я разгадала знак бесконечность.

Рената сидела в небольшом кафе на Фрунзенской набережной, с тревогой поглядывая на дверь заведения. Слишком невыносимым, томительным было это ожидание. Женщина ужасно боялась, что сейчас все закончится. Она придет, отдаст диск и все. ВСЕ! Это маленькое, короткое слово сейчас было страшнее гильотины. Оно резало острыми коготками по сердцу, так мучительно больно и ужасно медленно. С каждой минутой, ударом часов бедное сердце билось все быстрее, а страх становился все больше, все приставучее. Уже давно поняла, что очарована ей, ее Гением. Голос, музыка, слова — все это будоражило внутренний хрупкий мир Актрисы, согревало и одновременно леденило душу. После очарования и восхищения пришла симпатия, тугая, теплая привязанность. Понимание влюбленности наступило после того, как ОНА согласилась написать песню. Нет. Это была не вспышка, не взрыв, не яркая искра. Просто после ее ухода стало холодно, страшно, одиноко. Будто все выкачали из души, оставив только пустоту. Без нее было плохо, тревожно… Хотелось всегда быть рядом с этим мятежным гением. Просто быть рядом… — Приветпривет! — знакомый голос вырывает из раздумий. Певица весело машет рукой и садится напротив женщины. На щеках ее играют теплые ямочки, зеленые глаза озорно блестят. — Ой! Здравствуй. Я тут, это самое… задумалась, вот, чуть-чуть, — Актриса улыбнулась, отводя глаза от Рамазановой. — Задумалась… И о чем же? — Земфира хитро ухмыляется, наблюдая за Литвиновой. Режиссер явно нервничала, чувствовала себя страшно неловко под прямым взглядом волшебно-изумрудных глаз. Женщина то поправляла и без того идеальную прическу, то теребила в руках край скатерти, отчаянно краснея. — О том, как же мне повезло. С Игорем, с командой. С тем, что небесные силы не обломали. С тобой… — Рената несмело подняла глаза на Певицу. — Повезло? Я же, сука такая, отказывалась до последнего. Еще и диск дома забыла! — Земфира весело рассмеялась. — Богиня, а пойдем ко мне! — Куда? — Литвинова снова выпала из реальности. — Боже, прости, я сегодня что-то, это, ну, пропадаю в общем. Вот и сейчас, залюбовалась тобой и ничего не услышала. Ты такая красивая! — женщина чуть покраснела и отвела взгляд от сидящей напротив. — Неловко как-то получилось. Может тогда лучше в другой раз? — Давай вставай и идем. Гостей я не очень люблю. Но. Тебя я приглашаю сама, — Певица осторожно взяла женщину за руку. — Я хочу, чтобы ты послушала песню. Хочу сама ее спеть тебе. Для тебя. Идем! — девушка встала и, утягивая за собой Режиссера, направилась к выходу. Несколько минут быстрых петляний-скитаний по вечерней набережной и вот пара уже у дома Земфиры. Всю дорогу Рамазанова не выпускала ладошки Ренаты из своей руки. Эта тонкая, но такая трепетная, такая важно-необходимая сейчас связь посылала волны мурашек и безумного тепла по телу Земфиры. Девушка и не думала, что простое знакомство, которое она отодвигала всеми силами, может перейти в нечто невероятно сильное, волнующее. Рамазанова давно поняла, что ее тянет к этой невероятной, волшебной женщине. И не просто тянет, а хочется забрать Актрису, запереть в стенах своей квартиры и любить, любить, любить. Долго, страстно, нежно, со вкусом, выпивая Богиню до самого дна и вновь наполняя, но уже собой. Своим чувством, своей музыкой, голосом, запахом — всем, что у нее есть! — Ну вот, — Певица открыла дверь квартиры, чуть отступая назад, — проходи! — подтолкнула женщину, что замерла в нерешительности, и зашла следом, закрывая дверь. С улыбкой подметила, как Литвинова прикрывает глаза от удовольствия, снимая туфли на ужасно высоком каблуке, как женщина, осторожно осматриваясь-оглядываясь проходит в комнату прямо в пальто. Она так озирается по сторонам, будто кто-то сейчас нападет на нее, выскочит неожиданно из темного угла. Все это кажется Земфире до странности забавным и смешным, что она едва сдерживает улыбку. — Красота, тебе не жарко так будет? Или ты спешишь потом от меня удрать? — все же улыбается, видя растерянность в глазах Ренаты. — Давай помогу, — аккуратно, бережно, как с тонкой фарфоровой куклы, стаскивает пальто и вешает его в прихожей. — Ой, прости. Я снова задумалась. Как же неловко получается… — Садись и ни о чем не думай. Все прекрасно! — обрывает речь Актрисы девушка, уже устраиваясь за инструментом. — Ну что, попробуем! С первых нот и до самого конца песня владела сердцами двоих. Рената, сидящая на самом крае диванчика, вдруг сжалась вся в маленький комок и сползла на пол, как только Земфира начала петь. И так и просидела все эти пять минут, даже не замечая бегущих по щекам слез и боли от того, что слишком сильно сжала плечи. Не замечала она и участившегося дыхания и того, как пристально смотрела на поющую сейчас для нее девушку. Чуть покачиваясь в такт музыке, не заметила, как закончилась песня и как Земфира присела рядом, глядя прямо в глаза. — Эй, Рената, — осторожно дотронулась до чужого острого плеча, ловя кончиками пальцев крупную дрожь, — все хорошо? Ты плачешь. Тебе не нравится? — Боже, Зе… — женщина вмиг отмирает и порывисто обнимает Певицу. Так крепко и отчаянно, почти обреченно. Утыкается холодным носом в основание шеи, обжигает кожу раскаленными слезами. И жарко шепчет в самое ушко. — Это великолепно, невероятно, чувственно, глубоко, больно. Господи, Земфира, эта песня… она… Делай со мной все, что хочешь. Я вся твоя. Просто, как еще отблагодарить тебя за то, что ты создала? — чуть отстраняется и преданно-влюбленно смотрит прямо в зеленые омуты. Все. Маски сброшены — сама во всем созналась, призналась. Вот так просто, сказала и замерла в ожидании ответа. Слишком сильно сжимала в руках плечи девушки, слишком сильно боялась отказа. Земфира, замерев от неожиданности, от такого откровенного признания, смотрела куда-то перед собой, будто в пустоту. В голове птицей билась одна единственная фраза — «Я вся твоя». Опустила взгляд на сидящую так близко женщину, искала подвох. Но эти волшебные голубые глаза не лгут. Не способны лгать сейчас. Особенно ей. Девушка встряхивает головой отгоняя последние робкие сомнения. Смотрит на Ренату еще раз, еще более пристально. — Не молчи, прошу, только не молчи сейчас. Я погибну. Умру вот прямо сейчас в этой жуткой тишине, — слезы тонкими дорожками бежали по бледным щекам. — Земфира! Земф — договорить не успевает. Рамазанова затыкает рот женщины чувственным поцелуем. Ласкает нежные губы очень осторожно, аккуратно, боясь поранить, обидеть, навредить. Обнимает, притягивая к себе за плечи ближе. Смелеет. Целует жарче, напористее, понимая, что ей отвечают с той же страстью, с тем же чувством. Мелкие пуговички лениво, с какой-то неохотой, выскальзывают из петель, освобождая идеальное тело от оков блузки. Ткань с легким шорохом оседает на полу. Юбка присоединяется к ней через пару мгновений. С чулками выходит дольше, сложнее. Земфира стягивает тонкую материю очень аккуратно, боясь порвать. Обнимает, жадно оглаживая тонкие острые плечи, прижимая все ближе и ближе к себе. Легко расстегивает тугую застежку черного лифа, откидывая предмет куда-то в сторону. Тянет Актрису вверх, заставляя подняться. Любуется идеальным телом, гладкой кожей, румянцем легкого смущения на бледных щеках. Потрясающая женщина. Удовольствие — просто наблюдать за ней, изучать, пожирать глазами. Рената сама тянется за поцелуем, опуская руки на плечи Певицы. И тут же получает желаемое. Жадно, горячо, потрясающе. Оторвавшись от губ расписывает узорами нежности и любви тонкую изящную шею, ключицы, грудь. Ловит губами тихие вздохи, стоны. Рената чуть вскрикивает, когда руки Земфиры проходят по бедрам, больно сжимая кожу, а зубки прикусывают сосок. Сейчас она выглядит такой беззащитной, открытой, желанной до безумия. Такой любимой. Но в голове Рамазановой вдруг зарождается совершенно некстати страшная мысль, что все это лишь благодарность. Простая плата за труд. Девушка резко отстраняется от Литвиновой, оседая на пол, отползает как можно дальше. — Нет. Нельзя. У тебя муж, ребенок. Нет, — тихо шепчет Певица, закрывая лицо руками. Не видеть. Не соблазняться. Слишком опасно. — Ты, ты ведь просто отблагодарить хотела, не больше. Не надо так делать, Рената, не надо. — Зе, — голос Актрисы опасно дрожит, — я не хотела тебя обидеть, прости. Я сделала что-то не так? Скажи, прошу. Я исправлюсь, Зе? — Нет, уходи. Уходи. Литвинова, ты слышишь? Одевайся и уходи. Диск я через Вдовина тебе передам. Брысь отсюда! Актриса, аккуратно, неслышно ступая по полу, подошла к Земфире. Девушка сидела недвижима, вся сжалась как-то, такой вдруг стала маленькой, несуразно-угловатой. Женщина чуть тронула кончиками пальцев темные волосы. Осмелела. Легко погладила непослушные пряди. Опустилась на колени совсем рядом, подбираясь как можно ближе к Певице так, что чувствовала крупную дрожь в хрупком теле каждой клеточкой своего. Рената аккуратно отняла руки от лица девушки, попыталась заглянуть в глаза. Рамазанова лишь зажмурилась крепко-крепко и замотала головой в разные стороны, словно бы желала избавится от сладкого наваждения. — Нет, нет, нет. Уходи! Ты слышишь меня? Я же сказала, что… — Зе… Земфира, — собственной имя вдруг показалось ей совершенно необычным. Эта женщина произносила его как-то по-особенному. Словно бы пробуя на вкус, смакуя каждую буковку, — я не уйду. Не могу уйти сейчас вот так. Ты меня сейчас вот гонишь, а я очень хочу остаться. Быть с тобой, любить тебя, слышишь? Я не могу предать тебя, оставить тут одну. Позволь мне прогнать все то, что тебя тревожит, гнетет, убивает. Я чувствую все, что происходит с тобой… Просто позволь мне любить тебя, Зе. Ты моя жизнь, и если я уйду сейчас, то уже не вернусь. Я просто умру без тебя! — взгляд глаза в глаза. Наконец-то. В изумрудных глазах отражение чувств и порывов, что петляют, носятся, клубятся в самой глубине чудесных голубых очей. Тонкие пальчики тянут вверх темную футболку Певицы, ловко расстегивают черный лиф. Ладони, аристократичные, бледны и совсем тонкие, стирают дрожь, размазывая по хрупкому телу тягучую, вязкую, как растопленный шоколад, нежность. Сладкую и такую теплую. — Ты так прекрасна, Земфира. Я так люблю тебя, мой мятежный гений, — жаркий шепот на ушко. Руки девушки обхватывают худые плечи, яростно тянут на себя. Объятия крепкие, отчаянно-необходимые. Губы проходятся по тонкой шее, оставляют яркие засос в самом основании. Еще один — между ключицами. — Ты моя смерть, Литвинова. Ты моя любовь… Поцелуй, туманящий разум. Стон, разгоняющий кровь. Бесконечность, что одна на двоих.