Всегда с ним

      Она была ему лучшим другом, считай, что верным соратником ещё с колледжа: девочка с безумными принтами на неизменно чёрных майках и гениальной головой. С ней Майлз смело шёл на тесты совершенно неподготовленный, услужливо улыбался сумасбродным звёздам телеэкранов, запрещающим использовать на интервью диктофоны, с лёгкой душой садился писать статьи на темы, в которых совершенно не разбирался, и на любое задание шефа с готовностью рапортовал: «Да, я с этим справлюсь».       Сам он, если быть честным, не справился бы ни с чем, даже с журфака бы с треском вылетел, если бы каким-то чудом его не связало крепкой дружбой с одногруппницей — обладательницей милой улыбки и феноменальной памяти. Это сокровище дословно и в мельчайших деталях запоминала всё, что видела или слышала хотя бы раз и почему-то считала своим долгом всеми доступными способами облегчать Майлзу жизнь: она без лишних просьб перетягивала его лист с вопросами к себе и потом незаметно подсовывала обратно с подписанными карандашом ответами, бросала дела и ехала, куда и зачем он скажет, а потом часами скучающе лежала головой на его коленках и рапортовала раз за разом цитаты научных статей, книг, фильмов или словесного потока актёров, музыкантов и писателей, пока Майлз напряжённо и шумно стучал клавишами ноутбука.       Она даже не стала задавать вопросов, когда он попросил сопроводить его в заброшенную психбольницу, она, сжав зубы, бегала по коридорам, залитым кровью, удирая от сущих психов, пряталась с ним в тесном шкафчике и шептала ему на ухо дрожащим голосом слово в слово бред шастающих пациентов, потому что Майлз ещё верил, что в этом может быть какой-то смысл. Даже когда он не удержал её, и она упала с огромной высоты, проломив трухлявый пол, в её отчаянном «Майлз!» не было ни ненависти, ни возмущения. Только страх, много страха.       Однако в разы меньше, чем у самого Майлза, когда он отчаянно слетал по старой лестнице, с грохотом распахивал все двери, не думая о том, что это может привлечь Громилу или Трагера — это уже было неважно. Он испытал огромное облегчение, обнаружив огромный пролом в полу за туалетными кабинками, и только потом, с большим опозданием вспомнил, что подобные «лёгкие пути» всегда заканчивались плачевно. Он прыгал вниз и нёсся по совершенно незнакомым коридорам, подгоняемый единственной мыслью: в кои-то веки его девочке нужна его помощь.       Скорее он её даже не увидел, а больше почувствовал — услышал поверхностное, с хрипотцой и бульканьем дыхание, если на то пошло. И ломанулся на звук так, словно секунда промедления стоила чьей-то жизни.       — Кэм, Кэм, Кэм, — в панике затараторил он, падая перед девушкой на колени и заключая её лицо в свои изуродованные ладони. Та застонала и с трудом разлепила запёкшиеся кровью веки. — Ты как?       Она попробовала привстать, оттолкнувшись руками, но сдавленно вскрикнула и осела на пол, Майлз аккуратно придержал её и помог найти удачную точку опоры.       Выглядела она жутко: в пыльной одежде, с щепками в волосах, половину лица залила кровь, видимо, она нехило приложилась виском, когда упала. Майлз упёрся руками ей в плечи, чтобы Кэм опять не завалилась вперёд.       — Видишь меня? Хорошо?       — Нет, всё плывёт, — простонала она так, будто извинялась. — Голова болит очень.       — Это ничего, слышишь? Обойдётся. Только держись, не отключайся. Встать сможешь?       Кэм закивала, но Майлз её не отпустил: взял подмышки и поднял сам, её руку забросил к себе на плечо, а своей притянул её к себе близко-близко и крепко обнял за талию. Кеды Кэм на втором шаге заскользили на её же собственной крови, Майлз был бы рад закинуть её себе на спину и вынести из этого проклятого места, но у него самого колени подкашивались от боли и изнеможения, его геройство погубило бы их обоих.       Он вздохнул. Сделал шаг и направил Кэм, чтобы и она шагала тоже. Она опустила голову ему на плечо, и Майлза почти обожгло. Стало страшно, он нервно сглотнул и постарался спросить очень бодро:       — Итак, Кэм. Помнишь, что нам сказал Мартин?       — Даже Аврааму приходилось бросать взгляд на землю. Скоро всё тайное станет явным, — обессиленно, но чётко повторила девушка.       — Умница. Давай уже разгребём остатки этого дерьма.