good thing

Марк любит. Этим чувствам нет толкового объяснения. Даже личный психолог — Хансоль — не смог до конца разобраться в странном поведении своего тонсэна. Никто не мог. Сбор общего совета по вечерам (Джехён с его извечной ухмылкой на губах, Доён с «врум-врум», засыпающий под монотонную речь Тэён, и совершенно спокойный Тэиль, впрочем как всегда) тоже не приносил должного результата. Марка ломает. Ломает на мелкие кусочки, когда Хёк находится на расстоянии вытянутой руки. Этот малолетний, чертовски дерзкий и резкий в своих выражениях одногруппник, управлял эмоциями Марка как только хотел. То посмотрит так, что пот на лбу выступает, то придет среди ночи, ухватится своими ледяными ручищами за жилистое тело Марка, обовьет ногами и не отпускает до самого утра. А Марку потом краснеть приходится и идти в ванную, смывать с себя остатки не слишком радужного пробуждения, когда он слышит тихий голос:«Хён, у тебя там это, встало.» Марк сходит с ума. Действительно рвет крышу, когда слышит по вечерам тихий шепот на ушко:«Хён, я сделал тебе чай с лимоном, твой любимый.» Донхёк улыбается как-то по-странному, но так невинно, что хочется подойти и зацеловать его губы, уголки которых приподнимаются, обнажая белоснежные зубы. Но Марк знает, что эта улыбочка не предвещает ничего хорошего. Наверняка, придется делить с ним свою же кровать этой ночью, потому что просто так Хёк ничего не делает. Особенно для него. Марк и правда любит. Понимает, когда, всё же лежа вечером на кровати, слышит такой робкий и странный вопрос. — Хён, я ведь тебе нравлюсь? — Ли смотрит на Марка с прищуром, обводит языком контур своих губ и потирает лоб двумя пальцами. Стало жарко. По виску Минхёна стекает капелька пота, а во рту пересыхает. Он думает, что этот мелкий точно сгонит его в могилу своим хриплым, ломающимся голосом, неловкими движениями и просто нахождением рядом. — Если я скажу «да», что-то изменится? — Марк переводит взгляд на потолок, потому что смотреть на младшего сил уже нет. Парень почувствовал, как его приобняли за шею и заставили повернуть лицо в свою сторону. На губах Донхёка улыбка. Такая светлая и безумно красивая. — Изменится, — кивает Хёк и не отводит глаз от хёна. — Изменится, если я скажу, что ты мне тоже нравишься, — он чуть наклоняет голову на бок и закусывает пухлую губу. — Не зря же я тебе таскал каждый вечер эту бодягу, — он переводит взгляд на кружку, стоящую на тумбочке возле кровати: корка от лимона давно засохла, а на ободке остался еле заметный след от губ любимого хёна. Дыхание Марка перехватывает, когда он понимает, что его больше не обнимают, а под боком холодеет. — Куда ты? — спрашивает он и приподнимается на локтях, следя за уходящим парнем. — За чаем, — он стоит спиной, но Марк точно знает, что Хёк улыбается. Марк любит, Марка ломает. Но он не может по-другому или просто не хочет.