит действительно раздраженно, потому что слышит смешок. — Так и знал. Махиру поднимается со стула и останавливает Лихта, заглядывая ему в глаза: — Лоуллес? Тодороки смеется нервно со слетающим с губ: «Какой?» — и пытается перевести все в шутку. Махиру непреклонен и спокоен: — Хайд. Лихт дергается и отводит взгляд. Широта вздыхает и садится обратно. — Тебе нужно добиться ответной любви. Тодороки заламывает брови и выдает саркастично: — Ты ведь понимаешь, кому и в какой ситуации это говоришь? И Махиру, вообще-то, прекрасно понимает.***
— Как далеко это зашло? Лихт хочет ответить, но закашливается и кривится. Вот и ответ. Широта удивленно смотрит на маленькую кучку лепестков под его ногами и, схватив Тодороки за локоть, отводит в сторону от любопытных глаз в какое-то кафе неподалеку. — Ты серьезно? Тодороки кусает щеку изнутри. — Не говори мне, что ты ничего не сделал за месяц? Махиру пережил это и Лихт искренне надеется что он тоже, как-нибудь. — Почему ты не улыбаешься? Широта выглядит удивленным. Не таким серьезным и взрослым, как минуту назад, а, правда, искренне удивленным и таким, каким выглядел еще несколько месяцев назад. Чистым? Светлым? Влюбленным? — Зачем тебе это? Потом оборачивается к официантке и приподнимает уголки губ, делая заказ. Лихт провожает миловидную девушку взглядом, а потом, все-таки, озвучивает мысль. — Может, я влюблюсь, если ты улыбнешься. Махиру мотает головой с тихим «не выйдет», но все равно улыбается, и Лихт не знает кого из них двоих ненавидеть больше. — У тебя по мне все было серьезно? Тодороки избавляется от воздуха в легких и натягивает шарф на нос. Махиру жмет плечами: — Не помню. И вот точно ведь врет. Лихт отчетливо помнит тот разбитый взгляд и совсем не радостную улыбку. — И как было? Больно? Широта морщится забавно и шапку, сползшую на глаза, поправляет. — Не помню. — Наверное? — Наверное, да. Он смолкает. Махиру видит, как тот колеблется, смотрит на него в свете фонаря и хочет сказать или сделать что-нибудь правильное, но ничего не находит. — А операция? — А операция — безболезненно. Совершенно. Просто ампутируют цветы вместе с чувствами, как какую-нибудь конечность, и все. Но ты потом себя винить будешь. Тодороки хмыкает. — За то, что не умер? И, видимо, все-таки решается, кивая себе. Махиру ловит его за рукав и останавливает. — Тебе нельзя операцию. Лихт оборачивается и смотрит на Широту так, будто тот предлагает ему верную смерть. В глазах Махиру отражается неуверенное предложение и Лихт чувствует прикосновение чужой ладони к своей шее. Махиру не заставляет. Просто предлагает попробовать. И Тодороки соглашается, поддаваясь вперед и касаясь чужих губ своими, но спустя минуту мягко отодвигает Широту от себя, качая головой. — Не выйдет. Махиру улыбается и повторяет эхом: — Не выйдет, — скребущее по ребрам. Тодороки решается. Чувствуя новую волну, кашляет в кулак и сжимает лепестки в руках. «Лилии. Оранжевые лилии. Как же иронично, блять.»