on your mark

Папирус, вообще-то, уже давным-давно знал, что его брату не повезло с ориентацией. Хотя Санс старательно это скрывал, вернее, он просто не проявлял себя открыто в плане… в плане… отношений? С кем-либо. Несмотря на то, что его почтовый ящик всегда был забит под завязку, и не только счетами. Папирус однажды – да, ему было ужасно стыдно, но он не сдержался – порылся там. Сколько же писем с признаниями он нашел… В любви, симпатии, а иногда его старшему брату писали о таких вещах на бумаге, что Папс быстро прятал листочки обратно в конверт, не закончив чтение и краснея. У Санса была масса возможностей. И поначалу Папирус сердился на него за такое пренебрежение чужими чувствами. Считал, что «ленивой костяшке» пора бы уже поднять зад с дивана и прекратить быть конченым эгоистом. Он узнал совершенно случайно. Им было… по пятнадцать? То есть, это Папсу было пятнадцать тогда. А Сансу – неполные восемнадцать. В любом случае, они только-только поселились здесь, в Сноудине, года не успело пройти, и их дом еще не казался таким теплым и уютным местом, как потом. Санс поначалу искал им работу, редко появляясь дома, и большую часть времени проводил, где-то шляясь, либо с Гриллби. В баре. Папирусу дико не нравилось, что брат туда ходит, и он стремился утащить оттуда Санса каждый раз, как замечал, что тот опять сидит за барной стойкой, непринужденно болтая. Но однажды… - Ай, вот сколько можно тебя забирать, как малолетку! – закутанный в красный шарф скелет с силой потянул на себя тяжелую дверь, стараясь игнорировать хмурый взгляд местного охранника. – Серьезно, Санс, ты когда-нибудь повзросле… - ветер внезапно ослаб, дверь поддалась, и Папирус столкнулся со старшим братом прямо на пороге. Санс улыбался, он всегда улыбался, но сейчас, на секунду, недовольный Папс увидел его глаза. Выражение… на лице. Совершенно тоскливое, будто скелет только что узнал о смерти кого-то близкого. Провалы глазниц были абсолютно пусты, там не теплилось ни малейшего огонька. Миг – Санс отвернулся и, небрежно обогнув Папируса, задев его плечом, вышел вон. Впереди остался лишь полупустой бар, пропахший спиртным и фаст фудом, да Гриллби, устало облокотившийся о стойку. - Эм… что-то случилось? – неуверенно спросил застывший в дверях скелет. Гриллби молча покачал головой. Он тоже как будто бы выглядел немного расстроенным. - Вы поссорились, да? Я прав? - Почти, - похоже, живой огонь усмехнулся, - могу я тебя кое о чем попросить? - Конечно? - Догони Санса и, пожалуйста, не оставляй его сегодня одного. А теперь, извини… можешь уйти, если у тебя больше нет вопросов? У Папируса было много вопросов. Очень, очень много. Но он благоразумно решил повернуть за братом и оставить Гриллби в покое. Правда, Санса нигде не было, и скелет побежал домой в надежде, что он там. Однако, Санс тем вечером не вернулся вообще. Появившись наутро в своем обычном расположении духа, старший объяснил собственное ненормально долгое отсутствие такой фразой: «Бродил по лесу, думал о важном. Что, все косточки со страху перетряслись, братишка?». Папирус бросился и как следует отмолотил его по бокам, повалив мерзавца на пол в гостиной и заставив корчиться от хохота. Но Санс так ни в чем и не признался. Больше подобного выражения на его лице Папс не видел. Никогда не было, чтобы уголки рта низкорослого скелета хоть немного опустились. Или чтобы он хмурился. Санс просто… сделал вид, что ничего не произошло в тот раз. Но Папирус отлично все запомнил, он ломал себе голову слишком долго, пытаясь догадаться, в чем там была причина. Наверное, не стоило об этом думать в принципе. Стоило остановиться на этапе простой ссоры. Почему-то он не остановился, и в конце концов до него дошло. Санса элементарно отшили, он влюбился, признался в чувствах, а его отшили. Гриллби отшил. Папирус додумался до этого во время готовки, он так и завис с поварешкой в руках, уставившись в кастрюлю с кипящей водой. Это, эм… было странное чувство, внезапно понять такое про своего брата. В подземелье однополые отношения совсем никого не удивляли, к ним всегда относились адекватно и не притесняли монстров, избравших такой путь, но, тем не менее. Тем не менее. Для Папируса это открытие оказалось не самым приятным. Оно ужасно смутило его, так что ему даже пришлось сесть. Да, самому Папсу никогда не везло на любовном фронте, что ж поделать, но Санс круто его переплюнул. Выходит, старший брат не отвечал на чужие признания потому, что он напоролся на неудачу с Гриллби? Возможно, поставил на себе крест? Папирус хотел убедиться. Он выключил конфорку и принялся переворачивать дом, чтобы найти Санса, который в это время занимался распродажей водянистых хот-догов на окраине Хотлэнда. Но, конечно, не сказал, что уходит. Ворча по поводу того, что юмориста вечно нельзя застать на месте тогда, когда он нужен, Папс попытался успокоиться и отложить свои «хотения» до момента возвращения Санса. Следовало привести себя в чувство. Продолжить готовку, умерить пыл. В конце концов, ну что такого, брат просто предпочитает мальчиков девочкам. Папирусу почудилось, что из черепа доносится свист, похожий на свист кипящего чайника. Высокий скелет похлопал себя с двух сторон по голове, вроде подействовало, но ненадолго. В мыслях все равно отдавался звон. Все равно стучало это подленькое «твой брат – гей», «твой брат - гей» … Значит… он… такой же? - Ну и что?! – заорал Папирус, стоя в пустой комнате. – Ну и что, а?! Даже если да, то что? Плевать мне! Как будто между ними что-то изменится. Санс останется Сансом. Почему Папируса должны касаться его интересы? Правильно, не должны. Обдумав все еще немного, привыкнув к этой мысли и переварив макароны, скелет пришел к выводу, что никак не изменит своего отношения к Сансу. Все же, кто еще позаботится о его ленивом братце, имеющем обыкновение мгновенно исчезать, когда ему это нужно? Разбрасывающем носки. Тапки. Храпящем так, что через стенку слышно. Ворующем пиццу и кетчуп из холодильника. Притащившем домой чертову собаку. Конечно, Санс не перестанет быть Сансом, скорее, Папирус разлюбит спагетти. Больше эта тема не вставала. Младший братец бедокурил, хозяйничал по дому, готовился к поступлению в Королевскую Гвардию. Старший дрых, продавал сомнительные товары и просиживал штаны на посту. Так они и жили. Единственное что – Папирус наотрез отказывался заглядывать к Гриллби. Хотя Санс давно смирился и явно отпустил прошлое, Папс при виде огненного монстра терял всякое самообладание. Вспоминался тяжелый, темный взгляд брата и тягостный страх, что тот больше не вернется домой. А Санс впредь никак не проявлял себя. Не разбирал почту, не заглядывал в письма, которые Папирус ему подбрасывал. Создавалось впечатление, что он жил в каком-то отдельном, отдаленном от младшего брата мире. При этом неведомым образом он ухитрялся всегда быть рядом. Когда Андайн впервые тренировала Папируса, Санс нагло прятался за ближайшей елкой, ярко сверкая своими идиотскими розовыми тапками. Все его видели, но никто ничего не сказал. Зато Папс почувствовал себя сильнее. И каждую «новейшую» порцию спагетти старший тоже съедал, со слезами на глазах и литром кетчупа, но съедал. А еще… Папирус как-то вечером нашел его спящим в сугробе. И не совсем, ну… трезвым. Такое периодически случалось, Санс выглядел слишком беззаботным 24 часа в сутки, чтобы это было чистейшей правдой. Иногда на него нападала хандра, и он пил. Не всегда то, что нужно. И его вырубало в самых неожиданных местах. Увидев, что братишку опять подкосило, Папирус многозначительно выдохнул, качая головой, и поднял его на руки. Санс приоткрыл глазницы, хмыкнул и уткнулся переносицей в родной красный шарф, пахнущий специями, немного нафталином и модным сейчас одеколоном, который совершенно Папсу не подходил. Высокий скелет не стал будить пьяницу и привычно понес его домой, не испытывая при этом ни малейшего раздражения, которое порой возникало из-за придурей старшего брата. Самого Папируса слегка настораживали и смущали такие моменты. Когда он совсем не чувствовал праведного гнева, то ощущал себя чересчур обнаженным. Перед Сансом, о котором он, в общем-то, чудовищно мало знал… Перед Сансом, который почти доставал ему до плеча, но сейчас отчего-то казался раза в три меньше. Папирусу пришло в голову, что он несет старшего брата, как какую-нибудь кисейную барышню, и стало немного смешно. - Хэй, бро. Сонный голос Санса заставил Папируса замедлить шаг. - Ну, что? - Ты такой крутой, - рука в мягкой варежке внезапно коснулась нижней челюсти Папса, - почему ты такой крутой? - Я-то, конечно, крутой, а вот ты снова пьяный. - Хе-хе… прости. Санс закрыл глаза обратно, убирая руку и держась за плечо Папируса. Видимо, он опять уснул, полностью доверяя младшему брату. У того едва ли не защемило сердце от непривычно огромной нежности, накатившей, как волна. Но Папс испугался и постарался затолкать такое мощное чувство поглубже. Он проявит его как-нибудь потом. В готовке, в их любимой перебранке, прицепится к неубранным носкам, например. А пока что Санс беззащитно спит, и пускай себе спит. Он твердо уверен и знает, что Папирус его донесет. Обязательно донесет. Положит в кровать, прикроет одеялом. Тихо выключит свет и уйдет на цыпочках. Как всегда. *** «Пст, слышал, про Санса?» - Папирус вдруг уловил шепотки за спиной. «Чего про Санса? Эти сплетни? Глупости, про него постоянно что-нибудь выдумывают», - «А ты сам не видел? Как он на своего брата смотрит», - «Да что на тебя нашло?! Братья и братья… не наше это собачье дело, вдруг он услышит». - Что я услышу? – Папирус грозно подскочил к двум опешившим догам. – Что вы там говорите про Санса? - Н-ничего, - тявкнул дог поменьше, едва не выронив алебарду. - Вот уж прямо ничего, - проворчал большой пес, нисколько не заинтересованный в притворстве, - по городу слух ходит, что твой брательник в тебя того. Но я не верю. - Как ты ему в лицо можешь такое говорить?! – проскулил первый, закрывая лапами несчастную морду. – М-мы не хотели, правда! Так многие думают! Папирус стоял с открытым ртом. Он все никак не мог понять, что эти две собаки несут. Какая-то чушь. Что его брат в него того?.. Что значит – «того»? Он так и переспросил. Хмурый дог смерил скелета серьезным взглядом, опираясь на алебарду. - Амиго, ты нас не расслышал? Полгорода считает, что Санс по тебе сохнет. Сечешь? - Это жестоко!.. – продолжал скулить пес поменьше. Папирус молчал. Он смотрел округлившимися глазницами на двух стражников Сноудина перед ним, и слышал только свой пульс. Эхом доносилась последняя фраза, сквозь толщу этой какофонии биения сердца. «… Санс по тебе сохнет». Сохнет? Санс? Что значит «сохнет»? Любит? - Ну да, он же мой брат. Дог, с которым он разговаривал, ухмыльнулся и ничего не ответил. Если братья любят друг друга, это нормально. Это ведь… нормально. Они уже долго здесь живут. Никто никогда не обращал внимания на их отношения. Папирус, пока пятился, проигрывал в мыслях каждую фразу Санса, но уже по-иному. «Ты такой крутой» «Рад тебя видеть, бро» «Нет, я не стану спать вместе, мы уже не маленькие. Папирус, отпусти!» «Мило смущаешься, Папс». С чего бы ему так резко верить каким-то псам? Они просто сплетничали, про Санса действительно часто много выдумывали, он был популярен. Не стоило так реагировать. Папирус понимал это, но… Он бы хотел думать, что услышал просто чье-то вранье. Но он же знал, что Санс мог бы. Вернее… ничего он не знал про Санса, совсем ничего, и от этого становилось жутко. Нужно было срочно найти его. Папирус понесся в Гриллби, распахивая дверь, как к себе домой, и найдя там полно народу, кроме того, кого он искал. Затем пробежался до, собственно, дома – Санса не было и там. Оставалось лишь несколько постов за Сноудином, в лесу. Папирус мчался огромными скачками, боясь передумать. Он подозревал, что, если хоть на миг остановится и задумается, а стоит ли – все, пиши-пропало. Он развернется и постарается об этом забыть. Но сейчас уже нельзя. Крайне важно понять, что из этих дурацких сплетен – правда. Папирус увидел синюю толстовку на пути к первому же посту, притормозил, пытаясь отдышаться, и неуверенно приблизился. Санс не спал, катая снежок по столешнице. Завидев брата, он приветливо кивнул, а потом, приглядевшись пристальнее, спокойно спросил: - Что случилось? Папирус захватывал воздух, будто пробежал марафон. Так оно, вообще-то, и было. Затем резко выпрямился, и… ничего не смог сказать. Потом поднял руку, но опять не издал ни единого звука. - Бро? Ты выглядишь так, будто тебя приняли в Королевскую Гвардию. Хм, я угадал? - Не… - выдохнул Папирус. Хотелось бы, чтобы Санс был прав, но нет. «Я услышал, что ты в меня…» - Мне, эм, тут случайно… мне показалось… Санс понял, что это надолго, и подпер щеку рукой. - Ну, ну? «Что ты влюблен в меня». Папирус начал нервно потирать шею. Перевел взгляд на брата, собираясь с мыслями. А потом понял, что сказал это вслух. Выражение лица Санса не особенно поменялось. Только зрачки сузились до размеров песчинки. - Г-глупо, да? – Папирус не смог удержать поток лишних слов, понимая, что ему стыдно, безумно за себя стыдно. – Я-я не сам это придумал, так, услышал, мне никогда бы в голову не пришло, Санс, мне не стоило это говорить. И-извини. Ты злишься? - Так и есть. - Злишься?! - Нет. Люблю. - А. Санс сменил позу, сев ровнее. Он не выдержал и отвернулся, сверля взглядом ствол сосны напротив. Папирус же прямолинейно таращился на брата, не в силах вымолвить ни слова. Он с огромным трудом удерживался от того, чтобы броситься к Сансу, схватить его за плечи и вытрясти все, что тот когда-либо умалчивал. Свои предпочтения, бессонные ночи, которые наверняка были, тоску по Гриллби. Тот день, когда Санс бродил по лесу, и что он там конкретно делал. Все, абсолютно все хотелось сейчас из него вытрясти. Но Папирус не смел. Почему-то не мог сдвинуться с места. - М-может, ты не так понял. Я про интерес, как к парню. - И это тоже. Санс все-таки перевел на него взгляд. - Ты знал, да? - Что тебе нравятся монстры твоего пола? Знал… - Папирус, наконец-то, выдохнул. Но вовсе не расслабился. Ветер пронесся по лесу, пересчитывая стволы деревьев. - Почему ты ничего не сказал? - Ты не спрашивал. - И так со всей твоей жизнью, да? – обиженно произнес младший брат. – Я не спрашиваю, а ты и не говоришь. Думаешь, мне легко сейчас? - Тебя так сильно расстроила эта новость, Папс? Папирус опустил голову, теребя собственные руки. - Я… просто… не могу понять. Мы же братья. Как так получилось? Со стороны будки послышался вздох. - Я не знаю. Надо было что-то еще сказать. Или сделать. Папирус четко сознавал, что, если он так и будет стоять столбом, между ними вырастет гигантская трещина. Причем такая, что потом через нее никто не сумеет перешагнуть. Поэтому он собрался с духом, быстро приближаясь к Сансу. Тот этого не ожидал, и на минуту у него на лице проглянул страх. Неизвестно, что он там себе успел представить, но Папирус просто обнял его, прижал к себе покрепче, пытаясь этим заглушить чувства. Он не знал, как по-другому. Санс ответил, приобнимая брата, а затем вдруг стиснул его так, как будто прежде такого сделать не мог. Полностью выражая этим, что испытывает. Вцепился пальцами в броню, в шарф, комкая его, уткнулся в шею стоящему на коленях Папирусу. Подобного между ними никогда не было. Ничего похожего на братские обнимашки, к которым они привыкли так же, как к утренним спагетти. Папирус зажмурился, слыша и свой пульс, и Санса. Две бешено заходящиеся в ритме души. Где эта чертова граница? Где родственные отношения, а где любовь уже настолько сильная, что проявляется в совсем странных, неадекватных, для кого-то даже извращенных формах? Кто и когда проводил эту черту? И почему ее оказалось так тяжело, но, в то же время, легко и просто стереть… - Санс, я и так тебя люблю, - неожиданно заговорил Папирус, - и даже если ты захочешь сделать что-то не очень правильное, все равно буду любить. Правда. - Ох… - Н-нет, я не хотел сказать, что ты стал бы делать что-то такое, я так не думаю, я просто говорю… - Папирус, прошу тебя, заткнись. - Ладно… Они отстранились друг от друга. Санс с благодарностью смотрел снизу-вверх, Папирус нервно посмеивался, продолжая неловко растирать шею. Скорее всего, на позвонках следы останутся. - Ну что, может, домой? По дневной порции спагетти? - Ты серьезно? – просиял младший брат. - Я всегда окостенительно серьезен, - подмигнул Санс. - О-о-о, нет, только не ужасные шутки опять! - Увы, в этом я заКОСТнел. - Боже, Санс! Два брата-скелета – один высокий, другой пониже - шли, переругиваясь, вдоль заснеженного леса. А глубоко в этом лесу сдвинулась в сторону высокая каменная створка ворот, и наружу, осторожно озираясь, вышел маленький человеческий ребенок.