Похоть

Говорят, желание рождается в голове, и возбуждение зависит только от того, нравится тебе этот конкретный человек или нет. Мне же порой кажется, что моё желание идёт не из головы, а начинается в половых органах. Первым появляется сладкое тянущее чувство между ног с двумя эпицентрами – внутри и на клиторе – и только потом начинается вся эта свистопляска с сердцебиением, учащённым дыханием и туманом в голове. Я как грёбаный спермотоксикозный пацан лет шестнадцати, моё либидо просто сильнее меня. Я знаю точное название для этого явления: похоть. Это горячая, пульсирующая, всепоглощающая похоть. Чувство примитивное и очень мною любимое. Я хочу даже не секса – я хочу тупого и жёсткого траха: вздохов, криков, оргазмов, резких движений, трения кожи о кожу, вот этого всего. Я хочу трахаться, и ещё пара минут такого бездействия, и меня будет невозможно остановить. Знаю ещё, говорят, что люди мыслят образами и картинками намного чаще, чем словами. Но мне похуй, я точно знаю, что совокупность образов в моей голове всегда формируется в виде фразы. «Я хочу его выебать», – именно такое предложение рождается в моей голове в этот раз. Выебать, выебать, выебать, слово как вино в бокал – лей ещё, давай больше, мне нравится, давай до краёв. Бам, бам, бам – трахнуть, выебать, отыметь – бам, бам, бам. Сердце стучит в ушах, отбивает на барабанных перепонках первобытный мотив. Ночь с воскресенья на понедельник, почти два часа, завтра на работу, а мы только легли спать. И мне надо бы подышать, расслабиться и попробовать уснуть, а я стянула с себя одеяло и пялюсь в потолок, понимая, что нельзя так теряться в цикле работа-спортзал-учёба-быт. Мне нужны частые и долгие перерывы на секс, которых у меня не было уже три дня. Я хочу так, что трусы, кажется, уже насквозь мокрые, кончики пальцев покалывает, а дыхание приходится специально выравнивать, чтобы не натворить глупостей. Хотя… бесполезно это всё, глупости сегодня будут. Я хочу, и, судя по картинкам, которые мне подсовывает воображение, хочу по большей части одного конкретного человека. Там, на потолке, у меня проектором высвечиваются все вещи, которые я потенциально могу с ним сделать прямо сейчас. Похуй, похуй на всё, я его отымею, иначе я просто свихнусь от желания. Я поворачиваюсь на бок и понимаю, что оттрахать его сейчас — это самое правильное решение. Он устал ещё больше меня и уже спит, повернувшись набок. Свои длиннющие ноги он чуть подобрал под себя, слишком тёплое одеяло стянул пониже, одна рука под подушкой, а я вижу только лохматую чёрную макушку, широкую спину и аккуратную задницу. Но боже, что это за спина и что это за задница… он вроде и не подкачанный, просто стройный, но мышцы, особенно на плечах и пояснице, заметны в любом положении. И видно, что их не растили специально для инстаграмных понтов – они просто есть, это нормальная мужская мышечная ткань. Просто он такой сам по себе: молодой, красивый, сильный и физически активный. Наверное, я всё-таки немножко нормальная, раз меня это так дико возбуждает. К такому красивому телу хочется прижаться. И на мне, и на нём из одежды только трусы, поэтому я хорошо чувствую грудью гладкость и тепло его спины. Он всегда очень горячий, когда спит, как будто температурит. «Heat, heat, heat, тепло, тепло, тепло», – повторяет мой внутренний генератор пошлостей, подкидывая также ещё одно значение этого слова. «Heat», – это ведь не только «тепло», это ещё и «течка». Прекрасно описывает моё состояние. Like a bitch in heat. I’m just a fucking bitch in heat, and I absolutely have to fuck him right fucking now. Ягодица легко помещается в мою ладонь, равно как и косточка на бедре. Изгиб талии красиво ложится между большим и указательным пальцем перед тем, как я глажу его по груди. Соски затвердевают мгновенно, особенно когда я прижимаюсь ещё ближе, всем телом, согнув колени как же, как и он. Я зажимаю его в этой позе эмбриона, жарко дышу ему в шею, запускаю одну руку в волосы, а другой продолжаю медленно его гладить. От него пахнет одновременно и чем-то мягким и родным, и чем-то по-мужски мускусным, животным. От запаха этого возбуждение внизу живота разгорается ещё сильнее, и я физически чувствую, как из меня за пару секунд вытекает ещё больше смазки. Бля, как же я его сейчас выебу. — Бли-и-ин, — тянет он в полусне, даже не пытаясь скинуть мои руки. — Не надо, я спать хочу. — Так ты спи, — невозмутимо отвечаю я, зажимая его сосок между указательным и большим пальцем. — Я поиграюсь немножко. — Поиграется она… — вы только посмотрите, какой недовольный. Ну ничего, сжать ещё сильнее, оттянуть сосок — и сразу всё недовольство пропадает. Больше не возмущается вслух, просто лежит и не реагирует. Спит, типа. Это не страшно, мне нравится, когда он такой спокойный. Спокойный, покорный, послушный: в таком состоянии я буду его трогать где хочу, целовать где хочу и трахать как хочу. Просовываю плечо ему под голову и дотягиваюсь до второго соска другой рукой. Мои руки крест-накрест у него на груди: так удобнее крепко держать его за соски, беспрестанно теребя и оттягивая их. Первый короткий стон от него — явный стон боли, и сразу же осознание того, что я не только его удерживаю, но и мучаю физически, прошивает новой волной возбуждения, побуждающей сжать пальцы ещё сильнее, но я давлю порыв. Да, он сабмиссивен, но он точно не мазохист, и я не хочу делать ему слишком больно; я очертила для себя границу там, где ему больно ровно настолько, чтобы его возбуждение не пропадало, а моё лишь немного подстёгивалось, а не превращалось в безудержное желание причинить ему ещё больше страданий. Вообще у меня есть тенденция к тому, чтобы слишком увлекаться этими садистскими играми, поэтому я останавливаю себя каждый раз. Меня уже понесло, однако я останавливаюсь. Расслабляю пальцы, разжимаю их, глажу по груди, прижимаюсь к нему ещё ближе. Целую в шею сзади, где кожа такая невероятно нежная, зарываюсь носом в покрытый мягкими волосами затылок. Застываю так и пару секунд дышу только им, только его запахом. Не надо сильной боли. Ну если только чуть-чуть. Снова берусь за соски, снова сжимаю, поддеваю ногтями, раздразниваю. Останавливаюсь, даю передохнуть и повторяю снова. Его соски — это самый настоящий чит-код, с нуля до сотки за пару минут. На третий или четвёртый подход он уже дышит заметно чаще и громче, возбуждённо выдыхая всякий раз, когда я оттягиваю особенно сильно. — Всё, хватит, правда, надо спать, — говорит он таким тоном, как будто сейчас заплачет. Ну или как будто скоро кончит, это уже как посмотреть. Даже не пытается быть серьёзнее, он на самом деле не хочет меня останавливать. — Ага, конечно, сейчас ляжем, — вру я. Вернее, это даже не ложь, это ирония. Он уже и сам теперь не уснёт, если я его отпущу. Просто тогда он прижмёт меня у стенки и трахнет, а не наоборот. Нет уж, не сегодня. Я немного отстраняюсь, давлю на плечо и переворачиваю его на спину. Сразу же целую, не дав опомниться. Он выдыхает от неожиданности, стонет коротко и быстро отвечает на поцелуй. Поцелуи не сильно меня возбуждают, и я не особо люблю целоваться в принципе, но конкретно с ним — обожаю. Он не торопится, растягивает удовольствие, пробует меня так долго, как может. Касается аккуратно, не пытаясь трахнуть мой рот языком или перехватить контроль. Нет, тут силы распределяются поровну. Я даю ему себя, а он мне — себя. Он всегда целуется так — без стеснения, открыто, активно, но очень ласково, как будто дарит мне этот поцелуй. А ещё он никогда не отказывается, когда я его целую, и практически никогда не отстраняется первым. Процесс разворачивается, как красиво упакованный подарок, постепенно и последовательно, и предвкушение нарастает с каждой секундой. Мы можем смаковать этот момент долго, минуты накладываются на минуты, мои рваные выдохи накладываются на его. Когда я уже плотно сижу на нём, отлично чувствуя, как его стояк упирается мне между ног ровно там, где нужно, а его руки гладят мою спину, я разрываю поцелуй. — Руки, — я очень стараюсь сделать тон максимально серьёзным. — Что? — Руки на подушку, — произношу я, чётко проговаривая каждое слово. Приказываю. Он слушается, поднимает руки над головой и кладёт их, демонстрируя мне точёные запястья. Папа — композитор, мама — учитель игры на фортепиано, отсюда и руки музыканта, хотя я ни разу не видела, как он сам играет. Стоит только взять его за эти запястья, сдавить покрепче, навалиться всем весом и поцеловать ещё раз — и он обмякает, расслабляется подо мной окончательно. Это полное подчинение, настоящий ultimate surrender. Это моя ночь, и сегодня я делаю с тобой что хочу. Не туго, но крепко перетягиваю его руки бондажной лентой и фиксирую их у изголовья кровати. Мои пальцы путаются в ленте, негнущиеся, как заледеневшие, но одновременно торопливые и нервные. Этими же пальцами я спускаюсь вниз по его телу, легко постукивая подушечками по его щеке, шее, груди. Он, как кот, открывает для меня шею и расслабляет плечи и спину, позволяя мне гладить себя, любить себя. Ему очень лестно такое внимание, и его ничуточки не беспокоит его беспомощное положение. От такого слепого доверия моё возбуждение, в свою очередь, перебирает лапками и переходит на грудь, сжимает и разжимает внутри когти, но не царапая, а только дразня. Время вернуться к соскам, поиграться с ними ещё чуть-чуть, пока я целую его в шею — ещё один классный триггер, часто вырывает из него несколько возбуждённых вздохов. Потом я спускаюсь на грудь, целую ещё, всасываю в рот соски и немножко покусываю. Потом — ещё ниже, на мягкий живот, который можно трогать и трогать. Ниже, ещё ниже… Когда я касаюсь губами резинки трусов, мы оба понимаем, что сегодня ночью пути назад уже нет. Но поиграть же хочется. Я и играю — прижимаюсь щекой к внутренней стороне бедра, касаюсь носом стоящего члена, вдыхаю запах. Даже если какой-то мужчина мне нравится, мне редко когда нравятся его запахи, особенно в районе гениталий, но я не знаю, почему он и здесь — исключение. От него пахнет идеально: мужиком и предстоящим сексом, и только немного — свежим запахом пены для бритья. Ровно то, что нужно. Я провожу носом по всей длине члена от головки до мошонки, касаясь её носом и губами через бельё. Тут запах особенно сильный, но не резкий. Здесь остаётся только его запах, терпкий и знакомый. Я вдыхаю специально громко, чтобы он услышал, касаюсь губами, щекой, носом — просто бессовестно трусь об его член лицом. Он пока молчит, опять затаился. Он быстро исправляется, когда я подключаю руки. Сгребаю в ладонь яйца — еле помещаются, честное слово — и глажу по всей длине ствола. Пока просто глажу, почти невесомо. Он приподнимает голову, раздвигает ноги чуть шире и даёт мне устроиться между ними — просит минета. Ну что ж, будет тебе минет. Я поворачиваю голову так, что он видит моё лицо в профиль, и, всё ещё не снимая с него белья, открываю рот и едва касаюсь члена у основания, обхватываю его губами, опаляю горячим дыханием, но не оставляю даже капли слюны на трусах. Точно такое же касание – чуть выше, и ещё, и ещё, пока не дохожу до головки. Тут я касаюсь ртом влажно, несколько раз подряд, и одновременно дрочу ему одной рукой и перебираю яички другой. Это близко, это почти-почти, но это не минет, а пародия, сатира. Он уже не опускает голову, смотрит на меня неотрывно, ожидая, что я вот-вот возьму в рот. Если бы он не был связан, он бы уже стянул трусы, взял меня за волосы и насадил бы поглубже. Но я в настроении его помучать. Ещё пять минут такой пытки — член уже как каменный и бельё влажное, причём не только от моей слюны, он тоже течёт уже давно, — и он сдаётся: — Я очень хочу кончить тебе в рот, — шепчет, откидывая голову назад. — Пожалуйста. — Нет, — улыбаюсь я. Я смотрю на него сверху вниз, оглядываю: волосы растрёпанные, взгляд затуманенный, щёки, шея и грудь ярко-розового цвета. Возбуждённый до крайности, беспомощный, подчинённый моей власти; чёрт, обожаю его таким. Не дам я ему так просто кончить. Я быстро стягиваю с него бельё, уверенно беру в руки его член и его яйца, дрочу ему быстро полминуты. Не выпуская его из своих рук, наклоняюсь, на секунду прижимаюсь губами к чувствительному месту на шее и чётко говорю прямо ему в ухо: — Сначала я хочу трахнуть тебя в анал. Я не знаю, что происходит у него в голове в следующие моменты, но вздыхает он как-то обречённо, хоть и не отвечает мне ничего. Сразу напрягается, собирается, подтягивается вверх по кровати. Я несколько раз касаюсь его щеки раскрытой ладонью — похлопывание, как намёк на пощёчину: — Ну чего ты как целка, расслабься. Твоя дырка хорошо растянута, всё зайдёт хорошо. Трахну тебя сначала пальцами, потом ещё чем-нибудь. Тебе понравится, вот увидишь. Это не помогает. На лице напряжённое выражение, член немного опал. — Всё нормально? — уточняю. — Да, да, всё хорошо, продолжай, — кивает он головой. Я верю его голове, но его члену я верю больше. Когда я вновь спускаюсь и беру головку члена в рот, это быстро приводит его в чувство. Тут я слышу и резкий выдох, и короткий полустон, и вижу поднятую голову. Я несколько раз поднимаю и опускаю голову и, с каждым разом всё больше смачивая член слюной, беру глубже. Затем беру полностью — опустившийся член проще заглотить — и замираю в таком положении, касаясь носом бритого лобка. Не проходит и десяти секунд, как член увеличивается в размерах у меня во рту, касаясь стенки горла, и тогда я снова поднимаюсь и снова беру до конца, стараясь смотреть вверх, в глаза, хотя бы половину того времени, что я у него отсасываю. Ещё раз, ещё и ещё. Когда член встаёт настолько, что взять его полностью в рот я не могу, я даю себе секундную передышку, насаживаюсь так глубоко, как могу, а затем пытаюсь повернуть голову так, чтобы угол позволял мне взять в горло. У меня получается, и головка проскальзывает ещё глубже, где горло сжимает её неимоверно крепко, и у меня непроизвольно выходит влажный звук. Я слышу стон, и мне хочется ответить стоном, но у меня даже это не получается. Я чувствую себя насаженной на член, мне нечем дышать, и всё моё внимание сфокусировано на нём и на том, чтобы удержаться в таком положении. Я держусь несколько секунд, потом поднимаюсь, быстрым движением облизываю головку и беру ещё раз, сразу и до конца. Странное, полуправильное ощущение идёт от горла к груди, а потом сразу в низ живота, заставляя меня сильно сжиматься внутри от возбуждения. Это полностью вне моего контроля, меня несёт, как по волнам. Я заглатываю — у меня внутри всё сжимается, я поднимаюсь — расслабляюсь лишь на секунду, и его уже почти беспрестанные стоны меня только подстёгивают. Мне надо признаться: я обожаю у него отсасывать. Мне нравится его мгновенная реакция, звуки, которые он издаёт, эти мелкие движения навстречу, которых он и сам не замечает, и восхищённый взгляд, которым он меня одаривает после и во время минета. Я люблю запах, вкус и цвет его почти идеально ровного, длинного и толстого члена. Меня заводит ощущение горячей головки глубоко в горле, заводит, как растягиваются мои губы вокруг этого немаленького диаметра, как уздечка проскальзывает по языку, и даже то, как я пытаюсь сдержать рефлекс и не подавиться, и какие звуки при этом получается. Есть во всём этом какой-то элемент извращённости, который мне ужасно нравится. В общем, люблю я всякие извращения, пусть даже и такие мелкие, как минет. Иногда я думаю, что я избаловала его слишком частыми отсосами и регулярным сексом. Мне даже кажется, что когда-нибудь я его затрахаю. Но сразу же после возникает мысль, что и похуй. Хочу — трахаю, хочу — сосу, и неважно, сколько это продлится. Он стоит того, чтобы его баловать, трахать и любить, и лучше прямо сейчас. Но, наверное, минета с него пока хватит. В конце концов, это же была только разминка, я пыталась расслабить его для предстоящего анала, и у меня это получилось. Теперь нужно только надеть на него эрекционное кольцо. Тёмно-фиолетовое, тугое, оно с трудом растягивается на его диаметр, и мне даже приходится добавить немного смазки, чтобы шло лучше. Хорошо хоть, что он так гладко выбрит, и кольцо не цепляется за волосы. Готовился, сучёныш, как будто хотел, чтобы его сегодня отымели. Вот теперь отлично. Туго стянутый у основания член стоит по стойке смирно, соски напряжены, рот приоткрыт. Он всегда открывает рот, когда возбуждён, и это и смешно, и заводит. Хочется что-нибудь засунуть ему туда, что я и делаю. Указательный палец, ещё через секунду — уже два. Теперь его очередь сосать и растягивать губы, и он прекрасно с этим справляется, ритмично двигая шеей. Глаза закрыты, тёмные густые ресницы подрагивают с каждым движением. Я даю ему пощёчину — теперь уже настоящую: — На меня смотри. В обычное время эти глаза глубокие, задумчивые и часто прищуренные. Я всю жизнь верю, что ум человека можно определить по глазам. Например, по нему сразу видно склонность к бесконечному анализу и способность чётко фокусировать внимание на проблеме. Но, блять, не сейчас. Сейчас глаза — пустые, как у куклы, ни единой мысли, полный дзен. Сейчас он просто блядь, и смысл всей его жизни — в том, чтобы я его трахнула. А о таком меня дважды просить не надо. Я мимолётом провожу влажными от его слюны пальцами по головке, заставив его дёрнуться от слишком сильного ощущения, и спускаюсь пальцами ниже. Его дырка горячая, гладко выбритая, чуть влажная от пота. Чуть разминаю её мокрыми кончиками пальцев, а другой рукой плавно дрочу член. Пусть пока привыкнет к ощущению. Можно на одну фалангу внутрь, только на длину ногтя, только чтобы почувствовать, как сильно сжато колечко мышц. Кажется, что туда и палец не войдёт, настолько там узко. Но это только иллюзия: я-то знаю, что я могу запихать в него всю кисть при должной подготовке, а ему ещё и понравится. Хоть он и говорит, что когда я имею его в анал, то член вообще трогать не обязательно, мне нравится трогать. Ну что поделать, люблю вид стоящего члена, прям чувствую, что лучше, если стоит. Да и стонет он громче, если стоит. Поэтому я снова насаживаюсь горлом и пытаюсь войти в него кончиками сразу двух пальцев. Он стонет от узости моего горла, но внутрь не пускает, зажимается. Слюна тоже почти высохла, так что идёт плохо. Беру в рот ещё пару раз и отвлекаюсь ненадолго. Наношу смазку на указательный палец, обстоятельно и долго, давая ему время прочувствовать, что сейчас его, всего такого из себя сурового мужика, будут безжалостно трахать в задницу. Снова заглатываю и начинаю вводить палец. Надо сказать, нихуя не медленно я это делаю, только достаточно быстро, чтобы не причинить острой боли. Не буду же я с ним тут церемониться, когда я решила его жёстко оттрахать. Одна фаланга — зажался, две — ещё сильнее обхватил, три — его трясет, на лице дискомфорт. Всё равно напрягается поначалу, до сих пор не привык. Не вытаскивая палец, я выпрямляюсь и ложусь на него сверху, целую в шею, глажу по голове. Он подаётся вперёд за своим любимым — хочет поцеловать меня в губы, и я ему позволяю. Через несколько секунд, когда он почти растворяется в поцелуе, я начинаю двигать пальцем. Сначала легко сгибаю его, надавливая на бугорок простаты. Потом сильнее, ритмичнее, и он стонет в поцелуй, а я чувствую, как его задница расслабляется. Супер, то, что надо, давай же, пусти меня сам, не то я возьму тебя больно и жестоко. Теперь уже можно двигать не только внутри, но и движением внутрь-наружу. Я начинаю медленно, но быстро набираю темп, и теперь уже натурально трахаю его, пусть даже и одним пальцем. Он стонет и блаженно прикрывает глаза. Всё, точка невозврата, anal slut mode, он теперь на всё согласен. И одного пальца теперь однозначно мало. Добавляю немного смазки, даже не вытаскивая указательный палец, и ввожу внутрь ещё и средний. — Это два, да? — спрашивает, дыхание у него сбилось конкретно. — Ага, — отвечаю, проталкивая до конца. — Это два, а скоро будет и три, и четыре. Отвечает мне выдохом через нос и запрокинутой от кайфа головой. Блять, мне бы сейчас вибратор какой-нибудь, я бы кончила тут же. Но он решил спровоцировать меня ещё сильнее: поднял согнутые в коленках ноги вверх, выставляя свою красную растянутую дырку на обозрение и приглашая меня иметь его ещё. Вот ведь блядь. Выбритая, бесстыжая, недотраханная блядь. Такого просто валить и трахать. Привязывать к кровати и долбить ночами напролёт. Надевать на него ошейник, клеймить, ставить раком и растягивать его прекрасную задницу так широко, как это физически возможно. И глубоко, конечно, чтобы кричал от боли и удовольствия. Ещё и выпороть до кучи: до и после секса, чтобы место своё знал. Да-а, с ним только так… Но пока я решаюсь только на три пальца. Смазки в нём столько, что внутри уже хлюпает, и я решаю просто ввести безымянный вместе со средним и указательным. Входит легко, особенно в такой позе. Внутри он гладкий и почти обжигающий, и под подушечками я хорошо чувствую выпирающую простату. Четвёртый — мизинец — входит почти незаметно. Теперь я уже долблю его, часто и быстро, не забывая каждый раз сгибать пальцы и с силой проходиться по простате. Каждый раз, когда я её задеваю, он стонет и подаётся навстречу, сам насаживаясь на меня. Глаза закрыты, щёки пылают, и ему ужасно стыдно, но он идёт на поводу у своего желания, поднимает взгляд на меня и выдаёт вполне обдуманную, серьёзную, пронзительно-честную, но такую грязную фразу: — Разъеби мне очко, пожалуйста. Трахай меня жёстче. Блять, он такой извращенец… как и я. Ему хочется подставляться, раздвигать ноги и получать это острое неправильное удовольствие. К счастью, я могу ему это дать. Я вставляю в него пальцы раз за разом, разъёбывая его быстро и жёстко, как он просит. Я трогаю его там, где до него не дотрагивается никто, и трогаю грубо, не жалея. Другой рукой я то бью его по щекам, то сжимаю горло, не давая ему дышать. Он, как рыба, открывает рот, но не может вдохнуть, и я знаю, что сейчас он испытывает ни с чем несравнимое удовольствие от осознания своей полной зависимости от меня. Веки дрожат, связанные руки заметно трясутся, на члене видны венки, а головка почти фиолетовая от прилившей крови. Он хочет кончить, но я пока не даю. Я хочу, чтобы он кончил немного по-другому, а пока с него хватит жести, надо передохнуть. Сначала я отпускаю шею — он резко глотает воздух, — потом снимаю одной рукой кольцо с члена, не забыв провести пару раз по всей длине и погладить яички и промежность, а затем развязываю ему руки. Сама не понимаю, откуда у меня столько здравого смысла. Так и не вынимая из него четырёх пальцев, ложусь на бок рядом с ним, чуть придавив его ногу. Глажу по шее, по голове, по груди, пытаясь успокоить. Он глубоко дышит и вытирает выступившую влагу из уголков глаз. Переведя дух, он целует меня в щёку: — Классно вообще, — и сжимает мои пальцы задницей. — Я реально так кончить хочу теперь. — И я хочу. Я хочу кончить сама, и я хочу, чтобы кончил ты, лучше задницей. — Давай. Что мне делать? — Лежать спокойно и не зажиматься, — я тоже целую его в щёку и улыбаюсь своей милейшей улыбкой. Он всё ещё под моим контролем, пока мои пальцы в его анале, и я этим пользуюсь. Медленно двигаю четырьмя пальцами внутрь и наружу, in-and-out, а внутри каждый раз обвожу простату по кругу. Глаза у него непроизвольно закатываются от удовольствия, член буквально подпрыгивает вверх. Давай же, потеряй самообладание ещё раз. И он делает ровно то, что я хочу. Снова поднимает ноги вверх, теперь уже сам удерживая их руками, и стонет уже беспрерывно, чуть выше с каждым толчком. Я занимаю знакомую позицию между его ног и снова имею его, но на этот раз я готовлю его задницу к новой большой пробке, стараясь развести пальцы в стороны, раскрывая его как можно шире. «Готов», — решаю я через пару минут, когда он начинает неконтролируемо тянуться к члену, который я почти лишила стимуляции. — Я сейчас, — целую его в щёку и с небольшим сожалением вытаскиваю из него пальцы. Он приподнимается на локтях и рассеянно смотрит на меня, искренне не врубаясь, что я делаю. Вид новенькой пробки немного отрезвляет его. Большая, полностью стеклянная, прозрачная с голубым оттенком, она выглядит как инопланетный объект. Я смазываю её, благо смазки на моей руке полно, пока он пытается понять, как я запихну в него это. — А это… — начинает он, с трудом находя не то что слова — звуки, кроме гласных. — Не бойся, после четырёх пальцев точно влезет, — подбадриваю я и снова засаживаю сразу все четыре, раз уж он лежит такой доступный и открытый с согнутыми коленками. Его рот сразу же открывается, ноги раздвигаются в сторону. Я вытаскиваю пальцы и надавливанием на бедро прошу его подтянуть колени к груди. Там уже не дырка — там зияющая дыра, натёртая и красная gaping hole, из которой сочится смазка. Разъебала ему очко, как и просил. Выглядит шикарно, и моё чувство прекрасного просто ликует. Этот вид — картина, победитель всех конкурсов фотографии вместе взятых, идеальная композиция. Он и сам по себе красивый, но в таком положении я готова приблизить его к богам. Мой вид поклонения ему — вставить пальцы ещё пару десятков раз, поцеловать его член, живот, грудь, шею и расцеловать лицо, а потом максимально осторожно ввести внутрь хорошо смазанную, нагретую анальную пробку. Он немножко скулит от боли, когда я продавливаю сквозь колечко мышц самую широкую часть пробки, но в остальном он прекрасно всё переносит и обхватывает задницей основание пробки. Я убеждаюсь, что пробка держится хорошо, и наконец освобождаю обе руки. Он снова сам держит свои ноги, раскрываясь. Идеально. Он идеален. Широкая красная дырка, сочащаяся смазкой, удерживающая её раскрытой прозрачная пробка, через которую я в буквальном смысле вижу его изнутри; уставшие дрожащие руки и ноги, красное от стыда лицо; и, конечно, так и не опавший член. — Можно? — просит он меня слабым голосом. — Можно, но я хочу видеть пробку всё время. Он вздыхает, опускает одну ногу и отводит в сторону, а другую закидывает на стену. И опора есть, и мне всё видно, отлично. Трогает сначала основание пробки, обводит по кругу, как будто оценивая степень раздолбанности, поднимается к промежности и, наконец, дотрагивается до яиц и члена. Сначала он дрочит двумя руками, прикрывая глаза, но потом вновь их открывает и уверенно берётся за основание пробки. Это больше, чем я могла себе вообразить. Никакого стеснения или смущения — он бессовестно трахает себя этой огромной пробкой и быстро дрочит, пристально глядя мне в глаза. — Смотри, это всё ты. Это всё ты со мной сделала. Это ты меня распечатала, это ты сделала из меня такую блядь. Обожаю, сука, обожаю анал… Блин, да… Остальное тонет в его стонах. Я вижу, как сокращаются стенки его анала вокруг пробки, когда он кончает, и бля, это лучше любого кино любой порностудии. У меня тут своя личная порнозвезда, стонет протяжно и извивается на кровати, изливаясь себе на руку, на живот, на кровать и даже немного на шею. Откидывается назад, переводит дух с полминуты, пока я лежу рядом с ним и лениво слизываю сперму с его тела. После я целую его и снова проталкиваю два пальца с оставшейся спермой ему в рот — слизывает как миленький и даже целует подушечки пальцев напоследок. На лице у него — нескрываемое блаженство. Большой довольный котяра. — Слушай, а можно я вытащу...? — вдруг спрашивает он меня, хлопая ресницами. — Пока нет, — мои ответы всегда предельно кратки и просты. — Отлижи мне, потом можно будет. А он улыбается так, как будто я попросила его сделать какой-то простейший трюк на мотоцикле, а он — профессиональный мотогонщик. Улыбка типа «это я точно могу». Меня даже это подбешивает на секунду, но потом он усаживает меня спиной к стенке и опускается передо мной на колени, а потом и вовсе ложится на кровать на живот. Пока он делает куни, я любуюсь мягким красивым изгибом его спины, его длинной шеей и его руками, обхватившими мои бёдра. Запускаю пальцы в чёрные волосы на голове, притягиваю ближе. Он, в свою очередь, очевидно старается, несмотря на усталость и поздний час: работает языком быстро, качественно, точно зная, как мне нужно. Засовывает его вовнутрь, проталкивает глубже и чаще, дразнит по полной. И всё-таки до оргазма меня доводит то, как он вновь привстаёт на колени и выгибает спину, демонстрируя широкое основание анальной пробки и свою растянутую задницу изнутри. Это я его так выебала. Это я натянула его на эту игрушку. Он лежит передо мной, растраханный по самое не могу, и это всё моя заслуга. Прекрасно. Отлично. Охуенно. Оргазм пронизывающий, острый, необычайно яркий, но даже в тот момент, когда я кончаю, я не могу оторвать от него взгляда. Да и потом, после душа, когда у нас обоих уже слипаются глаза, я не могу перестать трогать его, обнимать и вдыхать его запах. Точно так же и он. Он обнимает меня со спины и целует в спину, и я клянусь, такой трепет, который я испытываю рядом с ним, я не испытывала ни с кем. Может, моё желание и рождается из тупой животной похоти. И, может быть, мои способы её удовлетворить — извращённые, грязные и больные. Но одно я знаю точно: в процессе реализации моих желаний именно с ним я чувствую что-то ещё. И мне неважно, какое именно название у этого чувства и чувствует ли он то же самое. Важно, что это что-то очень тёплое и правильное.