Заложники войны

      Аллену было плохо. Настолько, что хотелось выть, лишь бы его услышали. В нем сидит чертова ноевская дрянь, его друзья отвернулись от него, и теперь Аллен вынужден спать неизвестно где, а питаться неизвестно чем. Орден был его домом, убежищем. А теперь прятаться стало негде.       Отчаяние сковывало тело, парализовывало конечности, от него хотелось сжаться в комок и просто плакать, но, почему-то Аллена лишили и этого. Глаза были сухими, а ком в горле так и стоял. Тогда Аллен вспомнил один хороший совет своего учителя. «Если тебе плохо — напейся. Виски — лучше лекарство от всех проблем» — так говорил он. Почему бы и нет? И Аллен напился. Вначале ему не хотели продавать алкоголь, но когда продавец повнимательней посмотрел на Аллена и увидел измученное лицо парнишки, глубокие тени, залегшие под глазами, усталый взгляд — продавец понял, что видит перед собой далеко не ребенка.       Так Аллен заполучил свою первую бутылку. Раньше он считал, что напиваться — свинство. Сейчас же янтарная жидкость казалась сильнейшим обезболевающим, которая дарит долгожданный покой. А раз Аллену хорошо, почему бы не развлечься? За этими мыслями седой экзорцист открыл портал Ковчега и направился в самое странное место, какое вообще можно придумать — в комнату Ноя Тики Микка.       Тики сидел перед камином с хорошей книгой и бокалом вина. В этот дождливый осенний вечер он решил окончательно залечь дома. Вдруг Ной краем услышал скрип двери и неуверенные шаги.       Микк приподнялся с кресла, повернулся и увидел перед собой Алена. Седовласого мальчишку с тяжёлым взглядом. В нем таилось отчаяние, безысходность и некая притупленность, зеленоватось. Глаза обрамляли большие черные круги, которые делали взгляд парня еще более тяжёлым. Уолкер неровно стоял на ногах и Тики сразу понял — парень пьян. Ной усадил Алена в кресло, устроившись на полу. — Здравствуй, Тики-и-и, — подросток пьяненько протянул имя Ноя. — Не смотри на меня, как на умирающего. Я в… — его начало кренить на бок, но Аллен кое-как вернул устойчивое положение собственному телу. — Порядке. — Ну привет, — Тики был крайне озадачен появлением подростка.        Микк был в растерянности, душу пожирало желание помочь, но была проблема — он не знал, как. Тики всматривался в позеленевшие от алкоголя глаза, а затем неуверенно спросил: — Что случилось, Малыш? — Жизнь случилась! — истерично вскрикнул Аллен. — И Орден немного. И твой брат! — брови экзорциста дернулись, будто бы он собирался заплакать.       Микк встал и мягко приобнял парня. — Ты чего-нибудь хочешь? — только это пришло на ум Тики, он не смог придумать ничего умнее, — Я могу тебе чем-то помочь? — Я хочу поплакать. Но не могу. Не получается, — подросток уткнулся носом в грудь Ноя.       Тики был большой, теплый и пропахший сигаретами. А его волнистые волосы щекотали Аллену нос. Слишком длинные. — Помоги мне заплакать, Тики. В смятении, Тики стал нервно гладить волосы Алену, Микк решил его успокоить. — Все будет хорошо, — сказал Ной с натянутой неправдивой улыбкой.       Он-то знал, что ничего уже хорошо не будет. Он знал, что этот мальчишка априори умрет. Ведь его смерть -краеугольный камень в окончании войны. — Все будет хорошо, Аллен, — прошептал он. — Ни черта не будет хорошо, Тики. Рано или поздно Четырнадцатый меня доконает. Я же знаю, — плечи Аллена тряслись, все его тело пробирала мелкая дрожь. — Почему бы тебе не убить меня?       Тики так и застыл. Он крайне не ожидал такого вопроса. Микк понимал, что сейчас можно было бы убить этого мальчонку. Прекратить всю эту войну одним лишь выстрелом. Легким движением Микк взял со стола стакан вина и залпом выпил. — Потому что я не такой подлец, как ты думаешь. — Я вообще ничего не думаю, — слегка обиделся подросток. — Тебе нравится быть Ноем? — Это очень сложный вопрос, Малыш, — говорил Тики, перебирая волосы Алена, — с одной стороны это убивает мою человеческую сторону, — Микк засмеялся. — У меня есть и темная сторона, сторона, которая хочет убивать, сторона, которая жаждет крови, — Ной выдержал драматическую паузу. — Но как прекрасно иметь их обе!!! — Ной сильно дернул подростка за прядь волос. — Ау, — протянул Аллен.       Видимо, из-за алкоголя его реакция притупилась, отчего он даже не дернулся, когда вместо приятных поглаживаний почувствовал боль. — А мне вот нравится быть экзорцистом. Я люблю акума, — он горестно прикрыл глаза. — Я люблю спасать их души. Они такие искалеченные… Когда я прекращаю их страдания, я понимаю, что счастлив. Смысл моей жизни — уносить чужую боль, — Аллен делился самым сокровенным, самым интимным.       Но в мыслях подростка было еще кое-что, что он не решился сказать вслух. Он так много знал о чувствах других, но абсолютно не представлял, что делать с его собственными. Что ему делать с его, личной болью. Как с ней справиться?       Тики понимал все без слов. Душа этого парня болела, ныла, и он хотел найди ответ. Микк сам не знал ответ, он сам каждый день мучал и убивал других людей, охваченный безумием, мечтая избавится от этого ужасного чувства, будто где-то в груди прочно засели тонкие длинные иглы, которые царапают тебя изнутри. — А мы с тобой очень похожи. Мы пытаемся понять, как залечить рану в сердце, но оба до сих пор не нашли ответа, — Ной горестно усмехнулся. — Мана говорил мне, что душевные раны вылечит лишь любовь, — Аллен взглянул прямо в янтарные глаза Тики. — Любовь возрождает душу из пепла. — Любовь, а что такое любовь, Аллен, — удар по щеке подростка, несильный, но ощутимый.   — Ну, что такое любовь, отвечай, маленький подонок? — Да не знаю я! — с досадой бросил подросток.       Аллен задыхался, захлебывался терпкой болью, медленно и мучительно умирая. Тихо, без криков и рыданий. — Мне нужен воздух, Тики.       Резко в душе Тики появилось неимоверное желание обеспечить этого парня воздухом. Микк нежно поцеловал его в губы. Подросток не сопротивлялся.       Губы у Тики оказались сухие, мягкие, с привкусом вина и почему-то шоколада. Темного, горького, но изысканного. Мыслей не было. Только чувство полета, легкости и эйфории. Аллен резко отпрянул от целующего его Ноя, пораженный сделанным выводом. — Спасибо, — Аллен запустил ледяные пальцы в шевелюру Микка. Темные, блестящие кудри оказались шелковыми на ощупь.       Вдруг и к Ною пришло осознание, кто может склеить его разорванную в клочья душу. Этот парень был ответом, который он искал много лет. — Я хочу сцеловать твою боль, — Микка будто накачали наркотиками.       Ему было легко, хорошо как никогда. Тики жадно вцепился в нежные, влажные губы Аллена, желая распробовать их на вкус.       Поцелуи Тики были как волны штормящего моря. Безумные, ненасытные, они накатывали одни за одним, выбивали горький воздух из легких и обеспечивали чем-то гораздо более важным, чем обычный кислород. Подростка уже давно унесло этими волнами. Он просто отдавался новым, неведомым ощущениям, полностью растворяясь в них. Ему нужно это. Иначе Аллен просто-напросто погибнет.       Тики чувствовал, что дышит в первый раз. Аллен был искомым лучом света в этой кромешной тьме безумия и отчаяния. Он наконец то нашел то что искал — самое дорогое в своей жизни. Оазис полный эйфории и сумасшедшего удовольствия. Ной тонул в этом моменте, был поглощен им полностью и без остатка. Он мечтал, чтобы поцелуй длился вечно.       Так возрождались две израненные, потерявшиеся в лабиринте своих чувств, души. В их темных мирах они нашли тепло и свет. Нашли их друг в друге, и черпали без остановки, опьяненные чувством блаженства, которого точно не существует в их приземленной реальности.       Разомкнув губы, Тики устремил взор на глаза Алена. Они уже не сочили безысходность и страдания, а излучали прекрасную, чистую, светлую радость. Микк был окрылен возможностью дарить эту радость, он хотел сделать этого парня счастливым. — Я буду любить тебя вечно, — прошелестел Тики. — Я готов подарить тебе всю свою жизнь, — тихо прошептал Аллен. — Теперь я знаю, что такое любовь, — он нежно провел пальцами по щеке Тики.  — Любовь — это когда чувствуешь, что падаешь, что разбиваешься, и сейчас все твои внутренности превратятся в кашу, а потом тебя подхватывают теплые руки и уносят далеко-далеко. Дарят новую жизнь. Моя любовь — это ты, Тики. Ты — мое спасение.       И пусть из-за войны у них никогда не будет нормальной жизни, счастье они уже обрели.