Гадес

Когда Лин просыпается, у нее невозможно сильно ноет голова. И становится жарко. До чертиков жарко и душно, будто воздух превращается в тяжелое мокрое покрывало, которое накинули сверху. За окном в тугой комок сворачиваются плотные пепельные тучи. Лин поднимается с кровати. Вокруг все немного плывет. Не переодеваясь, точнее совершенно не вспоминая даже, что нужно это сделать, Лин шагает за дверь и уже спускается по закрученной вбок лестнице, совершенно не отдавая отчета в собственных действиях. Потому что сейчас это не важно. Плывет как в тумане. В коридоре натыкаясь на Курапику и проходя мимо. Совершенно не замечая его смазанных черт лица, растертых и расплывшихся. — Лин, — Курапика поднимает правую ладонь в каком-то примирительном жесте, заставляя Лин в этот самый момент обернуться, будто позвав мысленно, и успокаивающе улыбается.  — С охраной все уладили. — Точно все в порядке? — Да-да, можешь не беспокоиться. Голосов Лин не слышит. Не видит шевелящихся губ. Ответы лишь негромко раздаются в голове. И свои, и Курапики. А дышать все тяжелее. Лин потихоньку задыхается, а их голоса меркнут. Он что-то произносил. Она что-то отвечала. Тихо ноют запястья. И щиколотки. Слова растворяются в воздухе, но каким-то задним чувством Лин понимает, что они еще говорят. Продолжают говорить, а вокруг все плывет. Нечеткие, размытые, растекающиеся друг по другу краски и как будто вата в ушах, а по лицу жар и мелкие вдохи. Они куда-то идут. Коридор, стены, двери… Комната. Непонятно откуда появляющиеся люди. Сачмоно, радостная Неон, Скуала, Башо… Все друг с другом переговариваются и о чем-то смеются. Шутят. Только Лин совсем не разбирает слов, а руки ниже запястья уже практически не чувствуются, заставляя себя невольно встряхивать. Сама не замечает, как оказывается в ванной перед зеркалом. Своего лица не видно за плотным, толстым слоем чего-то непонятного, намазанного кем-то на глаза, густого. Раскрутив вентиль и подставив ладони, Лин окатывает себя водой и на долгое мгновение задерживает руки на щеках. А когда опускает, кисти почти безвольно болтаются. Как что-то инородное, лишнее. Напоминают упругую массу четкой формы, которая прилипла к ней. Как мягкая резина. Стоило только дернуть — раз и нет. Оторвется. Глаза закрыты. А потом она смотрит в зеркало и понимает, что руки без кистей висят вдоль тела, а внутри плещется сквозящее безразличие. Край ровный, такой правильный, четко до запястья, заставляющий себя извращенно-долго изучать. Внимательно, как будто проводя скальпелем. А в мыслях мутно. но я хочу эту! и мне не весело! — голос Неон зудит в висках, забираясь под черепную корку. Буквально ввинчиваясь в мозг. И бесследно затихает, а затем снова возвращается. Как по кругу. Везде мутно. Она разгибается от раковины. И идет назад. Все вокруг словно размокшая цветастая картинка в газете. Она бы вполне могла назвать эти тусклые пятна работой художника, если бы не ясное, приходящее из ниоткуда осознание того, где она сейчас. В отеле, да. С Курапикой, Неон. Башо, Сачмоно, Скуала… Заиграла музыка, но понимает она это куда позже, чем слышит ее. Свет от ламп — желтое марево цвета сливочного масла. В подошедшем человеке узнается Курапика. По блондинистой макушке и собственной интуитивной уверенности, что он — это он и никто больше. Сжимает ее локоть и принимается рассказывать о том, что вчера Неон сбежала от них, смешавшись с кучкой девушек. В этом нет ничего смешного, но он смеется. Даже не так — хохочет, а клокочущие смешки крупно бьют в ушную раковину, и она кроме них не слышит больше ничего. Пустое ничего. А потом понимает, что это музыка, музыка так стучит. Молотом. Громко и дико. Бум-бум-бум. А Курапика давно молчит, и взгляды всех в комнате направлены на нее одну. На дужке бокала свет ламп отблескивает, четко режет глаза. Гудят смешки, музыка превращается в тихое размеренное напевание Сенрицу, заполняющее всю комнату. Сачмоно подходит ближе с двумя бокалами. Лин никак не может взять протянутый в руку. А Сачмоно бубнит и краснеет из-за того, что у него ничего не получается. И продолжает тыкать им в обрубок. А лицо Лин пухнет от вновь накатившего приступа жара… Темнота впилась в глаза острой пустотой. Дыхание стало еще тяжелее. Лин уже втягивала мокрый воздух ртом. Руки по-прежнему не чувствовались, и стало так страшно, как никогда не было, а в груди свернулся ком собственного ужаса. Два резких поворота головы. Влево-вправо. Порванные паникой вздохи. Неприятный запах ткани в носу. И нарастающая тишина. Всматривайся, не всматривайся — ей все равно. Потому что здесь нет дна. Тут что-то, что лишало ее зрения, — исчезло. Разом. Вцепившись веревками в горло и соприкоснувшись с лопатками. Быстро и не дав опомниться. А в лицо вонзилось два выцветших глаза, бесчувственных и неподвижных, как у мертвеца. С той лишь разницей, что мертвецы так не смотрят. На мгновение она забыла, что нужно дышать. И на судорожном вздохе взгляд пополз вниз, на маску, закрывавшую половину лица. Пустые глазницы были слишком глубокие, окаймленные слишком белесой костью. — Что ж… А уродливый голос был слишком тихим, с жутким вкраплением сипловатых ноток, практически неслышимым даже в этой тишине. — …опустим формальности. Мне нужна предсказательница Ностраде. Он продолжал на нее смотреть не моргая и ждал ответа, а ужас тонкими лезвиями забирался под ребра, лез внутрь грудной клетки и вшибал легкую судорогу, доходящую до самых костей, как его взгляд, и не давал вымолвить ни слова. Язык будто распух и превратился в толстое полено, что воротилось в сделавшимся сухим рту. — Зачем… она… вам? — Я не обязан отвечать. Взгляд автоматически опустился вниз, ему в ноги. И там же замер, затравленный. А слова сами обрывочно начали срываться с языка. — У нас был план… Вы же не знали, как она выглядит, да? Вот и К… босс предположил, что не знаете. Точнее, что с большей вероятностью можете не знать, чем знаете… И на всякий случай мы решили сменить фотографию Неон на мою… Но ее быстро опять поменяли. Это же сайт Охотников… Тот человек нас предупреждал… Раз-разделившись на две группы, я… — Лин, пытаясь успокоиться, зажмурила веки, — мы… по разным группам, мы пошли по разным путям, чтобы встретиться в назначенном месте, около отеля, нет, в парке. Да, в парке. А до этого босс сказал, что… чтобы… Фейтан вздохнул, заставив Лин прерваться. — Ты слишком много болтаешь. Мне нужно ее местонахождение. — Я… я не знаю. — Шепот заглушил мельтешившие слова. — Это было бы нерезонно мне сообщать. — И повис в окружавшем их полумраке, подвешенный и беспомощно задушенный одной фразой. — Вот как? Жаль. — И опять так же тихо. Он начал отстраняться, выпрямляясь во весь рост. Медленно и неторопливо, наблюдая за тем, как разгоралось понимание в ее глазах. Они все так смотрели. Полумрак плавно наступал на лицо, скрывая половину, доходя ровно до маски, чтобы был виден лишь череп со скрещенными костями и пустыми глазницами, устремленными куда-то ей в переносицу, забирающими последние крохи смелости. — Слава богу, пытки были придуманы не оттого, что люди с охотой рассказывают то, что ты хочешь знать. — Ты не можешь так вот просто… — Он вытянул руку вперед, а Лин от одного вида приближавшихся бледных пальцев попыталась отстраниться, лопатками вжавшись в крепкую спинку стула. На что он невидимо усмехнулся — неуловимая морщинка из-за еле заметного движения бровей разгладилась. Фейтан сжал мешок, покоившийся на волосах, и натянул его Лин обратно на голову. Тьма буквально осела на плечи. Вокруг горла сжались веревки. Тонкая грань между тем, чтобы начало душить, и пугающим ощущением, что в этот самый момент собственная жизнь тебе не принадлежит, от которого по позвоночнику пронеслись мурашки, от макушки и вниз. Тихое движение в сторону — если бы воздух шуршал от малейших перемещений, то сейчас бы он молчал, потому что не смог бы распознать эти два шага. Фейтан обогнул ее полукругом, оказавшись за спиной, чуть задержавшийся взгляд на запястьях вызвал рябь недовольства, пробежавшую по скулам и быстро исчезнувшую. Узлы чуть ослабли. — Начнем. А усиливавшийся с каждой секундой страх в грудной клетке сейчас потянул все вниз. Она падала. Внутри. И выла. Сомкнув губы. Широко распахнув слезившиеся глаза. Ощущая, как слюна туго скатывается по высыхающему горлу. Сплошная стена из тишины и дрожащее дыхание. Лин еще могла удерживать собственный страх. Ее этому учили. Но она уже видела, как он превращается в жадную, захлебывающую воду, проталкивающую свое тело в глаза, нос, уши, рот. А потом и его, и собственное сознание стерли. Размашистым движением. В один миг. Удар в живот смял все внутри, выбив из груди осипший стон. Воздух застрял где-то посередине, и Лин закашлялась, пытаясь его протолкнуть в легкие. Она не слышала ничего, кроме боли. Сплошной скручивающей боли у себя в животе. Не спасла даже защита из нен, будто ее вообще и не было; пробили, как бумагу, не замечая. А потом он медленным движением вывернул палец и загнул его назад. Крик пронесся по пустым длинным коридорам. Руки даже не дрожали, они тряслись. Рот наполняла кровь от закушенной щеки, а скулы блестели от влаги. Затем палец сжали, ноготь потянули вверх, отделяя от мяса. На бледные пальцы хлынула кровь. Под веками пекло, а все розовое, почти красное, лицо распухало от жары. Воздух наполнили крики с короткими приходящими всхлипами. Она чувствовала, как импульсами выталкивается кровь. Боли было столько, что она перестала помещаться в слезы, сухие крики, в растерзанные зубами губы. Она лилась через край вместе с кровью, с меркнувшим сознанием. Уничтожая и сметая все. А потом начинала отступать. Мучительно-медленно, принося облегчение. По невесомому грамму отщепляя себя от дикой рези, пришедшей в палец. Уходила, а за ней накатывала дрожь в губы, достающая прямо до сердца. Внутри все тряслось. И казалось, что это закончилось, что больше не будет. Легкое прикосновение к макушке — он положил руку на волосы, и каждую клеточку тела будто разорвало на мелкие частицы. Лин показалось, что она умерла. На секунду. Ее скрутило, согнуло пополам. Тело начало биться, словно хотело высадить из себя жрущую каждую частичку боль, которая текла по венам, казалось, хлынула из глаз, из ушей, из носа, потому что они горели. Жгло как огнем. А потом все закончилось. Одним движением руки и в этот же момент отключившимся сознанием. — Тц, я только начал. *** Сознание возвращалось аккуратными волнами. Сначала пришла тяжесть в висках, потом осознание, что глаза у нее все-таки открыты, а видит она перед собой лишь черноту из-за мешка на голове. Лин чуть простонала, пытаясь размять затекшее тело, и тут же скривилась от боли в руке. Зашелестела бумага, девушка обессиленно подняла голову в сторону звука и тут же клюнула носом вниз, затем опять подняла вверх, стараясь задержать ее в одном положении, чтобы снова не уронить на грудь. — Очнулась? Тихий голос пробрал до дрожи. Фейтан сидел на обломках, чуть склонив голову; большой палец лежал на том месте, где соединялись страницы, взгляд скользил по ним, а номера продолжали неторопливо сменять друг друга. Лин не видела его, но ощущала, как тяжело катилась аура по комнате, мрачная и давящая со всех сторон одним своим присутствием. — Знаешь, у тебя оказался настолько низкий болевой порог, что я даже не успел доломать руку, как планировал, — сказал он, не отрывая глаз от книги. Снова зашелестели страницы. — Повезло. Лин моргнула и только сейчас поняла, чего так много было в его голосе, отчего он казался таким неправильным и неприятным. Равнодушие. В голосе были тонны мертвого равнодушия и больше ничего. Не скрывалось за ним ни человека, ни чего-то еще, а была лишь бесформенная недвижная масса уродливого серого оттенка. Как намокший от дождя пепел. Комками. За прошедшие три минуты он так и не двинулся с места. Страница за страницей. Одна, вторая. Лин мысленно считала их, ища в цифрах успокоение, а пламя единственной свечки чуть трепыхалось от коротких воздушных потоков, следующих по коридорам и скользя проникающих в комнаты без дверей. Рыжий свет, отбрасываемый на стену, практически полностью перекрывала черная неподвижная тень Фейтана. Невообразимо далеко сейчас находилось это место от Йоркшина. — С-сколько… сколько сейчас… в-времени? Фейтан особо не торопился с ответом, продолжая изучать книгу. — Времени?.. Брови чуть поднялись в удивлении, а глаза остались прежними. Давно выцветшими. — Действительно… Пауза. — Сколько?.. Он отложил книгу. — Или ты спешишь куда-то? А потом в руке что-то хрустнуло, а в ушах на очень долгую секунду зазвенело. Темнота в глазах начала казаться засасывающей чернильной жижей, а понимание, что Фейтан сейчас стоял рядом, накатывало постепенно. Он же только что был в другом месте?.. А как тогда?.. А его пальцы с новой силой впились в область чуть ниже локтя. Она так четко это ощутила, что все остальные чувства будто выжгло разом. Повезло. Кость трещала, а грудь вздымалась бешено от кульбитов сокращающегося сердца. Лин не могла сказать, закричала ли она в тот момент. Потому что не помнила. Кажется, что-то говорила, шептала с подскакивающими в словах буквами, умоляла прекратить. Говорила, что ничего не знает. А боль не уходила, а продолжала пребывать. Неутомимая и жестокая. А потом все снова затихло, замерло. Голова, склоненная к плечу, раскалывалась. Лин моргнула в темноту. Очень хотелось пить. Горло разрывало от жажды. Тонкие пряди липли к намокшему лбу. Слезы кончились, оставляя за собой пустое отчаяние. Все должно было пройти нормально. И не должна она была сейчас сидеть здесь с перевязанными веревкой запястьями, со сломанными костями и окровавленными ладонями. Или это и называется судьбой? Попасть на глаза Ченглею, когда тот внезапно решил прогуляться, случайно, по привычке, свернув в сад вместо общего домика. Всего две секунды — и они бы не пересеклись. Сколько раз еще он будет это делать? До ее смерти, верно? Она же дочь Хэ Тсан Шу. Ужасное смешение крови. Непростительное. Требующее наказания. Хотя боль не самое худшее, что с ней могло произойти. Не самое, далеко не самое. Лин знала. Кожу на плече резко рассекло вместе с платьем, пятно по ткани медленно расползалось. Потом такой же удар пришелся по икре. По шее. Быстро и не успевая достаточно напугать. Лин лишь вздрогнула. — Как думаешь, сколько таких ударов мне придется сделать, чтобы ты начала медленно умирать от потери крови? Обычно хватает пятидесяти. Последние рядом с артериями. Но ты меньше раза в два, так что может вполне обойдусь и двадцатью-тридцатью. Можно нанести все сразу, можно по одному… Но в прошлый раз я выбрал первое… Следующей стала коленка. Потом бедро. Живот. Между каждым следовал перерыв, а кровь стекла по телу, вниз, капала на пол, впитывалась в деревянную поверхность стула. И Лин начинало казаться, что ей с каждой секундой становилось чуточку прохладнее и что она медленно начинала сходить с ума в этом маленьком темном кошмаре. Захотелось умереть, по-настоящему умереть. Назло всем этим людям. Округлая капля сбежала от шеи к ключице, там задержалась, а затем ушла вниз. Да, он точно ждет, когда она вернется, чтобы задать свой вечный вопрос, как прошло задание, и получить глухой бесчувственный ответ нормально. Нормально. У нее всегда все было нормально. Кровотечение не останавливалось. Пусть она выйдет из ее тела. Вся. И тогда оно обмякнет. И вся ее жизнь закончится. Закончится Гон Чуэн. Закончится Ченглей. Их больше не будет. Нигде. Ни в мыслях, ни рядом. — Я не знаю, где она. Моя смерть ничего не даст. — Я хочу, чтобы ты добил меня. Он не ответил. Он вообще больше не произнес ни слова. Предплечье. От ударов Лин вздрагивала, сломанная рука отдавала болью. Зачем ты тянешь? Я все равно ничего не знаю. Один удар. По шее. Остался один удар. Ну же. Ну. Давай. Раздался стук. Раз-два. Нобунага остановил палец у распахнутой двери и замер. Без особого интереса посмотрел на Лин, чуть поджав губы. И обернулся к Фейтану, привалившись плечом к двери. — Эй, Фейтан. — Он скрестил руки и лениво прикрыл глаза, — может стоило дождаться Паку? — Пальцы поскребли заднюю часть шеи. — Зачем мне это делать? Злоба на вошедшего обожгла Лин глотку. Клокотала внутри. С такой силой, что девушка пропустила ответ Фейтана. Почти. Почти ей дали то, что она хотела. Еще бы чуть-чуть. Совсем каплю. Судьба, да? Судьба? Да она бы придушила этого вошедшего, если бы не была связана, сомкнула руки бы на шее и держала до тех пор, пока тело не обмякнет, а в ладони перестанет биться пульс. Если бы не эти чертовы веревки. Боги, как она ненавидела сейчас эти чертовы веревки, которые продолжали удерживать ее на этом стуле. Звери внутри щетинились и прыгали на прутья. Клетка содрогалась от ударов их массивных тел. Чтобы не закричать, Лин сжимала зубы. До такой силы стискивала поврежденный палец, что кровь, заструившись вниз, вновь окрасила в своей цвет ладони. Нобунага задумчиво промычал. — Это все же женщина… — И что? У них одновременно завибрировали телефоны. Нобунага озадаченно полез в карман. Фейтан не двинулся. Толстый палец заскользил по мелким клавишам, в темноте загорелся белый квадрат. На какое-то время они замолчали. Безумная злость начала отступать, горьким послевкусием оседая у Лин на языке. Ее следы еще жаром чувствовались в груди, но девушка успокаивалась. Сейчас они могли сказать что-то важное. Что-то, что могло ей помочь, что-то что… — О-о, это босс. У нас новое задание. Предсказательница больше не нужна. Лин вся обратилась в слух. — Вот как? Значит, он сам нашел ее. — Фейтан спрятал руки в карманы и, развернувшись, прошел мимо Нобунаги. — Зря только время потратил. — С ней что? Отпускаем? — Она сможет еще пригодиться. Если Паку вернется раньше, пусть посмотрит. Можешь сам попробовать спросить. — Фейтан достал два свернутых листка и передал Нобунаге. Тот аккуратно их развернул и тут же задумчиво протянул, все еще рассматривая листок: — Ммм, это список семьи. — Нам нужны те, кого в нем нет. Ублюдок с цепями один из них. — Пауза и последовавшее за ней пояснение: — Он работал вместе с этой Неон. — Фейтан, — сказал Нобунага с откровенной враждебностью, — я не собираюсь никого пытать. — Ручки запачкать боишься? — Фейтан! — Я лишь сказал, что ты можешь спросить. Нобунага еще раз недовольно посмотрел на листы и спустя какое-то время все же сунул их себе за пазуху. В темноте снова загорелся экран, Фейтан двинулся вглубь здания, одновременно просматривая сообщение. Нобунага хотел было устроиться у стены, но взгляд зацепился за связанную Лин, заставив мужчину замереть в полусогнутой позе. — Фей, постой. — Что? — Он неторопливо остановился, не отрывая глаз от экрана и не поворачиваясь к Нобунаге. — Ты видел — у нее в плече странная железка. — Да. Похоже, что это нен-предатчик. — Но связи нет. — Я думал над этим. Либо хозяин мертв, либо радиус действия недостаточно большой. — То есть ты хочешь сказать, что вполне возможно, что его нет в Йоркшине? — Скорее всего. На данный момент он безвреден. — А уничтожив его, мы можем активировать нен, что не принесет нам ничего хорошего. — Нобунага что-то неопределенно промычал и потер подборок. — Моего имени в списке нет, так что я остаюсь здесь. Присмотрю за ней, ладно?  — Попытается сбежать — отрежь руку, — бросил через плечо и исчез. Лин напряженно дышала, стараясь не обращать внимания на болевший палец, что было довольно проблематично, учитывая с какой силой она тогда в него вцепилась. Ну бежать сейчас она не собирается точно что. Нужно было подумать. Хорошо подумать. И больше не выходить из себя. Еще какое-то время Нобунага простоял у двери, но потом устроился на полу, привалившись к стене спиной. Катану поставил рядом, положив себе на плечо, и уставился в потолок. Раздался тяжелый вздох. Спустя минуту с каким-то странным выражением лица Нобунага посмотрел на девушку и вновь вернулся к потолку. Как будто не мог определиться: начать разговор, или нет. Затем низкий размеренный голос прокатился по комнате: — Досталось тебе, да?