Слово скаута

Крохотная квартирка в неказистой бруклинской многоэтажке всегда пахла болезнью. Стойкий удушливый запах спертого воздуха и грязи не исчезал даже когда мама Стива настежь распахивала окна, впуская в комнаты искрящуюся свежесть и шумную уличную прохладу. Въедливое, приторное ощущение слабости и хвори упрямо не желало покидать их скромную обитель, будто бы пропитав стены насквозь. Это всегда поражало Баки, потому что он никогда не болел. В его жилах текла горячая ирландская кровь, и крепкое здоровье было чем-то вроде доброй семейной традиции. Наверно, именно поэтому этот запах и казался ему таким резким. Всякий раз, переступая порог бедной захудалой квартирки своего лучшего друга, Баки замирал, чувствуя, как ненавистный запах окутывал его со всех сторон, пробирался в складки на одежде и неприятно щекотал ноздри. Мама Стива изо всех сил пыталась наполнить их невзрачное жилище домашним уютом. Но сил не хватало. Она была хрупкой и болезненной, а от тяжелой работы и изнуряющего горя выглядела гораздо старше своих лет. Отца Стива Баки никогда не видел. И Стив тоже. Он ушел вместе со 107-ым пехотным осенью семнадцатого и вернулся домой весной следующего года, искалеченный горчичным газом. Он с трудом дожил до рождения сына летом 1918-го, и Саре пришлось растить Стива в одиночку. Он постоянно болел, денег на лекарства едва хватало, и как бы тяжко не приходилось Барнсам в то нелегкое время, семье Стива было в десятки раз хуже. Порой Баки ловил себя на мысли о том, что люди вряд ли понимали, через что на самом деле пришлось пройти Саре Роджерс. Большинство болезней Стив унаследовал от матери, но она никогда не позволяла слабому здоровью сломить ее. Она откладывала каждый заработанный цент и делала все, что могла, даже больше, чтобы обеспечить единственному сыну хорошую жизнь. Но этого было недостаточно, и она это знала. Этот взгляд, печальный и подавленный, навсегда запечатлелся в ее голубых глазах. Когда-то Сара была настоящей красавицей, но сейчас от былой красоты осталась лишь бледная, измученная тень. Ее уставшее лицо просияло, когда Стив впервые пригласил Баки в гости. И дело было не только в том, что в жизни ее драгоценного мальчика наконец-то появился долгожданный друг. За внешностью грубоватого бруклинского парнишки она увидела доброту души и благородство духа. Она почувствовала в Баки все то, в чем так отчаянно нуждался ее сын. Малыш Стив был таким слабым и таким одиноким. Другие ребята постоянно издевались над ним. Сара знала это, хотя Стив никогда не жаловался ей и упрямо твердил, что все в порядке. Ему нужен был друг. Тот, кто защитит его от колких насмешек, тот, кто заступится за него и будет рядом, несмотря ни на что. В этом жестоком мире ему нужен был тот, кто избавит его от мрачного безрадостного одиночества, подарит свет и тепло своей дружбы. Ему нужен был Баки Барнс. Сара любила своего сына слепой, безвозмездной, самоотверженной материнской любовью и всегда, всегда старалась дать то, что ему было нужно. — Ты хороший мальчик, Джеймс. — Только моя мама зовет меня Джеймсом, мэм. Для всех остальных я Баки. Сара коротко улыбнулась, но глаза ее остались печальными. — У Стива совсем нет друзей, — сказала она, но Баки это и так было известно. Она пристыжено склонила голову, будто в одиночестве сына была ее вина. — Я так рада, что он встретил тебя. Ты сможешь за ним приглядеть? Позаботиться о нем? Щеки Стива залило краской, он сердито запыхтел, обиженно глядя на мать. Баки лишь отмахнулся, чтобы не смущать друга еще больше, хотя в глубине души его распирало от гордости за то, что ему доверили нечто столь важное. — Смогу, миссис Роджерс, — он кивнул, ухмыльнувшись Стиву. Потом его ухмылка стала чуть шире, и он шутливо добавил, — слово скаута. Баки знал, как Сара старалась. И он был искренне рад помочь ей. Но в крошечной тесной квартирке Роджерсов при всей ее безупречной чистоте все равно витал дух болезни и обреченности. Они бедствовали. Даже до того, как страна погрузилась в Депрессию*. Старые одеяла пахли сыростью, сколько бы раз Сара их ни стирала. Изношенную, истертую по ниток одежду покрывал причудливый узор заплаток. Питались они исключительно пресным бульоном и овсянкой, по особым случаям Сара готовила вареную капусту или еще что-нибудь, что ей удавалось раздобыть. Семья Баки тоже была бедной, но их скромный доход, даже несмотря на кризис, всегда был больше, чем то, что получала она. Роджерсы едва сводили концы с концами, отчасти потому, что все скудные сбережения Сары уходили на лекарства для Стива. Гнетущее ожидание очередного приступа астмы изводило ее. Она жила в постоянном страхе, не зная, когда за легким кашлем крылась обычная простуда, а когда он мог перерасти в долгую, мучительную, изнуряющую болезнь. Порой ей приходилось выбирать между сытным обедом и коробкой с таблетками, и она, не задумываясь, тратила последние центы на лекарства. Она часто голодала, чтобы ее мальчик ел досыта. Она усиленно это скрывала, но Баки все равно замечал. Ее осунувшееся лицо, заострившиеся черты, тонкие руки. Иногда он задавался вопросом, замечал ли это Стив. Несмотря на то, что о нем думали остальные, Стив был умным. Он наверняка понимал, что происходит, но с другом никогда об этом не говорил. А вот мама Баки частенько поднимала эту тему. — Не надо тебе так много к ним ходить, — сердито отчитывала она сына. — Сара, конечно, довольно милая, но она неважно выглядит. Нехорошо, когда женщина живет одна, нехорошо. И этот ее мальчишка... Кожа да кости. Странный он, слишком уж тихий, целыми днями только и делает, что рисует. Вот помяни мое слово, от этих постоянных болезней ничего хорошего не жди. Саре должно быть стыдно. Да, должно быть! Всякий раз, когда мать начинала свою уличительную тираду, Баки осторожными шажками отступал к дверям. — Не нравится мне, что ты постоянно там пропадаешь. В этом доме, в этой... болезни. Не нравится мне это, Джеймс. — Да ладно тебе, ма, — говорил он и успевал улизнуть до того, как мать находила для него очередную работенку по дому. Он бежал к Стиву. Бежал, пытаясь отогнать прочь голос матери, но ее едкие слова преследовали его, отдаваясь гулким эхом в голове и беспощадно жаля, словно рассерженные осы. Всякий раз, когда Баки вновь и вновь возвращался в дом лучшего друга, на бледном, бескровном лице Сары расцветала благодарная улыбка. Она словно боялась, что однажды он опомнится и поймет, что та ноша, которую он так самоотверженно взвалил на плечи, ему больше не нужна. Но этого не происходило. Баки нравилось приходить к ним домой. Ему нравилось проводить время со Стивом, действительно нравилось. Он был счастлив. Когда Сара видела это, ее сердце наполнялось глубоким, почти осязаемым чувством облегчения и благодарности. Она всегда обнимала Баки, тепло, нежно, по-матерински, словно собственного сына. В ее умоляющем взгляде всегда читалась одна и та же мягкая, робкая просьба. Пригляди за Стивом. И так было каждый раз. Когда Баки заходил за другом перед школой. Когда прибегал, чтобы вытащить его поиграть на улице. Когда навещал его во время очередной болезни и приносил ему игрушки и сладости. Пригляди за Стивом. У него никого нет, кроме тебя. И он приглядывал. — Конечно, миссис Роджерс, — отвечал он с неизменной улыбкой, казалось бы, не воспринимая всерьез ее навязчивое беспокойство. Однако, несмотря на свой юный возраст, он со всей серьезностью относился к данному обещанию. И Саре не нужно было напоминать об этом всякий раз. Он и сам все прекрасно знал. Стив был особенным. Баки понял это в день их первой встречи, когда он по счастливой случайности спас тощего светловолосого паренька от местных хулиганов. Уже тогда он увидел, что за этим хилым болезненным тельцем скрывался невероятной силы дух и билось храброе, отважное сердце. Стив вступался за каждого, кто нуждался в помощи, невзирая на последствия. Он был нескладным, кротким и молчаливым, и от этого по-своему привлекательным. Порой он бывал чересчур серьезным, но, когда Баки удавалось его расшевелить, не уступал в шалостях даже самым неугомонным проказникам. Другие ребята недолюбливали Баки за то, что он защищал Стива, но ему не было до этого совершенно никакого дела. Они со Стивом были командой. Даже когда у них ничего не было, они знали, что есть друг у друга, и этого им было достаточно. Они носились по улицам, играли, смеялись. Они забирались на крыши и, завороженно глядя в теплое летнее небо, усыпанное мириадами звезд, воображали себя доблестными солдатами, побеждающими врагов и спасающими невинных. Стив помогал Баки с учебой. Баки защищал его от хулиганов. Он уверял, что все они идиоты, дружески трепал друга по плечу и угощал его газировкой, чтобы поднять настроение. Стив научил его быть честным и самоотверженным. Баки научил его быть сильным и уверенным в себе. Стив показал ему, что значит быть благодарным за жизнь, несмотря ни на что, а Баки показал ему, как получать от этой жизни удовольствие. Они дополняли друг друга. Они были друзьями. С годами Баки с пугающей отчетливостью осознал, каким несправедливым и беспощадным мог быть мир, и это придало внушительности и глубокой, торжественной силы тому детскому обещанию, что он дал матери Стива. Наступали холода, суровая снежная зима опускалась на город, и Баки отдавал другу свои теплые вещи, за что ему постоянно влетало от матери. В самые страшные дни, когда за окнами бушевала вьюга и лютовали морозы, он забирал Стива к себе домой; он уступал другу свою кровать, а сам спал на полу на диванных подушках. Стив, подбитый очередной болезнью, дрожал и жалобно кашлял, а Баки заботливо кутал его в теплый плед. Порой за обедом, когда продуктов на всех не хватало, он делился с лучшим другом своей порцией картошки с мясом, подставлял ему свою тарелку с супом и украдкой подсовывал лишний кусочек хлеба. Он приглядывал за ним, как и подобало верному товарищу. Делал все, что было в его силах, чтобы сдержать данное когда-то обещание. Одним промозглым ненастным октябрьским днем, когда Бруклин утопал в непроглядной серости, грязи и холодном дожде, они, возвращаясь домой из школы, насквозь промокли и продрогли до костей. Наутро Баки почувствовал первые признаки начинающейся простуды. Голова раскалывалась, грудь сдавило тяжелым спазмом, но болезнь, как это обычно бывало, надолго не задержалась. А вот Стив в школу так и не пришел. Сразу после занятий Баки по заученному наизусть пути, который он проделывал уже сотню раз и мог пройти даже с закрытыми глазами, отправился к знакомой многоэтажке из грязно-бурого кирпича. В маленькой, пахнущей болезнью квартирке, Баки нашел своего лучшего друга в кровати, укутанного во все теплые вещи и одеяла, которые только были в их доме, и его мать, бледную, уставшую, кружившую вокруг него и тщетно пытавшуюся хоть чем-то ему помочь. Его тщедушное тело, утопавшее в складках покрывал, содрогалось от надрывного, клокочущего, кровавого кашля. Он бредил от пожиравшего его лихорадочного жара, страшно хрипел и трясся в ознобе. Сара, взяв с Баки обещание остаться со Стивом, бросилась на поиски доктора. — Присмотри за ним, — умоляла она, стоя в дверях, и на ее щеках блестели слезы. — Не отходи от него ни на шаг. — Не отойду, — клятвенно заверил он ее. Ему было страшно. Не просто страшно, он был в ужасе. Оставшись наедине с другом, мечущимся в горячечном бреду и едва живым от слабости, он впервые в жизни осознал, насколько хрупким и немощным был Стив. Болезнь, которая вывела его из строя на пару дней, могла убить Стива. Стив мог умереть. От этой мысли Баки похолодел. Он сидел у постели своего лучшего друга, сжимая его пылающую жаром руку, и тихо молил Бога о том, чтобы он сохранил Стиву жизнь. Доктор прибыл вовремя, но денег на нужное лекарство у Сары не было. Баки, не раздумывая ни секунды, побежал домой. Он слезно просил у родителей помощи, и они неохотно вручили ему пару смятых купюр и горстку монет. Он поклялся, что вернет все до последнего цента. Пока Стив, все еще безмерно слабый и мучимый приступами раздирающего кашля, оправлялся от пневмонии, которая чуть не стоила ему жизни, Баки работал как заведенный, пока не выплатил весь свой долг. Он никогда не рассказывал Стиву об этом. Он ни на мгновение не пожалел о том, что сделал, потому что знал, что это того стоило. Но Стив бы не понял этого. Стив не хотел быть обузой. Правда заключалась в том, что он никогда ею и не был, однако приглядывать за ним было порой непросто. Баки все больше и больше вживался в роль заботливого друга. Ведь так было нужно. Мама Стива рассчитывала на него. Он не винил ее, даже наоборот. Это было делом чести. Торжественно возложенной на него почетной обязанностью, которую он с достоинством выполнял. Время шло, а жизнь в стране так и не налаживалась. На двенадцатый день рождения сына Сара даже не смогла купить ему подарок. Найти работу было почти непосильной задачей, и денег с трудом хватало даже на пропитание. Стив разносил газеты, прибирался в местных магазинчиках и брался за любое задание, чтобы хоть как-то помочь матери, но и этого было недостаточно. Баки тоже работал. Работал всю зиму, упорно и старательно, чтобы наскрести денег на два билета на игру в Эббетс-филд**. Он подарил их лучшему другу на Четвертое июля. От восторга глаза Стива засияли ярче, чем праздничные фейерверки в небе. — Нет, — покачал он головой, поежившись от мысли о том, каких неимоверных усилий стоило другу раздобыть эти билеты. — Сходи лучше с той девчонкой, которая тебе нравится. — Еще чего, — фыркнул Баки. — Мы с тобой пойдем вместе. И они пошли. Устроились на трибунах с парой горячих хот-догов в руках, окруженные клубами едкого сигаретного дыма, и упрямо сидели на местах до тех пор, пока не начали задыхаться и пока от горячих слез бейсбольное поле не стало расплываться перед глазами. На обратном пути они наперебой обсуждали игру, восторженно хохотали и говорили о том, как здорово было бы вот так ходить на бейсбол каждый год. Сара, в радостном волнении дожидавшаяся их дома, едва смогла сдержать слезы благодарности, и Баки, встретившись взглядом с ее ярко-голубыми блестящими глазами, почувствовал переполнявшую сердце гордость за свой поступок. Стив был ему как младший брат, но Баки никогда не позволял себе смотреть на него свысока. Он относился к нему как к равному, хоть и был вдвое выше и сильнее друга. Как к равному, несмотря на то, что чарующая улыбка, щегольские манеры и добродушное обаяние делали его всеобщим любимчиком, а Стив на его фоне казался лишь бледной, невзрачной тенью. Как к равному, пусть даже девчонки не давали Баки прохода, тогда как Стиву едва ли перепадал хотя бы один дамский взгляд, не говоря уж о чем-то большем. Но он не жаловался. Он вообще никогда не жаловался. Баки втайне задумывался, как Стиву только хватало сил терпеть все это: свое немощное, больное тело, которое не позволяло ему делать все то, к чему так отчаянно рвалась его душа; свою бедную, почти нищенскую жизнь впроголодь, полную разочарований, тягот и желаний, которым так и не суждено было осуществиться. Лишь через какое-то время к нему пришло осознание того, что Стив на самом деле ничего не хотел и ни в чем не нуждался. Он всегда радовался тому, что у него было. Однако, одно желание у него все же было. Он желал стать чем-то большим. Большим, чем просто хилым подростком, чтобы постоять за себя и дать отпор тем, кто задирал и унижал его и других. Тогда-то Стив и начал все чаще и чаще ввязываться в драки. Он вставал на пути хулиганов, негодяев и монстров. Он самоотверженно бросался между обидчиками и их жертвами. Он делал это всякий раз, снова и снова. Его вечно избивали, он весь был в синяках и ссадинах, и порой Баки самому хотелось хорошенько ему врезать за то, что он вел себя так глупо. У него было доброе сердце и за словом в карман он точно не лез, но не ему было тягаться с плохими ребятами. Он упрямо отказывался в это верить, и никто, ни лучший друг, ни хулиганы из соседнего двора не могли его переубедить. Баки все равно защищал его, хотя беречь друга от злого, жестокого мира и позволять ему делать то, что он считал правильным, становилось все сложнее. Его поступки действительно были правильными, но, черт возьми, Стиву не нужно было постоянно это доказывать. После каждой стычки Баки приводил его порядок у себя дома, потому что не хотел, чтобы миссис Роджерс видела последствия его геройских похождений. Иногда ему не удавалось, и Сара входила в комнату как раз в тот момент, когда Баки вытирал кровь из разбитого носа Стива или помогал ему перевязать ушибленные ребра. Она злилась. Злилась на Баки за то, что он не углядел за ее сыном и позволил ему ввязаться в неприятности. Она никогда не говорила ничего вслух, но Баки все равно ощущал беспокойство и немой укор в ее пристальном взгляде, и от этого чувство вины съедало его изнутри. Он постоянно спорил со Стивом, пытаясь убедить его в том, что его безрассудная жажда справедливости ни к чему хорошему не приведет, но он даже слушать не хотел. — Пора тебе с этим завязывать, — мягко сказал Баки, осторожно придерживая друга и помогая ему добраться до дома после очередной драки. Да, конечно, тот пристававший к девушке ублюдок сам напросился. Он был настоящим козлом и никчемным негодяем, и ему давно пора было преподать урок. — Стив, я серьезно. Стив лишь шмыгнул носом, вытерев сочившуюся из губы кровь. На его щеке уже наливался здоровенный синяк. — Он не должен был с ней так обращаться, — пробормотал он, слегка пошатнувшись. Баки догадывался, что скоро и вся его худая грудь с торчащими, как брусья потерпевшего крушение корабля, ребрами будет усыпана россыпью синяков всех цветов и размеров. Учитывая то, какими больными были его легкие, позволить себе такие боевые ранения он не мог. — Это неправильно, Бак. — Да плевать мне! — вдруг вырвалось у Баки. — Это не твои проблемы, вот и не вмешивайся. — Ну и кем я тогда буду, если останусь в стороне? Хорошие люди так не поступают. — Знаешь, поступать правильно и пытаться кому-то что-то доказать — это разные вещи. Стив обиженно посмотрел на друга. — Тебе легко говорить. Тебе никогда не нужно было никому ничего доказывать. Его голос, низкий и чуть хрипловатый, был полон горечи и злобы и от этого казался чужим и непривычным, словно принадлежал не Стиву, а кому-то другому. Баки остановился и, схватив друга за плечи, заставил посмотреть ему прямо в глаза. — Вообще-то мне тоже есть, что доказывать. Я твой друг, черт возьми! Ты заслуживаешь большего, чем быть чертовой боксерской грушей для каких-то подонков. Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы ты наконец-то это понял! Лицо Стива чуть смягчилось. — Я выдержу. Это не смертельно. — Господи, Стив, ты только послушай себя. Прекращай это, ладно? Ведь не обязательно геройствовать, чтобы быть хорошим человеком. Стив помрачнел. Для него между героем и хорошим человеком не было совершенно никакой разницы. И причина бороться за правое дело у него всегда находилась. Он просто не понимал, как могло быть иначе. Баки же знал, что все было не так просто и мир не делился на черное и белое. Он небрежно улыбнулся и слегка толкнул друга в плечо. — И вообще-то мне уже порядком надоело каждый раз спасать твою костлявую задницу. Он сказал это по-дружески, беззлобно и без тени упрека, но Стив все равно сник, и на его лице появилось подавленно-виноватое выражение. Будто бы до этого момента ему в голову ни разу не приходила мысль о том, что его выходки могли причинять боль другим людям. Хотя, может быть, и вправду не приходила. Стив в совершенстве владел искусством не замечать того, что было ясно как день. — Прости, — сдавленно пробормотал он. Баки поглядел на понуро опустившего плечи лучшего друга, и его сердце тяжело заныло. Они оба знали, что только благодаря ему Стив все еще умудрялся вставать после каждого удара, которыми его так нещадно осыпали обидчики. — Слушай. Просто... не увлекайся ты этим, ладно? Пойдем, нужно привести тебя в порядок, пока твоя мама не вернулась. Кстати, какую отговорку мы на этот раз придумаем? Они всегда сочиняли какие-то нелепые истории о том, как Стив умудрился заработать очередной синяк или ссадину. Баки решительно не понимал, зачем нужно было постоянно лгать. Ведь Сара видела их обоих насквозь и обо всем догадывалась, хоть и не подавала виду. Пожалуй, в этом и заключался весь смысл: заботясь о Стиве, им обоим приходилось мириться с идеальным сказочным миром, где он прятался от суровой реальности и где проблемы сами собой исчезали, если на них не обращали внимания. Добраться домой до прихода Сары им не удалось. Когда они вернулись, она с порога бросилась к сыну. Ее длинные тонкие руки обнимали его крошечное тело, гладили его грязные спутанные волосы и нежно прижимали голову к материнскому плечу. Сара отправила Стива в ванную, и они с Баки остались в комнате вдвоем. — Приглядывай за ним, — жалобно прошептала она, глядя на него полными слез и ужаса глазами, — пожалуйста. Горький ком сдавил горло, и Баки, не в силах выдавить из себя ни слова, просто кивнул. В квартире все еще витал ненавистный дух болезни. Сара перестала открывать окна, боясь впускать в дом опасности, которые таил в себе холодный враждебный мир. Этот удушливый тяжелый запах был верным спутником бессилия, страха и нищеты, и терпеть его Баки уже не мог, поэтому старался вытаскивать лучшего друга из дома как можно чаще. Вскоре Сара устроилась работать медсестрой в туберкулезном отделении. Она была так рада хорошей зарплате, что не замечала, чего на самом деле ей стоили эти деньги. Она постоянно брала сверхурочные, нещадно изматывая свой и без того слабый организм. Стив поведал об этом другу, когда они собрались вместе одним жарким летним вечером, распивая на двоих бутылку скверного теплого пива, которую Баки удалось стащить у отца. Они оба уже не были детьми, по крайней мере, их пылкие юношеские сердца беззаветно в это верили. Они были достаточно взрослыми для серьезных разговоров, а порой им даже не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Умудренные своей недолгой, но полной тягот и невзгод жизнью, они были в состоянии принимать самостоятельные решения. Баки торжественно поклялся самому себе, что не допустит, чтобы Стив и дальше оставался жить с матерью. Она неважно выглядела и постоянно жаловалась на плохое самочувствие. Вокруг нее кишела болезнь и смерть, и каждый раз, возвращаясь домой, она приносила в их и без того захудалое жилище это гнетущее ощущение безысходности и отчаяния. Она сама просила Баки позаботиться о ее сыне, вот он и заботился. Она должна была понять. Понять, что Баки просто не мог позволить ей и ее работе губить и без того хрупкое здоровье Стива. Снова пришло время раскладывать диванные подушки на полу. Мистер и миссис Барнс были, мягко говоря, не в восторге, но Баки даже и не спрашивал у них разрешения. Стив им нравился, но они, как и все вокруг, задавались одним единственным вопросом: что такой умный и красивый парень как Баки Барнс забыл рядом с таким жалким неудачником как Стив Роджерс? Они просто не понимали. Не понимали, какое обещание он дал. Не понимали, что заставляло его каждую ночь спать на холодном полу, скрючившись в неудобной позе и изнывая от боли в спине. Они не понимали, почему он постоянно твердил лучшему другу, что всегда будет рядом. Они просто не понимали, что Стив значил для него. Если бы не их дружба, Баки наверняка стал бы одним из тех никчемных разгильдяев, которые бесцельно прожигали жизнь, тратя все свое время и деньги на женщин и выпивку. Сама мысль об этом приводила его в ужас. Жизнь постепенно налаживалась, но Баки все равно отдавал другу лучшее из того, что у него было. Стив, постепенно обо всем догадываясь, начал отвергать его чрезмерную опеку, и это задевало его даже больше, чем он мог себе представить. Сара заболела. Серьезно заболела. Долгие смены в туберкулезном отделении не могли пройти бесследно, и рано или поздно это должно было случиться. Однажды Стив вернулся домой из школы и нашел ее в кровати, забывшуюся тяжелым болезненным сном. Она вся горела в мучительной лихорадке, из ее груди вырывались сдавленные прерывистые вдохи, и, как бы сильно Стив ни старался, привести ее в чувства ему не удавалось. Теперь уже ему пришлось бежать за врачом, а Баки снова остался дежурить у постели. — При... присмотри за Стивом... — хрипло прошептала она, и ее лицо страдальчески скривилось. Она едва дышала, но все равно тратила свои последние силы на то, чтобы выжать из раздираемых кашлем легких остатки воздуха и произнести эти слова. — Я... я ведь... больше не смогу. Баки кивнул. Его сердце бешено забилось прямо в горле, и ему показалось, что он ощутил витавшую в воздухе смерть. Вскоре прибыл врач. Находиться рядом с матерью Стиву он не позволил; с его больными легкими и слабым сердцем подхватить туберкулез означало бы смертный приговор. Он метался по квартире друга, словно загнанный в клетку зверь, дрожа от боли, ярости и невыносимой беспомощности. Его ботинки глухо стучали по деревянному полу, и эти звуки сливались в бессмысленную давящую какофонию. Баки не выдержал и, вскочив с кровати, крепко обнял Стива. Стив плакал, цепляясь пальцами за его рубашку и пряча лицо у него на груди. Они через многое прошли вместе, но Баки еще никогда не видел его таким. Напуганным, подавленным, совершенно разбитым и содрогающимся от глухих исступленных рыданий. В тот момент, стоя посреди комнаты и пытаясь укрыть друга от страха и боли в своих теплых утешающих объятиях, Баки почувствовал, как по его разгоряченным щекам тоже покатились слезы. Если Стив страдал, ему тоже было больно. Если плакал он, плакал и Баки. Так было правильно, потому что они были одним целым. Саре удалось побороть инфекцию, но отступившая болезнь будто бы забрала часть нее самой. От нее осталась лишь тень, бледный, почти бестелесный и невесомый призрак. Стив вернулся домой, чтобы ухаживать за ней. Она была слишком слабой, чтобы жить в одиночестве. Баки предложил помочь и даже хотел перебраться на какое-то время к Роджерсам, но Стив вежливо отказался. Его мать столько лет самозабвенно заботилась о нем, и теперь настало его время присматривать за ней. Она, быть может, оправилась после болезни, но лучше ей не становилось. Это было началом медленного, мучительного, полного скорби и страданий пути к неизбежному концу. Стив отказывался это признавать. Он до последнего лелеял в душе светлую, по-детски наивную надежду на чудо. По-другому он не мог. Ему нужно было надеяться. И Баки не мог лишать его этой надежды. За океаном грозно гремели барабаны надвигающейся войны. Мирное небо затягивалось черными тучами. Газеты пестрили тревожными заголовками. Люди пугливо шептались о войне, о нацистах, о Гитлере и Германии. О том, что хрупкому, шаткому миру, наступившему после недавнего кровопролитного противостояния, вот-вот придет конец. Стив слушал их разговоры, слушал с пристальным, обостренным вниманием, и все происходившее волновало его гораздо больше, чем Баки. Его, Стива Роджерса, собиравшегося поступить в школу искусств, всерьез заняться рисованием и посвятить свою жизнь любимому делу. Стива Роджерса, которому никогда не суждено было стать солдатом, как бы сильно он этого не хотел и как бы отчаянно не рвался в бой. Баки все прекрасно понимал, но не знал, хватит ли у него духу когда-нибудь признаться в этом лучшему другу. — Надо попытаться, Бак, — сказал Стив. — Я должен попытаться. — Они еще даже не объявили войну, — ответил Баки. Они медленно брели по улице, возвращаясь домой после кино. Приглушенный шепоток и тихое, беспокойное шушуканье зрителей в зале до сих пор преследовали их. В воздухе витали слухи о начавшихся в Европе военных конфликтах и неудачных попытках их мирного разрешения, и от этого обыденная неспешная прогулка с каждым шагом наполнялась духом мрачной и тяжелой серьезности. — Может, лучше дождаться, пока это случится? — Это случится, — с непоколебимой уверенностью отозвался Стив. — Иначе никак. Он украдкой покосился на друга и спросил: — Пойдешь на фронт? Вопрос был не из легких, хотя ответ на него по сути своей был довольно прост. — А ты? — Да. — Как же твоя мама? Ты ей нужен. Невольное напоминание о матери привело его в замешательство. Он слегка побледнел, и твердая решимость в его взгляде куда-то исчезла, сменившись тягостным беспокойством. Увидев это, Баки тут же пожалел о своих неосторожных словах. — Да и вообще, кто сказал, что тебя туда возьмут? — с осторожным смешком сказал он, поддразнивающе подтолкнув Стива в бок. — Все немцы разбегутся в страхе, как только тебя увидят. Несмотря на все старания, беззаботные шутки не могли избавить его от щемящей боли в груди. С болью приходило суровое осознание того, что на этом разговор не закончится и они еще не раз вернутся к этой беседе. Стив был невероятно одаренным художником, умным, добрым, отзывчивым человеком, но, несмотря на все таланты и качества, которыми его наградила природа, единственным его желанием было служить своей стране и защищать свободу любой ценой. Все вокруг считали, что он спятил, но Баки знал, что его лучший друг был словно создан для этой роли. — Если ты пойдешь, то и я пойду, — решительно заявил Стив. — Мы же всегда держимся вместе, правда? Его слова вызвали невольную теплую улыбку на губах Баки. — Я должен быть рядом и следить, чтобы ты не наделал глупостей. — Насколько я помню, главный спец по глупостям у нас не я, а кое-кто другой, — с усмешкой поправил Баки. — Я всего лишь приглядываю за этим кое-кем. Кто-то ведь должен. Только сейчас он начал понимать, как сильно этот образ заботливого старшего брата ему приелся, а постоянное, чаще всего бессознательное стремление защищать и опекать стало частью него самого. Они повзрослели. Мальчишки из Бруклина превратились в молодых парней, стоявших на пороге дикой, пугающей неизвестности ожидавшего их впереди будущего. А крохотная квартирка в неказистой кирпичной многоэтажке по-прежнему пахла болезнью, даже больше, чем когда-либо. Запах становился невыносимым, но Баки все равно терпел. Терпел, неподвижно стоя в углу и стараясь не делать лишних движений, чтобы не волновать затхлый воздух вокруг себя. Терпел, чувствуя, как его внутренности стягивались в тугой узел, и глядя на Стива, склонившегося над кроватью и нежно успокаивающего свою больную маму. Ей становилось хуже, и надежды на выздоровление уже не было. Они знали это. Знали давно. Но предпочитали об этом не говорить. Будто бы притворившись, что все в порядке, и упорно игнорируя очевидное, можно было спасти Сару от нависшей над ней неминуемой смерти. Изо дня в день Стив запасался лекарствами и продуктами, ухаживал за умирающей матерью и изводил себя непосильной работой, пытаясь выкроить время для занятий в школе искусств. Баки видел его лицо, посеревшее и осунувшееся от переживаний, темные тени, залегшие под глазами от недостатка сна, и все внутри него мучительно сжималось. Однажды Стив пришел к нему домой, изможденный и совершенно разбитый, в его глазах блестели застывшие слезы, а бледные губы дрожали в безмолвной мольбе. Баки обо всем догадался и, не говоря ни слова, последовал за другом. И вот теперь он снова стоял в спальне этой чертовой жалкой лачуги, такой мрачной и душной, что ему казалось, будто стены неумолимо надвигались на него со всех сторон. Сара ненадолго пришла в себя. Она тяжело дышала, из ее искалеченных, умирающих легких выходил странный дребезжащий звук, но она все равно с пугающей настойчивостью пыталась быть сильной и храброй. Она делала это для сына. Только ради него одного. Всегда. — С тобой все будет хорошо, — нежно прошептала она. Стив улыбнулся. — Конечно, — заверил он ее. — Все будет в порядке. — Мой малыш, — ее тонкая дрожащая рука коснулась его бледной щеки. — Я так тобой горжусь. Мой родной, любимый мальчик. Слезы, с которыми Стив так долго и упорно боролся, хлынули ручьем. Сара бережно вытерла их и, опустив руку, закрыла глаза. Сердце Баки разрывалось на части. Он был бессилен. Он знал, что не мог защитить Стива от боли, слез и горькой неизбежной утраты. И от этого становилось еще хуже. Ночь длилась целую вечность. Агония пожирающей изнутри лихорадки, душащего кашля и медленно угасающей жизни. Порой казалось, что все это было лишь кошмарным сном, но вопиющая безжалостность и неотвратимость происходящего едва ли могли быть чем-либо, кроме жестокой правды. Баки садился, потом вставал и принимался мерно расхаживать по комнате, снова садился и снова вставал. Стив не шевелился. Он и не думал покидать свой пост, несмотря на то, что его безмолвно застывшее, словно статуя, тело, затекло и невыносимо болело. Он даже ни разу не отвел взгляд. Лишь когда робкий рассвет прокрался в безликое серое небо, Баки удалось уговорить Стива принести им обоим по чашке кофе. Когда друг ушел, он занял его место, устроившись в ветхом, расшатанном кресле у постели и охраняя покой умирающей женщины. И она задала ему вопрос. Тот самый, извечный вопрос. Даже в последние минуты своей жизни она думала только о Стиве. На ее исхудалом, пепельно-сером восковом лице появилась вымученная улыбка. Бурлящая сила и искрящийся жизнерадостный блеск навсегда покинули ее глаза, оставив там лишь пустоту и боль. — Ты... это самое лучшее, что есть в его жизни. Ты ведь знаешь это? Ты сделал для него больше, чем я смогла бы сделать когда-либо. — Нет, не надо, вам... вам не стоит разговаривать... — Ты ему нужен. Глаза Баки защипало от слез, и он с трудом сглотнул. — Обещай мне, Джеймс, — взмолилась она. — Обещай, что будешь ему другом. Обещай, что всегда будешь приглядывать за ним. Он повторял эти слова уже сотню раз, но готов был сделать это снова. Ради нее. — Я обещаю. Она кивнула. Из ее груди вырвался сиплый, надсадный, полный облегчения выдох. Это обещание было единственным, что Баки мог для нее сделать. Она была хорошим человеком и прекрасной матерью. Она заслуживала покоя. Часом позже ее не стало. Стив не плакал. В его уставших воспаленных глазах не осталось больше слез. После того, как жизнь покинула ее тело вместе с последним отчаянным вздохом, он еще долго смотрел на нее пустым невидящим взглядом. Они с другом аккуратно застелили кровать и уложили Сару так, будто она всего лишь прилегла ненадолго вздремнуть. Объятья сна подарили ей безмятежное спокойствие и сделали ее такой же бесконечно прекрасной, какой она была когда-то в далеко ушедшей молодости. Двое парней застыли у кровати. Баки утешающе обнял худые острые плечи лучшего друга. — Теперь она в лучшем мире, — тихо сказал Стив. — Да, — отозвался Баки. Он неторопливо подошел к наглухо запертому окну и настежь распахнул грязную замасленную раму. Суматошные звуки пробуждающегося города, манящие ароматы завтрака, терпкий сигаретный дым и ликующая свежесть весеннего утра неистовым потоком торжественно ворвались в комнату. Стив вздохнул и вытер глаза. — Я справлюсь. Баки подошел и крепко его обнял. — Конечно, справишься. У тебя же есть я. Мы ведь всегда держимся вместе, правда? Помнишь, что я сказал тебе, когда мы только встретились? Мы есть друг у друга, и больше нам никто не нужен. Стив не улыбнулся, но его сжатое в мучительном ледяном напряжении тело немного расслабилось, и он позволил себе согреться в успокаивающей теплоте объятий своего единственного друга. — Я помню, — едва слышно прошептал он. Над горизонтом показалось солнце. Баки и Стив стояли у раскрытого окна и молча наблюдали за тем, как свет зарождавшегося дня рассеивал густой сумрак смерти. Баки глубоко вдохнул сладкую утреннюю свежесть. Не волнуйтесь, миссис Роджерс. Я всегда буду за ним присматривать. Слово скаута.

***

Зимний Солдат был в бешенстве. Слепой, безумный гнев пожирал его изнутри, словно жаркие языки ненасытного пламени. Плотная завеса пустоты и беспамятства, окутывавшая его разум, была сорвана. Клокочущий, ревущий, разрушительный поток вырвался из глубин подсознания и стремительно обрушился на него, подобно смертоносной лавине. Воспоминания. Безжалостные и неумолимые. Он не мог их принять. Ему нельзя было вспоминать. Нет, он не должен был вспоминать! — Ты мое задание! — исступленно прорычал он. Его кулак яростно наносил удары, избивая до полусмерти беспомощно лежащего человека. Человека, которого он знал когда-то. Да, он его знал. Но это было невозможно. Нет, нет, это неправда, это не могло быть правдой. — Ты мое задание! — Так выполни его, — с разбитых губ незнакомца сорвался слабый стон. Он едва дышал, из последних сил держась в сознании. На его залитом кровью лице не оставалось живого места, повсюду пестрели синяки и кровавые ссадины. Пронзительно голубые, полные боли глаза, подернутые пеленой надвигающегося обморока, не сводили взгляда со своего мучителя. — Ведь я с тобой до конца Мир перевернулся. Солдат занес кулак для последнего смертельного удара, чтобы устранить цель и выполнить порученную ему миссию, но вдруг его рука замерла в воздухе, и стальные мускулы отказались двигаться. Потом все закружилось в беспорядочном круговороте, вопль бьющегося стекла и скрежет раздираемого металла зазвенели в ушах, а изувеченное тело, которое Солдат прижимал к покореженным обломкам горящего хэликерриера, скользнуло вниз. Незнакомец стремительно падал, пока серая пропасть бурлящей реки не распахнула своих холодных объятий и не поглотила его целиком. Солдат так и остался стоять на месте. Он едва мог дышать, его тело судорожно тряслось, а он лишь завороженно глядел на клубящуюся бездну бушевавших в адском вихре воды, огня и обломков. Воспоминания вырвались из бездушного мрака забвения и затопили его разум, унося прочь боль и муки прошедших лет. Когда буря стихла, а грохочущие волны памяти отступили, в его истерзанном сознании осталась лишь одна мысль. Одна единственная. Внезапно эта мысль завладела им, пусть даже на короткий, ничтожно малый миг. Эта мысль была всем, что у него осталось. Когда-то давно, в далеком туманном прошлом, он кое-что пообещал. Дал слово одному дорогому ему человеку. Он обещал ей. Обещал. Пригляди за Стивом. Позаботься о нем. Так он и сделал. Он сдержал свое слово, потому что по-другому просто не мог.