Былинка

*** Вздохнув, я осторожно обошла шаткую кровать, приткнувшуюся у стены маленькой тесной комнатушки постоялого двора. Душная и пыльная, она была немногим лучше корабельной каюты, но хотя бы не раскачивалась, и я знала, что Джейми сейчас довольно и этого. От постоянной качки его просто выворачивало наизнанку, что очень меня тревожило, памятуя о том, как слаб он был в эти недели после Уэнтуорта. Я посмотрела на мужа, спящего на грубошерстных одеялах, здоровой рукой крепко прижимая к груди потрепанную материю. Он и в самом деле сильно исхудал. Я тяжело сглотнула, задержавшись взглядом на резко очерченной полумглой линии заострившихся скул, густой синеве под запавшими глазами. Почувствовав, как под веками защипало от непрошеных слез, я, сердито фыркнув, продолжила свой осмотр, всеми силами пытаясь оставаться беспристрастной. Ничто в его теле не напоминало сейчас о былой стати могучего воина. Раны на спине и боках заживали хорошо, но на костях, которые, казалось, явственно проступают сквозь истончившуюся кожу, оставалось не много плоти. Я смотрела, как ребра его поднимаются и опадают в такт дыханию, и горло у меня сжималось от любви и ярости. Кости обтягивал лишь тонкий, будто крыло бабочки, покров кожи, отчего в полутьме они казались прутьями клетки. Лежавшая на постели рука, на которую я наложила самодельную шину, была такой худой, что я, наверное, могла бы обхватить ее пальцами. Как же быстро можно изнурить человеческое тело! Но я знала, что причина была не только в морской болезни. Джейми по-прежнему почти ничего не ел, и я нередко подмечала его затравленный взгляд, когда он думал, что я не смотрю на него. Здесь я чувствовала себя совершенно беспомощной — я могла исцелить раны плоти, но демоны, вторгавшиеся в его сны ночь за ночью и день за днем, были мне неподвластны. Закусив губу, я застыла подле кровати, на которой лежал мой муж, желая и не решаясь прилечь с ним рядом, страшась спугнуть его сон. Даже краткие минуты отдыха были для него бесценны, ибо часы от заката до рассвета неизбывно полнились криками и ужасом. Пока я медлила в нерешительности, он, будто почувствовав мое присутствие, открыл глаза, задержав на мне внимательный взгляд. Губы чуть изогнулись в храброй улыбке, но он не сказал ни слова, лишь неотрывно смотрел на меня, и я отвечала ему таким же взглядом. Казалось, его глаза пронзительной, почти ослепляющей синевы светятся на изможденном лице, и я почувствовала, как грязная тесная комната исчезает, и я тону в их бездонной глубине. «Посмотри на меня, — казалось, говорили они. — Даже изломанный, поруганный, униженный, всем существом я принадлежу тебе». Чувствуя, как этот пристальный взгляд колет мне затылок, и к горлу вновь подкатывает запретное рыдание, я с нарочито бодрой улыбкой шагнула к изголовью кровати, чтобы взять свежие бинты для утренней перевязки, невольно отметив, как он вздрогнул при моем приближении, хотя поторопился тут же скрыть это. *** Подобрав юбки и внимательно глядя под ноги, я не слишком уверенно пробиралась по мощеным булыжником парижским улицам — шаткие каблуки тех времен коварно соскальзывали в рытвины мостовой, к которым, будучи всего несколько дней в этом городе, я еще не успела привыкнуть. Джейми мерно и уверенно шагал рядом. Он почти на голову возвышался над всеми прохожими, привлекая к себе взгляды не только ростом, но и простым кроем одежды. Его некогда мускулистая фигура, утратившая сейчас немалую часть своей силы, казалась слишком рослой и долговязой, и я невольно замечала, как встречные с любопытством оглядываются нам вслед. Я взяла его под руку, почувствовав, как он незаметно сжал мой локоть, и мы продолжили свой путь. Неожиданно справа от нас раздался оглушающий рев, и, подняв голову, я увидела привязанную возле кузницы черную телушку, которая сердито фыркала, а трое мужчин изо всех сил пытались удержать ее на месте. Сам кузнец прижимал докрасна раскаленное клеймо к крестцу отчаянно брыкавшегося животного, а по улице плыл, как морок, смрадный запах паленого мяса. Еще не успев осознать, что происходит, я почувствовала, как Джейми попятился от этого зрелища, всем телом инстинктивно дернувшись в сторону, и я слишком поздно поняла, что означала для него эта сцена. Повернувшись к нему, я увидела, что кровь отхлынула от его лица — казалось, его сейчас стошнит или он лишится чувств. Не раздумывая, я крепко ухватила его за руку, увлекая прочь от воспоминаний и преследовавших нас демонов, и не останавливалась, пока мы не свернули, наконец, в узкую боковую улочку, где тошнотворный запах больше не бил в ноздри. Остановившись под укрытием выступающей шероховатой стены старого здания, я обернулась к Джейми. Он прерывисто дышал, стараясь взять себя в руки и совладать с грозившей поглотить его лавиной смятения. Смотреть на меня он не мог. — Со мной всё в порядке, Sassenach. Слова звучали надсадно, мучительно напоминая о вспышках ужаса, терзавших его сразу после Уэнтуорта, и я сделала единственное, что было сейчас в моих силах. Я потянулась и обняла его. Прижимая его к себе, я ощутила краткую волну дрожи, прокатившуюся по выступающим ребрам. Я прильнула к нему еще теснее и услышала приглушенный тканью моего плаща голос: — Всё в порядке, Sassenach. Я справлюсь. Всё хорошо, Клэр. *** Со вздохом удовлетворения я откинулась на роскошные простыни нашей постели, ощущая такую знакомую и желанную тяжесть его тела меж своих бедер. Он склонился надо мной, упираясь локтями в подушку, и я протянула руку, вплетая пальцы в шелковистые пряди его волос. Я не открывала глаз, наслаждаясь прикосновением его кожи, до которой, казалось, не дотрагивалась целую вечность. Томительная нежность его поцелуев на губах и шее исподволь разжигала тлеющий во мне огонь. Мне хотелось умолять его войти в меня, утолить пульсирующую боль в истосковавшемся по нему теле. Но я не смела. Мое желание облеклось приглушенным стоном, стихшим на его плече, когда я обвилась вокруг него, притягивая еще ближе, чувствуя, что хочу его так сильно, что сердце готово разорваться. Ночная сорочка сбилась, и я ощутила, как его мускулистые бедра прижимаются к моим, и он упирается в меня, горячий и твердый, и едва не закричала от нетерпения. Мне хотелось чувствовать вкус его пота, запах мускуса, ощущать, как он движется у меня внутри в глубочайшем и самом сокровенном единении. Влага сочилась меж моих ног, увлажняя простыни под нами, и я выгнулась ему навстречу в безмолвной мольбе, одними губами шепча его имя. Джейми тихо застонал, и я почувствовала, как в меня толкнулась теплая набухшая плоть — после долгих недель воздержания он казался огромным, и я задохнулась, запрокидывая голову и впиваясь пальцами ему в плечи. Неожиданно Джейми замер надо мной, и, открыв глаза, я встретила его оцепенелый, устремленный сквозь меня взгляд. В глубине широко распахнутых синих глаз бушевала битва. Я видела бусины пота, блестевшие у него на лбу, но то была холодная испарина ночных кошмаров. А потом он разом моргнул и тряхнул головой, будто отгоняя морок, и покинул мое тело так резко, что я вздрогнула от боли. Он откатился в сторону, чтобы не коснуться меня даже ненароком, и сел спиной ко мне на краю кровати. В тусклом свете свечи я видела, что его бьет дрожь. Когда он заговорил, его голос был полон горечи и отвращения к себе: — Прости, Клэр. Я… я не могу. Дело не в том, что я не хочу, милая, я… это просто… просто… Голос изменил ему, и он сердито расправил плечи, пытаясь унять дрожь. Я закусила губу, силясь подавить душившие меня рыдания, и беспомощно глядя на истерзанную спину своего мужа, на уродливые отметины шрамов, издевательски пляшущие в безжалостном свете камина. Джейми прошел через ад, он выжил в Уэнтуорте и вернулся ко мне. Но еще никогда мне не было так одиноко. *** Меня разбудил не крик, а скулеж. Безгласная чернота парижского небосвода казалась пористой, как пробка. В эти дни я просыпалась, как по сигналу тревоги, от малейшего движения или звука. Я лежала, неслышно дыша, и, чутко вслушиваясь в дыхание Джейми, чувствовала, что его тело покрыто испариной. Я потянулась зажечь свечу у кровати, и в мерцающих бликах теплого света смогла, наконец, разглядеть Джейми — его глаза были крепко зажмурены, а тело свело судорогой ночного кошмара. Он всё еще был истощен, хотя и успел немного набрать вес, отчего кости уже не казались обтянуты кожей. Я сглотнула, заметив, как в зыбком свете свечи остро выдаются вперед ключицы. Глядя на его блестящее от пота лицо, прижатое к подушке, мне отчаянно хотелось обнять его, прижать к сердцу, убаюкать как ребенка, отгоняя прочь терзавший его ужас. Встав на колени в кровати, я придвинулась поближе к нему, вслушиваясь в неясное бормотание. Сперва его шепот был таким тихим, что я не могла различить слов, а когда, наконец, разобрала их, сердце мое сжалось. Это была мольба. — Нет, пожалуйста. Не надо. Пожалуйста, не надо. Нет, я не могу. Прошу тебя, прошу, прошу, прошу… Его подушка промокла от слез и пота, и мне самой отчаянно хотелось разрыдаться. Слезы капали мне на ночную рубашку, и, услышав, как его протесты становятся громче, я накрыла ладонью его руку, надеясь разбудить его. Но он не проснулся, а вместо того, как зверь в силках, забился на постели, невнятный стон взвился до истошного бессловесного крика, претворившись воплем безысходного ужаса. Мое сердце подпрыгнуло к горлу, и, с трудом подавляя собственные рыдания, я встряхнула его изо всех сил. Он тут же проснулся, задыхаясь, ошалело блуждая глазами по комнате — снедаемый страхом огненновласый демон, чья шевелюра, как пылающий ореол обрамляла блестящее от пота лицо. Я стала говорить что-то, зная, что он ухватится за слова, и надеясь вытащить его, как бы глубока ни была поглотившая его бездна.  — Я здесь. Все хорошо. Это просто сон. Ты в безопасности, Джейми, мы в Париже. Я здесь. С тобой всё в порядке. Мало-помалу его дыхание стало ровнее, и он поднял на меня взгляд. Даже в тусклом свете свечи я видела, как мятутся в его глазах тени ночных кошмаров. Он моргнул, и я увидела, как в этих бездонных, синих, как океан, омутах снова закипают слезы. Слабо потянувшись ко мне, он едва слышно шепнул севшим от крика голосом:  — О, Клэр. Я поспешно обняла его дрожащими руками, чувствуя, как резко дернулся кадык, запечатывая молчанием то, что Джейми был покуда не в силах разделить со мной, всеми силами желая, чтобы моя любовь протянулась к нему целительной нитью, врачуя изорванную в клочья душу.