Ты не поверишь, пап! или Почему шериф Стилински ненавидит свою жизнь. Опять.

Джон даже не удивляется, когда возвращается домой после долгой смены и застает изможденного Дерека Хейла, сидящего за кухонным столом, и, наверное, это отлично свидетельствует о том, во что превратилась его жизнь. – О-о-о… Привет, пап, – говорит Стайлз, который стоит возле раковины и, кажется, смывает с рук кровь. Господи боже. Джон слишком стар для этого. – Мне стоит знать? – Э-эм, – нерешительно тянет Стайлз. – Кое-что случилось. Из-за ведьм… – И именно поэтому Дерек сидит у нас на кухне в одиннадцать часов ночи. – Именно! Джон вздыхает, а Стайлз выглядит виноватым. – Мне пришлось… – Поступить как идиот? – устало подсказывает Дерек. – О, даже не начинай, большой парень, – Стайлз возмущенно тычет в него пальцем. – Прежде всего, это ты позволил похитить себя. Джон откашливается, и пристыженный Стайлз продолжает: – Так вот. В итоге мы попали под заклятие ведьм. И ты не поверишь, пап, но на некоторое время мы не сможем находиться друг от друга дальше, чем в полутора метрах. – Понятно. И сколько будет длиться это «некоторое время»? Джон и сам не уверен, что хочет услышать ответ на собственный вопрос. Он тяжело садится на стул рядом с Дереком и благодарно кивает, когда тот подвигает к нему нетронутое пиво. Дерек – оборотень, алкоголь на него все равно не действует. – До следующего полнолуния, – раздается в ответ, и Джон на мгновение задумывается, что его беспокоит больше: тот факт, что полнолуние еще только через две недели, или же что Дерек не выглядит настолько расстроенным, как должен бы. Джон вздыхает и потирает виски. Интересно, как он упустил момент, когда сломленный и одинокий Дерек Хейл влюбился в его сына? Джон указывает на него горлышком бутылки и категорично заявляет: – Будешь спать на полу.

* * *

Это оказывается далеко не единственной ночью, когда Дерек спит на полу.

* * *

Через три дня Джон считает, что придется пересмотреть свое решение о том, чтобы не относиться к оборотням, как к щенкам. Ладно еще Скотт, но Дерек? Теперь Джон понял кое-что такое, о чем раньше даже не задумывался. Дерек просто ходит за Стайлзом из комнаты в комнату и, конечно же, ворчит. Они со Стайлзом постоянно язвят и подначивают друг друга, словно это единственный способ общения, который они знают, но в то же время Дерек даже не огрызается, когда Стайлз рассеянно просит его о чем-нибудь. Черт, да в большинстве случаев Стайлзу и просить не приходится – Дерек просто делает. С одной стороны Джон считает это милым. А с другой – вызывает желание хорошенько приструнить Дерека, когда тот подходит к Стайлзу слишком близко. Джон, в конце концов, по-прежнему отец Стайлза. И его пушка еще никогда не была так хорошо начищена.

* * *

Джон тихо проскальзывает в дом, чтобы по-быстрому переодеть форму, на которую он пролил кофе. Конечно, сейчас два часа ночи, и Стайлз с Дереком должны спать, но лучше перестраховаться, чем попасться и потом жалеть. Осторожно поднимаясь по лестнице, Джон старается не наступать на скрипучие ступеньки и направляется в свою комнату. Чтобы застыть посреди коридора. Он ведь не дурак и прекрасно знает, что означают звуки, доносящиеся из комнаты Стайлза. Просто у него в голове происходит короткое замыкание. Или, возможно, он мазохист. Джон распахивает дверь и сразу же вскидывает ладонь, закрывая глаза. Ебись оно… Хотя лучше бы это было не так. О, господи. Он просто не должен видеть своего сына, стоящего на четвереньках, и Дерека, который… – Папа! – голос Стайлза дает петуха, что-то падает, а Джон по-прежнему стоит как идиот с закрытыми глазами. – Я думал, что ты на работе! Работа! Ты должен работать! На работе… – мямлит Стайлз и затыкается, когда Дерек произносит его имя – слишком интимно, по мнению Джона. – Я хотел… – он уже не помнит, что именно хотел. – Я пролил кофе. На форму. – Мы прикрылись, – спокойно произносит Дерек. Джон открывает глаза и, несмотря на то, что Дерек и Стайлз больше… ничего не делают, и простынь скрывает все стратегически важные места, все равно это намного больше, чем он хотел бы видеть. – Надеюсь, вы предохраняетесь, – наконец говорит Джон. И да. Он абсолютно точно ненавидит свою жизнь. Опять.