Ночь перед боем

Смех воинов. Трезвые громкие разговоры. Запах мяса. Огни костров. Гул ветра. Холод от промёрзшей земли. Белёсый туман. Еле слышное дыхание. Напряжение в мышцах. Биение собственного сердца. Слишком знакомый взгляд искоса. Только один человек во всём мире смотрит так: тяжело, исподлобья, выворачивая всё нутро наизнанку. Этот взгляд способен устрашить любого, или, как минимум, вызвать неконтролируемый приступ тревоги. Будто сама тьма взирает на тебя, убивая любую уверенность в себе и своих силах. – Отвернись, не нервируй. Карантир жёстко улыбается, удовлетворённый, и отворачивается. Он смотрит туда же, на эльдар. Всегда один и тот же вопрос: как они только соглашаются поддерживать их? Зачем им ввязываться в личные разборки нескольких эльдар? – Интересно, в Мандосе они нам это припомнят? – спрашивает в никуда Карантир. – Иди отдыхай, – взгляд Келегорма незаметно скользит по фигуре брата, в самой глубине сердца скребётся тревога и сожаление. – Нам всем не помешает выспаться. Скептическое выражение на лице Карантира заставляет Третьего феаноринга издать тихий смешок. Вот на кого всегда можно положиться – мрачного сильного брата, готового и без отдыха бросаться в страшный бой по одному твоему слову. Только почему от этого лишь тяжелее? Карантир исчезает, оставляя брата наедине с сомнениями. Келегорм хмурится и прикрывает глаза, опять возвращаясь к изводившим его мыслям о братьях. Маэдрос, конечно, взвалит весь груз на себя, в этом ему поможет верный Маглор. Они возьмут всю ответственность за происходящее, за эльдар, за исход. Возьмут и будут тащить на плечах, не позволяя никому и пальцем помочь. Келегорм презрительно морщится. Старшие братья… вечно пытаются отгораживать их от зла и тяжёлых последствий. В этот раз всё иначе. Это его решение. Его убеждения подтолкнули братьев к активным действиям. Ему и ответственность нести. Старшие всё равно приложат все усилия, чтобы взять ответ за получившийся результат. От этого противно. Келегорм знает, в его возможной оплошности Маэдрос будет винить себя. Руки невольно сжимаются в кулаки.

***

Когда рядом с шатром раздаются тихие шаги, он, подобравшись, замирает. На входе появляется силуэт, который трудно не узнать даже в темноте. Фигура также напряжённо ждёт непонятно чего, но потом исчезает. Келегорм знает, что брат вернётся вновь. Не проходит и пяти секунд, как фигура появляется снова, и раздаётся ровный спокойный голос. – Чувствую, что не спишь. Мужчина входит внутрь, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Собирается зажечь свечу, но Келегорм возражает. – Не надо. Если бы я хотел света, то зажёг бы сам. Он сидит на полу, сложив под собой ноги и упершись руками в колени. Куруфин подходит ближе и, когда различает силуэт брата, тихо фыркает. – Молишься, что ли? Я помешал? – Думаю. – Слышал, одному думается легче, – произнося это, он садится на походный тюфяк Келегорма. Келегорм улыбается, мысленно прощаясь с возможностью побыть в одиночестве. Выгнать младшего брата кажется варварством, особенно в такую ночь, особенно когда твою душу терзают демоны. Он с ними справляется. А Куруфин? – Ну и какого чёрта? – Ты вваливаешься в моё личное пространство, забираешься с ногами на постель, а потом спрашиваешь какого чёрта? – Ты должен спать! – Тебе я должен лишь щелбан за последнее пари. Воцаряется тишина. Келегорм садится в более удобную позу, согнув перед собой ноги в коленях. Куруфин разваливается на его постели, обращая взгляд в потолок. Оба вслушиваются в звуки снаружи. Бессмысленно начинать якобы беззаботные разговоры. Братья слишком хорошо знают, как эти разговоры обрываются, принося после себя ещё больше холода и неловкости. Им хорошо и в тишине. Главное, не в одиночестве. Чуть отодвинутые на задний план мысли вновь возвращаются. Не помогает едва слышное дыхание другого человека, говор на улице, морозный воздух. Келегорм ненавидит эти моменты. Они долгие, чересчур долгие, настолько долгие, что, кажется, легче стукнуться головой обо что-нибудь, но не думать, не чувствовать… как же пережить ночь, что длиннее всей жизни? – Не кончалась бы эта ночь. Келегорм поднимает бровь, вглядываясь в Куруфина. «Не кончалась бы»?! – Серьёзно? Лучше бы меня вырубили, и привели в себя утром. Куруфин поворачивает к нему голову, удивлённый не меньше старшего брата. Неужели и тут противоположности? Казалось бы, столько лет бок-о-бок, а ещё способны удивить друг друга. – Я думал, ты придерживаешься того же мнения, что и я, – с лёгким укором в голосе говорит Куруфин. – По-моему, это одно из самых потрясающих чувств. Ожидание неизвестности. – Это худшее, что случалось со мной в жизни, – в сердцах отвечает Келегорм, ничуть не кривя душой. Вновь молчание. На этот раз совсем недолгое. Келегорм судорожно заламывает пальцы на руках и прикрывает глаза. Так легче говорить о тревожных вещах. – Карнистир слишком вспыльчив, – задумчиво говорит он. – Слишком много ярости. Она туманит ему разум. В битве он неуправляем. Я боюсь за него. – Это говоришь ты? – Куруфин потрясён словами брата. – Я пытаюсь вдолбить это тебе уже чёрт знает сколько лет. Вы как два… два… я ненавижу вас в такие моменты. Он привстаёт на локте, чтобы увидеть брата яснее. – Я контролирую себя в бою. Но Морьо... – Келегорм качает головой и начинает всматриваться в собственные руки. – Завтра всё будет иначе. Я не смогу оторвать от него взгляда. – Можешь быть спокоен, я позабочусь о нём. И о тебе, – добавляет он тише. – И кто позаботится о тебе? Их взгляды пересекаются, когда Келегорм поднимает глаза. Проходит несколько мгновений, прежде чем Куруфин подрывается со своей лежанки и подходит к брату. Он садится перед ним и аккуратно кладёт руку на колено Келегорма. В глазах волнение и желание помочь. – Не волнуйся обо мне, это пустое. Ты же знаешь, только Майтимо может побить меня. А им… им не сравниться со мной. – Знаю, Курво, – Келегорм с досадой поджимает губы и отворачивается. – Я не понимаю, что со мной творится. Всё дело в Диоре, вероятно. Иначе я не знаю, как это объяснить. Куруфин не знает, что на это ответить. Он принимает боль брата, но понятия не имеет, как уменьшить её. – Ты просто перевозбудился сегодня. Тебе нужно поспать. Если хочешь, я могу посидеть здесь. Келегорм слабо мотает головой. – Я не смогу спать. А пить сегодня нельзя. Всё в порядке, можешь оставить меня. Куруфин убирает руку, но не поднимается. Они так и сидят друг напротив друга в темноте, думая каждый о своём. Снаружи уже стихли голоса. Эльдар отправились спать в попытке набраться сил для нового дня. А день, надо признать, потребует не просто многого, он потребует практически невозможного. – Тьма в самом сердце, – говорит тихо Келегорм. – Разве могли Валар, проклиная отца, подумать о том, что мы совершим куда большее зло, чем он? Никакие Чертоги больше не избавят нас от этой тьмы. С каждым днём это выносить тяжелее. А впереди вечность с невыносимым грузом… – Тише, – перебивает Куруфин и сжимает руку брата в своей. – Я знаю, как это порой трудно. Но у нас нет выбора, мы все должны терпеть и не впадать в отчаяние. Нельзя поддаваться тьме. Она лишь того и ждёт, чтобы мы повелись на кажущуюся лёгкость и покой, а потом обезумели. – Мы давно обезумели. Почему не избавить себя от страданий? – Потому что мы поклялись сражаться до последнего. – Поклялись… поклялись. Клятва, Клятва, Клятва... да знаешь, на чём я вертел… – Келегорм не договаривает, поскольку чувствует, как рука брата сжимает его сильнее, настойчиво заставляя замолчать. – Не ругайся, – говорит Куруфин, и Келегорм с удивлением слышит в его голосе смех. – Ты слишком взволнован. Напрасно. Завтра в наших руках окажется Сильмарилл, и ты почувствуешь, как невыносимый груз становится не таким уж и невыносимым. Когда-нибудь мы вернёмся к жизни, забудем об этом сумасшествии. Будем жить как раньше. Уже утром всё наладится, Тур, как только наступит рассвет. Куруфин чувствует, как с каждым словом Келегорм расслабляется. Он всегда умел находить нужные ключи к старшему брату. Куруфин знал, что каждого из них терзает тьма и страх, но он и не догадывался, как сильно они мучают Келегорма. Он корит себя за невнимательность. – Вечно ты меня успокаиваешь, – не без удовольствия ворчит Келегорм. – Кто-то должен, – разводит руками Куруфин. – У меня это неплохо получается. Келегорм зевает, лишь теперь ощущая, как отступило напряжение. – Ложись, – Куруфин настойчиво толкает брата в сторону постели, и тот неохотно поддаётся. – Бестолочь, – бормочет Келегорм, засыпая. А в ответ слышит лишь приглушённый смех. Куруфин сидит рядом, натянутый, словно струна. Он напряжённо вслушивается в каждый звук, будь то взмах крыла пролетающей птицы или вздох брата. Теперь он может позволить себе волнение. Он может позволить себе даже страх. В его голове крутится лишь одна мысль: Келегорма тревожило предчувствие. Его брат единственный, кто никогда не утруждает себя волнениями. В этот же вечер он будто сидел на иголках. И дело вовсе не в Диоре. Куруфин чувствует, что забрал всё волнение Келегорма себе. Пусть брат пока спит. Утром будет слишком много хлопот, он и не вспомнит об этой ночи. Но Куруфин не хочет спать, он должен подумать. Он поправляет шкуру на Келегорме. Холодно этой ночью. Где-то вдали кричит сова, и мужчина готов пристрелить её, лишь бы та не тревожила сон брата. Завтра тяжёлый день, а брат заслужил отдых. Он должен быть свеж, чтобы встретить судьбу и не отвлекаться попусту на посторонние вещи. Только в сердце теперь один лишь страх перед неизбежностью.