История одного дня

Это был волнительный день: предстоящая церемония, клятва, первая брачная ночь. Рауф долго шел к этому решению, оттягивать было нельзя — маман требует. Рауф находился в укромной комнатке, что находилась в здании бракосочетаний. Обстановка распространяла богатство, монументальность, чем-то напоминая грозный романский стиль. Возможно это он и был, наш герой лишь изредка отвлекался на такие мелочи, дабы отвлечься от свадебных хлопот и мыслей…  — Ты сделал правильный выбор, сынок. Так и должно быть. — раздавался голос матери как бы из далека, несмотря на то, что она вместе с сыном стояла перед зеркалом, ни то поправляя бабочку, ни то просто для вида теребила костюм, чтобы как-то искупить свое волнение перед предстоящей церемонией. Это было обычное материнское волнение, не более. — Но я же не… — ты любишь ее, ни слова больше! Я желаю тебе лучшей жизни, пойми ты это. Иначе тебе не выжить. — перебила мать своим слегка высокомерным голосом. Далее в голове Рауфа продолжали витать различные мысли уже на экзистенциальные темы, его терзала мысль о том, что через пару часов ему придется расстаться с жизнью, точнее с мечтой о жизни, которую он себе желал. О противоположной стороне баррикад и говорить нечего: семья невесты несказанно рада, что, наконец, нашла хоть кого-нибудь для своей глупенькой дочурки. К слову, сама девушка не особо интересовалась происходящим, ее вполне всё устраивало, да и с женихом она знакома не была. Мать ушла. Рауф вышел в коридор. Он выглядел еще более монументально, дыхание раздавалось эхом, ударяясь о стенки, как мячик для тенниса, и возвращалось к источнику, что создавало ощущение, словно кто-то стоит рядом и дышит в ухо. Ладошки вспотели, сердце колотилось в бешенном ритме. Рауф присел на диванчик. Опять мысли. Но эти успокоили жениха, он немного расслабился, начал представлять красивую улыбку Демира, его длинные ресницы, темно-карие глаза и, как ни странно, светлые льняные волосы… Тут он вспомнил его любимую пьесу Клода Дебюсси, эта музыка, казалось, разлетается в каждый уголок этого красного королевства. И солнце в окне стало светить ярче, и будто птицы подхватывали эту мелодию, жалея старого доброго органиста, чьи пальцы уже не такие беглые, но все еще верят в себя и в искусство. Вдруг в этой идиллической тишине начало раздаваться цоканье каблуков. Сердце Рауфа заколотилось с частотой пуще прежнего, ему опять стало дурно, на его лице было написано беспокойство. Это шла мать. — Рауф! Рауф! Церемония скоро. — кричала она. Затем подошла к сыну. Присела рядом. Она заметила его беспокойство, но не придала этому значения. — Пойдем, сын, осталось только расписаться, немного продефилировать с женой под ручку, а там — продолжала она ветрено и легко, — детки, годовщины, счастливая се… — Рауф резким движением встал с диванчика, лицо матери потеряло всякую легкомысленную улыбку. — Да как же ты не понимаешь, — въедливо выделяя каждое слово начал Рауф, -я его люблю и не смогу жить без него, только воспоминания о нем еще удерживают меня в этом мире, оставляют хоть какой-то интерес к жизни. — Мать встала, на лице ее уже во всю пылала ненависть. Она хотела уже дать пощечину сыну, но она лишь сказала: «Пойдем, нас ждут». Жених не стал сопротивляться физически, но огонь любви к предмету его обожания пылал сильнее чувства осознания необходимости бракосочетания. Все свадебные обряды закончились. Гости расселись за соответствующими их полу столами. Жена представляла уже бог весть какое по счету платье. Рауфу это все, конечно, наскучило, но, по крайней мере, он немного успокоился и решил просто плыть по течению событий этого ужасного дня. Стрелки громадных часов, что висели в доме невесты, или уже жены, указывали на шесть. Все платья уже были представлены. В доме просто продолжалось веселье, как подобает любой свадьбе в Алжире. Рауф сидел за столом со всеми, но в тоже время отдельно ото всех. Он опять думал о нем: о его мускулистых руках, идеальной фигуре, о том, как они обнимались на крышах домов, о том, как он смеялся, и смех этот казался самым родным. Все это время он смотрел в окно, усыпанное бусинами дождя, и в какой-то миг увидел там цветок белой розы, это были любимые цветы Рауфа. Он все понял, это Демир! В душе его еще ярче разгорелось пламя, что не могло не вырываться наружу, словно в костер подлили тонну бензина. Сдерживая свои эмоции, он аккуратно встал из-за стола и также аккуратно вышел на улицу. Это он. Он пришел. Пришел, не смотря на опасность. Рауф подбежал к Демиру и обнял его так крепко, что, казалось, тот начал задыхаться. — Ты приехал — умиротворенно, почти шепотом произнес Рауф, продолжая обнимать любимого. — Конечно, солнце, я не мог пропустить свадьбу своего возлюбленного. — с какой-то нежной ухмылкой ответил Демир. — Я не хотел, до последнего не хотел, и не хочу до сих пор, ты же знаешь, тебя, родной, только тебя, до конца своей жизни… — в спешке говорил Рауф. Не для оправданий, чтобы успеть, чтобы, если что случись, он знал. — Знаю, знаю, ты всё правильно сделал. — спокойно отвечал Демир. Затем они, оглядываясь, убежали в лесок, что неподалеку от резиденции невесты. Вот они, стоят и смотрят друг другу в глаза. Они любят, и любовь их, казалось, может согреть всю землю. Несколько минут молчания, они начали приближаться. В одно мгновенье их губы соприкоснулись. Затем они сцепились с неистовой силой! Это был самый настоящий поцелуй любви. Разве не это испытал тот самый Купидон к своей возлюбленной? Они целовались еще очень долго, одни, в этом большом лесу, единственном месте, где они могут быть собою. Позже Демир уехал. Рауф решил остаться, он хотел насладиться этим остаточным чувством прекрасного. Он решил прогуляться до речки, освежить свои мысли под воздействием холодной лесной воды. Далее всё произошло быстро. Рауф лишь увидел, что несколько людей забегают в речку. Дальше не хватает воздуха. Легкие наполнились водой, последнее, что он услышал: «Пидоры не должны жить!». На утро несколько мужиков, родственников невесты, нашли труп жениха на берегу. В руках у него лежала та самая белая роза, что подарил Демир. Спустя недолгие расследования, Демира признали виновным по большей части потому, что многие знали о его ориентации.