Близкое знакомство

Ковчег встретил его, как и обычно, мрачной пышностью, давящей на мозги своей изысканностью и дороговизной, и Тики подумал даже, что вновь хочет сбежать к друзьям, потому как Граф, право слово, мог и подождать с отчётом. Даже если и звал его по какому-то срочному делу. Даже если и требовал появиться ещё дня два назад. Нет, Микк, конечно, уважал главу, да только вот на любовь к Семье это никак особо не распространялось — лишь раздражало и выводило из себя. А ещё ему было скучно, невыносимо скучно здесь: даже в карты сыграть было не с кем — близнецы превращали все игры во что-то безумное, Шерил был слишком благородной особой для варварских развлечений, Роад вечно пренебрегала правилами, Вайзли бессовестно пользовался своей способностью, а с остальными было просто неинтересно. Тики невесело вздохнул, притронувшись к кресту на горле, чтобы слегка успокоиться и перевести мысли в какое-нибудь более благоприятное русло, и вспомнил, что обещал Изу в следующий раз принести в качестве извинения за вечные уходы что-нибудь вкусненькое, как вдруг впереди из-за поворота показалась знакомая седая макушка. Аллен Уолкер преспокойно шагал, жуя длинный бутерброд, с таким усталым и обречённым выражением на лице (словно его всё неимоверно достало, но ничего поделать с этим он не мог), что Тики даже сначала как-то и не обратил на него внимания. Ну идёт Малыш куда-то — пусть идёт себе дальше. А потом в голову полезла подозрительная мысль, что экзорцистов в Чёрном Ковчеге быть не должно. Особенно — разгуливающих по коридору так, словно ничего странного в этом нет. Особенно — седоволосых и как бы находящихся в бегах. Тики прищурился и поджал губы, не совсем понимая, в чем вообще дело. Кажется, он слишком давно не был в прибежище Семьи, если здесь происходит нечто настолько необычное. Может ли быть, что Малыш поработил Графа и теперь заправляет Семьей и Ковчегом? Тогда определенно надо отсюда как можно скорее и тише сваливать — чтобы не взяли в оборот снова. Мужчина, по правде сказать, совершенно не имел желания быть частью Семьи и так, но если ее главой будет Уолкер… Как-то это все очень странно. Однако Тики не был бы самим собой, конечно, если бы не решил, что определенно должен для начала все выяснить и попутно пощекотать себе и другим нервы. В конце концов, он был Ноем Удовольствия, а это что-то да значит. Особенно учитывая то, что удовольствие Микк любил получать несколько извращенного характера. В общем, никакого смысла в своих действиях Тики не усматривал, но и ничего хоть сколько-нибудь удивительного в этом не видел. — Эй, Малыш, — игриво окликнул Уолкера он, не давая себе передумать и нарочито хрустя спиной, чтобы продемонстрировать полнейшую расслабленность. Мальчишка дернулся от неожиданности и едва не выронил бутерброд, но тут же взял себя в руки и обернулся, недоуменно вскидывая бровь.  — Чего тебе? — недружелюбно осведомился он, надменно вскинув бровь. Тики залюбовался пятнышком майонеза у ковчежного пришельца в уголке рта и легкомысленно улыбнулся.  — Хотел поинтересоваться, что ты тут забыл, — как можно более безмятежно ответил он. — Роад пожалела бедного оборванца? Или ты захватил разум Графа и теперь управляешь еще в Черным Ковчегом? Аллен вдруг неприязненно скривился, втягивая голову в плечи, и стремительно отвернулся, продолжая свой неспешный путь за размеренным поеданием бутерброда. Тики удивлённо приподнял бровь и направился вслед за ним. Граф, в конце концов, и подождёт, не так ли? А вдруг Уолкер шпион? Или зайцем таскает припасы с их кухни? Или он вообще и правда за то время, пока Микк развлекался с друзьями, умудрился победить Графа и теперь занял его место? Хотя, наверное, если бы с Адамом что-то случилось, он бы почувствовал. Наверное. — Мне вполне хватило разума одного Ноя, так что второго не надо, — сварливо проворчал Аллен, отвлекая Тики от размышлений о заговорах, и мотнул головой, кривя нос в недовольной гримаске. — И так бесит. Микк недоуменно нахмурился, совершенно не понимая, про что этот мальчишка говорит, и зачесал полезшие на лицо волосы назад. Надо было бы для начала ванну принять, что ли, а то от него явно несёт будь здоров, однако злить окружающих было намного веселее и интереснее. Особенно Графа, который в очередной раз будет обиженно надуваться и пытаться отправить его отмываться. Эх, только Вайзли его вполне понимал — как-никак, а тоже бродяга, — а потому ничего никогда не высказывал. — Прости, что? — переспросил Тики, заглядывая Уолкеру в лицо через плечо, чтобы полюбоваться новой сердитой гримасой, и вдруг понял, что шрамы, болевшие до этого почти постоянно, уже некоторое время его не беспокоят. Что бы это значило?.. Неужели то, что Чистой Силы Аллена все-таки больше нет? На самом деле, невелика потеря. — Достал, — монотонно простонал Уолкер закатив глаза и, вновь откусив приличный кусок от бутерброда, кинул на Тики раздражённый взгляд. —Отвянь. Мужчина подбоченился и скрестил на груди руки. Он вообще-то был дома, если кто-то забыл свое место, и не стоило вот так вести с ним беседы. Черный Ковчег — не Белый, полный экзорцистов и маленьких миловидных болельщиц за Малыша, Микк был на своей территории, сколь бы редко тут ни появлялся. И если кому-то что-то не нравился — Третий апостол всегда настоятельно рекомендовал держать язык при себе. — Только после того, как ты мне все объяснишь, — однако не теряя хладнокровия выдал он, потому что выходить из себя все же не стоило. Вдруг не сдержится, и опять полезут эти… Вообще-то это было похоже на щупальца. И благодарить за этакую пакость, оказавшуюся новым этапом эволюции Сущности, защищающей носителя, благодарить стоило как раз Аллена Уолкера. Который сейчас стоял и хамил в ответ на вопрос, в котором сам Тики не усматривал ни капли недружелюбия или враждебности. Малыш высокомерно вздернул нос и дернул уголком губ, машинально слизывая майонез (Тики даже немного огорчился — все-таки выглядело это довольно двусмысленно, с его точки зрения, пока не исчезло). — Не вижу смысла объяснять что-либо тому, — заявил он резко, —кто даже не считает нужным появляться перед Графом хоть иногда и по собственному желанию. Мужчина глубоко вздохнул и завел глаза. Может, не стоило мучиться и просто идти сразу к Вайзли? Брат точно обо всем знал в силу своей особенности. Или к Роад — та наверняка тоже все знала… в силу своей пронырливости. -…только не читай мне нотаций, Малыш, — поморщился он недовольно. — От тебя мне их не хватало ещё… Мальчишка наградил его долгим злым взглядом из-под ресниц, и это выглядело бы даже вполне эротично, если бы он не пережёвывал в этот момент свой чёртов бутерброд. Хотя, стоило признать, даже так Уолкер выглядел вполне симпатично. Правда, то, что он стал намного тощее и костлявей, Тики заметил лишь сейчас — и лишь потому, что выиграть зрительный бой, к его сожалению, у него всё же не вышло, отчего пришлось срочно капитулировать и рассматривать тело мальчишки. Хорошее такое тело, на самом деле. — Тогда заткнись и проваливай, — грубо отрезал Аллен, вновь обрывая все нити мыслей, что сейчас роились у Микка в голове, и брезгливо дёрнул ноздрёй, отворачиваясь. — Или хотя бы не мешайся под ногами, а то бесишь неимоверно, — ворчливо пробормотал он. Тики недовольно нахмурился, раздражённо поджимая губы. — Я дома, вообще-то, — уже заметно недовольно заметил он, перестав сдерживаться. — И уж точно не тебе приказывать, когда мне тут появляться, а когда — нет. Я всего лишь задал тебе вопрос, а ты сразу начал огрызаться, и вот кто виноват? Уолкер смачно облизнулся (чертов тупой ублюдок, зачем так провоцировать), доедая свой гигантский бутерброд, и независимо пожал плечами, сразу давая Микку понять, каким будет его ответ. — Ты, конечно, — заявил он, и мужчина с огромным трудом заставил себя оставаться спокойным. От него сбежала живой последняя шлюха на сегодня, он был недоволен и не удовлетворён, и ему срочно требовалось добрать извращений. Вот только проблема состояла, как и всегда, в том, что новая цель казалась совершенно недосягаемой. Поиметь Уолкера было можно. Вот только кончится ли это все хорошо? Если он заделался Четырнадцатым, например, Граф расстроится, и тогда не получится избежать нотаций или даже парочки тумаков. Кроме того, вроде как переставшие ныть шрамы, к боли в которых за последнее время Тики уже привык и которые даже позволял вылизывать некоторым особенно симпатичным мальчикам, вовсе не были показателями того, что Чистая Сила Малыша канула. Однозначно, дилемма была просто адская. Тики вздохнул и потер рукой лоб, устав думать об этом. — И почему же все-таки виноват я? — поинтересовался он наудачу — а ну как этот сварливый говнюк ответит? И сварливый говнюк ответил: одарил мужчину очередным долгим сердитым взглядом из-под ресниц (в определённых случаях это бы точно его завело, но сейчас как-то хотелось больше приложить мальчишку головой о стену, да только увы — Граф явно не одобрит) и снисходительно бросил, вновь отворачиваясь: — Потому что ты появляешься дома так редко, что даже пропустил такое знаменательное событие, как возвращение Четырнадцатого в Семью, — проговорил он монотонно, так, словно ему всё ужасно надоело, но Тики даже не захотел углубляться мыслями в это, потому что… Возвращение? Значит… Перед ним был даже не Уолкер? То есть именно поэтому шрамы и перестали болеть? Потому что Аллен Уолкер всё же сдался на милость Неа, который сейчас и огрызался как побитая и недовольная всем собака? Но в последний раз, когда Микк видел Малыша (с несколько месяцев назад, когда Граф с Вайзли постоянно наблюдали за ним, скрывающимся от Ордена и бегающим от акума, и таскали с собой зачем-то ещё и Тики), тот явно сдаваться не собирался: пытался как-то жить, давал уличные выступления, вполне успешно отбивался ото всех и обыгрывал в карты тех, кто вообще осмелился сыграть с ним. Адам ещё постоянно что-то бормотал и был вообще плох, но всё равно норовил ходить по пятам за борющимся с Четырнадцатым Уолкером. — Ты… что… Неа? — растерянно спросил Тики, отчего-то внезапно сбитый с толку, потому что… потому что… как-то не сильно хотелось вновь встречаться с убившим тебя Четырнадцатым, который сошёл с ума и, кажется, не сумел вылечиться от этого. Хотя вопрос, можно ли вообще вылечить безумие? …у Графа вот, видно, не получилось. Мальчишка (Аллен? Неа?) взглянул на него вновь, опаляя холодной злостью в изгибе губ, и закатил глаза, с пинка раскрывая дверь. — Привет, Граф, я принёс тебе твои ватрушки, — на одном дыхании выпалил он, не давая Тики даже передышки на то, чтобы хоть немного перестроиться, и, щёлкнув пальцами, с грохотом поставил на тумбочку выпавшее из светящегося белого портала широкое блюдо с упомянутыми ватрушками. — И по той простой причине, что я не твой посыльный, постарайся в следующий раз использовать акума, а не меня, — со спокойным раздражением продолжал мальчишка, даже не смотря в сторону Графа, лежавшего в постели всё с тем же бледным болезненным видом, и, цокнув, направился к двери. — Ну, я пошёл.  — Сно-о-о-ва ты ищешь вся-я-я-кие отговорки, — не давая так просто уйти, цапнул его за руку старик, и замерший в дверях Тики так и остался столбом стоять на месте. — Иди ко мне, хор-о-о-ший мой. Мальчишка (неопознанный Ной, хорошо) дернулся прочь, легко вырываясь из захвата, и страшно (и весело, по мнению Микка, это было весело) заматерился. — Ещё чего, старый хрыч, хрен я к тебе подойду! — в конце концов едва не перейдя на фальцет, заявил он и отскочил от кровати подальше, явно перестраховываясь. Просверлил Адама пристальным взглядом, независимо скрестил руки на груди и вздернул нос. Граф умиленно вздохнул, до ужаса похожий на Шерила в обострившемся приступе заботы, и тихо рассмеялся, заметив как ни в чем не бывало: — Ну какой же ты всё-таки милый! —вообще-то это было довольно обычное поведение старика, но Тики явственно затошнило. Особенно когда тот добавил: — Давай же, иди ко мне, мой хоро-о-о-ший! Затошнило, видно, не одного Микка. Потому что мальчишка, разозлённо скривившись, схватил со стола увесистую вазу и со всего размаху запустил её прямо в Графа, явно целясь в лицо. — Да перестать уже травить свои идиотские шутки, тупица! — прошипел он, сердито щуря глаза и гневно раздувая ноздри, на что Адам лишь рассмеялся и поймал многострадальную вазу, аккуратно поставив её на тумбочку. Тики затаил дыхание, не понимая, что надо делать. На самом деле, он должен был отчитаться по очередному своему успешно выполненному заданию, но прерывать, казалось бы, эту семейную идиллию (со стороны Адама уж точно) не хотелось. — Аллен, — вдруг улыбнулся Граф, мягко улыбаясь, и мальчишка (так это был всё-таки Уолкер?..) вздрогнул, неприязненно дёргая ноздрёй и втягивая голову в плечи, словно желал исчезнуть отсюда сейчас же, — если тебе так здесь не нравится, то я не держу тебя. Не стоит заставлять себя только из-за того, что это была просьба Неа… Уолкер, однако, фыркнул, ничего не ответив, но кинул на Графа такой пронизывающий убийственный взгляд, что даже Тики вздрогнул, благодаря всё, что можно было (бога карпов, например), за то, что не оказался между ними. — Жри свои чёртовы ватрушки, старик, — только и произнёс мальчишка, покачав головой, после чего направился к выходу, совершенно не обращая внимания на застывшего на пороге Микка. — И выздоравливай, — бросил он безэмоционально и вышел в коридор. Тики цокнул языком и вошел, чувствуя некое подобие облегчения оттого, что мальчишка свалил отсюда. Граф ему явно ничего не скажет, отчета мужчина не писал, хотя еще с месяц назад убил того мерзкого мозгоклюя с вмятинами от долгого сидения на стуле, о котором старик говорил, так что… Так что стоило, наверное, усерднее дышать на главу алкоголем, потому что рта Тики тоже сегодня не полоскал, а Графа его нетрезвость всегда огорчала, и он его отсылал отсыпаться и отмываться.  — Доброго времени вам, господин Граф, — так и решив в итоге, выдал мужчина, подходя к постели ближе и склоняясь в нарочитом поклоне — чтобы дыхнуть досточтимому и всеми любимому старику в лицо. Граф отказался от своей гадкой оболочки в пользу обычной внешности, характерной всякому Ною, и уже это делало ему честь, конечно, но уйти отсюда поскорее Микку все равно хотелось. — Звали?  — Звал, — без промедления откликнулся старик, словно и не обратив внимания на его ухищрения, и, неуклюже устроившись на кровати полулежа, потянулся к злосчастным ватрушкам, попутно похлопав наморщившего нос Тики по щеке. — Хотел тебя с Алленом познакомить, а ты прийти не захотел. Как же та-а-к? — на этом мужчина обиженно надул губы, а Тики едва смог сдержать возглас разочарования. То есть как? Он должен был сюда тащиться только ради того, чтобы ему представили экзорциста, которого он уже давно знает, но в качестве Ноя? И все?  — И зачем вообще было возвращаться… — Микк выпрямился и скрестил руки на груди, наконец заставляя жующего ватрушку Графа поморщиться — как видно, у старика был заложен нос, и запах дошел не сразу. — Я понимаю, что у тебя, видно, дела были поважней, — многозначительно протянул он, оглядывая Тики так, словно только сейчас заметил его внешний вид, и неприязненно поморщился — точно так же, как и несколько минут назад мальчишка, — чем знакомство с новым пробуждённым Ноем, но всё равно я очень надеялся, что ты придёшь вовремя, — обиженно пробурчал мужчина, горестно вздохнув, и покачал головой в таком жесте, словно был уставшей и разочарованной бабушкой, а Микк — её невоспитанным внучком, который никогда не соответствовал возложенным на него ожиданиям. И если уж говорить начистоту, Тики совершенно не был против этого. Тем более, кажется, его неопрятный вид (он решил не переодеваться из своей робы, желая подействовать на нервы всем, кому можно было — а можно было всем), произвёл на Графа должное впечатление. — Я и так с ним уже знаком, — пожал он плечами как можно более легкомысленно, и с наслаждением усмехнулся, — как-никак, я ему сердце однажды проткнул, по вашему, кстати, приказу. Адам удивлённо округлил глаза, будто совершенно не понимал, о чём это говорил Микк, и глухо засмеялся. — Нет-нет-нет, малыш Тики, — покачал Граф головой, размахивая ладонями в отрицательном жесте. — Ты был знаком с безымянным экзорцистишкой, а я хочу познакомить тебя с Алленом, — восторженно выдохнул он, и теперь уже была очередь Микка удивлённо приподнимать брови. Потому что Граф вновь нёс сплошную околесицу. — Хорошо, я понял, каюсь, — поспешно пробормотал Тики, не желая выслушивать ещё какие-нибудь бредни. — Если хотите, то познакомлюсь.  — Очень хочу! — тут же зачастил этот мегастарый прохиндей, заставляя Микка закатить глаза и лишний раз вспомнить, почему бегает от старика все эти долгие тысячи лет — каждую жизнь, каждую жизнь, да… — Как только ты познакомишься с ним поближе — сразу поймешь, какой он замечательный! Он просто пока еще не привык, но…  — Разумеется, — не слишком вежливо оборвал Графа Тики, сдерживая длинный вздох и не представляя, как вообще можно познакомиться с этим белобрысым недоразумением поближе иначе, чем через постель. — Вы даже не представляете, насколько я рад познакомиться с ним поближе. Это был чистый сарказм, конечно, но Граф явно предпочел его не замечать, потому что снова похлопал мужчину по щеке (будь он здоров и счастлив с этой своей ошеломительно прекрасной привычкой) и сунул ему в рот надкусанную ватрушку, в ответ на негодующий вой заявляя:  — Ох, ну хватит быть таким неженкой, малыш Тики! Лучше сходи прими ванну, а то душок от тебя после твоих похождений зверский! Тики, вообще не любивший сладостей (он был хищник, и он ел мясо! мясо! и иногда — шоколад), выплюнул ватрушку тут же, стоило только ему высвободиться из навязчивого объятья, и резко выпрямился.  — Лучше бы нормально покормили, а не этими вашими ватрушками! — заявил он наигранно оскорбленно, почти переходя с баритона на фальцет и в этот момент почти не сомневаясь, возможно ли это в принципе. Да даже если и было невозможно, то кому было до этого дело, не так ли? Граф закатил глаза, взмахнув ладонью так, словно в очередной раз разочаровался в не справившемся с его ожиданиями Микке, и покачал головой, разглаживая на одеяле складки. — Тогда можешь идти, малыш Тики, и приводить себя в порядок, — благодушно улыбнулся Адам, щуря золотые глаза, и, почесав поросшую щетиной щеку, хохотнул. — Сегодня как раз семейный ужин, так что наешься до отвала. Тики фыркнул, отвешивая мужчине поклон, больше шутливый и издевательский, чем вежливый, и покинул его покои, пытаясь не обращать внимания на то, как растерянно и озадаченно Граф зачёсывал волосы назад, когда Микк отвернулся от него. Мало ли какие заботы могли тревожить Адама, не так ли? Он же был Графом, на его плечах висела вся Семья, а никто из них не был особо лёгким — даже Роад, пусть и выглядящая как двенадцатилетняя девица, весила как упитанный поросёнок, и Шерил убьёт его за такие слова, если Тики хоть раз осмелится сказать это вслух. Так что да, у Адама было полно проблем, и ему, развязному и ленивому апостолу Удовольствия, не было до этого никакого дела. Тики отправился в свои апартаменты, решив не терять времени на кухню и раздражение тех, кто ему попадется там, раз уж впереди целый ужин, чтобы дать волю своим ужимкам, и, только дойдя до нужной ему двери, уже ощутил, как повеяло пафосом и пижонством. Кто бы мог подумать, что Шерил навяжет ему такую роль? Пресыщенный жизнью лорд. Даже не так — не лорд, а так-себе-лордик. Если брат думал, что он будет помогать ему и в этой жизни, то крупно просчитался. Микка от окружающих его напыщенных идиотов почти подташнивало — немногим больше, чем от собственной Семьи. Войдя, мужчина рассеянно скользнул подушечками пальцев по дверному косяку — и издал легкий щелчок. Вспыхнул свет, озаривший стол со стопкой свежей бумаги и новой ручкой (Шерил расстарался, как и всегда), большой шкаф, низкий столик, торшер, два кресла и огромную кровать. В комнате стоял нежный, но стойкий запах трав, и эта обстановка так резко контрастировала с тем, к чему за последний месяц Микк так привык, что оставалось только устало потереть виски. — Добро пожаловать домой, плюшевый лордик, — фыркнул Тики и прошел внутрь, закрывая за собой дверь (хотя это было по большей части бесполезно) и двигаясь прямиком в ванную комнату. Или он не знал Шерила, или тот уже заметил, что карпов в его пруду стало меньше, и все организовал. И конечно, конечно Тики очень хорошо знал своего брата! Ванна уже была наполнена горячей душистой водой, а на крючке уже висело полотенце. Только что красная дорожка от здешнего коврика до самой постели не была раскатана, но это было не так существенно. Мужчина разделся, хрустнул спиной — и с наслаждением погрузился в воду. В конце концов, чем ему еще было здесь заниматься, как не отмокать в ванне? …раз уж милых красавиц в Ковчеге обесчещивать ему запретил сам Адам после слёзных просьб Шерила. Эх, а ведь больше здесь особо-то делать ничего и не хотелось. Да и что Тики вообще мог делать? Учёный из него был плохой: как-никак, а в этой жизни он никаких школ не заканчивал, — да и в воспитатели он не годился. Что уж говорить про политику — ему досталась честь исполнять роль худо-бедной поддержки на балах и очаровывать дам своей блистательной улыбкой. Не то чтобы Микк был особо против последнего (всё-таки ему частенько перепадало много приятного после таких балов), но иногда всё это начинало его бесить. И именно в такие моменты он сбегал в шахты к своим друзьям. И понять, что его бесило всё происходящее очень часто, можно было лишь исходя из того, что сбегал к друзьям он чуть ли не постоянно. А семейные ужины, которые Адам проводил слишком редко, чтобы называть их «семейными», были и того хуже: Роад обязательно принесёт свою домашнюю работу, незаметно заставляя всех помогать ей, близнецы вновь будут заняты лишь собой, не обращая внимания ни на кого, Майтра с Трайдом будут обсуждать что-то слишком заумное для необразованного Микка, Вайзли всенепременно будет сидеть с важным видом и строить из себя высокопоставленную персону, Лулу же в своей холодной манере закроется ото всех и примется за ужин, половина Ноев вообще не придёт, а сам Адам любвеобильно будет улыбаться всем им и болтать без умолку. Тики такие ужины бесили, а потому он посещал их с интервалом один к трём, и Граф прекрасно об этом знал, отчего перестал возмущаться его прогулам (подумать только, словно не семья, а школа какая-нибудь), собирая все задания в одну кучу и спихивая их Микку за раз, когда тот всё-таки появлялся в Ковчеге. Так вышло и на этот раз: за столом собралась лишь половина Семьи, Роад снова принесла кучу тетрадей, Джасдеби заняли один стул, явно пытаясь столкнуть друг друга, но не преуспевая в этом, Вайзли то ли медитировал, то ли спал, Майтра мастерил что-то мелкое и состоящее из осколков фарфора, Шерил что-то обсуждал со степенно кивающей Лулу, а Фиддлер, скромненько пристроившийся где-то с краю, рисовал акварелью. Сам же Адам умильно любовался сидящим по правую сторону от него Алленом, который, наплевав на все правила этикета (Алчность бросал на него сердитые взгляды), смачно хрустел куриной ножкой. В общем, за ужином Тики мог только поесть — и то не всегда, потому что временами Роад донимала настолько, что совершенно пропадал аппетит, а уж говорить о разговорах и вовсе нечего. Так произошло и сейчас — он уныло поковырялся в тарелке вилкой, недовольно покосился на Уолкера, уминающего тройную порцию еды для обычного человека (старик еще незаметно подсовывал ему блюдо с пирожками), и наконец дождался того, что миленькая дочурка своего папочки спрыгнула со своего стула с тетрадкой по географии и целенаправленно шагает к нему. Ну конечно, у кого еще спрашивать про Сиерру-Морену и Гвадиану, только у бродяги-Тики, который исходил всю Испанию и всю Португалию. Ах, родимая Португалия… Тики тряхнул головой и поспешно поднялся из-за стола, едва не опрокидывая свою так толком и не опустошенную тарелку с едой, но не обращая на это никакого внимания.  — Всем спасибо, всем спокойной ночи, — громогласно заявил он и отвернулся от тут же надувшей губы обиженной Роад.  — Но еще только восемь! — воскликнула она удивленно и сердито затопала ногами. — Ну Тики, ну помоги мне, ты же все знаешь!  — Я неуч, и место мне в той шахте, где я был найден, — усмехнулся мужчина, оборачиваясь через плечо и замечая, как дернулась Лулу Белл, поднимая на него злые глаза (а ведь именно она так однажды сказала, а Тики был очень злопамятным). — Так что обратись к нашей… ммм… кис-кис… к нашей кошечке — она все наверняка знает! На этом он поиграл бровями, еще раз замечая, как его прожгли недовольным взглядом (только это была уже не противная Лу), и ретировался прочь из столовой. Только застопорился глазами на какой-то момент на Уолкере, которому Граф подсовывал очередной пирожок, и увидел, как тот сердито кривит губы. Кажется, не только одному Тики было тесно и неуютно в Ковчеге. И кажется, над этим стоило поразмыслить.

***

Кажется, у Тики появилась новая навязчивая мысль. Сначала он не придал этому особого значения, потому что его голову частенько занимали размышления, занимающие по времени больше, чем несколько минут, но все они касались обычно рабочих моментов— независимо от сферы деятельности: в шахтах он думал о том, как не вывалиться из вагонетки или не разрушить стену, на приёмах — как улыбаться так, чтобы потом зажать какую-нибудь хорошенькую девицу в углу, при выполнении заданий — как убить быстро и незаметно. Тики мог назвать себя серьёзным и внимательным, но показывать этого не любил. Иначе было чревато застрять где-нибудь (у Шерила в узде) в роли ломовой лошади и пахать всю оставшуюся жизнь, чего ему категорически не хотелось. А потому и в Семье Микк на протяжении всех своих жизней был больше известен как сумасбродный раздолбай, сбегающий от Графа к человеческим друзьям. Общение с которыми, на минуточку, было намного интереснее — да и удовольствия приносило куда больше. А кому, как не апостолу Удовольствия гнаться за удовольствием? А потому и размышлять Тики мог обо всём. Да только вот какого чёрта сейчас все его мысли занял этот седоволосый мальчишка, понятно не было. Странное дело, но до этого такого не было. Кажется. Потому что Микк парочку раз думал об Уолкере — как о противнике, как о жертве, как о любопытном объекте, — но никогда в его размышления не врывалось навязчивое такое желание прижать пацана где-нибудь и либо хорошенько дать ему в морду (бесил своей раздражённой миной), либо также хорошенько трахнуть. А особенно сильно все осложнялось тем, что Тики еще валялся в постели. Он только проснулся и теперь не знал, что ему делать в Ковчеге весь день — потому что задержаться здесь явно придется. Во-первых, иначе старик будет дуться и завалит заданиями. А во-вторых, потому что иначе брат будет ныть и вполне может использовать какие-нибудь наручники. Микку ни то, ни другое, надо сказать, совершенно не улыбалось, так что оставалось лишь отделаться малой кровью и провести в семейном гнездышке по крайней мере несколько дней. Максимум через пару недель Тики снова намеревался свалить куда подальше (ребята переезжали в Италию, когда они расстались) и не появляться здесь еще месяц или больше. На балы его все равно дергала Роад, всегда знающая откуда-то, где искать, а больше он ни для чего не был и нужен, так что… Стоило ли вообще называть это сборище разномастных фриков своей семьей, если они взаимно на дух друг друга не переносили? Тики тяжело вздохнул, не желая продолжать развитие этой не самой лицеприятной темы, и рывком встал с кровати, намереваясь всё-таки пристать к новому обитателю Ковчега и познакомиться с ним… поближе. Адам же сам просил его об этом, не так ли? А то, что Уолкер окажется довольно интересным, даже не обсуждалось. Что может быть на этой огромной посудине интереснее пробудившегося в экзорцисте Ноя, которому разок продырявили сердце, оторвали руку и проткнули грудь катаной, после чего заковали в цепи и заперли в подвалах Ордена, а потом ещё и спасли, заставив спасаться ото всех? Тики полагал, что на ближайшее время у него определённо точно есть увлечение, которое принесёт удовольствие невзирая на то, что именно Микк с ним сделает: изобьёт в который раз до смерти или отдерёт как сбежавшую на днях шлюшку. А потому через полчаса он уже прогуливался по коридорам Ковчега в поисках Уолкера, совершенно при этом не представляя, где тот может быть. Вообще-то выше всего была вероятность того, что Уолкер мог оказаться на кухне — он всегда много ел, и раз так, то где ему еще быть, если с Семьей он не слишком-то контактировал. Похоже, не контактировал он толком даже с Графом, хоть тот с ним и носился как курица с яйцом. Впрочем, то, что Малыш ни с кем в Ковчеге не общался (да и кто бы захотел, право слова — ведь Неа тридцать пять лет назад вырезал большую часть обитателей этого местечка. Нои к Четырнадцатому относились опасливо, а этот новый Четырнадцатый совершенно точно плевал на них на всех) было Тики лишь на руку. Меньше свидетелей — меньше проблем и улик. Если, разумеется, Аллен сам не пойдет жаловаться. …интересно, а он пойдет? Тики решил во что бы то ни стало это выяснить и с этим зашагал по коридору в направлении кухни. Если он помнил, она была метров через двести налево от его собственной комнаты за правым поворотом второго ответвления этого долбаного лабиринта. Вокруг было пусто и тихо. То ли слишком рано, то ли слишком поздно — Тики ощущал себя выспавшимся, а это значило только то, что ранним утром проснуться он не мог, но ведь и в Ковчег он вернулся… …а когда он вернулся в Ковчег? Так или иначе, это было не слишком-то важно. Важно было то, что до кухни Тики не дошел. Потому что Уолкер обнаружился в коридоре. И он сосредоточенно бил небольшим молоточком по стене, явно стараясь не наводить слишком много шума. И — очевидно пытаясь проделать в неё дыру, чтобы, видимо, сбежать. Тики остановился, чувствуя себя слегка не в своей тарелке хотя бы потому, что совершенно не ожидал от Четырнадцатого такого… идиотизма?.. и стремления смыться, используя все возможные (и невозможные, если уж начистоту) способы. Мальчишка уже умудрился настругать себе под ноги приличную гору пыльной крошки, а в стене — выдолбить яму (или как это называется для вертикальных поверхностей?..), и становилось понятно, что находился он тут, скорее всего, не первый и даже не второй час. Тики мимоходом подумал, что вот именно таких тружеников, которые ради какой-нибудь идиотской затеи горы готовы свернуть, им в Семье и не хватало, как вдруг Аллен скривился, длинно выдыхая, и неприязненно вздёрнул верхнюю губу, хмурясь и втягивая голову в плечи, после чего с удвоенной силой принялся соскребать пыль со стены. Это было странно, и Микк со смешком признал, что ему даже знакомо такое непреодолимое желание свалить отсюда, плюя на все законы и логические доводы. Проделать туннель в стене? Да без проблем! Притвориться смертельно больным, хотя Нои в принципе не болеют, и отпроситься куда-нибудь в пансионат? Да пожалуйста! Нажаловаться на скуку и пригрозить кровавой расправой над любым, кто попадётся под руку, чтобы тебя отправили куда подальше? Да вообще не вопрос! Спрятаться в корзине с объедками, которую каждый вечер вывозили в реальный мир? Да даже провонять тухлыми яйцами лучше, чем находиться здесь! — Даже если ты и пробьёшь стену, — с усмешкой начал Тики, привлекая внимание дёрнувшегося на голос Уолкера, — тебе не сбежать отсюда. Мальчишка резко обернулся и тут же выпрямился, скрещивая на груди руки и тщетно пытаясь спрятать молоточек, чем вызвал у Микка уже полноценную улыбку. — Это еще почему? — сварливо поинтересовался он, с вызовом глядя на мужчину. Тики же… Ох, Тики вспомнил вчерашний день и решил немного поиздеваться над дерзким засранцем, вздумавшим устанавливать тут свои правила. Больше всего в Ковчеге бесились из-за Микка, а не из-за какого-то белобрысого экзорцистишки, и своей социальной нишей делиться Третий апостол не собирался. А уж уступать ее — тем более. — Ты управляешь Белым Ковчегом и не знаешь, как он устроен? — вместо ответа хмыкнул он недоверчиво, и вот уж эта недоверчивость — она была абсолютно искренней (на тот случай, если его попробуют упрекнуть в театральности), потому что ну не мог Уолкер не знать! Иначе как бы он тогда использовал силу Ковчега? Аллен страдальчески скривился, всем своим видом показывая, что ему не доставляет никакого удовольствия (а жаль) иметь дело с таким придурком, и светски заметил: — Как раз-таки потому, что знаю, я и спрашиваю. Тики завел глаза и сдался, не в силах издеваться долго спросонья. И — развел руками. — Ну мы же в отдельном пространстве, Малыш. Аллен отзеркалил его закатывание глаз, заставляя на мгновение почувствовать себя несмышлёным ребёнком, и неохотно принялся пояснять, словно на самом деле всё это должно было быть и так понятно: — Мне нельзя раскрывать порталы внутри этого Ковчега без ведома Адама, — он скривился, явно недовольный тем, как ограничивают его свободу, а Тики злорадно усмехнулся, думая, что и поделом ему, такому самоуверенному засранцу, — а потому мне и нужно разбить стену и создать портам там, — закончил мальчишка, нетерпеливо дёрнув ноздрёй и кинув взгляд через плечо, словно выглядывая кого-то. Микк фыркнул, поражаясь идиотизму этого «знатока». Даже ему было прекрасно известно, что таким образом с Ковчега не сбежать. И это притом, что Тики никогда не был тем, кого даже близко подпускали к механизму управления! -…тупая затея, — в итоге заключил он нарочито расслабленным голосом, и Аллен сердито вскинулся, прожигая его пронизывающим злобным взглядом, внезапно вспыхнувшим золотым. — Ты нормально можешь сказать, почему же это она тупая?! — рассерженно прошипел он, сжав ладони в кулаки и нахохлившись как готовая в любую минуту выколоть глаза обидчику птичка. Тики специально выдержал паузу, наслаждаясь повисшими в воздухе напряжением и гневом, и со снисходительной улыбкой обронил: -…ну так за стеной же ничего нет. Аллен смотрел ему в лицо почти с минуту. Сначала это был очень сосредоточенный взгляд — так как он явно прикидывал, может ли Тики солгать или пошутить, но, учитывая то, что шутить Микк и не думал… В общем, очень скоро взгляд мальчишки на какой-то момент стал совершенно пустым — только затем, чтобы наполниться бессильной яростью. — Блять! Как нет?! Да какого чёрта?! АААААРГХ! Бесит всё это! Аллен смешно затопал ногами и даже пнул стену в порыве злобы, и Тики, все это время с подлинным интересом наблюдавший за ним, не удержался от смеха. Насколько забавно выглядел тощий белобрысый мальчишка пинающим стену коридора, в котором и два слона разойдется — и описать нельзя. Мужчина только с каким-то сочувствием заметил себе, прицокнув языком, что Малыш очень похудел, и подкармливал Граф его определенно не просто так. Хотя, впрочем, если с самим Тики старик напоминал укоризненную бабульку, к Уолкеру от относился скорее как заботливый папашка — потому что Шерил так обычно вокруг Роад прыгал. Кроме того, как оказалось, контролировать свою злость Малыш тоже пока был не в силах — то ли с непривычки, то ли из-за физической слабости. И он еще думает сбежать отсюда, чудак болезный, подумал Тики, когда из плеч беснующегося Аллена полезли то ли перья, то ли копья какие-то. И как вообще с этим жить можно?.. Однако, думать об этом он перестал тут же, потому что парочка десятков этих стрел (наверное) стремительно рванула в его сторону, норовя проколоть насквозь, и Микк на автомате отскочил левее, забывая, что, вообще-то, мог бы просто пропустить их сквозь себя. — А ну захлопни пасть! — зычно гаркнул Уолкер, полыхая золотыми глазами и испуская Тёмную Материю из себя, словно густую жижу в толще воды, и, резко развернувшись, направился прочь по коридору, пытаясь стряхнуть с себя перья (кажется) словно пепел. — Чёртовы Нои, идиотский Неа, придурок-придурок-придурок, бесите, как же все вы бесите, почему нельзя было просто оставить меня в покое, — бормотал он так сердито и зло, что копья из него продолжали лезть подобно траве, и вскоре исчез за поворотом. Тики, на секунду успокоившийся и взявший себя в руки, вновь расхохотался, наслаждаясь, как издалека слышатся разгневанные крики в его сторону, и с удовольствием подумал, рассматривая тающие чёрные балки, пробившие стену, что просто обязан отделать этого пацанёнка в бою. Или — хорошенько оттрахать, чтобы тот вновь исходил этими своими перьями. Интересно, а он так только от злости? Если же нет, то будет удовольствие не только одному Микку. Мужчина почесал в затылке и вздохнул, успокаивая свое веселье. В конце концов, ему стоило спокойнее относиться к происходящему, а еще лучше — для начала разобраться в этом самом происходящем, а потом уже и решить, как к нему относиться. И вот за этим надо топать к Вайзли. Братец поиздевается над его глупостью и несведущестью, но в итоге все расскажет, разумеется, так что отчего не проведать его, верно? Но сначала — все же таки на кухню. В конце концов, нормально Тики вчера так и не поел. На кухне было пусто, а висящие на стене часы показывали без четверти три. Мужчина справедливо решил, что это без четверти три пополудни и, пожав плечами, загремел кастрюлями. К Вайзли он отправился только ополовинив одну из них. Любитель вязаных шарфиков сидел на пушистом ковре по-турецки и явно делал вид, что медитирует и вообще настолько невозможно сильно занят, что даже минутки свободной уделить никому не может. Тики походя отвесил зазнавшемуся умнику смачный щелбан, нарочито попадая прямо на третий глаз, и устроился в кресле так, чтобы видеть его исказившееся гримасой лицо.  — Ну чего тебе? Вайзли наградил его недовольным взглядом и оскорблённо надулся, кривя губы и осторожно поглаживая пострадавшее место — его многострадальный глаз находила нужным ударить хоть раз вся Семья, исключая только Адама. — Да вот, интересно стало, — начал Тики издалека и нарочито спокойным тоном, — что это у нас делает экзорцист на Ковчеге. Неужели Книжников было мало? — неуклюже пошутил он, пытаясь разговорить Мудрость и прекрасно понимая, что такие вот идиотские шутки — лучший вариант: сейчас Вайзли остынет, перестанет обижаться и снисходительно примется объяснять, тоже прекрасно понимая, что Микк лишь польстил ему, в который раз притворяясь шутом. Хотя, конечно, именно Вайзли из всех Ноев был лучше всего осведомлён о его манипуляциях по порче своей репутации в глазах родственников. — Книжников всё равно уже отпустили, — покровительственно вздёрнув нос, заговорил Мудрость, прикрывая глаза и продолжая прерванную медитацию, — как раз из-за того, что вернулся Четырнадцатый, а с его появлением Граф необычайным способом вновь возвратил свой ясный рассудок. — Но это же… — не договорил Тики, потому что Вайзли тут же перебил его, чуть приоткрывая левый глаз. — Это Аллен Уолкер, без всяких сомнений. Правда, я смог прочитать лишь некоторые его мысли, потому что, видимо, Граф защитил мозги мальчишки от моего проникновения, но и увиденного было достаточно, чтобы удостовериться в этом, — он вдруг скривился, длинно вздохнув, и задумчиво пожевал губы. — Неа просто ушёл, вот и всё. А Аллен остался. Короче, — взмахнул Вайзли ладонью, хмурясь и поджимая губы, словно объяснить маленькому ребёнку что-то сложное, но не знал, как это сделать, — Неа передал ему сущность так же, как передал роль исполнителя. По сути, он слился с ним, стирая свою личность, — он пожал плечами, будто ничего странного и страшного в этом не было, и поправил повязку.  — Кхм… отлично, — только и смог выдать Микк потрясенно. — Еще какие-нибудь сюрпризы и неожиданности будут? — вздохнул он страдальчески, украденным у Шерила жестом массируя переносицу и заставляя этим Вайзли понимающе усмехнуться.  — Война будет приостановлена на неопределенный срок, — добил его Мудрость даже не открывая глаз. — Как тебе такое? На это Тики только пожал плечами.  — Да мне плевать. Только что людей убивать надо будет меньше, разве нет? — заметил он коротко. Разговаривать на тему конца света ему никогда не нравилось.  — Напротив, — Вайзли все-таки открыл глаза, бросая свои ужимки, и потянулся. — Мы не будем устраивать конец света прямо, мы будем все делать косвенно. Вот проживет Уолкер с нами пару жизней, привыкнет немного к сущности — тогда можно уже и продолжать полным ходом. Лет две-триста, в общем, со всем этим подождать придется. А вот это было уже интересно. Чего это Граф решил не устраивать апокалипсис? Уж не из-за Малыша ли этого белобрысого? Нет, если вспомнить про их отношения — все сразу вставало на свои места, но суть была в том, что… А Уолкер вообще знал, что ему теперь терпеть Семью, от которой он так бежал, целую гребанную вечность? Сам Тики вот с начала времен тут мучился — уж очень ему уходить в Колыбель не хотелось, обычная человеческая жизнь обещала быть хоть и веселой, но смертельно опасной и слишком короткой — что, в конце концов, семьдесят-восемьдесят лет тому, кто прожил уже семь тысяч, верно?  — Ну лет двести-триста — это недолго, — оптимистично заметил Тики. — Всего-то до начала третьего тысячелетия от Христова рождения. Может, к тому времени летающие поезда появятся, как ты думаешь? Мудрость прыснул и постучал себя костяшкой согнутого пальца по виску.  — Дурень ты, Тики, — вздохнул он беззлобно. — Зачем тебе летающие поезда и католический календарь? Ты же Ной!  — Да я и без тебя знаю, кто я, — махнул на него рукой Микк, для которого жить по церковному календарю, убивать людей, потеть в шахтах и трахаться — и было жизнью Ноя. — А вот Уолкер как будто бы о своей участи даже еще не в курсе. Вайзли удивлённо приподнял брови, заинтересованно подбоченившись, и лукаво улыбнулся, явно не прибегая к своей ужасной (и ужасно бесящей) способности. — С чего ты взял? — поинтересовался он, и Тики, польщённый таким вниманием к своей скромной персоне, пожал плечами. — Да в коридоре его увидел, — просто бросил он, покачав головой и вспомнив эту уморительную сцену. — Он пытался стену пробить молотком, чтобы создать портал Ковчега за ней и сбежать, — Микк прыснул, потерев переносицу, и Вайзли хохотнул вслед за ним. — Основ никаких дурачок не знает, а теперь вот ты говоришь, что Граф решил конец света остановить. Ему небось сказал, что ничего делать не будет, а на самом деле уже всё спланировал, но говорить никому ничего не собирается, чтобы до Уолкера не доходило как можно дольше, — он нахмурился и озадаченно пробормотал: — И чего он так с ним возится?.. Вайзли хмыкнул как-то слегка потрясённо, словно совершенно не ожидал от Тики таких логических рассуждений, и встряхнул головой, отчего длинные хвосты его повязки взлетели и опустись ему на плечи. — Иногда ты не такой идиот, каким тебя привык считать даже я, — выдал он чуть растерянно, и Микк фыркнул, закатывая глаза. — Иногда мне надоедает быть идиотом, и я принимаюсь философствовать, — высокопарно проговорил он, разведя руками. Вайзли прыснул, зажмурившись. — Твоё «иногда» происходит всё чаще, чтоб ты знал, — любезно поделился он с хитрой улыбочкой, и Микк чертыхнулся. — Нужно появляться здесь ещё реже, — озадаченно пробурчал мужчина, почесав затылок, и горестно вздохнул. — Если ты будешь приходить еще реже — тебе придется брать меня с собой! — недовольно сморщил нос Мудрость. — Если не в этой жизни, то в следующей — точно! — ну да, кому-то ведь повезло стать любимым питомцем, не обязанным даже на балы ходить. Сиди себе и вяжи носки, никто к тебе лезть не будет. А если что — сразу прикидывайся медитирующим. Тики хрюкнул, не сдержав приступа гомерического хохота, внезапно обуявшего его от этой мысли, и закрыл лицо руками. Ну с Вайзли это ведь прокатывает только жизнь через жизнь или как-то так. Помнится, лет сорок назад, еще до резни, бедняга под руководством Шерила день и ночь только и делал, что применял свой дар по назначению, ломая мозги политическим лидерам и встраивая туда нужные Семье замысли. Неудивительно, что в этот раз он решил прикинуться валенком и получить немного воздаяния за свои труды. Впрочем, по такому прогнозу можно только предположить, что следующий виток истории легким точно не будет. Тики за свою долгую жизнь примерно пришел к представлению о том, сколько войн между людьми можно уместить хотя бы и в жалкие пятьдесят лет, так что работы будет определенно невпроворот. Интересно, и как Граф будет преподносить все это их неразумному Четырнадцатому? Тот же дитятко еще совсем по сравнению с остальными. А уж когда Уолкер узнает, что ему тут еще не одну жизнь надо будет с Семьей кантоваться… Сложно все будет, в общем. Впрочем, когда в Семье было просто?..  — Тебе виски не принести, нет? — Вайзли растянул губы в незлой усмешке. — А то ты тут вслух разглагольствуешь, вообще-то. И интересно, кстати. Тики закатил глаза, не желая что-либо отвечать на эту подколку, потому что иначе этот разговор грозил перерасти в перепалку, в которой он точно не выйдет победителем, а потому лишь пожал плечами. — Ну, виски я могу и сам себе принести, а ты мне лучше скажи, где наше неразумное дитятко? — как можно более незаинтересованно спросил он, и Вайзли, хитро прищурившись, понимающе улыбнулся. — В музыкальной комнате: сидит там часами и пялится на инструмент, даже на Роад не реагирует, — поделился он, встряхнув головой словно сбрасывал с себя мысли (а они могли сыпаться с него как блохи?), и, наградив Тики очередным оскорблённым взглядом (вновь прочитал мысли, падла), принялся помахивать пальцами, видимо, намекая на то, что ему пора уже покидать убежище этого хомяка и любителя копаться в чужих головах. Микку повторять дважды не нужно было (в большинстве случаев, хотя частенько он любил побыть ничего не понимающим идиотом), а потому он, потрепав Мудрость по волосам, вышел в коридор и тут же направился искать Малыша. Если тот даже на Роад не реагировал, то дело было явно худо. Потому что не реагировать на Роад, которая усердно пыталась привлечь к себе внимание, было просто невозможно. Уолкер и впрямь оказался в музыкальной комнате, Вайзли не соврал — да и зачем бы оно ему. Мальчишка сидел на кушетке и бездумно пялился на клавиши, иногда гладя их по граням кончиками пальцев и как будто совсем плюя на то, что вокруг него происходит. Тики бесшумно просочился в помещение, плотно притворяя за собой дверь, и встал прямо за его спиной, даже не зная, как лучше сообщить о своем присутствии — голосом или прикосновением. Вообще-то напротив них как раз вся стена была зеркальная, но Аллен, похоже, на свое отражение даже смотреть не хотел. Вот чудеса-то! Определенно, чудеса, да и только. В конце концов Микк просто положил мальчишке руки на плечи и потянул его назад, заставив облокотиться спиной на свой живот — он был выше, даже если бы Малыш стоял по струнке, а уж так — тем более. Уолкер дернулся и резко вскинул голову.  — Я же сказал, Ма… — глаза его полыхнули золотом — и тут же снова потухли. — А, это ты, —голос тоже стал из сердитого безразличным. — Руки убери. И вообще, вали отсюда. Тики фыркнул. Такое пренебрежение его персоной хорошенько покоробило, и надо было срочно воздать незадачливой дичи по заслугам. А то как-то уж больно незаслуженно она вдруг возомнила себя охотником — и тем паче еще господином. Нехорошо.  — А с чего бы мне вдруг валить? — светски осведомился мужчина. — Я поболтать пришел, время скоротать — ты все равно не делаешь ничего. Неужто дырку в коридоре Майтра уже заделал? Аллен закатил глаза, через силу отстраняясь от Тики, и равнодушно обронил: — Сам уже заделал, делов-то. Чего тебе надо? — грубо спросил мальчишка, даже не смотря в сторону Микка, и вновь провёл кончиками пальцев закутанной в перчатку левой руки по клавишам. — Сказал же, поговорить хочу, — недовольно протянул мужчина, обходя кушетку, и, чтобы не терять из виду лицо Уолкера, облокотился о клавиатуру ягодицами. Аллен дёрнул верхней губой (это было ужасно эротично, чтоб его чёрт подрал) и понятливо промычал. — А, ничего, значит. Тогда проваливай доставать кого-нибудь другого: на Ковчеге полно свободных людей и без меня, — спокойно проговорил он, не показывая ни неприязни, ни довольства, словно ему было совершенно всё равно на то, что происходит вокруг.  — С ними неинтересно, я всех их как облупленных знаю и каждого взаимно не выношу, — даже не подумал сдаваться Тики. Аллен в ответ пожал плечами, показывая, что его это абсолютно не касается, и надавил на одну из клавиш кончиком пальца, вслушиваясь в звук и издавая длинное задумчивое «хм-м». Микк хмыкнул и покачал головой, опуская руку и наугад нажимая несколько клавиш подряд.  — Свали уже отсюда, — немедленно откликнулся Уолкер. — Не умеешь играть — не лезь. Мужчина ухмыльнулся (он умел играть лишь «Польку дураков» — болтали, что ее сымпровизировал Шопен для псинки Жорж Санд, но это не точно) и, отдернув руку от опасно наклонившейся молитвами Малыша крышки (впрочем, пострадать могла и его собственная задница, которой он облокотился на пианино), хлопнул в ладоши.  — Так вот в чем дело! — поиграл бровями он многозначительно. — Ты хочешь научиться играть, но не знаешь, с чего начать. И зачем тебе это? И почему ты не попросишь Графа научить тебя этому, м? Он, кажется, от тебя просто на седьмом небе. Аллен так скривился, словно только что съел целиком самый кислый лимон, который вообще мог быть, и, раздражённо нахмурившись, легко заиграл «Лунную сонату», продолжая скептически смотреть на Микка, и всё в его лице говорило о том, как же тупы и придурковаты стоящие рядом с ним особы. Тики неловко поджал губы, ощущая себя сущим ребёнком в этот момент, потому что отчего-то казалось, что его только что упрекнули в чём-то, да ещё и указали на это словно нагадившему котёнку, и недовольно пробурчал, когда мальчишка вновь уложил ладони себе на колени: — Тогда какого хрена ты рассиживаешь тут часами? Аллен закатил глаза, явно не собираясь отвечать на его вопрос, и вот это уже снова разбудило в Микке волну злости и ярости. Какого чёрта этот идиот вообще так себя ведёт? Тики же ничего ему не сделал! Ну подумаешь, разочек проткнул сердце и оторвал руку — ничего страшного не произошло, так почему Уолкер даже не находил нужным проявлять хотя бы чуточку доброжелательности по отношению к тому, кто пришел к нему с настоящим и добрым (почти, если это можно было говорить про Ноев) намерением просто познакомиться? И тут его осенило. Совершенно внезапно, но вместе с тем — вполне закономерно, потому что зачем еще было сидеть в музыкальной комнате за пианино, если находишься в Ковчеге, из которого хочешь сбежать, но не имеешь никакой возможности? — О… Пытаешься воссоздать код, с помощью которого сможешь использовать порталы Черного Ковчега? — елейным голоском протянул он, панибратски похлопывая мальчишку по плечу и масляно улыбаясь. — Или я снова ошибаюсь? — хотя как тут ошибешься, если этот же белобрысый заносчивый говнюк (а прежде Уолкер таким явно не был) всего несколько часов назад колупал стену, пытаясь ее пробить? Аллен отчетливо скрипнул зубами и неожиданно энергично дернулся, сбрасывая руку Микка со своего плеча. — Иди. Отсюда. Нахрен. — Это он почти прошипел, чеканя каждое слово и прожигая мужчину каким-то совершенно ненавидящим взглядом. Ухмылка Тики стала от этого только шире. Вот как. Во-о-о-т как… — И я тебе мешаю тут, да? — все тем же елейным голоском предположил он. — От работы отвлекаю и все такое… А ведь можно поступить проще, — на этом Аллен встрепенулся — так, что даже забыл скрыть свою горячую заинтересованность, и Третий апостол, конечно, заметив это, легкомысленно вскинул брови. — Зачем тебе код? Возьми у Роад ключ. Уолкер с помолчал с полминуты, словно всерьез раздумывал над его словами, а потом пренебрежительно скривил губы. -…Граф узнает. И Тики вдруг ощутил такой прилив сил, такие воодушевление и интерес, что просто не удержался от такой совершенно идиотской, на самом деле, выходки, потому что тон у мальчишки был такой обречённо-отчаянный, словно он перепробовал уже все способы побега, какие могли взбрести в его светлую головку. Микк, нарочито небрежно отталкиваясь от пианино, осторожно зашёл Аллену за спину, будто тот был пугливым зверем, готовым в любую минуту наброситься на него (хотя это было очень похоже на правду), и, с удовольствием замечая, как напрягся мальчишка, медленно погладил его по плечам, ощущая, насколько же болезненным и тощим было это тело, после чего также неторопливо склонился к уху и выдохнул, наверняка опаляя кожу горячим дыханием: — Не узнает, если ты хорошо попросишь. О, как же это напоминало заигрывания на балах! Тики любил очаровывать дам своей лестью и проникновенным шепотом, любил наслаждаться румянцем на щеках, обожал любоваться нежными завлекающими изгибами плеч! — Это ты мне сейчас показываешь, как нужно просить? — холодно поинтересовался Аллен, разбивая своим голосом всю эту хрупкую атмосферу, наполненную (для Тики уж точно) флёром флирта и интимности, и фыркнул, заставляя Микка предпринять более серьёзные действия. Всё-таки Роад была милой папиной дочуркой, которую Удовольствие обещал защищать от приставучих кавалеров, но которая сама обожала обольщать смазливых тупиц своим невинным видом, а потом играть с ними в не самые детские игры, а потому она будет точно в восторге, если Уолкер внезапно удостоит её своим вниманием. …хотя не только она одна будет в восторге. …хотя, опять же, вряд ли Аллен вообще согласится. Тики, сдержав разочарованный вздох, всё же продолжил наступление, надеясь хоть на какую-нибудь интересную реакцию. Может быть, мальчишка вновь копья свои выпустит? Мужчина провёл самыми кончиками пальцев по его шее до подбородка и обольстительно улыбнулся, уверенный, что Уолкер наблюдает за каждым движением в отражении на лакированной поверхности пианино. — Как было бы желательно, — жарко выдохнул он, и Аллен, стоило Тики коснуться невзначай тонкой кожи под горлом, ближе к сердцу, ледяным тоном приказал: — Руки убрал. Микк наигранно горько вздохнул и отстранился, легко хлопая Малыша по макушке и небрежно доставая из кармана свой личный ключик. Только ради того, чтобы повертеть им у него перед носом.  — Ну и как хочешь. С Роад он был в хороших отношениях, на самом деле, и о его местонахождении обычно знала только она — и только она же обычно передавала, если Граф хотел видеть его в Ковчеге. Как и ожидалось, глаза Аллена, поначалу настороженно дернувшегося, загорелись каким-то почти нездоровым блеском, и он вскинул на Тики взгляд.  — Отдай его мне. Ключик был маленький и словно бы игрушечный — как ключик от ворот в кукольный замок, который стоял у Роад в игровой комнате. Тики с наслаждением подкинул его в воздух и тут же поймал, зажимая в ладони. — А ты попроси, — азартно предложил он и облизнулся в предчувствии взрыва. Этот Аллен Уолкер совсем не был тем Малышом, которого Третий апостол знал. О нет… Он был гораздо, гораздо лучше. Мальчишка резко вскочил и схватил его за запястье сжатой в кулак руки. И — снова потребовал однозначно: — Дай. Мне. Ключ. У него был такой голос, что Тики подумал — он непременно хорошенько его отдерет, как только ему представится такая возможность. А возможностей обещало быть немыслимое количество, потому что если к Роад идти на поклон Уолкер не собирался (а он определенно не собирался — не тот характер), то прохлаждаться здесь ему придется еще некий неопределенный срок. Микк перехватил его руку и дернул на себя, заставляя впечататься в свой торс и мечтательно щурясь. — Так не пойде-е-т, — протянул он ласково. — Ты должен хорош-о-о попросить. О, Тики бы ещё и приобнял мальчишку за талию, если бы это не было чревато отрыванием руки в ту же минуту. Аллен зашипел, тотчас же теряя всю свою безэмоциональную браваду, и подпрыгнул, пытаясь выхватить ключ из пальцев, поднятых так высоко, что Уолкер мог лишь достать до локтя при своём не самом высоком росте. Тики чувствовал, как с каждой секундой ему нравится издеваться над Четырнадцатым всё больше и больше — тот реагировал на удивление живо и весело, радуя всеми своими энергичными эмоциями и заставляя желать чего-то большего. — Да пошёл ты! — сквозь зубы выплюнул Уолкер, вновь подпрыгивая и наваливаясь на Тики, пытаясь даже забраться на него с ногами и хватая за волосы, и Микк, расхохотавшись, в одно мгновение сделался бестелесным, пропуская мальчишку сквозь себя и любуясь тем, как тот стремительно шлёпнулся на пол, разразившись матом. И — как Тёмная Материя загустилась вокруг него, слетая с плеч и волос чёрными перьями. Тики ещё с несколько секунд стоял и смеялся, чуть ли не надрывая живот, потому что уж слишком комично выглядел мальчишка, ругающийся хуже портовых завсегдатаев, но, как только Уолкер вновь бросился на него, видимо, не бросая попыток выхватить ключик, просочился сквозь стену.

***

Подоставать Уолкера на следующий день толком не получилось. Они поиграли в догонялки немного, когда Тики наткнулся на мальчишку на кухне — тот уничтожал остатки запеченного с сыром картофеля — но и только. Однако было весело даже это, ведь, только увидев его, Аллен отбросил в сторону вилку, жалобно звякнувшую о плиты пола, и бросился вперед с твердым намерением, как видно, забрать ключ, которым Микк его так неосторожно раздразнил. Тики ради забавы поскакал через стены, наслаждаясь своим превосходством, а когда Уолкер, плюнув на все, начал выбивать с помощью Темной Материи двери тех комнат, которые были заперты, чтобы его найти, и вовсе разошелся — мелькал то тут, то там, нервируя его и заставляя грязно ругаться. Паршивец покраснел от злости и от ора стал вообще на диво хорошеньким — особенно доставляли покусанные яркие губы и мечущие молнии глаза. В итоге Тики прошел через три стены подряд, попетлял еще немного и вернулся к себе. Злить Уолкера было здорово, но разговаривать с ним и прикасаться к нему оказалось все-таки куда интереснее. Тем паче, что словами его было задеть или растормошить труднее, чем действиями. А Тики… о, Тики всегда очень любил все сложное. Все, кроме экономики и юриспруденции, о которых он помнил еще с прошлой жизни (в смысле — с той прошлой жизни, которая была до Неа). И которые все равно потребуются ему в этой. Мужчина вздохнул и сел за стол, тоскливо обозревая кипу документов рядом со стопкой чистой бумаги.  — Ну вот… Повеселились немного, а теперь пришли к тому, с чего начали… Шерил отчего-то свято верил, что Тики усердно будет заниматься всеми этими бумажками, в которых кто-то продавал, покупал, обменивал, просил отдать свою дочь в жёны, приглашал на бал, интересовался здоровьем, и мужчина искренне не понимал, отчего брат был так думает. Микк в этой жизни не успел показать себя особо ответственным, да и рвением помочь он не отличился, так что его недоумение по этому поводу было вполне обоснованно. Хотя, конечно, Алчность просто оглядывался на прошлые жизни, где Удовольствие чуть ли не постоянно добровольно-принудительно соглашался выполнять мелкие его поручения. А потому и сейчас Тики был вынужден сидеть за документами, при этом совершенно не зная ничего ни об юриспруденции, ни об экономике, ни даже о политике современного периода— всё-таки в этой жизни он был обычным бродягой, который, пробудившись, тут же смылся от Семьи куда подальше, надеясь избежать участи ломовой лошади. Но, как говорится, не судьба.  — Ладно, — вслух утешил себя мужчина. — Раз уж все равно придется тут задержаться… Он подтянул к себе кипу и начал не глядя, просто назло Шерилу подмахивать абсолютно все бумаги. В конце концов, это были не его заботы, не ему и разбираться с ними. А даже если там и будет что-то неправильно (а там будет) — плевать. Бумаги были все однообразные. Приглашение, приглашение, приглашение, заявление, приглашение, долговая расписка, вексель, контракт на продажу шахты, приглашение… Стоп. Тики нахмурился. Шахта? Откуда у Семьи внезапно образовалась шахта? Шерил приобрел, чтобы дать ему площадку для выгула, но не срослось? Шахта находилась на севере Англии и выглядела, судя по описанию, довольно многообещающим местечком. Вот только кто-то совершенно не умел вести дел с рабочими, а потому все и прогорало. Ведь прибыль можно было увеличить за счет увеличения количества угля, а его количество — набором хороших рабочих. Про эту шахту Тики слышал много и в основном — хорошего. Только вот наведаться туда не решался — слишком уж близко к месту, где обретался Малыш и все его преследователи, в числе которых был их неугомонный, хоть и болезненный в последнее время Граф. И, как видно, не зря не решался. А теперь, значит, брат ее продавать хочет и явно поручил Вайзли составить договор. …надо же, с семнадцатого века законы не так уж и изменились. Хотя новые заковырки появились, конечно. Мужчина вздохнул и пригорюнился. И вот что делать? Шахта была интересная и явно богатая углем — с одной стороны. А с другой — если он сейчас сунется к Шерилу с претензиями, его мгновенно раскроют и запрягут. Но в то же время… Тики ведь кутил на эти деньги, и если будет продана шахта, денег станет однозначно меньше. Хотя вряд ли, конечно, бюджет сократится настолько, что Шерил всё-таки забеспокоится, что Микк слишком много тратит, развлекаясь на деньги из его кармана. Но с другой стороны: чем больше казна, тем приятней проводить время, не так ли? Тики горестно вздохнул, понимая, что к брату всё же придётся идти, и неохотно поднялся, уверяя себя, что чем быстрее он закончит со всем этим, тем быстрее смоется на все четыре стороны, и направился прямо сквозь стены. И хорошо, что когда он добрался до кабинета Шерила, не шагнул в комнату сразу — напротив, замер так, чтобы его нельзя было заметить. Алчность оказался не один. Рядом с ним в кресле расположился Граф с чашечкой чая. Граф, который с обиженным выражением на лице жаловался на то, что Аллен вновь пропадает большую часть времени за попытками подчинить себе Чистую Силу и Тёмную Материю.  — …совсем не бережет себя, — услышал Тики вздох старика, когда полностью сосредоточился на чужом разговоре. Подслушивать было нехорошо, конечно, но кто сказал, что Микка это интересовало? Как бы только контракт не испортить, а там уж все нормально будет — его все равно никому не заметить и из стены не вытащить, пока он сам не покинет свое убежище. Сквозь каменную кладку было видно довольно смутно, но все же, если прищуриться, то вполне сносно, и потому Третий апостол только завел глаза, когда брат картинно взмахнул рукой и с покровительственной ноткой в голосе заметил:  — Дети, они все такие, господин Граф. Роад вот временами совершенно меня не слушает, — на этом он мечтательно зажмурился и откинулся на спинку своего кресла. — Потрясающая моя дочурка… Но совершенно неуправляемая! А Тики? Тот вообще дома не появляется, — за усталым вздохом последовало укоризненное покачивание головой, и старик на это сочувственно похлопал Шерила по руке. — Да-да, ну что ж… — потер он подбородок. — Но Тики можно понять, ему сама сущность велит. Вот только у меня он пробыл совсем недолго, когда вернулся… — на этом Адам нахмурился и издал длинное «хм», как будто уже давно бился над данной проблемой. Тики скрестил руки на груди и от души пожелал мысленно этим двоим удачи — в Ковчеге его могли удержать только вкусная еда, живая грелка, которая не слишком скоро надоест, и что-нибудь чрезвычайно интересное, происходящее именно на данной территории. А из всего требуемого здесь была только еда, набить же брюхо Микк мог в любом ресторанчике.  — Ну… — что было забавнее всего (и предсказуемее) — Шерил тут же принялся заступаться. — Тики же выполняет задания! — Да я же его не ругаю, — примирительно засмеялся Граф, качая головой. — Меня просто волнует, что он словно белая ворона, как бедный родственник какой-то, совершенно не желает поддерживать контактов в Семьей, — обиженно поделился он с Алчностью, горестно вздохнув. — Как и Уолкер? — светски поинтересовался Шерил, чуть приподнимая бровь в этой идиотской аристократической манере, которая так бесила Тики. Адам издал короткий усталый стон, скатываясь по спинке кресла и явно не желая следовать правилам этикета. — Аллен просто пока не привык, — начал он отчего-то неуверенно, словно оправдывался перед мужчиной, и тот, кивнув, скептически усмехнулся. — И поэтому вы насильно держите его здесь? — прохладно спросил он, однако в его тоне слышалась мягкая насмешка, будто это он был сейчас главой Семьи, а не наоборот. Граф неловко хохотнул, хватая со стола несколько конфет и шурша фантиками. — Я его не держу, — забурчал он, и Шерил фыркнул, откладывая очередную бумагу в сторону. — Ну конечно, — покачал он головой, — это он сам наложил на Ковчег блок, запрещающий ему пользоваться порталами, — с мягкой снисходительной улыбкой предположил мужчина, и Адам, стушевавшись, надулся. — Просто Аллен может натворить глупостей за пределами Ковчега, а потому я о нём забочусь. Шерил понимающе скривил губы и вскинул подбородок. И — вдруг с улыбкой поинтересовался: — А вы не можете также позаботиться и о Тики? — голос у него был такой спокойный и мягкий, почти шелковый, что Микк тут же заподозрил неладное. Неужели у него носок ботинка торчит из стены или кусочек рукава? Да ну, не может такого быть! Но иначе Шерил не стал бы себя так вести! Старик задумчиво мыкнул в ответ, и Тики тут же замер в ожидании вердикта — а ну как правда решит ограничить его в перемещениях? Но он ведь знает, что если так сделает — стоит только уйти Микку на задание — и он пропадет. И не вернется, пока запрет не снимут. А уж когда его снимут — он точно узнает. -…не стоит, — к его облегчению в итоге Адам покачал головой. Правда, совсем не из-за того, из-за чего можно было бы ожидать. — Алленчик говорит, он на него странно смотрит. Третий апостол едва удержался от цоканья языком. Феноменальная причина, конечно же. Кто бы сомневался, что в первую очередь печься будут не о нем. Брат на это фыркнул: — О, Уолкер хотя бы говорит с вами. Адам замер, удивлённо воззрившись на него, словно для него было удивительным такое сердито-пренебрежительное замечание, и вдруг довольно хохотнул, сладко улыбнувшись. — Он меня любит, — сыто протянул он, зажмурившись, и Тики проглотил ошалелый возглас. Шерил же, в свою очередь, вновь скептически приподнял бровь, высказывая этим всё своё отношение. — По нему не видно, — хмыкнул он, устремляя взгляд в бумаги, и Адам любовно рассмеялся, будто что-то вспомнив, после чего легкомысленно махнул рукой, поправляя съехавший на лоб цилиндр. — Он и всех вас полюбит, — доброжелательно пообещал он, длинно вздохнув, как старый дедушка, наблюдающий за отношениям внуков в семье и умиляющийсяим. — Ну да, — недоверчиво кивнул Алчность, и Адам пожал плечами. — Ну Неа же он полюбил, — с глухим смешком поделился он, с противным сюрпаньем пробуя чай. Тики дёрнулся, всей душой надеясь, что этого движения не было видно, а Шерил подозрительно прищурился, подняв взгляд на Графа, но лицо оставив при этом направленным к бумагам. — Если именно поэтому он и убил Неа, то, думаю, я воздержусь от такой любви, — ядовито улыбнулся мужчина, и Адам обиженно надулся, однако не спеша что-либо говорить. Наконец он тяжело вздохнул и как-то даже будто бы виновато закусил губу. И Тики подумал о том, что видеть его без гротескного костюма — это непривычно, да. Но видеть его виноватым — еще непривычнее. Что же между ними с Малышом произошло? Ведь Вайзли сказал вчера, Неа сам передал Уолкеру сущность. Но если так — почему Шерил об этом не знает? Граф запретил раскрывать самому ушлому Ною Семьи подробности, или это просто само по себе глупая шуточка Мудрости? Впрочем, лгать брату не было никакого смысла. Значит, остается только первое. — Это плохая тема, — наконец заговорил Адам. — Очень неподходящая для чаепития, если хочешь знать… Все на самом деле гораздо сложнее, Шерил. Но это… должно остаться между нами. Правда же в том, что мы все… мы все друг друга любим, — он страдальчески растянул губы, словно пытался справиться с сильной болью, и уронил голову на грудь. — Просто… просто по-своему. Брат помолчал, серьезно глядя на него, и в итоге благосклонно наклонил голову. -…да, конечно, — произнес он несколько неуклюже и, судя по всему, решил сменить тему. Надо признать, не слишком удачно. — Лучше расскажите-ка мне, как это мой Тики смотрит на вашего Аллена. Адам тут же встрепенулся и улыбнулся — как-то почти плутовато, но в то же время… было что-то такое в его взгляде и позе… ревнивое. Словно он матушка, не желающая отпускать дочурку-девственницу на первую встречу с пользующимся славой дамского угодника женихом. — Ну… словно на рыбу, — осторожно заметил он и тут же добавил: — По его же словам. Тики подавился удивлённым вздохом (хотя чем можно было дышать, будучи замурованным в стену?.. не думай об этом) и навострил уши, пытаясь уловить всё, что можно было в этом странном диалоге. Неужели наедине Шерил с Адамом постоянно так переговариваются? — На рыбу? — осторожно уточнил Алчность, словно хотел убедиться, что ему не послышалось. Да Тики и сам был не прочь в этом убедиться! Потому что ни на кого он не смотрел как на рыбу! Не нужно тут его клеветать почём зря — Микк был честным (отчасти) работягой, который всегда (относительно) отвечал за свои слова! И действия — уж тем более. — Как на карпов?.. — медленно предложил он таким тоном, словно уже что-то начал подозревать и понимать. И это притом, что сам Тики ничего не понимал! — Да, именно, — кивнул Адам, нахмурившись, будто бы припоминая что-то. — Как на карпов из твоего пруда. Тики едва не подавился снова. Интересно, как это он смотрит на карпов Шерила (которых ест, между прочим), что Малышу показался похожим этот взгляд на… на что это вообще похоже?! Черт побери, бред какой-то! И откуда мальчишка вообще знает, как Тики смотрит на карпов, если так говорит?!  — О… — выдал Шерил в конечном счете, — вот как, — и глубоко вздохнул, как будто готовился в полный голос заорать, зовя Тики к себе через пол-Ковчега, или как будто хотел сказать что-то осторожно-уничижительное, в своей манере.  — Да, — с той же плутоватой улыбкой отозвался Адам. — И именно поэтому я не собираюсь ограничивать Тики. Он поиграется, ему надоест, и он пойдет искать новые приключения. А вот Аллен, если рванется за ним — мстить, естественно, — может действительно пострадать. Он сейчас очень… — и снова эти мучительно искривленные губы, — нестабилен. — Сущность не поддается контролю так просто, и происходят… казусы? — вопрос этот Шерил задал так, словно ему было интересно, и он хотел чем-то помочь, но Тики сразу заметил, как забегали его глаза. Теперь брат жаждал закончить этот разговор и решить только одну проблему. И эта проблема точно заключалась не в самоконтроле Малыша, а, что совершенно неудивительно, в том, каким взглядом Микк на него смотрит. Третий апостол едва подавил желание стукнуть себя ладонью по лбу — до того это звучало абсурдно, что даже не смешно. Ну вот как он мог смотреть на рыбу, что это кажется чем-то странным? Он просто всегда голоден, когда идет к пруду — и это естественно, он же идет объедать этот чертов пруд! И это просто голод! …да, именно. Мужчина почти тряхнул головой, отгоняя опасную и совершенно ненужную мысль — но снова напомнил себе о том, что не должен обнаружить своего присутствия, и замер. Адам тем временем вновь неловко передёрнул плечами, словно говорить об Аллене ему было невыносимо сложно, и тяжело вздохнул, покачав головой. — Я предлагал ему избавиться от этой дряни в его руке, но он раскричался и обвинил меня в легкомыслии, — пробормотал Граф, представляясь в этот момент таким… Тики не знал каким, потому прежде никогда не видел Адама в таком состоянии. Раньше он был слишком наигранным, и от него тошнило: от его притворства, от его гротескного костюма, от его сверхопеки, в большинстве своём слишком фальшивой, но сейчас… Микка не тошнило. — Он всегда меня легкомысленным звал, — вдруг хохотнул мужчина и, хлопнув в ладоши, словно приводя себя в порядок, поднялся. — Так что пойду я успокаивать своего Аллленчика, пока он не разрушил мне ещё несколько гостиных. Как только старик ушел, в комнате воцарилась мертвая тишина. Даже не слышно было шуршания бумаг, как это бывало обыкновенно — Шерил просто молча сидел в своем кресле и смотрел в один договор, явно в него совсем не вчитываясь и думая о чем-то своем. Впрочем, продолжалось это недолго — когда Тики уже собрался уходить и вообще не говорить брату про этот контракт на продажу шахты (просто размашисто напишет там, что нет, иди к черту, братик), Алчность поднял глаза и посмотрел в упор на то место в стене, где Микк прятался. И по одному только этому взгляду мужчина понял, что замечен. Может, еще даже с самого начала.  — Тики, — негромко, но очень веско позвал брат, — выходи давай, я знаю, что ты здесь. У нас с тобой, кажется, разговор назрел. Какой в задницу разговор, подумал Микк, страдальчески заведя глаза и думая, показывать контракт или нет, если уж его вычислили — эх, все-таки не зря Шерил себя так вел! Неужто ты поверил какому-то старику, помешанному на полу-Ное, полуэкзорцисте, а?  — Тики, — снова позвал Алчность. — Выходи, я же сказал. У тебя кончик хвоста из стены торчит. Хвоста? Этого долбанного хвоста? И всё? Только эти чёртовы волосы, которые отросли из-за этого идиота-Уолкера? И всё? Даже не кончик пальца, а именно эти хреновы волосы? Микк скрипнул зубами, проклиная одного вполне конкретного Аллена за то, что тот вообще свалился ему на голову и умудрялся портить всё, с чем имел дело и с чем не имел, и вышел из стены, ощущая прожигающий холодом взгляд Шерила. Может быть, сразу сказать, что ни на кого он смотрит как на рыбу, и что мальчишка просто заврался? О, Тики потом обязательно ему за это враньё вернёт: отдерёт как сидорову козу до пронзительных криков, вот да. И даже Адам, носящийся с Уолкером как с золотым яйцом, не помешает ему хорошенько его выебать. — Так, ну и что там у тебя с Четырнадцатым? — тут же спросил Алчность, вырывая Микка из своих прекрасных планов мести.  — А что у меня с ним? — совершенно искренне удивился Тики, скрещивая руки на груди и нарочито шурша документом. Он пришел к выводу, что его можно будет использовать как прикрытие и потом отвлечь на него внимание брата. Брат прокашлялся и отложил свои бумаги, словно собирался с мыслями и все хотел спросить, но никак не мог. Ну давай-давай, злорадно подумал Тики, будете знать, как наговаривать на меня, тоже мне, члены Семьи. Поверили какому-то тупому экзорцисту, которого я собираюсь хорошенько поиметь, в процессе пристроив его излишне длинный язык по назначению.  — Ты… гм… — решился наконец Шерил. — Ты действительно смотришь на Уолкера как… как на… на карпа? Тики очаровательно улыбнулся и подплыл к оставленному Адамом креслу, присаживаясь к него и мимоходом отмечая, что оно еще теплое. Хоть какая-то от старика польза — место нагрел, а то в кабинете у Шерила температура всегда ниже, чем даже в коридорах, как будто тут труп обитает, а не человек.  — Что ты! — с жеманной издевкой махнул ладонью мужчина, совершенно наслаждаясь усталым вздохом брата, явно понявшего уже, что крупно промахнулся с вопросом. — Карпов я ем, Шерил, — заметил он тонко и, дернув уголком губ, добавил: — Я же не зоофил. Вот тут Алчность сердито вскинулся и саданул кулаком по столу.  — Прекрати паясничать! Ты же знаешь, как я это ненавижу! Тики на это только пожал плечами. На тупой вопрос — блядский ответ, разве это не равноценный обмен? Ему казалось, так и должно быть. Однако он все же вздохнул, становясь серьезным, и откинулся на спинку (тоже еще теплую) кресла. — Ты идиот, что ли? — с самым независимым видом осведомился он. — Конечно, нет. Кого ты слушаешь, вот скажи мне? Шерил недовольно пожевал губы, сердито скривившись, словно не хотел отвечать на вопрос, и Тики злорадно улыбнулся. Ну давай-давай, братец, почувствуй, как твоя совесть пережимает тебе горло. — Я слушаю то, что мне говорят, — наконец степенно ответил мужчина, медленно перебрав ухоженными пальцами воздух. — Слушаю — и анализирую. И сейчас мне сказали, что ты яшкаешься с Уолкером, и я хочу это проанализировать, — тянул он, прикрыв глаза, и задумчиво кивал сам себе, пока наконец на остановился и не взглянул на Тики. — Так почему ты прицепился к этому… экзорцисту? — пренебрежительно произнёс Алчность, будто совершенно не был в восторге, что Четырнадцатый вновь вернулся в лоно Семьи. Хотя… оно и неудивительно. Предатель, перерезавший всех да ещё и пробудившийся в теле одного из опаснейших экзорцистов. Микк почесал в затылке и задумчиво надул губы.  — Успокойся, резать никого я не собираюсь, — заметил он в итоге — так просто и светски, что Шерил как-то почти испуганно дернулся. Ага, значит, дело в этом. И чего все так к этому прицепились? Ну было и было, все ж живые, подумаешь. Как будто вообще можно вот так просто убить Ноя — теперь на примере Тики было доказано, что это невозможно даже с Чистой Силой. Впрочем, не только на его примере — Майтра вот сказал, что Скин переродится лет через тридцать-сорок, так что если ли вообще проблема? Близнецы вообще стреляют из своих пистолетов по всему, что движется, а что не движется — то двигают и стреляют. И никто их за это предателями не частит, между прочим. А вообще-то… …когда это он увлекся своими размышлениями настолько, что начал защищать Малыша?.. И чего ради он сейчас вообще такую пламенную речь толкнул? Хорошо хоть, что только в голове, иначе Шерил уже смотрел бы на него как баран на новые кованые ворота, появившиеся, стоило ему лишь отвернуться, вместо рассохшейся деревянной калитки.  — Просто я… я волнуюсь, — наконец выдавил из себя Алчность, словно только-только отойдя от продолжительного ступора. — Да не собираюсь я ему мстить, — вновь кисло повторил Тики, устав ото всех этих размышлений и разговоров. Совершенно идиотских, к тому же. Шерил вздохнул, неожиданно уставшим жестом потерев лоб, и покачал головой. — Он просто… странный, — вдруг выдавил он, закусив губу, и Микк непонимающе нахмурился, чувствуя, как сгустилась в один миг атмосфера, но совершенно не понимая, по какой причине. — Он не как Неа, но от него веет чем-то… — мужчина неопределённо взмахнул ладонью, скривившись, и закатил глаза. — Просто держись от него подальше, — в итоге предостерегающе посоветовал Шерил, и Тики хмыкнул, теперь не понимая причины опасений брата. Уолкер же был… обычным, нет? Да, хамоватый, да, идиотский, да, выбешивающий до желания схватить его за волосы и со всей дури припереть его к стене, чтобы ему даже дышать было нечем. Но он не был опасным. И от него уж точно не веяло чем-то таким, что позволило бы Шерилу прийти к такому выводу. Но сказал Тики, конечно, другое. — Я постараюсь. Потому что в свои дела вмешивать Шерила не хотел — и не горел желанием, чтобы тот сам в них вмешивался. Братская опека — это прекрасно, но не когда тебе уже десять лет как двадцать пять, и это только в текущей жизни, а на самом деле ты прожил не одно тысячелетие, и за это бесконечно долгое время просто привык решать все сам. Так было с каждым в Семье, вообще-то, просто кто-то подчинялся опеке «старших», а кто-то (как Тики) — потворствовал по большей части своим желаниям. И не сказать, что это так уж плохо. Алчность вздохнул, устало потер руками лицо, медленно кивнул.  — Хорошо. Спасибо. Тогда перейдем к…  — Да, — тут же ухватился за свое спасение Тики. — Перейдем к тому, ради чего я сюда изначально шел, — он привстал и без лишних слов положил перед братом на стол контракт, который до этого момента держал в руках. Шерил вчитался в его содержание, вскинул брови — и севшим голосом произнес:  — Погоди-ка… Я не оформлял такой документ, Тики. — То есть как? — тут же переспросил Микк, уже совершенно не вникая в происходящее. Алчность передёрнул плечами, нахмурившись, и задумчиво поджал губы. — Пока тебя нет, я все документы отдаю Вайзли, — начал он объяснять, и Тики уже сейчас почуял, как всё это дело запахло кое-чьей прогнившей пряжей, — а тот передает остаток тебе. Там в основном, бумаги с неограниченным сроком рассмотрения, поэтому я даже и не глядел на них, — растерянно проговорил Шерил, и Микк понятливо кивнул. Вот же трёхглазый паршивец. Решил устроить ему подлянку? Или же захотел таким образом направить к Шерилу? Или же пытался как-то впрячь Тики в Семейные дела? Что нужно было этому засранцу? Алчность вдруг как-то лукаво прищурился и невинно поинтересовался — совсем как сам Микк недавно: — А ты чего так забеспокоился-то? Мужчина в ответ равнодушно пожал плечами, всеми силами стараясь не показывать, насколько это стало интересно, и только и буркнул: — Но это же шахта… Брат согласно кивнул, кладя лист с договором на стол, и осторожно разгладил несуществующие помятости на нем. — Ну да, шахта, — спокойно отозвался он, не выдавая свое неожиданное, совершенно раздражающее и идиотское, но оттого не менее опасное предвкушение ничем, кроме блеска в глазах. — Ну и что? Профессионал, ничего не скажешь, с уважением подумал Тики — и тут же себя одернул. — Я даже не знал, что она твоя, — вместо этого просто указал он. Шерил цокнул языком. — Не знал? Но я же… — тут он оборвал себя и о чем-то глубоко задумался. И Тики, воспользовавшись этим (и зная, зная, что трижды потом проклянет себя!), заявил: — Конечно. Знай я, что это твоя шахта — давно бы тебя прибил! Ты придурок, если гробишь такое месторождение такими плохими рабочими! О, то, что это было самой настоящей и наитупейшей ошибкой, Тики понял сразу же. Потому что брат вскинул на него лукавый взгляд, еле сдерживая довольную улыбку на губах. — А что, хочешь показать, как нужно? — елейно предложил Шерил, уложив подбородок на ладони и сощурив глаза, и всё-таки улыбнулся. Только так, словно совершенно не верил в то, что Микк мог справиться с целой шахтой. Словно считал его малолетним ребёночком, не способным на что-то настолько масштабное. — Раз уж ты такой идиот, то да! — запальчиво воскликнул он и тут же прикусил себе язык, вновь понимая, какую непоправимую ошибку совершил. Улыбка Шерила из снисходительно-умилённой превратилась в ликующе-самоуверенный оскал. Вот же дурак ты, Тики. Не нужно было вообще идти сюда. Нужно было просто не задумываясь подписать этот чёртов договор и не втягивать свою задницу в такие передряги. — Ну что ж, — довольно хохотнул Шерил, многообещающе приподняв брови. — Слово — не воробей, так что теперь не отвяжешься, братик. Третий апостол прикусил изнутри щеку, подавляя в себе желание зажмуриться и сжаться как ребенок, потому что сукасукасука, как так вообще, как он мог так по-идиотски вляпаться, взрослый же мужик, не тупой же, а вот на тебе, просто на слабо развели как сосунка какого-то!  — А не боишься доверять мне свои активы? — все-таки попробовал выкрутиться без потерь Микк. — Я же могу просто ухнуть твою шахту и все, ты об этом не думал? — он ухмыльнулся и поиграл бровями. Но Шерила таким было не пронять. Он только покачал головой в вот этой выводящей из себя манере доброго папеньки и, откинувшись на спинку своего кресла, сложил руки на груди.  — Ну это же шахта, — заметил он спокойно. — А ты любишь шахты. Тем более, ты сам сказал, что там хорошее месторождение. Я в этом не слишком разбираюсь, а вот ты — очень даже, разве нет? Так зачем тебе ее рушить? Это же будет твоя личная шахта, — последние слова брат выделил особо четко — словно просто предлагал или убеждал. Но Тики знал, конечно, что в уме Алчность уже все решил. Именно поэтому оставалось только жалеть теперь о своей так глупо потерянной свободе. Ну ничего, Микк, у тебя есть на ком отыграться за такой позор. Уолкер за всё, скотина такая, ответит. О, Тики так на нём оторвётся, что тот ещё долго сесть на свою многострадальную задницу не сможет. Шерил ещё с несколько минут разглагольствовал о том, как рад, что его дорогой братец наконец взялся за ум, но, заметив, что Тики уже совсем его не слушает, тяжело вздохнул и отправил его восвояси, вновь приговаривая, как же он рад, что теперь всё в Семье наладится. Тики тоже был рад. Тому, что его наконец отпустили, и тому, что теперь он может отомстить сполна одному вредителю, которым одним своим появлением портит всё, что можно и нельзя. А свобода Тики — это то, на что нельзя было покушаться ни при каких обстоятельствах! Знал бы Уолкер, сколько и как тяжело он себе отвоёвывал её! Как упорно и медленно, жизнь за жизнью, век за веком. И точно не для того, чтобы какой-то там мальчишка несусветной клеветой разрушил всё это! Тики обязательно выебет его так, что звёзды из глаз посыплются — чтоб знал, что нельзя свой нос совать куда не следует. Тики предвкушающе улыбнулся, заворачивая в коридор, где располагался один из тренировочных залов (где, скорее всего, и был Уолкер — пытался совладать с Тёмной Материей, придурок, и с Чистой Силой), и вдруг замер, пронзённый внезапной мыслей. …а когда это он вместо того, чтобы въебать ему, решил, что его лучше выебать? Хотя, на самом деле, разницы особой не было. Тики было в удовольствие сделать и то, и другое. Хотя, конечно, перспектива взять Малыша звучала заманчивее, чем просто избить его до смерти: у того всё-таки были тонкие лодыжки и подтянутое стройное тело. А ещё он смотрел так, что внутри всё переворачивалось от захлёстывавшего желания. Так что да. Трахнуть Уолкера было куда интересней. Воодушевлённый этой мыслью, Тики рванул с места, думая где-то за задворках сознания, что сопротивляющимися жертвами, одаривающими тебя злыми взглядами, никогда особо не увлекался, но мальчишку хотелось до трясучки. И чтобы он ещё и шипел, постоянно шипел и норовил вырваться, не способный, однако, к сопротивлению — потому что не может контролировать свою силу, потому что ужасно слаб и немощен сейчас. Так не прекрасной ли затеей было унизить его, наказать, подчинить себе, когда Уолкер не может даже ничего ему противопоставить? Тики почувствовал, как всё внутри него затрепетало, задрожало из-за этой жажды, из-за этого желания, и, облизнувшись, низко засмеялся, уже не в силах сдерживать себя: Тёмная Материя, уловившая настроения Ноя, потекла по сосудам, наполняя тело мощью. Всё его существо замерло в предвкушающем ожидании. Только вот стоило Микку всё-таки добраться до тренировочного зала, как весь запал тут же стёк с него подобно проливному дождю. Перед ним на полу сидел Граф, читая какую-то небольшую книжку, вокруг — вмятины в полу и в стенах, разбросанные бетонные блоки и глубокие дыры повсюду. И — Уолкер, спящий у него на коленях. Потрёпанный, бледный, осунувшийся, хмурый и совершенно не похожий на того, кто несколько часов назад с матами и криками гонялся за Тики в попытках отобрать у него ключ. Граф вдруг поднял глаза и, ничего не сказав, приложил палец к губам, призывая не шуметь, после чего вновь вернулся к чтению, совсем невесомо гладя свободной рукой мальчишку по голове. Микк поджал губы, глубоко вздохнув, и поспешил скрыться. Всё-таки наказать Малыша можно и завтра, не так ли? А пока…, а пока пусть он чуть поспит.

***

Уолкер, сука, как в воду канул. Стоило только уяснить для себя, что поиметь его — круче, чем просто избить, Тики никак не мог его найти. Вчерашним днем он наведался в тренировочный зал, но трогать паршивца не стал — потому что лежачих не бьют, в конце-то концов, но сегодня… поиск Уолкера — это было что-то с чем-то. Для начала — Тики пришлось сбегать от Шерила, который воспылал желанием научить его ведению дел (ха, как будто Микк был настолько глуп, что не учел бы опыта прошлых поколений). По пути следования была как раз комната Вайзли, и Третий апостол решил наведаться в гости к этому ушлому говнюку — объяснить и ему, что куда не надо совать нос не стоит. Мудрость встретил его совершенно невинным взглядом всех своих трех глаз (третьим пытался воздействовать на его разум) и словами о том, что, видите ли, хотел только иметь братика поближе да иногда в гости захаживать, и плохого в этом ничего нет. Тики на это только завел глаза, конечно. Нет, а что он мог еще сделать, ну в самом деле, если Вайзли был единственным Ноем в Семье, могущим его понять и тоже прикидывающимся валенком — просто на свой лад? Разумеется, просто подзатыльник ему отвесил, идиоту и единоличнику, не думающему о других, за что сразу же удостоился слюнявых объятий и обещания получить на Рождество вязаный шарфик. Но шарфики, Тики, говоря честно, были не очень-то интересны. Вместо шарфика он предложил Мудрости рассказать, по какой части Ковчега сейчас шатается Уолкер и куда думает направиться.  — А тебе это зачем? — Вайзли тут же вскинулся, отлипая от него, и отстранился, щурясь и скрещивая на груди руки. — Ты чего это… удумал что-то?  — О, ничего серьезного, — Тики развалился в кресле, наблюдая за тем, как братец заправляет за ухо волосы и снова берется за спицы. Интересно, кто лучше вяжет — он или Граф? — Я просто хочу отомстить этому недоумку за его излишне длинный язык. Вайзли вскинул брови и стукнул спицами друг о друга.  — О как, — медленно произнес он. — А что же он уже натворил? Микк потянулся и с удовольствием отозвался:  — Насплетничал. Мудрость хохотнул, явно успев уже прочитать всё, что ему нужно было (и ведь знал, что Тики ненавидел, когда в его мозгах копаются, а всё равно любил на нервы действовать), и пожал плечами. — Не сказал бы, что это сплетни, но на всё твоя воля, — степенно проговорил он, кинув на Микка лукавый взгляд, и тот тут же возмущённо надулся, всем своим видом показывая, что мальчишка совершенно не прав и что вообще не нужно его оправдывать. — Он в это время обычно возле кухни ошивается, объедает наши запасы, — любезно поделился Вайзли, вновь полностью посвятив себя вязанию, и Тики уже направился к двери, как вдруг из-за спины до него донеслось: — Ты только осторожнее, ладно? А то мало ли что может быть у него в голове, — загадочно протянул Мудрость, явно намекая на то, что прочитать его мысли даже ему нельзя, потому что их охраняет сам Граф. — Приму во внимание, — сдержанно ухмыльнулся Тики, всё-таки не сдержав предвкушающего короткого смеха, и вышел в коридор. На самом деле, то, что могло быть в голове у мальчишки, скорее всего, и было известно только одному Адаму, который так трепетно и ласково заботился о нём, словно тот был не обычным экзорцистом и человечишкой, а как минимум его дорогим другом. Уолкер действительно обретался на кухне. Акума делали торт к ужину, и крема осталось навалом — наверняка сладкого, потрясающе вкусного заварного крема. Малыш с аппетитом облизывал ложку, и Тики, возникнув в дверях, на какой-то момент просто на него засмотрелся. В первую очередь — на тонкие запястья, выглядывающие из рукавов свободной белой рубашки, а уже потом (не смотри не смотри не смотри) — на встрепанные волосы, длинные ресницы и каплю крема в уголке рта. И как вообще его избивать-то, скажите на милость? Тики подумал об этом еще давно, когда они не были знакомы, и ему попалась карта с этим Малышом. Смазливый мальчишка — совсем как из борделя — раздел его в карты влет, чем заслужил к себе толику уважения, разумеется, но… Одно дело карты, а совсем другое — бой. Потому как ничего-то у Уолкера не получилось даже с Чистой Силой — только еще лучше сделал. Щупальцеобразные лианы из спины производили удивительно устрашающий эффект на обывателей, так что… Тики был даже доволен. А шрамы — шрамы украшают мужчину, нет?  — А соблазнительно выглядишь, — наконец, заставив себя оторвать голодный взгляд от испачканного в крем рта, выдал Микк, облокачиваясь на дверной косяк и скрещивая руки на груди. — Так бы тебя и съел. Аллен замер на мгновение, не донеся ложку до рта, и, облизнувшись, медленно перевёл нечитаемый взгляд на Тики. Хотя нет. Он был очень даже читаем. И в нём явно читалось то, как все окружающие достали Уолкера и как сильно он хочет свалить как можно дальше из этого дурдома. Микк, на самом деле, понимал его и тоже хотел сбежать как можно скорее и дальше, но в силу кое-каких обстоятельств (сидящих сейчас перед ним и соблазнительно облизывающих эту чёртову ложку), всё накрылось медным тазом. — Не уверен, что тебе понравится сырое человечье мясо, — спокойно отозвался мальчишка, возвращаясь к поеданию крема, словно ему было совершенно всё равно всех остальных. Хотя, возможно, именно так и было. — Но если так не терпится, сходи на кладбище. — Зачем это? — непонимающе приподнял Тики бровь, заинтересованно рассматривая, как мальчишка водит языком по серебру. — Человечинки там хватит на всю оставшуюся жизнь, — безразлично бросил Аллен, вставая из-за стола, и с кислой миной, словно ему только что испортили что-то великолепное, прошёл мимо Микка. Точнее, как… Попытался пройти. Как только он добрался до двери, Тики, только этого и ожидающий (потому что ему было просто лень двигаться с места), не слишком ласково схватил его за плечо и дернул на себя. Лицо Малыша из постного стало откровенно сердитым, и, когда он вскинул на мужчину глаза, тот даже на какой-то момент… испытал опасение. Но только на какой-то момент.  — Ну чего тебе еще? — грубо вопросил Уолкер, дергаясь в его хватке, но не слишком-то преуспевая. Предусмотрительный Тики похвалил себя за свои несравненные ум и интуицию, которые указали ему встать именно так, а не иначе, и только крепче сжал плечо Малыша в пальцах. Левое плечо.  — Пришел выяснить одну вещь, — светским тоном отозвался он и дернул в жестокой улыбке уголком губ, замечая, что капля крема со своего места так и не исчезла. Что ж, это будет… довольно пикантно. Потому что щенок поплатится за свои слова не только с удовольствием, но еще и красиво.  — И какую же? — глаза у Аллена были колючие и холодные. И — какие-то как будто ищущие. Но Тики сейчас это не слишком-то и заботило.  — Да вот хочу узнать, когда это я на тебя смотрел как на рыбу, — вместо того чтобы расшифровывать взгляды, едко усмехнулся мужчина. — Вот уж не думал, что у тебя не только бедная на сравнения фантазия, но еще и такой… грязный лживый язык. Аллен приподнял левую бровь, отчего звезда на его лбу пошла волнами, и фыркнул, явно не принимая его слова всерьёз. Он закатил глаза (да ещё и так, словно ему всё наскучило) и вновь дёрнулся в попытке вырваться из хватки, но, понятное дело, безуспешно. — Ну и что ты мне сделаешь? — в итоге раздражённо скривился мальчишка, не поднимая на него взгляда и смотря куда-то в сторону. Тики осклабился, чувствуя себя загнавшим жертву в ловушку хищником. — Превращу твои домыслы в правду? — невинно предложил он, опустив голову набок, и с удовольствием замечая, как вздрагивает Уолкер, кидая на него косой злой взгляд. — Хоть будет не так обидно, а то оклеветали меня почём зря, — жалобно протянул он, растягивая губы в плотоядной улыбке, и тут же с силой припёр удивлённо воскликнувшего мальчишку к стене, сжав его руки и разведя ноги коленом. — Ты что себе… — возмущённо вскинулся Аллен, поднимая на него сердито-ледяное лицо, и Тики в этот же момент поцеловал его. Подбросило его знатно. Губы у Малыша были сладкие, и брыкался засранец жестко. Брыкался, кусался, пытался пнуть его… И Тики просто упивался его протестом — совершенно несправедливым, но вместе с тем — совершенно очаровательным. Напоследок он посильнее впечатал его в стену, до крови прикусывая нижнюю губу, и, когда отстранился, не сдержал насмешливого хмыканья. Малыш был румяным то ли от злости, то ли от смущения, губы у него покраснели и распухли, обычно тонкие и бледные, а глаза… Глаза-то как горели — ну просто дьявол во плоти. Аллен сжал руки в кулаки и, конечно, хорошенько вмазал Тики с левой, для начала. Ну еще бы — а кто не вмажет? Правду сказать, теперь это выглядело как сцена из типичного дамского романа, осталось только строгого батюшку позвать. Поправка была только на две вещи: первая — Тики было не так уж и больно, потому что Чистая Сила явно не горела желанием подчиняться Ною, коим теперь стал Малыш, да и удар быстро сходил за счет регенерации, и вторая — Граф просто ничего ему не сделает, потому что они с Алленом как бы были равноправны и свои межличностные проблемы должны были решать сами. И о последнем Тики готов был любезно напомнить главе Семьи, если тот успел позабыть об этом, пока Тики не было, и Уолкер заправлял его мозгами. В общем-то, Графа Аллен все-таки позвал. Увидев, что особого урона Микку не нанес, он сердито сжал губы и заорал:  — И вот посмотри, Граф, что происходит! А ты мне не разрешаешь свалить отсюда! Да на Земле в сто раз безопаснее! Тики закатил глаза, припирая Малыша к стене ещё сильнее, чтобы тот вновь порадовал его своими попытками вырваться, но тот, к удивлению мужчины, даже плечом не повёл — лишь одарил его внезапно хитрым взглядом и тут же состроил страдальческий вид. — В чём дело, Алленчи… Что здесь происходит?! — Граф появился совершенно внезапно, и Микк понял, что… вновь совершил непоправимую ошибку. Нужно было рот ему завязать, что ли? Или подстеречь где-нибудь в укромном уголке, а не на глазах у акума, которые, стоило Тики зло взглянуть в их сторону, сразу же закопошились и принялись усердно делать вид, что чем-то заняты. — Он меня домогается! — сердито прошипел Аллен, вжимаясь в стенку так, словно был несчастной жертвой и желал как можно скорее сбежать от страшного насильника. Хотя Тики не был страшным. Он был очень даже красивым и галантным. А сколько удовольствия-то мог принести. Уолкер и правда был идиотом. Граф ошалевшими глазами осмотрел их недвусмысленную позу и тут же бросился спасать своего «Алленчика». — Тики! Что ты делаешь! И зачем! Алленчик же… — и вдруг он замер, медленно переводя на мальчишку взгляд, словно бы только что понял что-то очень важное. И — сердито поджал губы. — Это снова неудачная попытка. И не нужно теперь ещё и втягивать в это членов Семьи. Я тебя всё равно никуда не отпущу, — спокойно проговорил он, глядя прямо в глаза Уолкеру, и тот с каждым новым словом становился всё мрачнее и недовольнее.  — Да что мне сделается! — рыкнул мальчишка зло. — Уж под Ноем-то я точно буду в безопасности, по-твоему, да?! — здесь он метнул резкий взгляд на Тики, но тот теперь был абсолютно спокоен. В конце концов, теперь его хотя бы обвиняли в том, что он сделал, а не как вчера. И вот тут Граф тоже повернулся к нему. Вид у него был укоризненно-усталый, и неудивительно — с таким-то питомцем. Микку даже стало жаль его ненадолго. Но — только ненадолго, потому что предпочтение старик все равно отдавал белобрысому мерзавцу и клеветнику, а не ему. И явно неспроста.  — А ты, Тики, — между тем вздохнул Адам. — Ну ты же взрослый мужчина, почему ты так повелся на это?  — Потому, — сердито отрубил Тики, — что если вы себе питомца на склоне лет завели — уж учите его не врать старшим, ясно? С этим он, криво ухмыльнувшись ощерившемуся на него Уолкеру, направился обратно на кухню. В конце концов, не зря же шел, можно и отхватить кусок того торта, ароматом которого тут все словно пропитано. Тем более что, судя по крему у Малыша с губ, лакомство обещало быть восхитительным. Да и грех не отметить то, как все удивительно повернулось в его пользу, верно? Даже если в обычное время он и не любит сладости. Микк загремел кастрюльками, привлекая к себе внимание акума (имени ни одной из них он не знал, а методом «эй, ты!» предпочитал к ним не обращаться), и приказал подать ему сладкого. Из коридора послышался разговор еще, как видно, не ушедших Аллена и Графа, и мужчина из интереса прислушался.  — …Неа был бы рад, если бы с тобой что-то случилось? — голос у старика был такой тяжелый и спокойный, словно он и вправду распекал неразумное дитя. — Ведь он же всегда старался оберегать тебя, он даже отдал…  — Не смей. Напоминать. Мне. О Неа. — Уолкер даже не зло — яростно — зарычал и саданул кулаком по стене, явно оставляя на ней вмятину. И, кажется, пошел прочь, потому что Адам тут же зачастил с какими-то торопливыми оправданиями, и голос его стал отдаляться. Тики недовольно фыркнул, совершенно не желая задумываться о том, какие тайны они там хранят и чего боятся, и принялся за поданный ему торт. Теперь цель его была уже иной. Паршивец Уолкер должен был поплатиться за то, что посмел использовать его как средство побега из Ковчега.

***

Весь последующий день Тики пытался поймать Уолкера уже где-нибудь в тёмном коридоре, да ещё и без лишних глаз, но мальчишка постоянно был то с прилипшей к нему Роад, то прятался настолько искусно, что найти его было невозможно, даже если ходить сквозь стены. В общем, мужчина по несколько раз обходил весь Ковчег, но Аллена припереть к стенке так и не смог. Из-за этого пришлось весь вечер пропросидеть с документами и слушать нудные лекции от Шерила, который отчего-то был полностью уверен, что раз Микк в этой жизни образования не получил, то он полный дурак и ничего в управлении не смыслит. И, на самом деле, Тики почти слушал его, хотя, очевидно, все его мысли крутились вокруг сердитого на всё мальчишки, целовать которого оказалось довольно приятно. И который посмел использовать его, апостола Удовольствия, в своих целях, хотя обычно всегда случалось наоборот: это Микк благодаря своим незаурядным способностям водил за нос всю Семью. Или пытался водить — не суть важно. Но выход из всего этого был до обидного простым: слежка. Идиотская слежка, какой занимались ещё древние люди, потому что Тики хотел Малыша, а тот хотел лишь сбежать, используя всё, что можно было и нельзя. А ещё Микк, что странно, не знал, где же была его комната — место, где отыметь мальчишку обещало быть самым верным решением. Акума спрашивать об этом не стоило, хотя они наверняка знали (могли разболтать кому не надо), Вайзли был не в курсе, а Роад ему не сказала. Тики был очарователен и даже принес ей новую куклу, но Мечта только плечиками пожала и заявила, что «Алленчик просил никому об этом не говорить», а еще по большому секрету поделилась, что дело явно в том, что Уолкер устроил себе там нечто вроде мини-лаборатории, дабы хоть как-то себя развлечь. О, мы с тобой славненько развлечемся, как только я тебя разыщу, плотоядно облизнулся на это Тики, когда покинул племянницу, сестру или кем она там была ему. Роад он любил, но подолгу не терпел — такая привилегия была только у Вайзли. С Мечтой у Третьего апостола имелось скорее взаимовыгодное сотрудничество. В общем-то в конечном итоге Уолкер нашелся, конечно — и то сказать, как он мог не найтись-то? Ковчег не бесконечен все-таки, а паршивец оказался в кабинете Графа. И в этот раз Тики очень тщательно проверил, не торчат ли из стены волосы, прежде чем вслушаться в разговор старика и Малыша, снова лежащего у главы головой на коленях. На этот раз они двое устроились на диване, и Уолкер сверлил невыразительным взглядом украшенный лепниной потолок. Сути разговора Тики сначала не понял — беседа шла тихо, как будто даже тут их могли подслушать (что на самом деле не такая уж и неправда) — но, кажется, речь шла о Неа. Или, точнее, о том, почему Аллен не хочет про него вспоминать. -…но я хочу знать, почему, — упрямо повторил Адам, ласково проводя пальцами по волосам мальчишки, и тот недовольно выплюнул сквозь зубы: — Потому что его нет. Граф нежно улыбнулся, покачав головой, и Тики в напряжении сглотнул, не веря, что этот мужчина вообще мог быть таким… близким. — Он живёт в тебе, — мягко произнёс он, и Аллен вздрогнул, вскинул на него сердитое лицо, перекошенное злой и отчего-то отчаянной гримасой. — Да хватит уже эту чушь пороть! Он мне сущность отдал! Его нет! Нет его больше! — голос его звенел, неожиданно ломкий и высокий, громкий и надрывный, такой, каким Микк не слышал его за эти последние дни. — Он ушёл в эту чёртову Колыбель и оставил нас! — Тебя, — тут же поправил его Адам с ласковой улыбкой, и мальчишка резко поднялся, поворачиваясь к нему и тяжело и обрывисто дыша. — Ты ведь не веришь, что он с тобой. Но Неа любил тебя, — уверенно прошептал он, заключая в ладони его лицо, словно так было легче убеждать. Аллен мелко замотал головой из стороны в сторону. — И именно потому, что любил, он не смог убить тебя. — Хотя должен был, — Уолкер отвел глаза и зажмурился, как будто не хотел вообще думать ни о чем таком, не хотел вспоминать этого. — Я ведь… — голос у него дрогнул, — я ведь… я ведь уже приготовился, понимаешь? Но в итоге… это я убил его, — здесь Аллен вскинул глаза на Адама — какие-то совершенно обреченные и как будто мертвые — и повторил: — Я. Убил. Неа. Тики сжал зубы, злясь на то, что, кажется, ощущает что-то помимо чистого интереса ко всему происходящему, и еще — на то, что как будто даже… ненавидит Четырнадцатого больше, чем обычно. То есть… ненавидит. За что-то. За то, что тот любил Уолкера? Или за то, что сам Уолкер что-то к нему испытывал? Уолкер, которого Тики хотел прижать к стене и хорошенько поиметь. Которого Тики хотел целовать до потери сознания, прикусывая раз за разом его длинный лживый язык. Которого Тики застолбил еще, кажется, тогда, когда они начали играть в карты в поезде. — Но ты спас нас, — обрывая сумбурный ход мыслей мужчины, произнес Адам. — Его. Спас. — Он пожевал губами. — И мы… мы давно хотели, чтобы ты стал связующим звеном. Аллен вскинул на него удивлённый, непонимающий взгляд, и Граф поспешно забормотал: — То есть… ну… просто… мы хотели, чтобы ты… был с нами… Неа… он хотел… — мужчина отвёл глаза, закусив губу, и неловко улыбнулся. — Но всё пошло наперекосяк и план провалился. Тики весь напрягся, вслушиваясь в шёпот Адама, словно бы виноватого в чём-то, словно бы извиняющегося перед мальчишкой, будто тот был кем-то больше, чем просто… пробудившийся Ной. — Ты не виноват, — мягко улыбнулся Аллен, и Микк поражённо замер, не веря своим глазам. Этот паршивец улыбался. Искренне улыбался, а не кривил губы в усмешке — как обычно. — Я сошёл с ума, не смог сдержать сущность, ранил Неа, а ты… ты всё-таки нашёл выход. Как и всегда находил, — Адам глухо рассмеялся, пряча лицо в ладонях, такой невероятно ранимый и хрупкий в этот момент, что было даже удивительно смотреть за таким Графом. Аллен погладил его по голове, чуть улыбаясь, и выдохнул: — Ты ненавидишь меня? За то, что лишил тебя Неа. Твоей половины. Адам вскинул на него глаза, судорожно вздохнув, и замотал головой. — Н-нет! Конечно, нет! Ты же… ты спас нас от безумия, Аллен, как я могу тебя ненавидеть? Я же… я же.— он беспомощно поднял плечи, неуверенно улыбнувшись. — Я же люблю тебя, глупый. Мальчишка опустил голову к плечу, медленно проводя пальцами по лицу мужчины, аккуратно уселся ему на колени, приблизившись к лицу, и, касаясь губами мочки, шепнул: — Тогда что ты говорил там про звено? Граф, однако, только мотнул головой в ответ, показывая, что больше ничего не скажет, и зажмурился, как будто то, что он ничего не видит, могло ему помочь еще и ничего не слышать. А вот Тики наоборот едва не вывалился из стены, потому что Уолкер… он… он был… Он был таким, что во рту у Третьего апостола мгновенно пересохло от одного только взгляда на него. — Ну-у давай же, милый мой, не тяни кота за яйца, — между тем даже и не подумал перестать издеваться Аллен. — Мне ужасно интересно. Что же ты скрыл от меня, Мана? — это имя — совсем другое, чуждое, странное (теплое) он выдохнул Графу прямо в губы, и Микку на секунду показалось, что еще немного, и они… поцелуются. Но старик, кажется, ничего такого по отношению к Малышу не ощущал. И, в общем, неудивительно, потому что и раньше его опека, она была как будто… как будто какой-то родительской. Тики наморщил лоб в попытке разобраться в происходящем, но так и не преуспел. -…ненавижу, когда ты такой, — вздохнул Адам, пытаясь отстраниться, и мотнул головой, словно стряхивал с себя наваждение. Как гипноз или колдовство (или совершенно убийственное обаяние?), которые Уолкер все продолжал на нем испытывать, не сдаваясь ни на минуту в своей нескрываемой жажде узнать правду. — А ты ответь на мой вопрос, — обманчиво-ласково посоветовал он, накручивая на палец его волосы, — и я перестану~ Не переставай, не переставай, не переставай. Тики смотрел на его соблазнительно изгибающееся тело, на эту плутоватую улыбку на блестящих от слюны губах, на дьявольский огонь в вспыхивающих золотом глазах, и ему хотелосьхотелосьхотелось до боли этого живого мальчишку. Который точно будет взбрыкивать и не даваться, который будет кусаться и ругаться, ядовито улыбаться и царапаться, который будет… будет… Который будет таким, что у Микка внутри всё затрепещет. Аллен мягко провёл самыми кончиками пальцев по лбу Адама, заправляя встрёпанные пряди за уши, погладил ладонью по груди поверх рубашки, прикоснулся губами к щеке, и был таким… таким… таким, что у Тики уже всё внутри трепетало. — Что, совсем-совсем? — игриво поинтересовался Уолкер, выдыхая мужчине в ухо и заставляя того вздрогнуть, и лукаво протянул: — Ну-у-у~ Я же могу и дальше тебя доставать, пока ты не грохнешься в обморок, как в старые добрые, мой хоро-о-оший~ — обманчиво ласково пропел он, продолжая блуждать пальцами по лицу, шее и плечам Графа, вынуждая его краснеть, пытаться отстраниться и мелко мотать головой. Тики почувствовал, как… как… как задыхается, наверное. Сердце у него зачастило, ладони вспотели, а по телу прошла горячая истома, скручивающаяся в тугой узел в животе. Неужели Уолкер, этот ледяной мальчишка, мог быть таким потрясающим? — Мы хотели передать тебе часть нашей сущности для равновесия! — вдруг пробормотал Граф на одном дыхании, крепко зажмурившись. Он был невероятно красным и смущённым, и было удивительно его таким видеть: таким настоящим, а не наигранно-буфаторским. Аллен довольно улыбнулся, легко хохотнув, и провёл носом по линии подбородка, вызывая из груди Адама судорожный вздох. Тики сглотнул. — И-и-и? Неужели это значит, что… — вдруг он замер на мгновение, и на его лице заиграла опасно-сладкая усмешка, а Граф закусил губу, словно прекрасно знал, то может последовать за этим. Мальчишка чуть отстранился, наматывая чёрные волосы на кулак, и неожиданно зло прошипел ему в губы: — О, что одной жизнью этот цирк не ограничится? Граф зажмурился, вжал голову в плечи — вот уж чего Тики от него точно не ожидал — и показался тут же таким испуганным, что даже удивительно. — Н-ну… я… поэтому я и не хотел тебе говорить так рано… — проблеял он загнанно, и черт, это было так забавно, что… Тики до крови закусил щеку, чтобы не выдать себя предательски громким смехом, и на секунду зажмурился — до красных кругов перед глазами, до боли, чтобы избавиться от этого мерзкого наваждения хоть на какой-то момент. — А КОГДА ТЫ БЫ МНЕ СКАЗАЛ?! — внезапно вскочив на ноги и тут же переменившись в лице, заорал Малыш. И — последующие несколько минут Третий апостол слушал, как он долго и со вкусом (и совершенно без передышки) крыл Графа благим матом. Потрясающе. Тики чувствовал, как это наваждение, мерзкое в своём заманчивом желании, в этой жажде, затапливало его с каждым новым словом, с каждым нервным взмахом болезненно тонких ладоней, которые хотелось тут же поймать и целовать, кусать, сжимать, с каждым последующим виражом сильного (на удивление) гневного голоса. Ему хотелосьхотелосьхотелось этого мальчишку ещё сильнее — чтобы тот стонал под ним, царапался и зло пинался. Чтобы кривил искусанные губы в ядовито-сладкой усмешке и соблазнительно водил пальцами по груди. Чтобы принадлежал только ему. Аллен вдруг замер на полуслове и медленно перевёл на вжавшегося в спинку дивана Адама неверящий взгляд. — Но тогда… — внезапно осипшим голосом шепнул он, и лицо его в одно мгновение побледнело. — Неа… — Тики крупно вздрогнул, зло поджав губы. — Где он? — глаза его потухли, и он потерянно взглянул на свои ладони, оседая на пол и становясь до ужаса хрупким и тусклым. — Если он не переродится, то… где он? — Уолкер вскинул голову, отчаянно-растерянно взирая на Графа, и тот виновато улыбнулся. — Я же говорил, Аллен… Но договорить ему не дали — мальчишка ожесточённо выкрикнул дрожащим голосом: — Но я его не вижу! — он судорожно, со свистом втянул воздух и взглянул в зеркало, шаря глазами по всей его поверхности, словно желая что-то найти. Хотя… Тики и так прекрасно понимал, что искал он Неа. И это понимание разжигало в груди что-то… злое и тёмное. — Не вижу! — отчаянно повторил Аллен, пряча лицо в ладони и оттягивая себя за волосы, будто норовя отодрать их с кожей. — Его нет! — Ты и не увидишь, — Адам поднялся и подошел к нему, ласково касаясь его плеч и гладя. Его усталое лицо тоже отразилось в зеркале, и он постарался улыбнуться. Вышло криво, и это разожгло в Тики еще больше злости. Какой-то совершенно иррациональной и непонятной злости, непонятно откуда взявшейся и из чего выросшей. — Почему? — голос у Малыша совсем сел, и он почти шептал, так и водя пальцами по стеклу. — Почему я его не вижу, Мана?.. Тики сжал руки в кулаки, чтобы хоть так сдержать себя от собственнического рычания, потому что этот Неа, он не должен был вообще в это все вклиниваться. Даже если он часть Графа. Даже если его уже нет. Уолкер ведь будет помнить о нем, и это будет мешать. Это будет чертовски мешать Тики сделать то, что он хочет. А Тики хотел трахнуть его и забыть о нём. Наверное. Постараться. Но для начала… для начала стоило изгнать этого Неа из его памяти. Но как это сделать, если Малыш только о нём и думал? — Потому что он вернулся ко мне, Аллен, — мягко объяснил Адам, прижав мальчишку к себе и гладя его по спине и волосам. — Но часть его, она осталась в тебе. Он с тобой, слышишь? — он улыбнулся, заключая лицо Уолкера в ладони, и прикоснулся лбом к его лбу. — Но ни тебе, ни мне больше не суждено увидеть его, потому что он растворился в нас, — прошептал мужчина так, словно сам невыносимо жалел об этом, словно сам ужасно скучал по Четырнадцатому и желал вернуть его. Аллен горько усмехнулся, покачав головой, и фыркнул. — Моего мнения как всегда никто спрашивать не захотел, да? — просипел он, уткнувшись носом Графу в плечо и обнимая его дрожащими руками. Адам хохотнул, прижимая его в себе сильнее. — Ну это же Неа: он всегда редко интересовался чужими желаниями, разве нет? — лукаво протянул мужчина, чуть улыбаясь и краснея. Аллен коротко рассмеялся. — Ну да, он ведь даже в койку затащил меня против воли, — сквозь лающий смех прошептал он, и Тики почувствовал, как эта злость всё же опутывает его, как она топит в себе, обжигая до горящих углей. — Но всё-таки… зачем же все это тогда? Адам тяжело вздохнул и уткнулся носом в растрепанные седые волосы мальчишки, начиная покачиваться из стороны в сторону и напевая себе что-то под нос. Какую-то песенку, похожую на колыбельную. Он напевал минуты две, прежде чем спина сухо всхлипывающего Уолкера наконец перестала вздрагивать, а когда Аллен успокоился, тихо произнес: — Он знал, что ты однажды умрешь, — на это мальчишка вскинулся, глядя ему в лицо, и так и замер, — и больше не переродишься как именно Аллен. И не вспомнишь о нем, — Граф погладил его по щеке и снова попытался улыбнуться. Получилось так же криво, как и в прошлый раз. — Это его пугало. Аллен сухо ухмыльнулся и покачал головой — словно совершенно сокрушенный, совершенно убитый этими словами. — И что, — длинно вздохнул он, — он решил отдать мне свое бессмертие, что ли? Старик только беспомощно пожал плечами, словно заправлял всем на самом деле Неа, и сам он не имел над происходящим — на тот момент и вообще — никакой власти. — Мы оба понимали, что однажды снова соединимся, понимаешь? — как ребенку принялся объяснять Малышу он, необыкновенно человечный и теплый настолько, насколько никогда не был к Семье — потому что если бы он был таким с Семьей, Тики не требовалось бы никуда сбегать. — И тогда никакого толка от произошедшего не будет. Так что да, он решил, что так будет лучше. Аллен иронично хмыкнул, потирая подушечками пальцев абсолютно сухие глаза, и сжал и без того тонкие бледные губы в узкую белую полоску: — Господи твою мать, — от него так и повеяло сарказмом, и Тики, только-только распахнувший глаза, снова зажмурился. В этот раз — чтобы вобрать в себя это великолепие, впитать, отпечатать его в себе. — Вот же повезло с любовником. Взял, сука, и увековечил. Малыш оказался совершенно потрясающим. Настолько, что хотелось выйти из стены, схватить его, утащить к свои комнаты и наслаждаться его порывистостью. Наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться. Адам глухо рассмеялся, утыкаясь носом Уолкеру в макушку, и кивнул. — Ты уж прости нас, дураков таких, — спустя несколько минут молчаливого сопения выдохнул он, и мальчишка иронично хмыкнул, закатив глаза. И возвращая себе эту холодность, эту подчиняющую ядовитость. — Но мы и правда хотели, чтобы ты стал частью нашей семьи, — ласково признался Граф, и Аллен фыркнул, скептично скривившись. — А мнение одинокого учёного-химика никому не интересно, я понял. Что ты, что Неа, два эгоиста недоделанных, — проворчал он, лениво выпутываясь из объятий Адама, который тут же радостно засмеялся. — Но я всё ещё не простил тебя и всё ещё желаю выбраться отсюда, — спокойно договорил он, и мужчина подозрительно нахмурился. — Зачем? И столько волнения было в его голосе, словно он прекрасно знал, что Уолкер собирался делать за пределами Ковчега. И это что-то не было чем-то хорошим. Аллен одарил его тусклым взглядом из-под ресниц и хмуро улыбнулся. — Я не хочу испытывать эту боль и дальше, — сухо признался он, прикрыв глаза. — Если я умру, она исчезнет? В следующем перерождении… она исчезнет? Адам улыбнулся — снова, снова этой кривой улыбкой, черт его побери — и покачал головой, одним махом определенно разбивая все надежды ублюдка-Уолкера. — Нет, — отозвался старик. — Если не смиришься сейчас, то дальше… — он вздохнул, — эта боль станет частью твоей Сущности. Аллен оттолкнул его, отошел в сторону, замер. И — вдруг принялся расхаживать туда-сюда. Он был словно маятник, и Тики даже зазевал на какой-то момент, пока он думал, глупый мальчишка не способный ни на что, кроме страданий и криков. — А если я хочу, чтобы Неа был моей частью? — наконец он остановился и воззрился на наблюдающего за ним все это время Графом. Тот дернул уголком губ и потер рукой лоб, как будто его это совершенно доконало, но сделать с этим ничего нельзя. — Он и так твоя часть, — пояснил он в очередной раз. — А ты… Неужели ты хочешь вечно испытывать эти боль и вину? — голосом он явно выражал сомнение как раз в том, что мальчишка не хочет этого. Аллен в ответ только бросил на него уничижительный взгляд и ничего не сказал, снова принявшись расхаживать туда-сюда и возбуждать в Тики горячее желание воскресить этого блядского Неа, перерезавшего тридцать пять лет назад их всех, и убить его еще раз. И это было странно, ужасно странно, особенно учитывая то, что раньше — буквально пару дней назад — он еще такого по отношению к Четырнадцатому не испытывал. Больше того — ему было на это просто плевать. А сейчас… что же изменилось сейчас? То, что новый Четырнадцатый вызывал в нём жажду и горячку? То, что этого мальчишку хотелось присвоить себе? Хотелось выжечь в нём своё имя? Себя? — Ты совсем не меняешься, Аллен, — покачал головой Адам, вырывая Микка из своих мыслей. — Мне даже интересно, что за чувство ты будешь олицетворять, хотя… — здесь он усмехнулся, словно это был совершенно идиотский вопрос, — кажется, я и так уже знаю. Но, пойми, я не желаю тебе такой жизни. Я не желаю вновь смотреть, как ты страдаешь, — проникновенно говорил мужчина, смотря на Уолкера с этой мягкой родительской лаской в глазах. С той самой любовью, которой так не доставало Семье. — Освободись от этого бремени и найди цель. Ты привыкнешь со временем, но пока… — он почесал лоб, будто ужасно устал, будто не знал, как правильно сказать, но пока ещё не хотел заканчивать разговор. Аллен стоял на том же месте, где и замер, когда Граф начал говорить. Он стоял и смотрел на мужчину нечитаемым взглядом. — Я понимаю, что пока это очень сложно, но… ты же не один. Аллен бледно усмехнулся и устремил взгляд куда-то в потолок. Зажмурился, поморгал — будто останавливал слезы — и вдруг выдал задумчиво, как будто уже обмозговывал все возможности: — Найти цель, да? — последнее слово он как-то очень насмешливо протянул — словно цель была, но он все не знал, стоит ли она достижения. — Отвлечься? Ну-ну… Граф покачал головой и проследовал к креслу, в котором обычно принимал гостей, усаживаясь в него и подпирая голову ладонью. — Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал он с легким оттенком сомнения — не в том, знал ли на самом деле, а в том, верно ли мнение Малыша, как видно — потому что всегда выглядел так, когда хотел кого-то в чем-то переубедить, — но не уверен, что это хороший выход. Аллен склонил голову набок и хрустнул шеей, совершенно без какой-либо толики удивления глядя на него, и скривил губы: — Это еще почему? Граф чуть отвел глаза, только чтобы снова столкнуться с Уолкером взглядом, обернувшись обратно, и отозвался: — Потому что он появился первым, — это было сказано как нечто само собой разумеющееся, но Тики… совсем ничего не понял. И еще непонятнее все стало дальше. — Он был первым после меня, потому что первое, что я сделал — согрешил, — первый Ной после Графа? — Если ты просто перенесешь эту боль на него, лучше тебе не станет.  — А может — станет, откуда тебе известно, — усмешка Уолкера превратилась в мрачную ухмылку. — Я не прочь поразвлечься, если хочешь знать, если Чистая Сила не отпугнет его, — заметил он неожиданно спокойно — как будто и не устраивал истерик тут только что, как будто и не оплакивал этого Неа, как будто… был кем-то другим. Этот другой Аллен был расчетливым и явно знал, чего хочет. И эта холодная расчетливость понравилась Тики лишь еще больше, потому что сам он искал исключительно наслаждения. — Не думаю, что она его отпугнёт, — закатил глаза Адам, словно уже смирился с тем, что они обсуждали, и Уолкер, замерев на мгновение, вдруг рассмеялся, качая головой. Он глубоко вздохнул, потянулся и шлёпнулся на диван, криво улыбаясь и манерно глядя на мужчину. Всё это было похоже на какой-то спектакль или игру, известную лишь им двоим, на какой-то секретный код, который были способны прочитать лишь они. И Тики понял, что именно так оно и было, когда Граф фыркнул, взъерошивая Аллену волосы, и пожал плечами. — Но это всё равно плохая идея, так что будь… — начал он с сомнением на лице, но мальчишка перебил его, хитро щуря глаза: — Ты же, кажется, хотел, чтобы у меня появилась новая цель, нет? Адам пожевал губами, неуверенно заламывая пальцы, и горестно вздохнул. — Делай как знаешь, — в итоге опустил он плечи, и Аллен лукаво хохотнул, коротко обнимая мужчину и вскакивая с места. — Спасибо, Мана, — мягко улыбнулся он, заправляя Графу выбившуюся прядь за ухо. — Спасибо за то, что остался… таким.В этом облике. — Ну ты же мой любимый сыночек, — умилённо заулюлюкал он, заставляя Аллена недовольно скривиться и поспешно отойти на несколько шагов. С несколько мгновений Уолкер молча смотрел Адаму в глаза, словно хотел сказать что-то ещё, но в итоге лишь фыркнул, закатив глаза, и вышел из кабинета без единого слова. И Тики, всё это время бывший в каком-то странном оцепенении, поспешил за ним. Они провели вместе весь день. Ну, как вместе — Тики просто скрытно преследовал мальчишку везде, куда бы тот ни пошел. Потому что он должен был, должен, должен! знать, где находится его комната, чтобы наведаться к нему ночью и хорошенько поиметь. Интересно, а после этого вынимающего душу разговора Уолкер вообще пойдет спать? Если нет, то это даже в пользу — Тики не придется его будить, чтобы использовать по назначению его очаровательный рот и совершенно восхитительную задницу. О, сколько всего можно было с ним сделать… Микк даже терялся, когда представлял себе варианты, потому что все можно было повернуть так и эдак, а уж сколько было поз… За оставшийся день они пять раз сходили на кухню, три раза напоролись на Вайзли, восемь — на Шерила и одиннадцать — на Роад. Вайзли с довольным видом кивал каждый раз и косился на коридорные стены (явно чуял присутствие Тики, образина), Шерил каждый из восьми раз обфыркивал Уолкера как только мог, а Роад… Роад просто на него вешалась, и это вызывало в Микке почти неконтролируемый приступ… чего-то. Ревности? Это было странно, на самом деле, потому что раньше Тики никого особо не ревновал. Но он же не мог просто так взять и вляпаться в этого белобрысого мальчишку, которого хотел просто выебать? Конечно, нет. Ведь говорят, ревность именно от любви возникает. Хотя вот Ледяная Диана заявляла, что может произойти наоборот… Но откуда тогда взять ревность? Тики наморщил лоб в недовольстве, проклиная замудрившего де Вега, который только и знал, что цитировал ему свои стишата, и помотал головой. Все это в любом случае было совсем неважно. Интересно было другое —мужчина узнал местоположение комнаты Уолкера еще в самом начале своей слежки… Так почему он еще до сих пор здесь?.. Почему до сих пор скрывается в стенах, почему следит за каждым движением мальчишки, почему ловит взглядом каждую эмоцию, мелькающую на его вновь бесстрастном лице? Тики не знал. Тики не мог ответить — а потому продолжал следить, надеясь, что однажды, в какой-то внезапный момент, всё станет явным. Аллен пришёл в свою комнату только под вечер — уставший и словно бы высушенный, как завядший цветок, — и Микк с любопытством рассмотрел это помещение, бывшее до настоящего момента для него загадкой (с утра мальчишка заскочил сюда лишь на несколько секунд, отчего мужчина даже не успел осмотреться). У дальней стены находилась широкая кровать (в голову тут же поползли пошлые мысли), рядом с ней — несколько тумбочек с блюдами, полных-ми сухих закусок и разнообразных напитков, деревянный массивный шкаф, угрожающе высившийся вреди всего остального вполне аккуратного убранства, а большое окно в человеческий рост было плотно зашторено, отчего в спальню не проникало ни одного луча искусственного дворового светила. Тики мельком заметил, что нигде здесь не было зеркал, но пропустил это как-то мимо мыслей. Потому что самое интересное расположилось там, куда тут же направился Малыш, стоило ему только переступить порог комнаты, — стол. Огромный стол, заваленный различнейшими бумагами, чертежами, рисунками, подставками и колбами самых странных форм и размеров. Аллен быстрым движением собрал волосы в хвост, потянулся, хрустя позвонками, и воодушевлённо улыбнулся, заставляя Тики сглотнуть. Потому что внизу живота у него сразу же вспыхнуло и загорелось, и на какой-то момент мужчине показалось, что даже стена потеплела из-за исходящих от него эманаций. А потом оказалось, что он просто выпустил щупальца. Черт. Он их выпустил. Эти блядские щупальца. Уолкер что-то мурлыкал себе под нос, иногда отбрасывая со лба непослушную белую челку, и полночи мешал реагенты, то взрывающиеся прямо у него под носом (у него была такая забавная медицинская маска, господи, он был таким потрясающе… белым, что Тики, он… он не знал, насколько же шикарно они будут смотреться вместе, полные противоположности друг другу), то шипящие, то изменяющие свой цвет. Ужин они оба пропустили. Тики — потому что не мог оторваться (по какой-то совершенно непонятной ему причине, Уолкер ведь был не таким уж и красивым) от наблюдения за Малышом, а Малыш — ну… наверное, потому что ему было плевать. А Тики было не плевать. И ему было ужасно интересно — остался ли у Малыша шрам на сердце от тиза. Он хотел узнать это, сунув руку в его грудную клетку и пощупав там. Неа не мог так сделать, потому что он был бездарем, не выделившим своей способности, когда только появился, а Тики — он мог. И хотел. И собирался сделать это. Обязательно. Но — не сегодня ночью. Потому что необходимо было всё обдумать, обмозговать, понять. И самое смешное было в том, что это «всё» было для мужчины чем-то неизвестным, отчего и не следовало рубить с плеча, как он обычно делал. Всё-таки мальчишка сейчас — часть Семьи, а портить отношения, и так, кажется, не самые радужные, ещё больше совершенно не хотелось. Вдруг Аллен что-то забормотал себе под нос, воодушевлённо хохотнув, и залпом выпил какую-то жижеобразную дрянь из пробирки. Тики затаил дыхание, отчего-то уверенный, что у него сейчас рога или жабры вырастут, но с минуту ничего не происходило. Но вдруг мальчишку подбросило на стуле, и тот ожесточённо прижал к туловищу стремительно покрывающуюся белыми перьями левую руку. Микк вздрогнул, заставляя себя не бросаться к нему (и отчего вообще такой порыв, а?), и прикусил губу, наблюдая, как Аллен кривится и глухо матерится. И буквально несколько секунд спустя его подбросило вновь, только в этот раз из него резко выскочили чёрные копья и пики, больше похожие на кривые прутья, покрытые ядовитой жижей, и он надорвано вскрикнул, сгибаясь пополам. Зачем это было все?.. Тики дернулся, боясь того, что может произойти дальше, но глаз не отвел. Он хотел уже шагнуть наружу, прикоснуться к мальчишке, поддержать его под руку, чтобы тот не… не… не пугал его (боже, как это странно — думать о том, что чье-то страдание тебя испугало, тогда как обычно сам эти страдания и несешь), и чтобы не… Додумать мужчина не успел — Аллен вдруг резко выпрямился и, до меловой белизны прикусив нижнюю губу, сердито прошипел:  — Да твою ж-же ма-а-ать… Перья с его левой руки посыпались вниз, в полете исчезая и даже не касаясь при этом плит пола, а острые копья-пики Темной Материи медленно втягивались обратно в тело. Аллен судорожно выдохнул, когда все исчезло, как будто сдерживая полной боли всхлип, а потом схватил со стола пустую пробирку и от души запустил ее в стену, совсем рядом с тем местом, где прятался Микк. Лицо мальчишки исказилось гримасой бессильной злобы, серые глаза засияли золотом, кожа посерела… Тики замер, силясь вобрать в себя это потрясающее зрелище — ведь Малыш был похож на зверя, такого же, каким был порой сам Третий апостол, — но… Тут же все прекратилось, будто Уолкер как-то потух или… или запер это в себе. Запер этого зверя в глубине себя, в своей груди, в своей реберной клетке, сквозь которою так хотел проникнуть Тики, не желая показывать его даже самому себе. Уж не поэтому здесь не было зеркал? Аллен устало взъерошил себе челку и, так и не потрудившись убрать осколки пробирки, подошел к столу, быстро смешивая что-то из каких-то реагентов и вскоре опрокидывая получившееся вещество себе в глотку. Снотворное? И правда — сразу после этого мальчишка добрел до кровати, как будто на глазах тяжелея, и завалился на подушки, зевая и жмурясь. Уже спустя минуту он спокойно засопел, и слегка ошеломленному происходящим Тики пришлось покинуть его ни с чем. Впрочем, не сказать, что это было «ни с чем», конечно… На самом деле у Тики было теперь много пищи для размышлений. А поиметь белобрысого Четырнадцатого можно и завтра.

***

Тики не понимал, что им движет. С одной стороны, он был полностью уверен, что это месть за собственное достоинство — потому что никто не смеет использовать Третьего апостола в своих планах, — но с другой — что-то подсказывало ему, что здесь не всё так просто. И что какой-то подвох, огромный и значительный, прячется во всей этой страннейшей ситуации. На самом деле, уже одно то, что Тики откладывал момент своей сладкой мести аж второй раз, должно было настораживать и заставлять мужчину вдумываться во все казусы, что вообще успели произойти за эти несколько дней, однако ему было как-то… плевать. Это же такие мелочи — а разве мелочи заслуживают внимания? Тем более, он был апостолом Удовольствия — а значит, умел получать это чёртово удовольствие из всего, что можно и нельзя. И, видимо, молчаливая слежка за Уолкером была одним из этого. Правда, сегодня это мало походило на слежку, потому что Микк не скрывался и не подслушивал, но всё равно странное ощущение какой-то неправильности и непривычной неловкости преследовали мужчину с самого утра, стоило только встретиться с мальчишкой на кухне. Новоявленный Четырнадцатый просверлил его длинным нечитаемым взглядом, застыв с так и не поднесенной ко рту вилкой, когда Тики появился на пороге, и определенно не меньше минуты так и стоял статуей самому себе. Причем, это было не удивление или вроде того, а… задумчивость. И что еще более странно — когда Третий апостол постарался не обращать на это внимание и быстро прошел к холодильнику (можно сказать, прошмыгнул, но он не имел желания говорить о себе так жалко), взгляд Аллена стал лишь пронзительнее. Буквально спасаясь от такого внимания, Микк быстро (и с трудом) поел, чувствуя, как под этим взглядом просто кусок в горло не лезет, потому что казалось, что тебя осматривают со всех ракурсов как племенного жеребца (Тики сам обычно так смотрел и в свою сторону такого не любил) и подозревают не пойми в чем (хотя есть в чем, вообще-то), и как можно более неспешно ретировался прочь. Ему надо было серьезно обдумать все. И желательно бы очень и очень долго думать. Дня эдак два, не меньше. Именно с этого, пожалуй, не задался весь его последующий день. И именно из-за этого он не стал следить за Малышом, решив посетить его… еще попозже. А пока можно подумать о том, почему этот Малыш вдруг так начал на него пялиться, хотя еще буквально позавчера всячески избегал и сторонился его общества, и о том, какой у него потрясающе горячий рот, который так и хочется исследовать языком. Господи, вот блядство. Ну почему он постоянно возвращается к этому? …хотя, может быть, это и хорошо, что возвращается? Ведь тогда, когда Тики наконец отымеет этого паршивца, эти странные мысли и желания покинут его, не так ли? И ведь это же тоже было хорошо, верно? Он перестанет думать о том, как сильно хочется заломить мальчишке руки, как хочется подмять его под себя, как хочется, чтобы Уолкер смотрел на него с вызовом и кривил тонкие губы в хищной усмешке, чтобы выгибался и выдыхал злостные маты между судорожными стонами, чтобы… чтобы… чтобы… этих «чтобы» было так неисчислимо много, что Тики это даже пугало. Он весь день думалдумалдумал, усердно размышлял об Аллене, о влюблённости (привязанности? симпатии? любви?) мальчишки к Неа (каждый раз при воспоминании об этом в груди что-то вспыхивало всеразрушающим пожаром), о том, как тот болезненно-хрупок — и тут же силой заставлял себя переключиться на что-то более нейтральное — например, на то, что у Уолкера тонкие пальцы и взгляд его до мурашек пронизывающий. И — вновь обругивал себя всеми известными словами, пытался думать о чём-то важном, а не о том, что… о чём-то таком. А Аллен весь день смотрел. Хотя… Даже не так. Он Смотрел. Постоянно. Везде. Словно теперь это Уолкер обзавёлся внезапно способностью просачиваться куда угодно и наблюдал за потугами Микка с этой соблазнительной усмешкой. И что самое смешное (и идиотское) — Тики буквально натыкался на мальчишку через каждый час. То в гостиной, где намеревался погрузиться в какую-нибудь книгу, то в тренировочном зале, где желал подумать за упражнениями, то в библиотеке, куда уже (позорно, как это вообще было возможно?) чуть ли не сбегал от вездесущего Четырнадцатого. Да даже в спальне Роад, где Микк надеялся спрятаться хотя бы на несколько часов, чтобы подумать без отвлекающих моментов, был этот чёртов мальчишка! И он Смотрел! Своими серыми глазами пронизывал его, Тики, словно подопытную букашку! И это было… странно. Странно — и волнующе до мурашек, потому что Микк эти взгляды даже спиной чувствовал. Уолкер буквально впивался в него глазами, изучал как что-то внезапно ужасно его заинтересовавшее, как… Как что-то неживое. И эта вот поправка — как неживое — ужасно уязвляла. И на секунду как-то Тики даже поймал себя на мысли о том, что не хочет больше наблюдать за Алленом — потому что не хочет чувствовать себя жертвой, — но она довольно быстро исчезла. Микк решил воспринимать это не иначе как провокацию. А если это провокация — не стоит вестись. Или — стоит, но только по-своему. Третий апостол не знал, чего мальчишка добивался от него этими взглядами, но он собирался просто исполнить свои совершенно однозначные желания. А объектом этих желаний был сам Аллен. На следующий день все повторилось. Тики столкнулся с Уолкером прямо с утра и даже не на кухне, а, что удивительно, в относительной близости от своей комнаты. Малыш шел не глядя перед собой — уткнулся взглядом в какую-то книжку с не произносящимся на одном дыхании названием — и потому практически врезался Микку в грудь. Врезался, вскинул глаза — и прищурился как-то очень задумчиво, будто взвешивал, стоит ли совершать тот или иной поступок. Тики прикусил изнутри щеку (обоже, мальчишка приоткрыл рот, и твою мать, это выглядело так… так…) и осторожно отодвинул Четырнадцатого от себя. В конце концов, надо как-то удержать себя в руках и пережить хотя бы сегодняшний ужин, а потом можно и… и залезть к засранцу в комнату, чтобы хорошенько над ним надругаться. От заманчивых мыслей отвлёк ироничный хмык Уолкера, и мужчина поспешил перевести взгляд на него — тот смотрел так, словно прекрасно догадывался, о чём Микк думает, и насмешка на его тонких губах заводила до такой степени, что хотелось прямо сейчас прижать его к стене, завалить в спальню и получать удовольствие. Только мальчишка вдруг фыркнул, закатив глаза, и, мотнув головой, вновь уткнулся в книгу, отворачиваясь и вскоре неторопливо скрываясь за поворотом. А Тики… А Тики вновь ощутил себя кем-то донельзя беспомощным. И как до такого вообще всё докатилось?! Какого чёрта он, Третий апостол, теряется рядом с каким-то идиотским мальчишкой? …хотя, конечно, тот не был идиотским, у него явно были хорошо развиты мозги — с колбочками же разными копался, да и то, как он огрызался и вёл себя говорило лишь о том, что Уолкер был довольно умным, образованным, красивым, притягательным, желанным… Хватит, Тики! Что за чертовщина с тобой происходит? Третий апостол издал короткий глухой рык и отправился к старшему брату. Шерил обязательно усыпит своей занудностью, а Микку было только того и надо — потому что пока Алчность разглагольствует про управление шахтой и выгодные инвестиции, можно с чистой совестью расслабить мозги. Что надо — то задержится, что лишнее — то вылетит. Однако исполнить свою задумку — в полной мере — у Тики не получилось. Как только он поудобнее устроился в кресле в кабинете у важно и радостно пыхтящего Шерила, дверь открылась, и в комнату вплыл никто иной как господин Тысячелетний. Брат оборвал себя, толком даже и не начав, и зачастил с приветствиями, которые теперь, после не так давно подслушанного разговора, стали какими-то еще более фальшивыми и ненатуральными. Смешно даже немного стало. Адам, собственно, посетил Шерила исключительно ради того, чтобы поинтересоваться, не видел ли тот где Аллена. А то, дескать, бегает ребенок там и сям, неприкаянный, беспризорный и небось совершенно голодный, а находиться ни в какую не хочет — все ищет способ из Ковчега сбежать. Алчность на это, естественно, пофыркал (особенно в том месте, где говорилось о том, что Четырнадцатый якобы голодный), но Графа все-таки успокоил. Брат сказал, Аллен уже взрослый и вполне адекватный молодой человек, и он сам решит, что ему делать и когда показываться на глаза разине-папаше (это так неожиданно попало в цель, хотя было сказано явно в шутку, что Тики даже мысленно поаплодировал). И еще — что не стоит ни на кого давить. Адам потер подбородок, задумчиво согласился, стрельнул в Микка лукавым взглядом и отчалил по сути ни с чем. И — оставил Третьего апостола снова предаваться фантазиям о том, как он нагнет везде постоянно всплывающего Уолкера. Всё словно вокруг говорило: «Возьми его, возьми, возьми и не отпускай». Почему он должен был не отпускать его — понятно не было, но то, что взять мальчишку требовалось обязательно, мужчина знал и сам. О, он определённо обездвижит его: свяжет руки или даже к кровати привяжет, чтобы тот даже пошевелиться не мог, чтобы тот шипел и дёргался, но не был ни на что способен, — и будет медленно-медленно брать, растягивая удовольствие как можно дольше, наслаждаясь столько, сколько ему самому угодно. Хотелось сделать что-то совершенно… из ряда вон необычное — и Тики не мог понять этого своего желания, но охотно намеревался ему последовать. …может быть, ещё и глаза спящему Уолкеру завязать, чтобы тот даже сначала и не понял, что происходит? — Тебя Граф вообще-то ищет, — вдруг прервал его размышления Шерил, и Микк удивлённо посмотрел в ту сторону, куда и брат. В дверях стоял Уолкер. Снова. Уолкер. Этот паршивец, которому хотелось заломить руки и которого хотелось кусать-царапать-целовать, кивнул в самым невозмутимым видом, обводя взглядом (снова этим заинтересованным и изучающим взглядом, от которого становилось тошно) фигуру Микка, и, не обращая внимания на кислую мину Камелота, прошёл в глубь комнаты. — Поэтому я спрячусь здесь, — произнёс он в итоге и уселся на пол в углу, погружаясь в тень и доставая из кармана очередную книжку с названием, которое невозможно было прочитать на одном выдохе. Шерил недовольно прочистил горло и демонстративно отвернулся от него, явно призывая и Тики сделать то же самое. Мужчина только плечами пожал, стараясь тоже выглядеть невозмутимо (что даже как будто у него получалось), и махнул рукой, веля брату продолжать. И Шерил, слушаясь, снова залился соловьем про всякую чепуху, которая не менялась все эти тридцать пять лет, то ли считая свою длинную тираду за вступление, то ли просто какого-то черта обходя все существенное. Он говорил, говорил, говорил, пока Тики не надоело слушать, и он не закончил фразу тут же очнувшегося как будто от какой-то эйфории брата сам.  — Работные дома, Шерил. Я помню, — очень спокойно произнес он и заметил: — Если ты забыл, работные дома были еще тридцать лет назад. Алчность на это только удивленно распахнул глаза.  — Постой-ка… — нахмурился он. — Если ты это знаешь, зачем тогда пришел?  — Затем, — терпеливо пояснил мужчина, — что мне надо знать, чего еще понавводили за то время, что я беспризорничал и впахивал за гроши. Настойчивый взгляд известно какого незваного гостя буквально жег правый висок, и Тики удивился, как у него еще не образовалось там дырки. Всеми силами Третий апостол заставил себя не оборачиваться на Уолкера (не в последнюю очередь потому, что трахнуть мог его и прямо здесь за все эти взгляды) и сосредоточить все внимание на брате. Алчность прокашлялся, улыбнулся напряженно дрогнувшими губами и кивнул.  — Ох… да, да, конечно… Значит… сейчас говорят о легализации профсоюзов, которые подмяли под себя закон от… Тики снова откинулся на спинку своего кресла и даже немного прикрыл глаза. И чужой взгляд продолжал его сверлить — и он продолжал фантазировать, с каждой новой минутой представляя всё более яркие и возбуждающие сцены. Уолкер непременно будет вырываться, кусаться и крупно вздрагивать от каждого прикосновения к голой коже. Тики его лишит движения, подчинит, сделает только своим — чтобы не смел думать о каком-то там Неа, чтобы не вспоминал о нём, чтобы в голове у него был лишь один Микк. Мужчина определённо точно свяжет его, да. И будет любоваться тем, как мальчишка постарается выпутаться, выбраться, полоснуть своими копьями, как он скривит свои тонкие подвижные губы, как он зло сверкнёт золотом глаз в темноте, как он… О, чёрт подери, да почему он не выходит из головы?! Тики сердито нахмурился, заставляя себя вслушиваться в речь Шерила, но почти ничего не понимая, и, всё-таки, не выдержав, кинул быстрый взгляд в сторону Уолкера. А тот… А тот пялился лишь в свою книгу. Вот сука. Тики даже не представлял здесь, как сможет справиться с явно обещающим вот-вот появиться стояком, а этот говнюк делает вид, что ни при чем здесь! А ведь на самом деле — очень даже причем и явно это прекрасно знает! Уж не об этом ли говорил господин Граф, когда сетовал, что его маленький милый Алленчик вероятно голодный? О, этот белобрысый бес наверняка голоден — иначе зачем бы ему преследовать Микка все это время?! Шерил заболтал что-то про ограничение трудового времени для подростков до четырнадцати лет (которое никогда не признавалось в шахтах, где сам Микк работал, считаясь этакой «мертвой буквой закона») и про разрешение на разводы (вообще непонятно, причем тут это, на самом деле, разве что Третий апостол женится, чего он явно не планировал). Отвлекало это от размышлений про Уолкера весьма скверно (в частности — он представлялся в дамских кружевах), и на почве подобного помешательства Тики даже подумал о том, что ему бы следовало просто уйти к себе и хорошенько… расслабиться перед грядущим ужином. В конце концов, ну не полезет же Малыш в его комнату, чтобы просто смотреть на него, правда? Да и вообще, эти взгляды… странно это было, учитывая то, что заинтересовался им Аллен сразу после разговора с Адамом. Который его приемный папаша. И в половину которого Уолкер был влюблен. И который был похож на кого-то из Семьи. Уж не на того ли, на кого Малыш вдруг обратил свое благосклонное внимание? Потому что если так — Тики просто обязан был поиметь засранца, вздумавшего его с кем-то сравнивать. Тем более — с каким-то паршивым Четырнадцатым. И эта мысль так распалила его, так зажгла, что захотелось тут же встать, подойди к невозмутимо читающему свою книженцию мальчишке и хорошенько всё же врезать ему по морде — так, чтобы кровь пошла. А вот потом уже можно будет и поиметь. Уолкер, видимо, уловил его настроение — потому что по-другому его внезапный уход, обусловленный якобы необходимостью дочитать книгу в более подходящей обстановке (Шерил на это закатил глаза, никак, однако, не комментируя), объяснить было нельзя. Только вот паршивец напоследок наградил Микка таким пронизывающим хитро-наблюдающим взглядом, что у того всё внутри затряслось. И непонятно — то ли от накатившего возбуждения, то ли от поднявшейся злости. — Так, — буднично прокашлялся Алчность, привлекая к себе внимание, и пожевал губами, словно задумавшись о чём-то. — Думаю, на сегодня хватит уроков: сейчас уже ужин начнётся.  — Да, конечно, — Тики дернул уголком губ в легкой усмешке и послушно поднялся. Проще на самом деле было даже не приходить сюда, а просто сбегать в библиотеку за сводом законов и запереться у себя. И тогда можно было бы избежать этих взглядов в свою сторону. Точно, так он и сделает, как только закончится ужин. Поест, почитает, трахнет Малыша, а утром… утром вообще свалит смотреть свою личную шахту. И никакие взгляды белобрысых наглецов его не достанут. И, наверное, что-то такое ликующее отразилось на его лице, потому что Шерил смерил его долгим взглядом (как надоело!), а потом опасливо кивнул на дверь и осторожно спросил:  — А… мм… между вами ничего не произошло, нет? Микк вскинул брови, строя из себя образцово-показательное недоумение, и скривил губы.  — А что могло произойти? Мы не общаемся. Алчность замялся и спрятал руки за спину в каком-то совершенно нехарактерном для него жесте, заставив Тики своим действием вскинуть брови уже в подлинном удивлении.  — Господин Граф сказал, вы… целовались. В коридоре около кухни. Что ж, этого отрицать Третий апостол не стал. Только пожал плечами в полнейшей невозмутимости — потому что никакой вины или чего-то подобного за собой не чувствовал — и ответил:  — Ну было. Ну и что? Он сам виноват, спровоцировал — получай. Лицо Шерила беспомощно вытянулось, словно он совершенно не ожидал такого ответа, словно надеялся, что Микк пошутит, скажет, что не целовался ни с каким мальчишкой, словно ему было очень это важно. — А ты… уверен, что… — начал мужчина неуверенно, но Тики сердито нахмурился и жёстко припечатал: — Даже если не принимать во внимание все прошлые жизни, мне сейчас не двадцать лет, чтобы ты учил меня, кого целовать, а кого нет, — и, чувствуя себя отчего-то невероятно взбешённым, покинул кабинет брата, не дав тому и слова вставить. Тики не был маленьким мальчиком, которому необходимо объяснять, как правильно целоваться с понравившимися девочками или как затаскивать их на сеновал без долговременных последствий! Микк просто хотел отыметь одного засранца, хотел выгнуть его, хотел услышать шипение, смешанное со стонами, но ему не нужны были чьи-то там наставления и советы. Да, он ведётся как мальчишка на эту провокацию. Да он себя иногда и чувствует потерянным мальчишкой рядом с Уолкером. Но, чёрт подери, он — не мальчишка! Он —Третий апостол, Удовольствие— а значит, может получать это пресловутое удовольствие из любой ситуации. В обеденную залу Тики пришел одним из первых — за столом еще не было никого, кроме господина Графа и Лулу Белл, которая, впрочем, всегда приходила раньше намеченного срока, видно стремясь провести с Адамом больше времени и каждую минуту преданно заглядывая ему в рот. Микка от этого, к слову, всегда тошнило. Третий апостол обозрел стол, издал длинное негромкое «хм-м» и задумался о том, куда ему в конце концов сесть. Ясно только то, что сядет он рядом с Шерилом и Вайзли и ни с кем более, но где сядут эти двое? Нет, конечно, предугадать старшего несложно — он определенно будет поближе к Графу. То есть сядет по правую руку, скажем, от него. Потому что место по левую уже успела занять Страсть, никогда не упускающая своего и просто вся обфыркавшаяся в прошлый раз. А вот Вайзли… Впрочем, Вайзли просто придет и сядет с ним. Значит, надо устроиться поближе к Адаму. Тики издал тихий вздох, не особо горя желанием это делать, на самом деле, но еще меньше желая ужинать в компании кидающихся друг в друга хлебными шариками близнецов, которые умудряются промазать даже с расстояния в три дюйма. И как вообще из пистолетов-то своих стреляют? Микк уселся там, где планировал, кивком поприветствовав Графа и проигнорировав Лулу, и откинулся на спинку своего стула. Адам проулюлюкал что-то неразборчивое, явно давая понять, что отвечать на это совершенно необязательно, и мужчина с чистой совестью прикрыл глаза, надеясь, что Роад сегодня споткнётся где-нибудь по дороге и вылетит из Ковчега — быть атакованным очередными тетрадями ему не хотелось. Через несколько минут в столовую зашел Шерил в компании Уолкера, которые явно друг друга не особо переваривали. И если Тики казалось, что мальчишке просто плевать на Алчность, то тот очевидно точил на него зуб, временами оскорблённо-аристократически поджимая губы и смотря в его сторону так, будто перед его ногами разместилась грязная лужа, возможности которую обойти просто физически нет. Микк со скрытым интересом пронаблюдал за ними из-под ресниц и, когда оба подошли к месту по правую сторону от Графа, с таким же любопытством уставившегося на членов Семьи, приподнял бровь. Они что, сейчас ещё и скандал закатят из-за этого? Ведь было же ясно, что одного стула (трон, трон, трон, Тики, ты в семье буржуев-транжир) на двоих не хватит. Но Аллен, мягко юркнув под руку Шерилу и при этом не отводя взгляда от своей книжки, уселся на место, невозмутимо кивнув Адаму, на что тот выразительно поднял брови. Мальчишка ответил ему в той же манере — скривил губы, чуть опустив голову. Они обменялись парой бессловесных фраз, смысла которых Тики, как ни старался, не смог понять, и Уолкер вернулся к чтению, великолепно игнорируя нависшего над ним Шерила. Алчность поджал губы так, что те побелели, и резко развернулся к Микку, который тут вообще был непонятно с какого бока.  — Почему ты выбрал это место? — ворчливо поинтересовался он. — Здесь же…  — Я думал, там ты сядешь, — Тики в ответ только на секунду надул губы и тут же бросил требовательный взгляд на свою тарелку. Он ничего не ел с самого завтрака, и теперь в животе была пустота. Когда уже еду выносить начнут? — Кто ж знал, что старость не радость?  — Я не старый! — Шерил попытался отвесить ему подзатыльник, но Тики увернулся и краем глаза заметил, как в дверях появился Вайзли, несущий в руках какой-то моток пряжи или что-то похожее на него. Очередное вязание?  — Тогда займи стул с другой стороны, — только и посоветовал Третий апостол. — Невелика беда, чем бы дитя ни тешилось. А дитя явно тешилось, и еще как. Алчность смерил невозмутимого Четырнадцатого еще одним уничижительным взглядом и согласно кивнул. Обошел стул Тики, подходя к пустому, отодвинул его… и замер. Потому что на сиденье тут же опустилась задница только того и ожидающего Вайзли, все это время, по наблюдениям Тики, стоявшего рядом и слушающего их разговор. Лицо Шерила нельзя было передать словами. Оно сменило свой цвет, наверное, раз пять, прежде чем укрепилось на гневной красноте, очень хорошо гармонирующей с рубиновым перстнем мужчины.  — Это мое место, — голос Алчности был вроде и тих, но тон казался похожим на отчетливое рявканье. Тики еле сдержал вырывающийся из него смешок, пытаясь не пялиться на него так открыто, и Вайзли, удивлённо подняв правую бровь, участливо поинтересовался: — Ой, правда? А я-то думал, что ты решил поухаживать за своим бедным больным братиком, — жалобно пробормотал он, играя из себя невинную овцу так искусно, что Микк бы даже поверил ему, не знай он, какой на самом деле хитрой скотиной был Мудрость. Шерил оскорблённо поджал губы, опасно щуря глаза, и тут вдруг справа от Тики послышался смешок, отчего Алчность тут же перевёл сердитый взгляд на ухмылявшегося Уолкера, читающего свою книгу. — Тебя что-то не устраивает, Четырнадцатый? — по слогам грозно произнёс мужчина, обращаясь к мальчишке и пытаясь, видимо, то ли напугать его, то ли заставить встать и занять другое место, но Аллен лишь пожал плечами и буднично, словно никто сейчас не горел желанием прибить его, ответил: — Мне начать с малого или же сразу перейти к чему-то более масштабному? Шерил заскрипел зубами. Лулу неприязненно повела носом. Вайзли с невозмутимым видом принялся за вязание. Тики едва слышно вздохнул, чувствуя, как начинает болеть голова, и как сосет в животе от голода. Надо пережить этот ужин, выебать настырного, непонятно что задумавшего Уолкера и свалить отсюда в шахту. Там он присоединится к прочим рабочим, смешается с ними, и никто его не найдет. Алчность сердито нахмурился в громовым голосом вопросил (и почему старик еще не вмешался, а?): — Что-о?.. — А то, — просто пожал плечами Уолкер. — Не думаю, что вам интересны мои жалкие потуги на научном поприще, так что скажу, что меня не устраивает… хм… невозможность регенерации душ в среднестатистическом человеческом теле, — довольно бодро отрапортовал он — и почему-то бросил на Тики короткий взгляд. Третий апостол мысленно взвыл — потому что опять этот ебаный Неа и намеки на него, воспоминания о нем. Вслух он ничего не сказал, конечно — просто сделал вид, что взгляда не заметил — и обратился к Шерилу.  — Ну хочешь, я пересяду? — раз уж папаня так хочет быть поближе к чаду — почему нет? А там, с другой стороны от Шерила и Роад устроится… Снова со своими книжками. Это Тики отрезвило быстро, и он поспешно добавил, не дав брату толком ответить: — Ты займешь мое место, если так хочешь быть поближе к господину Графу. Рот Алчности тут же захлопнулся, и мужчина мотнул головой.  — О… нет. Нет, сиди, все нормально. Я уж… — он бросил на Уолкера ненавидящий взгляд, — переживу как-нибудь. Мальчишка в ответ никак не отреагировал, что определённо взбесило чопорного Шерила только больше, степенно перевернул страницу, подчеркнул карандашом (пальцы у него были замараны в грифеле, этот грязнуля даже не соизволил помыть руки перед ужином) несколько слов, нахмурился, прикусив губу и явно мыслями был уже далеко от Алчности и его придирок. Но тут Адам без единого слова пронзительно взглянул на него, словно чего-то ожидая (хотя на что он рассчитывал, если мальчишка был погружён в свои заумные теории?), и Аллен вдруг спустя несколько секунд закатил глаза и, демонстративно захлопнув книгу, вымученно выдохнул, помотав головой. А потом встал, не обращая внимания на удивлённое лицо Шерила, который очевидно совершенно не ожидал такой щедрости, и вежливо отчеканил — так, будто говорил эту фразу тысячу раз до этого: — Прошу прощения за своё неподобающее поведение за столом, —здесь он мило улыбнулся, прикрыв глаза, кивнул и равнодушно прошествовал мимо довольно засветившегося Адама, сев прямо напротив Тики. И — снова уткнулся в книгу. Шерил уселся на освободившееся место с видом победителя и хмыкнул, а Лулу Белл, место рядом с которой Аллен теперь занимал, поморщилась немного заметнее, чем обычно, но только этим и ограничилась, явно решив, что рядом с Графом не стоит выказывать непочтения к нелюбимому Четырнадцатого, от которого все явно ожидали одних проблем. Впрочем, Тики решил, что конкретно Лулу ожидала этих самых проблем не зря. Вопрос состоял только в том, когда же Малыш сам ею заинтересуется, как заинтересовался Микком совсем недавно. Причем, весьма подозрительно заинтересовался. Еду стали заносить, как только появился Майтра, тут же устроившийся в самом темном углу и вплотную пододвинувший к себе тарелку, что заставило Микка на время отвлечься от своих мыслей в пользу ужина. Грибы под сыром были потрясающие, ростбиф оказался выше всяких похвал, а коньяк… мм, коньяк был и вовсе чудесен. Тики даже полегче стало, потому что когда его внезапно задели ногой под столом, он и не подумал возмутиться. Кроме прочего, когда Шерил вновь завел шарманку о преемничестве, он только покивал степенно и решил не возражать — себе дороже. Однако кого-то (известно кого) такое положение дел явно не устраивало. Тики снова пнули ногой под столом буквально через пару минут. И снова, и снова, и снова. Как будто всячески старались привлечь внимание, вот только зачем — непонятно. Пинаться мог, конечно, только Уолкер, сидящий как раз напротив. Надо думать, он занял такую позицию специально, как до этого устроился совсем рядом. Все с умыслом, все. Вот только на кой-черт ему это было надо, если мальчишка просто пялился в свою книгу и даже не смотрел в его сторону? А может быть, он не специально?.. Может, даже не замечает, что бьёт кого-то, потому что слишком увлечён чтением? Хотя, и слово-то такое… «бьёт». Эти касания были больше похожи на какие-то скользящие поглаживания, словно Уолкер был полностью погружён в себя и в такт читаемым словам качал ногой, чтобы не сбиваться. И иногда эти самые касания достигали Тики — носок туфель мягко притрагивался к голени, совсем невесомо, но до одури интимно. Мужчина вдруг почувствовал, как вновь загорается. Как вспыхивает в нём это желание, странное желание спрятать мальчишку за пазуху, утащить к себе в спальню и никому не показывать. Но — сначала всё-таки трахнуть. Да так, чтобы под кожу ему засесть. Аллен вдруг изменился в лице, становясь неимоверно хорошеньким, мягким и каким-то не таким, как обычно — и воодушевлённо обратился к Адаму, протянув ему книгу, где, как Тики смог заметить, было отмечено несколько строк. — Что думаешь? — выдохнул он, восторженно улыбаясь и сверкая вмиг посветлевшими глазами. Граф послушно уставился в подчеркнутое, а потом — перевел взгляд на Аллена, словно не веря в то, что тот хочет сделать что-то такое. Потом — снова посмотрел в книгу. И — снова на Аллена. А потом… почему-то перевел взгляд на Тики, как будто его каким-то образом его касалось. Нога Уолкера замерла как в каком-то предвкушающем ожидании, так и касаясь голени Микка, и юноша прикусил губу, сразу рождая в мужчине новую фантазию. О том, как Уолкер шикарно сосал бы — как обхватывал бы губами ствол его члена, как ласкал бы головку, как… О боже. Адам укоризненно цокнул языком и покачал головой.  — Я думаю, что ты идиот. Аллен снова принялся покачивать ногой, словно его только что не обругали, а похвалили, и еще шире разулыбался, обаятельный паршивец. И снова начал задевать Тики ногой, все распаляя и распаляя его, уже не представляющего, как вообще доживет до конца трапезы. Как вариант — можно сбежать пораньше, но тогда сложнее будет выследить, когда Уолкер отправится к себе в комнату, чтобы застать его там в одиночестве и хорошенько поиметь. Но перетерпи, Тики, перетерпи эту очередную провокацию, и пребудет к тебе счастье. Мальчишка отстранился от Графа, продолжая улыбаться этой заискивающей улыбкой, такой соблазнительной и такой непривычной (заставляющей вспоминать о том, как он сидел на коленях Адама и… и… и… распутствовал), и, хитро сверкая глазами, перевёл взгляд на книгу. — О, а я думаю, что игра определённо стоит свеч, — довольно проговорил Уолкер и лукаво посмотрел в сторону Графа. — Теория-то великолепна, — глухо хохотнул он, качая головой, и Адам вдруг задумчиво скривил губы, отчего мальчишка тут же напряжённо подобрался, не переставая, однако размеренно поглаживать Тики по ноге. — Напомнить, чем обернулась твоя последняя теория? — опасливо предложил Адам таким тоном, будто боялся поднимать эту тему, но считал, что это необходимо. И для самого Аллена — в первую очередь. Вполне возможно, что эту тему они уже обсуждали, только вот мальчишка явно отвечать не желал, отчего Граф и решил поставить вопрос перед Семьёй, где Уолкер просто не смог бы не отреагировать. Однако мальчишка замер лишь на кратчайшее мгновение и тут же расплылся в резиновой фальшивой улыбке. — Не волнуйся, в этот раз я не уничтожу твой Ковчег, — ласково пообещал он, прикрыв глаза, и голос его звенел от напряжения. Тики присмотрелся — и увидел, как с плеч его сыпется почти незаметная чёрная крошка. А ещё поглаживания стали вдруг такими тягучими-тягучими, будто он пытался успокоиться и отрешиться от происходящего. — Я про Семью, Аллен, — серьёзно произнёс Граф, и за столом повисло молчание (хотя до этого все не обращали внимания на диалог Адама с мальчишкой). — Не моя вина, что один полоумный Ной порешил их моей Чистой Силой, — прошипел Уолкер, сузив глаза, и сжал челюсти. — Я не собираюсь расставаться с этой рукой лишь потому, что ты боишься повторения истории, — отчеканил он, смотря прямо в глаза Адама, который глядел на него в ответ с напряжённым спокойствием. Словно прекрасно знал, что именно в это русло повернёт разговор. — Не после того, с каким трудом я присобачил ее к себе. Кто ж знал, что твоему идиоту-брату взбредёт в голову идея оторвать её, — ядовито ухмыльнулся Аллен и резко встал из-за стола. — Спасибо, приятного вечера, — холодно проговорил он и поспешно вышел из залы, роняя с плеч чёрные капли Тёмной Материи, таявшей даже не долетая до пола. Тики едва слышно хмыкнул, наблюдая за тем, как он исчезает за дверью, и прикусил изнутри губу. Итак, осталось совсем недолго. Еще минут сорок — и можно уже идти в комнату к этому заносчивому паршивцу и наказывать его по всем правилам Удовольствия Ноя. Правда, насладиться своим ликованием по поводу того, что ужин скоро явно подойдет для него к концу, Тики не удалось. Лицо Графа стало таким виноватым и обиженным одновременно — словно неправы были оба — что мужчину даже затошнило слегка, как и всегда в такие моменты. Адам был отличным стариком, даже несмотря на свои замашки с фальшивыми улыбочками и всем прочим, и зла Микку он никогда не делал и не желал, поэтому видеть его в таком состоянии было… неприятно. Отчасти именно поэтому, съев большой кусок торта и отказавшись от чая, который традиционно заменил спиртным (алкоголь сгорал из-за могучего обмена веществ Ноя, оставляя только послевкусие и легкую эйфорию), Третий апостол вскоре поднялся из-за стола и, не дожидаясь, пока Роад доест и снова полезет к нему с домашкой (теперь-то уж сам бог велел — он же «взялся за ум»), вежливо откланялся. Для начала, здраво рассудив, что уж этой ночью Малыш точно от него никуда не денется, мужчина отправился в свою комнату. Он ужасно хотел избавиться от слишком узкого ему в плечах пиджака из тех, что Шерил желал видеть на нем каждый семейный ужин, а еще требовалось захватить с собой пузырек с маслом. В конце концов, Тики хотел получать удовольствие, а не слушать полные боли стоны Уолкера. А раз так — стоило позаботиться о них обоих. С этим Микк добрался до своих апартаментов, скинул ненавистный пиджак, оставшись в одной рубашке, и нашел в ящике прикроватной тумбочки нужный ему флакончик. Покатав его на ладони и устремив на секунду взгляд в потолок, Тики мечтательно прикрыл глаза и широко ухмыльнулся. Вот теперь… теперь можно было отправляться в гости.

***

В комнате у Уолкера было темно — даже настольная лампа не горела, и Тики, на самом деле, обрадовался этому факту, потому что сможет добраться до постели одного паршивца явно незамеченным. Мальчишка спал. Обнял мягкую подушку, приютился на самом краю кровати, дышал ровно-ровно, и всё в нём говорило о его беззащитности в этот момент. Связать или же нет? Разбудить или не нужно? Как лучше поступить? Как сделать так, чтобы удовольствия от долгожданной победы было больше? У Тики всё внутри дрожало в нетерпении. Трепетало только от одного вида Уолкера, сейчас сопящего в подушку. Кожа у него была светлая-светлая, словно благородная мамонтовая кость, а растрёпанные волосы, разметавшиеся по простыни, походили чем-то на свежевыпавший снег. Сколько же силы и мощи было в этом хрупком на первый взгляд теле? Сколько яда и желчи мог извергнуть из себя этот рот? Сколько лукавой смешинки могло спрятаться в его сером взгляде? Тики воодушевлённо облизнулся, горягорягоря желанием, с каждой новой секундой захватывающего все его внутренности, и аккуратно коснулся предплечья, невесомо проводя кончиками пальцев до шеи и подхватывая тонкое одеяло. Аллен тут же сонно потянулся за рукой, заставляя Микка растянуть губы в недоверчиво-ликующей улыбке, и обхватил его запястье теплыми тонкими пальцами, на секунду замирая, словно решал, что же с ними делать, и зевая.  — Ну Неа… — протянул он не открывая глаз, — ну чего ты опять так внезапно… Тики до крови закусил губу, стремясь не издать ни звука, и проследил за тем, как Уолкер сам себя вдруг обрывает, ощупывая его руку (которая явно Неа не принадлежала), и резко распахивает глаза.  — Ты был близок к истине, но не слишком, — белозубо ухмыльнулся Тики ему в лицо, буквально чувствуя, как злость поднимается в нем лавовой волной, грозящей смести не только его самого, но и этого блядского Четырнадцатого, которому определенно не впервой будет трахаться с Ноем, и еще половину Ковчега вместе с его обитателями. — К-какого хрена?! — голос Малыша сердито зазвенел в сумрачной тишине темной комнаты, и он поспешно отполз подальше от Тики, садясь на кровати и щуря глаза. — Это… — Уолкер мотнул головой и поспешно активировал Чистую Силу. — Это ж не по плану вообще! Микк буквально ощутил, как ухмылка на его лице из просто хищной становится откровенно садистской, и покачал головой.  — А ты знал, что действия ноевых апостолов расчетам не поддаются? — и — выпустил щупальца, наслаждаясь тем, как мальчишка замирает перед ним, ужасно похожий на кролика, которого бросили к удаву в террариум. — Так что второй раз фокус с Чистой Силой здесь не пройдет, даже не думай, ясно? Аллен зло сощурился, кривя губы и нагибаясь словно дикая кошка, готовящаяся к прыжку (прекрасныйпрекрасныйпрекрасный), и бросился вперёд, замахнувшись когтистой лапой. Ха, как будто теперь это имело хоть какой-то смысл. Тики усмехнулся, пропуская стремительный удар сквозь себя и наслаждаясь промелькнувшим на бледном лице раздражением, и тут вдруг Чистая Сила покрылась белыми перьями, а Аллен ошеломлённо взглянул на неё и с паникой в голосе чертыхнулся, тут же пятясь назад, к краю кровати, будто надеясь сбежать от распалённого Ноя. От распалённого Тики Микка, который всегда получал то, что ему хотелось. А сейчас ему хотелось этого дерзкого мальчишку, в мыслях которого жил лишь Неа, предатель и убийца. Мужчина хищно ухмыльнулся, опуская голову и наблюдая за глубоко дышащим Малышом, опасливо поглядывающим на окружившие его щупальца, и решил, что связать его будет лучшим вариантом. Кое-кто же хотел взять мальчишку беспомощным и злостно матерящимся, не так ли? Тики воодушевлённо хохотнул, Аллен шумно сглотнул, прижимая к груди вернувшуюся в вид кукольной конечности руку, и — щупальца тут же устремились к дёрнувшемуся в сторону Уолкеру, обвивая его ноги и туловище, закрывая глаза и сковывая запястья. — Идиот, ты что вообще творишь? — зашипел тот, подавшись назад, стремясь уйти, выбраться, но Микк потянул его к себе, наслаждаясьнаслаждаясьнаслаждаясь потерянным видом мальчишки и любуясь быстрыми движениями языка, в волнении облизывающего блестящие от слюны губы, и хмыкнул. Одно из щупалец полезло Уолкеру под рубашку, заставляя его вздрогнуть и вновь дёрнуться назад. — Как что? — нарочито ласково проворковал Тики. — Доставляю удовольствие.  — Нихера это не удовольствие! — тут же разъяренной кошкой снова зашипел Аллен, судорожно пытаясь вырваться, но, естественно, не преуспевая. Новая способность, благодаря нему и полученная, никогда еще Тики не подводила, так что на сбой мальчишке надеяться не приходилось. Это же не барахлящая рука, состоящая из капризной Чистой Силы, которой не нравится обитать в теле Ноя.  — Правда? — с наигранным удивлением вскинул брови Тики, усаживаясь на кровати поудобнее и склоняя голову набок. — А я вот определенно получаю от происходящего подлинное удовольствие, — заметил он сыто и, облизнувшись, мягко погладил Малыша по обнажившейся из-за задравшейся пижамной штанины лодыжке. Мальчишка дернулся в очередной раз, глухо выматерился себе под нос и снова попробовал отползти подальше. Без особого результата, конечно — Тики снова щупальцами подтянул его к себе. На этот раз — почти вплотную. Развел пошире ноги, устраивая его, лишенного радостей движения, на спине, и скользнул ладонью по бедру, а от него — к паху. Уолкер зарычал, дёрнув коленом в попытке ударить его, но, понятное дело, не преуспевая в этом, и злобно зашипел, кривя искусанные губы и выпуская чёрные копья, которые Микк просто пропускал сквозь себя: — А ну отпусти меня, озабоченный извращенец. Большебольшебольше. Больше этого потрясающего напряжённого голоса, больше бледной кожи, больше вздымающейся груди, скрытой (пока) рубашкой, больше великолепного странного чувства, полыхающего у Тики внутри. Чувствительные щупальца обвили мальчишку, приковали его к кровати, лишили возможности что-либо сделать (даже видеть — о, он был полностью в его власти, да), и мужчина ощущал себя каким-то пьяно-шальным. Уолкер дёрнулся, когда Микк погладил пальцами его пах поверх штанов, и вновь заворочался в очередной бесполезной попытке как-то избежать прикосновений. В попытке, которая ужасно возбуждала. Маленький белобрысый лгун, который определенно привык трахаться с Ноями, а следовательно — привык и к их странностям. Тики нажал на пах мальчишки, стискивая в пальцах его член и заставляя Уолкера судорожно вздохнуть, и навис над ним, прихватывая зубами его нижнюю губу и оттягивая ее, прикусывая до крови и всасывая в свой рот. Оо, так вот чего ему действительно хотелось все это время. Вот чего ему не хватало. Уолкер сопротивлялся и брыкался, сжимая зубы и яростно мыча, мотал головой в попытке заставить закрывающее его глаза щупальце исчезнуть, и уворачивался, но ничего, ничего не выходило. Малыш был жертвой Тики — воистину жертвой, а не просто кем-то, кто всячески притворяется ею, чтобы потом отрывисто застонать, пока Микк толкается в него и возит как хочет по простыням.  — Это… вообще не… не по плану… — отрывисто заявил засранец, когда Тики оторвался от его рта и полез к нему в штаны. Ткань была тонкая, мягкая, почти как на детской пижаме, и такой выбор в сочетании с общим сволочизмом Уолкера заводил сильнее и сильнее. Белья под штанами не оказалось. Третий апостол заинтересованно вскинул брови, мягко гладя подушечками пальцев ствол полувозбужденного члена длинно и рвано вздохнувшего мальчишки, тщетно пытающегося свести ноги, и ухмыльнулся.  — Ну я же сказал, что по плану с Ноями никогда не выходит. Ты вроде уже должен об этом знать, — он склонил голову набок, любуясь зрелищем обездвиженного Малыша, побледневшего, а потом и покрасневшего от злости, и наконец сдернул с него штаны. Не наслаждаться же в одиночку. Уолкер раздался порцией новых матов, прерываемых короткими вздохами, и задёргался, заизвивался словно уж, заставляя Тики воодушевлённо заулыбаться и погладить одним из щупальцев аккуратную головку, наслаждаясь нежной мягкостью и тут же вздрогнувшим всем своим хрупким телом мальчишкой. Он замотал головой, закусив губу, подобрался, заелозил бёдрами, стремясь уйти от касаний, и мужчина, облизнувшись, устроился между его разведённых ног, целуя под коленом. На превосходные гневные ругательства он даже не обратил внимания. О, Неа точно не мог сделать того, что мог сделать сам Тики. Он точно не мог быть сразу везде, не мог гладить Малыша одновременно по всему телу, не мог обездвижить его, не мог… не мог… не мог… Словом, он не был Тики, который имел возможность доставить Малышу столько удовольствия, сколько тот мог его ухватить. Особенно прекрасно было то, что щупальца мужчина ощущал как свои собственные конечности — даже острее. Куда острее. Словно это был его язык или его член. Они были длинные, меняли свой размер в зависимости от желания Ноя, и Тики уже предвкушал, как Малыш будет мычать, когда он трахнет ими его рот. Он будет скользит по зубам, ласкать язык… Засадит по самую глотку. Чтобы Аллен Уолкер забыл наконец про этого напыщенного ублюдка Неа, братом Графа он был, частью Графа или кем там еще — это было совсем неважно, раз уж он навсегда исчез. Аллен сорвался на судорожный всхлипывающий стон, когда Тики погрузил его член в свой рот, обнимая губами ствол и щекоча языком чувствительное отверстие на головке, и тут же снова забрыкался, заставляя мужчину больно прикусить нежную кожу. Угомонись, угомонись, Аллен. Ты теперь мой, и с этим ничего не поделать. Одним из щупалец Тики рванул на Уолкере пижамную куртку, заставляя пуговицы на ней затрещать, и обнажил его испещренный шрамами торс. Даже левый сосок у мальчишки был рассечен надвое, и именно это зрелище — Малыш был возбужденвозбужденвозбужден несмотря на все свои пререкания — совершенно сорвало у Третьего апостола тормоза. Он скользнул вверх, специально касаясь грубой тканью штанов члена мальчишки (тот протестующе и болезненно шикнул), и навалился на него, целуя в губы и проталкивая язык в рот, когда тот ошалело втянул воздух (как же великолепно было то, что он ничего не видел). Уолкер завертел головой, замычал, задёргался, вновь напоминая попавшую на сковородку змею, и Тики с наслаждением провёл по небу, одновременно с этим обвивая ствол мальчишки тонким щупальцем (засунуть его в уретру ли нет, засунуть или нет?..) и выкручивая правый сосок пальцами — мальчишка выгнулся настолько, насколько мог, явно разделяясь между доставляемым удовольствием и собственной злостью, и вдруг… больно сомкнул челюсти, заставляя Микка подавиться и отпрянуть, недоуменно поглядывая на Аллена и его окрасившиеся в кровь губы. Вот мы и познакомились поближе, как и хотел господин Граф, подумал мужчина, против воли широко ухмыляясь и чувствуя, как зарастает рана на прикушенном языке. И — все-таки скользнул истончившемся щупальцем в уретру тут же длинно застонавшего и рвано заругавшегося мальчишки, сползая вниз, к его груди, и вылизывая его рассеченный сосок. Кажется, пора переходить к самому сладкому? Тики мечтательно зажмурился, хрустнув спиной в предвкушении, и снова вернулся к губам Малыша, слизывая свою кровь из уголка его рта и восторженно наблюдая за тем, как Уолкер злобно кривит тонкие губы. Интересно, глаза у него сейчас серые или же все-таки золотые?  — Ты сам нарвался, — только и протянул Микк со вздохом и, отстранившись, быстро разделся, вскоре накрывая охнувшего Аллена горячей кожей и скользя рукой по стволу его колом стоящего члена, истекающего смазкой. Напряженный, горячий… Мужчина облизнулся, совершенно не в силах себя сдерживать, и, на секунду отпустив тут же с удвоенной силой забрыкавшегося Аллена, рука которого снова пошла перьями Чистой Силы, перевернул его на живот, вздергивая вверх задницей.  — Зрелище потрясающее, — поделился он с Уолкером весело. И — развел его ягодицы, размашисто лизнув сжавшееся колечко ануса, а после — щедро полив его маслом. Мальчишка вздрогнул, завалился куда-то набок, вновь пытаясь выбраться, и это так завело, так возбудило, так зажгло, что Тики не сдержался от лёгкого смеха, словно был взрослым, который разъяснял ребёнку невозможность того, что тот старается сделать. О, Уолкеру не сбежать. Микк же его держит так крепко, так сильно, как, вероятно, даже Неа не держал этого сучёныша. Мужчина со злорадством вслушался в новый поток шипящих матов и запустил одно из щупалец в бархатистый рот мальчишки, наслаждаясь его непонимающим всхлипом и мягкостью гладкой кожи. Как же было хорошо, о боже. Как же было приятно гладить Уолкера по впалому животу, как потрясающе было дёргать стоящие соски то пальцами, то самыми кончиками многочисленных щупалец, как великолепно было сжимать его ствол и слышать отрывистый полувздох-полустон на каждое внезапное движение внутри члена. Тики уткнулся носом ему между лопаток, чувствуя, как внутри всё дрожит от нетерпения, как его что-то переполняет, и кусая бледные выпирающие позвонки, и проник в Малыша первым пальцем. Тот мелко задрожал, явно всеми силами пытаясь ровнее стоять на подкашивающихся ногах, и дернулся назад, подальше, и тут же — подался навстречу проникновению, словно не зная, чего ему хочется больше и потому ругаясь только громче и горячее. Микк протолкнул палец глубже, щедро смазывая тугого мальчишку изнутри, и вскоре уже растягивал его под себя вовсю, не стесняясь кусать косточки его выступающих лопаток и мокро целовать выпирающие позвонки. Его пальцы скользили в Аллене, почти каждый раз заставляя мальчишку дергаться, вздрагивать и едва ли не кричать, и мужчина каждую секунду ощущал только то абсолютное наслаждение, за которым всегда и гнался. Язык Уолкера, ласкаемый щупальцем, был скользким, горячим и юрким — Аллен пытался отплеваться, вывернуться и только делал для себя хуже, потому что вскоре его полувскрики превратились в длинные протестующие мычания, кроме которых он ничего не мог и произнести, а Тики застонал так, словно во рту у мальчишки был ни много ни мало его член. Который, кстати, стоило бы уже загнать в его восхитительную задницу. Что Тики вскоре и сделал. И — мальчишка длинно застонал, прогнувшись в пояснице, и голос его взлетел, превращаясь в вымученный хрип, и Микк глухо рассмеялся, ощущая себя таким… таким… таким, каким никогда не ощущал, когда трахал кого-то. Он оставил несколько алых засосов на бледной спине, наслаждаясь прерывистыми вздохами и судорожными подрагиваниями Уолкера, и потянулся к его волосам, проводя ладонями по бокам, задевая соски (сжатые тонкими щупальцами — Аллен дрожалдрожалдрожал от каждого лёгкого игривого прикосновения их кончиков) и гладя шею. Он был его. Полностью принадлежал Микку: руки, ноги, кости, задница, грудь… или не полностью? Его мысли. Чьими были его мысли? А чьим было его сердце? Тики хотел его сердце. Заполошно бьющееся в грудной клетке как птичка сердце. И — он хотел его всего. А потому — нужно было ещё немного поиграть. Мужчина, облизнувшись, выскользнул из Уолкера, заставляя податься за ним и издать разочарованно-протестующий стон, и в одно мгновение освободил туловище от щупалец, оставив их лишь на конечностях и в члене (просто мальчишка так трогательно вскрикивал на каждое движение, о боже, это было так великолепно…). Аллен с несколько секунд тяжело дышал в простынь, сжимая ягодицы и выгибаясь, словно надеясь кончить (о чёрт, как же это заводило), и, когда он всё же обернулся к замершему в ожидании чего-то неясного Тики, тот вздрогнул. Глаза у мальчишки, осоловевшие и полыхающие злобой, были золотыми. Он криво усмехнулся и осипшим голосом прошипел: — Сука, если уж решил меня трахнуть, делай это нормально. Тики позволил себе широкую ухмылку и погладил мальчишку по рассеченному соску подушечкой пальца.  — Коне-е-чно, — протянул он сладко, в полной мере наслаждаясь своей издевкой и нажимая на грудную клетку мальчишки ладонью. — Только посмотрю, остался ли у тебя от меня шрам на сердце. Помнишь ту нашу потрясающую встречу? После которой ты захотел убить меня, а в итоге обеспечил тем, чем я сейчас проникаю в твой член. Аллен дернулся, очевидно поняв, чего Тики хочет, но отползти далеко у него не вышло. Мужчина толкнулся ладонью сквозь его плоть, широко распахивая глаза, и ощутил снова бархатистость нежного сердца мальчишки, которое так, помнится, заворожило его еще тогда, когда он коснулся его впервые. — Мог ли твой Неа так прикоснуться к тебе, а, Малы-ы-ш? — выдохнул Микк мальчишке в рот, заставив того дернуться и как-то ошеломленно зажмуриться. Но — только на секунду. Потому что почти сразу же Аллен вновь распахнул глаза. — Да откуда ты знаешь про Неа, блять? — злобно прошипел он, сорванно дыша и утыкаясь Тики своим стояком в живот. Было видно, что это и правда его волнует — как будто кроме как о бывшем Четырнадцатом мужчина мог узнать о чем-то еще. А Микк… он узнал, конечно, но определенно не счел это важным. Все остальное просто не стояло на пути к его цели, а значит, внимания и не стоило. Именно поэтому Третий апостол просто пожал плечами и усмехнулся: — Я единственный Ной в Семье, который умеет ходить сквозь стены. Лицо мальчишки сначала побледнело, словно только сейчас понял что-то важное и это важное совершенно не входило в его планы (теории, теории, теории, как говорил Граф), а потом стремительно покраснело от гнева, и он, скривив губы (золотые глаза полыхалиполыхалиполыхали, мать, и это прекрасно), выплюнул: — Ах ты ублюдок, какого хр… Договорить ему не дал сам Тики, вновь погрузив в этот симпатичный ротик, издающий такие потрясающие ругательства не хуже, чем протяжные стоны и мычания, щупальце, поглаживая им мягкое небо и заставляя Уолкера давиться и сверкать в темноте горящими глазами. Сердце у него билось как сумасшедшее, и Тики почти нежно провёл кончиками пальцев по мягкой кожице, натыкаясь на гладкий шрам и вынуждая мальчишку, не способного вырваться, выгнуться и замотать головой. Чистая Сила в руке Уолкера полыхнула белоснежными перьями, пуская в воздух несколько капель, и вновь потухла, стоило мужчине вынуть ладонь из грудной клетки. Микк ухмыльнулся.  — А теперь вот можно и продолжить, — заметил он и, облизнув пересохшие губы, нажал ладонью на живот мальчишки и снова толкнулся в него членом, начиная медленно и глубоко двигаться и следя за тем, чтобы Аллен дергался и подавался к нему при каждом движении, непокорный, но все равно стонущий, пусть и матерящейся напропалую.  — Ты… ты… сука… твою мать… — Уолкер облизнулся и выгнулся, подставляясь под гладящую его по животу ладонь и комкая в пальцах простыни.  — У меня нет матери, —довольно оскалился Тики и, наклонившись к его груди, обласкал соски горячим языком, посасывая каждый из них и втягивая в рот. Что может быть прекрасней непокоренной жертвы, не сдающейся, но все равно отдающейся тебе против воли? Никто не может устоять перед удовольствиями, особенно вот такого рода. Не поэтому ли похоть и является одним из смертных грехов? Ее нельзя избежать. Даже Уолкеру, бывшему экзорцисту, заливающему что-то про божественную миссию и любящему давно сдохшего Ноя, нельзя избежать. Тики вдруг почувствовал, как его вновь обуяло это что-то злое, что-то тёмное и мощное, и, сжав челюсти и кусая сосок Малыша почти до крови (тот болезненно зашипел, задёргавшись и только сильнее распаляя), в гневе сжал член мальчишки, заставляя того выгнуться и вскрикнуть, крепко зажмурившись и подавшись то ли навстречу, то ли назад. — Скотина, блять… что ты… — рвано выдохнул Аллен, судорожно поднимая и опуская грудную клетку, и дёрнул правой рукой в попытке потянуться к паху. Тики двинул щупальцем в его члене и тихо застонал, сам ощущая, как там хорошо и тесно. И господи, как же потрясающе было находиться в Уолкере вдвойне. Тот был достоин, пожалуй, чтобы его отодрали во все для этого предназначенные и не очень отверстия, так почему и нет?  — Ты мне за… за это еще… ответишь… — судорожно выстонал мальчишка, шумно дыша и подаваясь вперед. Обхватил Тики руками за шею, прижимаясь вплотную, чтобы тереться об него членом, и снова зашипел. Мужчина ухмыльнулся, гладя Аллена по спине ладонью и скользнул к пояснице — и ниже, поглаживая подушечками пальцев копчик и совсем рядом ощущая трение своего собственного члена внутри него.  — Как, интересно? — выдохнул он ему на ухо, прикусывая мочку и с наслаждением посасывая ее. — Ты даже не знаешь, где моя комната. Потом — ты не знаешь, где моя шахта — я и сам этого еще не знаю. И вообще… ты ничего обо мне не знаешь. Мальчишка судорожно выдохнул, прижимаясь к нему крепче и продолжая без перерыву приглушенно материться, и вдруг шепнул сипло: — Сука, ты… я узнаю… всё, скотина, узнаю… Тики воодушевлённо хохотнул, отчего-то ужасно развеселившийся от этой фразы, и спустился губами на тонкую шею, оставляя на коже кусачие поцелуи, а Малыш принялся царапать ногтями ему спину, и мужчина мгновение подумал, что стоило бы вновь приковать его к постели и лишить движения (а то распоясался больно сильно), но лишь усмехнулся, понимая, что тот уже был просто не в состоянии нападать сейчас: мягкий, податливый, горячий, он вдруг стал похож на одну из шлюшек, которых Микк трахал постоянно и которых кровожадно убивал тут же, в постели, но какого-то чёрта убивать Уолкера совершенно не хотелось. Хотелось повторить все это хотя бы ещё разок. Тики отмахнулся от этой внезапной и неправильной мысли, не желая отвлекаться на какие-то посторонние глупости, и почувствовал, как уже почти готов кончить в задницу этого паршивца, прерывисто постанывающего ему на ухо в перерывах между ругательствами и шипением.  — Ну коне-е-чно, — протянул он вместо того, чтобы зацикливаться на этом, и резко вышел из тут же протестующе захрипевшего мальчишки, горячо всхлипнувшего ему на ухо и впившегося ему в кожу ногтями левой руки.  — Да твою же ма-а-ть… — выдохнул Аллен злобно, — ну хватит уже… — договорить он не успел. Тики снова толкнулся обратно в него и, чувствуя, как тугая плоть обнимает заново его ствол, стискивая в себе, низко застонал и кончил, заваливаясь на живот и придавливая шипящего Уолкера к постели. Уолкер задергался под ним, толкнул его, и Тики пришлось сесть. По телу огнем растеклась истома, заставляя руки дрожать, а кровь — закипать в жилах, и это было настолько… настолько иначе, что даже удивительно. Щупальце выскользнуло из члена мальчишки, бессильно раскинувшего на кровати и тут же потянувшегося к себе руками, и мужчина широко усмехнулся, обгоняя его и смыкая пальцы на его стволе.  — Я позволю тебе кончить, — заискивающе склонил голову набок он, — если ты позволишь тебя поцеловать.  — Ты меня и так уже трахнул, ебаный извращенец, — Уолкер брыкнулся или попытался отползти на другую сторону постели, пользуясь тем, что теперь свободен. Дышал он загнанно и явно жаждал продолжения, но был слишком горд, чтобы его попросить. Какая обаятельная дрянь, подумал Тики, расплывшись в улыбке, и, наклонившись, лизнул головку члена Уолкера, заставляя того снова застонать и заматериться и начиная двигать рукой на его стволе. — Тварь, тварь, тварь… — забормотал мальчишка, откинув голову, и подался навстречу, шаря руками по плечам мужчины, словно желая прижать его к себе, и Микк, ощущая себя хозяином положения, сжал пальцы, заставляя Аллена захлебнуться и разочарованно-раздражённо простонать: — Да бля-я-ять, ну какого хрена… Тики сыто разулыбался и навис над ним, заглядывая в горящие осоловевшие глаза, и хитро протянул: — Поцелуй, Малыш, иначе я оставлю тебя ни с чем. Аллен с несколько секунд сердито сопел, елозя бёдрами и трясь сочившимся смазкой членом о бедро Микка, и потянулся пальцами вниз, на что мужчина тут же цокнул и, выпустив щупальца, связал его руки. — Нет-нет-нет, так не пойдёт, — лукаво запричитал он, с наслаждением наблюдая, как Уолкер лихорадочно дышит и зло кривит губы. — Поцелуй, и я позволю тебе кончить, — проникновенно выдохнул Тики ему в лицо, и мальчишка, замерев на мгновение, безвыходно закатил глаза. — Л-ладно, — раздражённо шепнул он.  — Отлично, — Третий апостол сильнее сжал его член, заставив застонать и призывно приоткрыть рот, и скользнул языком по нижней губе, вскоре проникая глубже и дразня чувствительное небо длинно замычавшего мальчишки, которого подраспалил тягучим, почти выжимающем движением руки. Аллен притянул его к себе за шею, горячо отвечая и подвигаясь вперед, и, когда Тики, следуя своему обещанию, довел его до точки, шумно застонал ему в рот.  — А теперь, — пососав его нижнюю губу и отпустив, выдохнул Уолкер тихо, — вали из моей комнаты, ясно?  — А ты ощущаешь себя победителем? — не остался в долгу Микк, размазывая его сперму по стволу и спускаясь пальцами ниже — к анальному отверстию, из которого вытекала его собственная сперма. —Я вообще-то устал, ублажая твое величество, ясно? Аллен агрессивно оскалился, тщетно пытаясь выбраться из снова сковавших его щупалец, и гневно раздул ноздри.  — А мне похрен. Сам пришел. А теперь — вали, — он мотнул головой, указывая на дверь, и поджал губы. — То, что ты похож на Неа, не дает тебе права оставаться в моей комнате. Развлекся и хватит. Тики склонил голову к плечу, с интересом рассматривая злобно щурящегося мальчишку. И почему его хотелось продолжать целовать даже после того, как все закончилось? Он ведь должен перестать думать о нем, не так ли? Третий апостол наморщил лоб, раздумывая над этим какую-то секунду, а потом махнул на все рукой и потянулся к своим валяющимся около кровати брюкам, доставая из кармана сигареты и закуривая.  — Так вот где собака зарыта, — заметил он как мог спокойно. Как мог — потому что напоминание о блядском Неа снова всколыхнуло в нем злость. — Но признай, — мужчина мрачно усмехнулся, чувствуя, как поселившееся в теле удовлетворение тает, — ты и сам неплохо развлекся с «Неа». Не зря же ты меня провоцировал. Аллен зло прищурился, поджав губы, и это желание поцеловать его вновь вспыхнуло, вновь затопило его. Да что ж такое, а?! Такого раньше никогда не было! — Я тебя провоцировал не для того, чтобы ты так внезапно припёрся ко мне в комнату и удовлетворил свои низменные плотские потребности, — сердито проворчал он, зорко наблюдая за каждым движением Микка, и на разъезжающихся коленях подполз к тумбочке, вытаскивая оттуда салфетки. — Будто это я тут стонал и умолял себя трахнуть, ну-ну, — с усмешкой закатил Тики глаза, не сводя взгляда со стекающей по бедру спермы и ощущая, как вновь загорается от такой вроде бы вполне безобидной картины. Да что вообще происходит с тобой, Микк?! Аллен отзеркалил его усмешку, спокойно орудуя салфетками, словно бы даже и не обращая внимания на мужчину, и раздраженно забормотал: — Будто это я тут занимался извращениями без разрешения, ага. Идиот, бесишь меня, какого вообще чёрта?.. — продолжал он, желчно матерясь и ругаясь себе под нос, и Тики, которому надоело уже все это выслушивать и который отчего-то чувствовал себя совершенно… высушенным, наверное, накинул на себя рубашку, намереваясь покинуть эту чёртову комнату и этого чёртова паршивца как можно скорее. И — больше никогда не думать о нём. — Хотя нет, — вдруг задумчиво протянул Аллен. — Стой. Тики хрустнул спиной, не обращая внимания на его слова, застегнул на рубашке пару пуговиц — для относительного приличия (хотя кому нужны приличия, если его никто все равно не увидит?) — и натянул штаны. Завтра можно будет со спокойной душой отправиться осматривать шахту. Завтра можно будет перестать думать про Аллена Уолкера, от которого получил все, что хотел, и поискать другую жертву для своих развлечений.  — Стой, кому говорят! — удивительно проворно для человека, который только что дрожал в послеоргазменной сытости, Аллен потянул его за руку и завалил обратно на кровать, активируя Чистую Силу и шипя себе под нос что-то про то, что как всегда в важный момент она его предала, а теперь подлизывается. Тики зевнул, устало прикрывая глаза, и фыркнул:  — Ну чего тебе?  — Не веди себя как оскорбленная девица, которой разбили сердце, — резко отозвался Аллен, усаживаясь рядом и нависая над ним. Его рука снова приняла обычный вид, но Тики это нисколько не интересовало. Разбили сердце… какое интересное выражение. Разве можно его разбить, подумал мужчина с усмешкой. Разве что раздавить — уж это он точно знал. А разбить его можно только если перед этим вырвать из груди и заморозить. А проделать такое без последствий может только человек со способностью Тики. То есть, наверное, никто. То есть это все дикий бред. Микк скривил губы, открывая глаза и изучая лицо нависшего над ним мальчишки. Выглядящий как подросток, Аллен был, конечно, гораздо старше, и это оставило свой отпечаток на его чертах, делая их более порочными и темными. Такими, как сейчас.  — Не совсем тебя понимаю, — заметил мужчина лениво. — Во-первых, сердце нельзя разбить без предварительной подготовки, — подвел он вслух итог своим умозаключениям, — а во-вторых, все довольно логично. Ты меня спровоцировал — неважно для чего, — я тебя трахнул, потому что повелся и захотел. А теперь я хочу спать, ясно? Поэтому я хочу уйти. Аллен закатил глаза, словно его раздражал этот разговор не меньше, чем самого Тики, и в итоге скептично выдал: — Ты можешь поспать и здесь. Уж я-то точно к тебе лезть ночью не буду, — едко усмехнулся он, и мужчина против воли скользнул взглядом по шее, по груди с разбухшими яркими сосками, по исцарапанной коже груди и живота, по узким бёдрам и подтянутым ногам. Это должно пройти, повторил себе Тики. Это пройдёт, как только ты съебёшься отсюда как можно дальше и не будешь думать об этом засранце, которому до сих пор хотелось всадить ещё разок. — Не имею желания слушать, как ты во сне пускаешь слюни и зовёшь Неа, — безразлично (насколько было возможно) проговорил Микк, кривя губы, и отстранил от себя нахмурившегося Уолкера, вставая с кровати. — Я не зову Неа во сне, — упрямо выдал мальчишка, скрестив руки на груди, и Тики закатил глаза.  — А слюни пускаешь, значит? — ухмыльнулся он натянуто и снова встал.  — И этого я не делаю! — явно разозлился Аллен, скрещивая руки на груди и сердито поджимая губы. Теперь Микк смотрел прямо ему в глаза, потому что их лица оказались почти вровень, и эта злость, она была такой… соблазнительной. — Хватит вести себя как ребенок! Микк вздохнул, потирая ладонью лоб и не зная, как объяснить помягче. Почему-то всерьез задевать мальчишку больше не хотелось, но, похоже, это было неизбежно.  — Я развлекся и хватит, понимаешь? — наконец произнес он спокойно, заставив Аллена недовольно дернуться и сузить глаза.  — Нет, — упрямо мотнул головой тот, естественно, все понимающий. Впрочем, сейчас и сам бы Тики не назвал свои слова полностью правдивыми. Не сегодня.  — Что нет? — однако вместо того, чтобы просто свалить наконец отсюда, спросил Тики; ну сколько можно ломать комедию, а?  — Не понимаю, — пожал плечами мальчишка. Совершенно обнаженный и соблазнительный. И как будто зазывающий продолжить развлечение. Микк коротко усмехнулся.  — Ты идиот?  — У меня ученая степень, вообще-то, — Уолкер уставился в потолок и захрустел пальцами. — Несколько, — добавил он зачем-то. — Но мозгов, нет, как видно, — фыркнул Тики, пытаясь не интересоваться, сколько же тогда ему было на самом деле лет, и, взглянув на него, спокойно проговорил: — Я хотел тебя трахнуть — я трахнул. И всё. Больше ничего от тебя мне не нужно. Нужнонужнонужно, но он должен был обойтись. Микк должен быть остыть и перестать, сука, перестать желать этого паршивца, забившего себе в голову очередной план (теориютеориютеорию, отчего-то вспомнил мужчина), перестать думать о нём, перестать представлять, как соблазнительно он выгибается и стонет. Аллен глядел на него с несколько минут, не произнося и слова, и Микку в одно мгновение стало даже неудобно — потому что он вновь ощутил себя подопытным экспонатом, образцом, какой-то мушкой, и это взбесило до такой степени, что хотелось прижать Уолкера к стене и, исцарапав его в кровь, ещё разок долго брать. — Ну допустим, — наконец согласился мальчишка, качнув головой, и потянулся, выгибаясь в спине. — Тогда спокойной ночи, — проговорил он, снова становясь тем самым безразличным ко всему ублюдком, и Тики, желая напоследок врезать ему в челюсть, поднялся и наконец вышел в коридор. Что-то тёмное в груди так и не пожелало успокаиваться.

***

Утром следующего дня бушующее в груди что-то так и не угомонилось. Тики даже не удивился этому, если честно, да и того, что вышло как-то паршиво все, отрицать не мог. В конце концов, этого и следовало ожидать от кого-то вроде Аллена Уолкера, верно? Потому что Тики не помогло даже пребывание в шахте, хотя народу там было просто море. Воодушевленный Шерил распорядился набирать странствующих рабочих и всякий сброд, как ему посоветовал Микк (и очень не зря), и местечко было очень даже живеньким и веселым. Вот только стоило вернуться в Ковчег, как это самое веселье тут же испарилось, оставив после себя только навязчивое желание не столкнуться случайно с Малышом, чтобы снова не увидеть его спокойного наплевательского лица. Его глаз, губ, скул, рук… Твою же мать. Ближе к вечеру Тики наведался в гости к Вайзли, который без лишних слов вручил ему большой шерстяной шарф, бывший в принципе не болеющему Ною вроде и ни к чему, и достал вино, предложив отметить покорение очередной крепости. Микк согласился, конечно же, хотя вино не слишком-то любил, и пару часов они перебрасывались взаимными расслабляющими колкостями из тех, что всегда помогали Третьему апостолу отвлечься от всяких неприятных мыслей и успокоить нервы.  — Ну и что ты собираешься делать дальше? — спросил у него Мудрость, когда услышал сухую справку о новом постельном подвиге братца. Тики только хмыкнул в ответ, потому что сказать было, в общем, особо нечего, и пожал плечами.  — А что я буду делать? — спросил сам себя он. — Ничего. Я добился, мне нормально. Только осадок остался неприятный. — Ну да, — парень завел глаза. — Как же — великолепного тебя сравнивают с каким-то там Неа. Микк только поморщился. Очевидно, в этом действительно все и дело. И раз так — стоит ли вообще его хандра выеденного яйца? Ведь Уолкер… он любил Неа. Да ещё и так сильно, видимо, что горевал до сих пор. Куда это Тики вклиниться в такую идиллию? С его-то обыкновенными земными плотскими желаниями? Мальчишка же… он же определённо любил не так, как мог представить себе Микк — не приземлённо, не зацикливаясь лишь на чём-то телесном. — Тики, — мягко начал Вайзли, явно в очередной раз прочитав его мысли, но в этот раз мужчину это отчего-то не бесило, — если тебе чего-то хочется, то ты всегда добиваешься своего. Что же в этот раз не так? Микк хмуро усмехнулся. Не так? Да всё не так. — Я не Неа, — недовольно скривил губы он, — и быть им не собираюсь. И с этим развлечением вообще не стоило затягивать.  — А это развлечение? — Вайзли наклонился ближе и улыбнулся, спокойный и понимающий — как будто все-все знает. Тики откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, чтобы не видеть довольного лица и без того знающего ответ брата.  — Да, — сказал он, после слов Мудрости и сам не слишком веря в то, что говорит правду. И думая о том, что Малышу вчера тоже наверняка солгал.  — А ты мне не врешь? — конечно же поинтересовался трехглазый засранец. Третий апостол открыл глаза и посмотрел ему в лицо. И, опрокинув в себя бокал вина, нервно хохотнул:  — Не уверен. Вайзли удовлетворённо кивнул в ответ, прикрыв глаза, и легко улыбнулся. — Не думаешь, что именно с этим ты и затянул? — в итоге спросил он, вернувшись к вязанию, чтобы, как видно, не смущать (хотя кто тут ещё смущался, ага) Тики, и пожал плечами, когда Микк задумчиво нахмурился. — Тебе бы отношения выяснить с ним, а не сбегать, как дитё малое, — хохотнул Мудрость, стреляя в мужчину озорным взглядом, и Тики сердито надулся, скрещивая руки на груди. — Да что тут выяснять? — недовольно проворчал он. — Он Неа любит, точка, конец, и так понятно, что ничего другого быть не может. И я не хочу быть всего лишь заменой этому ублюдку, — отчеканил Микк, скривив губы, и Вайзли лукаво улыбнулся, стягивая петлю. — А кем ты хочешь быть? — заискивающе просил он, и Тики вскочил с кресла, недовольно поджав губы. Слишком идиотская тема! Слишком личная и идиотская, чтобы обсуждать её с тем, кто и так знает всё то, что творится у тебя в голове! Даже если ты и сам этого не знаешь! Мудрость лишь понимающе усмехнулся, смешливо фыркнув, и по-дружески посоветовал: — Сходи поешь тогда хотя бы, а. Заешь своё горе свежеиспечёнными слойками. Микк наморщил нос, не желая называть это горем — и вообще никак не желая называть, потому что без предварительной подготовки сердце нельзя разбить, а он не ведет себя как ребенок или влюбленная девица! — и соглашаясь только с тем, что стоит поесть.  — Спасибо на добром слове, — однако вместо того, чтобы пререкаться, только и завел глаза он. Мудрость загадочно усмехнулся и отсалютовал ему бокалом.  — И шарф не забудь. Третий апостол хмыкнул и взял висящий на спинке кресла шарф, такой длинный и толстый, что на нем можно было запросто кого-нибудь повесить. Или повеситься самому. Мрачно хохотнув в ответ на эту мысль и представив, как будет постоянно задыхаться из-за этого в следующей жизни, Тики кивнул и откланялся, решив действительно сходить на кухню и чего-нибудь перекусить. Он не ел толком с самого утра, не считая куска слабо прожаренной свинины на завтрак, а потому попробовать слойки определенно стоило даже учитывая его нелюбовь к сладостям. Путь до цели не омрачался совершенно ничем, а потому ничего и не предвещало беды: даже Роад не маячила перед глазами, а уж она обычно, стоило мужчине появиться на Ковчеге, кидалась ему на шею и почти не отлипала. Хотя, наверное, сейчас у неё была новая пассия, у которой можно было висеть на шее. Отчего-то Мечта очень сильно надоедала Уолкеру (а то, что она именно надоедала, можно было легко понять по его лицу), и это заставляло Микка постоянно ухмыляться. Он проскользнул на кухню, вдыхая ароматы свежевыпеченных булочек, и, на скорую руку сварив себе кофе и схватив с подноса порцию расхваленных Вайзли слоек, уселся за стол. И стоило только ему съесть первые две булочки (действительно потрясающе вкусные), как в дверях словно по заказу объявился Аллен Уолкер собственной персоной. Восхитительно недовольный жизнью, с кругами под глазами (небось опять всю ночь просидел со своими реактивами) и с засученными рукавами. Он остановился на пороге, вперивая в Тики длинный взгляд прищуренных глаз, и склонил голову набок, как будто снова оценивая его и осматривая со всех сторон. Причем, осматривая так, что Тики мигом растерял весь аппетит и с трудом заставил себя откусить от третьей булочки и сделать еще глоток кофе. И как это вообще назвать — непонятно. Неудачный день или все-таки просто задница?  — Ну и… как булочки? — напряженно поинтересовался Малыш, приближаясь и останавливаясь совсем рядом. Тики пожал плечами.  — Вкусно. Возьми и попробуй, — голосом он постарался нигде ничего не показать и мог судить о том, что у него это получилось, потому что Уолкер при его словах только сильнее прищурился, почти хмурясь, и опустился на стул рядом.  — А дай кусочек. При этом он даже не улыбнулся, скотина — светил тут своей мрачной мордой, словно у него произошло горе, прерванное ещё одним горем, и ожидается, как минимум, ещё с десяток таких вот трагедий. Тики закатил глаза. Ну-ну, что за герой драмы, паршивый клоун, бесящий своим одним видом. — У тебя за спиной целый противень, — недовольно проворчал мужчина, заставляя себя не рассматривать мальчишку: не глядеть на его угловатые плечи, на худые руки, на извилистый шрам, на седые волосы, на тонкие губы… Тики встряхнул головой. Бесит. Он тебя должен бесить, помнишь? Аллен фыркнул, дёрнув ноздрёй, и покачал головой. — А вдруг мне не понравится, — пожал он плечами, глубоко вдыхая и потихоньку теряя эту мрачность. — Не класть же надкусанную обратно, — уверенно проговорил Уолкер, словно это было до ужаса логично, а Тики, идиот такой, не смог догадаться. Или это только сам Тики так всё в штыки воспринимал?.. — А если мне будет противно есть твою надкусанную булочку? — однако противиться он не перестал чисто из чувства… чего? Почему бы ему просто не встать и не уйти отсюда, а? Какого чёрта Микк вообще распинается перед этим паршивцем? — Вчера ты просил тебя поцеловать, а сегодня тебе будет противно есть мою булочку? — Аллен пододвинулся почти вплотную и посмотрел ему прямо в глаза, словно показывая, что не собирается заминать событие прошлой ночи, хотя еще вчера, прежде чем внезапно передумать по какой-то весьма туманной причине, он гнал его прочь и всячески отстранялся. Нет, Тики и хотел, чтобы он извивался и вырывался, но… Или не так уж он и хотел?.. — …ты что, так и не отстанешь от меня? — в итоге вздохнул мужчина, откладывая так и не доеденную булочку обратно на тарелку и потирая пальцем бровь. Почему он такой странный, господи? И чего ему теперь вообще надо? Уолкер покачал головой, совершенно серьезный и явно настроенный отстаивать свою точку зрения до последнего. — Нет. Тики раздражённо выдохнул через нос, отчего-то чувствуя себя то ли оскорблённым, то ли униженным. Хотя… по сути, так должен был себя Уолкер чувствовать, которого оттрахали, особо не спрашивая его разрешения, но почему-то сейчас именно Микк представлялся себе жертвой. Ну, у него было одно оправдание: его спровоцировали. Тики не был виноват, что один отдельно взятый мальчишка вбил себе что-то в голову и сначала просто использовал его в своих планах по побегу, а потом… а что потом? Зачем он провоцировал его потом? — И зачем тебе это вообще надо? — в итоге стало выдохнул Микк, просто не желая думать больше ни о чём, что как-то связано с Уолкером. А тот… а тот какого-то черта потянулся вперед — и поцеловал его. Причем, ладно бы просто поцеловал — он прижался, зарылся в волосы пальцами, как будто не имел намерением ничего более, кроме как приласкать и расположить к себе, и Тики в растерянности дернулся назад и поспешно отстранился, совершенно не желая иметь с ним ничего… общего… Хотя кому он врал?  — Какого. Черта. Ты. Творишь? — однако выдохнул он сердито, совершенно не желая, чтобы Малыш вообразил себе, будто его действие решило что-то, и поднимаясь из-за стола. И зачем он вообще все это затеял? Во многом он ведь виноват и сам — нечего еще изначально было даже думать о том, чтобы затащить Уолкера в постель! А теперь сам какого-то дьявола хандрит и не гуляет по шлюхам, и еще этот мальчишка что-то в голову себе вбил. Тики не был в него влюблен! Ну не был! …может, совсем немного. Но это не значит, что на этой влюбленности можно выехать! Потому что на ней нельзя выехать! Тики надоест, и он сбежит, и потом проблемы будут у всех! И у этого Уолкера — в первую очередь! …или же это у Микка будут они в первую очередь?.. Однако Аллен лишь улыбнулся — впервые за сегодняшний разговор, впервые за все их разговоры. Улыбнулся хитро, воодушевлённо, с примесью чего-то хищного в изгибе губ — и наклонил голову к плечу. — Я хотел тебя поцеловать — я поцеловал, — спокойно объяснил он, смотря прямо в глаза слишком стушёванному Микку, который совершенно не понимал: ни того, что происходит сейчас здесь, ни того, что горит у него внутри. — Ты моя долгосрочная перспектива. Внеплановая. Так надо, — отрывисто проговорил Уолкер, усмехнувшись, и хохотнул: — Так что хрен ты от меня сбежишь. Я и не с такими в догонялки играл. Тики завел глаза и не нашел ничего лучше, кроме как вернуть говнюку его шпильку, раз уж от этого разговора все равно некуда было деться.  — Ты еще вчера выгонял меня из своей постели, а теперь я твоя внеплановая долгосрочная перспектива? — вскинул брови он, вновь принимаясь за булочку и терзая ее с излишне преувеличенным, пожалуй, аппетитом. — Звучит как запасной вариант.  — Лучший вариант, — поправил его Уолкер деловито и, снова подсев вплотную, прижался к нему торсом и скользнул ладонью по руке, будто вновь норовил так попробовать приручить. — Ну так что, дашь булочку откусить? Тики ощутил себя огромной глупой собакой и побежденно вздохнул, суя уже и без того надкусанную булочку поганцу в рот. Мальчишка смешливо замычал, сметая лакомство буквально за секунду, и, не иначе как в знак благодарности, снова его поцеловал. Мужчина зажмурился, слизывая из уголка его рта сладкий джем, и мотнул головой. Определенно не такого от близкого знакомства с поганцем-Уолкером он ожидал.