Поперёк горла

      Виктор не высыпается уже которую ночь подряд, но всё равно поднимается каждый грёбаный день в половине седьмого утра вместе с противной трелью будильника, заведённого с прошлого вечера. Его однокомнатная квартира холодная и неприветливая, но он не собирается менять её. Он прижился здесь за два месяца, и каждый тёмный уголок помещения теперь так и кричит о том, что это Никифоров и он в полной мере олицетворяет его внутренний мир.       Виктор босиком плетётся в растянутых домашних штанах на кухню, по приходу в которую чуть не валится на паркетный пол, потому что во всей квартире сейчас хоть глаз выколи как темно, и да. Сейчас семь часов утра, и он смеётся от собственной никчёмности у себя на кухне.       Всё вокруг него как будто сходит с ума, а Виктор в эпицентре этого сумасшествия.       Но, на самом деле, это всё глупости, он полагает. Потому что, вообще-то, всё как обычно, и это только он немного умирает внутри. Совсем немного. Никто этого, конечно же, не видит и не сможет, даже если захочет сильно-сильно.       Виктор практически разбивает костяшки пальцев, пока изо всех сил старается найти выключатель. Когда тот благополучно находится и по помещению раздаётся тихий щелчок, кухня озаряется мягким искусственным светом. Никифоров поджимает замёрзшие пальцы на ногах, но не идёт в прихожую искать тёплые домашние тапочки. Он прекрасно осознаёт, что с ним что-то не так и с этим безобразием нужно что-то делать. Но делать он это «что-то» не будет. Потому что это «что-то» само должно прийти в его жизнь и задержаться там на эти сказочные «навсегда».       «Что-то» («кто-то») явно не спешит.       Пока вода в электрическом чайнике нагревается, Виктор бедром опирается на кухонный стол и закидывает голову назад, тщетно стараясь вспомнить формулы по физике, которые он должен был выучить. Он-то их выучил этой ночью, но почему-то ни одна из них сейчас не всплывает в памяти, и, поморщившись, Виктор бросает это дело. Вместо скучных формул в голове возникает текст до одури простой, но завораживающей песни. И Виктор начинает напевать её. Конечно же, только мысленно.       Конечно же, ему никто не отвечает. И это совсем не разбивает его хрустальное сердце уже в который раз за два месяца.       (разве что совсем чуть-чуть)       По тихой и ещё немного сонной квартире расползается запах ароматного зелёного чая, на телефоне горят цифры «08:02», когда девятнадцатилетний парень закрывает квартиру на ключ и здоровается с пожилой соседкой, вышедшей покормить бездомных кошек у подъезда. Виктор бросает беглый взгляд на запертую дверь ещё одного своего соседа, который является японцем (он видел его пару раз), и начинает спускаться по ступенькам вниз.       Никифоров старается освободить свою голову от мыслей, от песни, сделать так, чтобы она оказалась совершенно пустой, но не получается, и он даже немного злится. Но злость утопает в заботах и суматохе бурлящего энергией университета. И Виктор даже оказывается рад занятости, хоть мелодия песни продолжает звучать фоновым шумом во время контрольной по физике.       Он искренне улыбается, слушая восторженного Криса, который рассказывает о своём соулмейте. Кристоф встретился с ним чуть больше недели назад, но уже клянётся смеющемуся другу в том, что не может жить без него. Русский кивает быстро-быстро и не может сдержать рвущегося наружу смеха, на что Джакометти только смешно дуется и обещает больше никогда не приходить к другу по выходным. Угроза поразительно действует на Никифорова, потому что он мгновенно затыкается и садится ровно на стуле, беря в руки открытую банку колы. Они дружат слишком долго и умеют друг друга читать настолько хорошо, что некоторые поражаются, почему они не соулмейты.       Потому что у них разные песни в голове.       (всё просто, не правда ли?)       Кафетерий — шумное и многолюдное место несмотря на то, что еда здесь так себе. Виктор и Крис сидят за своим любимым столиком у окна и медленно уплетают не совсем вкусную еду. Громкие разговоры, смех и нередко ругань не прекращаются ни на минуту, и Никифоров поскорее хочет сбежать из этого места, но Крис ест и не пускает его куда-то одного, поэтому Виктор терпеливо ждёт.       Отвлекается на других людей и засматривается на парочку за соседним столом, которая слишком очаровательна. Виктор просто не может не смотреть. Он глядит, как Отабек, казах, вечно ходящий в кожаной куртке и ездящий на крутом мотоцикле, зачерпывает пластмассовой ложечкой немного клубничного мороженого и подносит лакомство к пухлым губам паренька, сидящего напротив него. Паренька зовут Юркой Плисецким, и Виктор считает его той ещё занозой в заднице, что является правдой наполовину. Юра вспыхивает красным и смотрит на своего соулмейта поражённо и угрожающе одновременно, после чего мычит явно что-то матерное себе под нос и осторожно приоткрывает рот, куда Отабек с мягкой улыбкой суёт ложку с мороженым.       Виктор убеждает себя, что вовсе не завидует.       У этих двоих одна песня, и они встретились, и это просто замечательно. Виктор, на самом деле, рад за них. Рад за Криса, рад за каждого, кто спит по ночам, а не мысленно поёт песню, заученную наизусть.       Это произошло с ним два месяца назад, когда он только обосновался в своей квартире. В голове заиграла мелодия какой-то незнакомой до того момента песни, а затем он и сам не понял, как стал петь её слова. Песня Виктора и его соулмейта очень красивая, но до сжатых кулаков и искусанных в кровь губ надоела парню. Потому что никто не поёт ему эту песню в ответ, он совершенно не слышит чужого пения у себя в голове. А если его родственная душа не споёт ему хоть раз, — Виктор никогда не сможет узнать, с кем он должен связать свою жизнь.       Поэтому он поёт её постоянно, будто сломанное радио, крутящее одну и ту же композицию. Виктор верит всем сердцем, что однажды (обязательно) ему кто-нибудь ответит. Даже если вот это всё уже поперёк горла.       Но с каждым днём, с каждой новой бессонной ночью он ощущает, как плющ сомнения окутывает рёбра, постепенно срастаясь с костями и всё ближе подбираясь к склеенному хрустальному сердцу. И если Виктор и плачет в подушку однажды, то вы не можете его за это осудить.       Виктор всё так же продолжает ходить на пары, смотреть на счастливых Отабека с Юрочкой и помогать Крису со свадьбой, в то время как его голова не перестаёт разрываться от дикой боли, а внутри цветёт сад.       — С тобой что-то не так, — говорит Кристоф, крася большой палец на правой ноге лаком салатового цвета.       Никифоров поднимает взгляд немного (много) потухших голубых глаз, смотря на друга, сидящего на его кровати в одной толстовке. Он пожимает плечами и возвращается к пролистыванию свадебного каталога.       — Возможно, — просто отвечает Виктор.       Крис только вздыхает и сползает с кровати на пол, на котором и сидит его лучший друг, чуть сгорбившись над журналом, и тепло обнимает со спины, кладя голову тому на плечо.       — Всё будет хорошо, ты обязательно услышишь его песню. Вот увидишь, — шепчет Джакометти прямо в ухо.       — Возможно.       Раньше Виктор всегда отвечал «иначе и быть не может», и Крис понимает, что друг действительно скоро сдастся. И это неправильно, но он ничего не может с этим сделать, кроме как принести с кухни чашку с горячим шоколадом и включить старые советские мультики, хранящиеся на диске в шкафчике под телевизором.       Пару недель Виктор ходит с опущенной головой по университету и общается только с всё-понимающим-Крисом, не здоровается больше с соседкой и совсем не видит своего соседа-японца, который носит очки и имеет огромного пуделя.       Он несколько дней напевает песню себе под нос, после чего выпивает три таблетки снотворного и заваливается спать, укутавшись в несколько одеял. Больше суток до него не может дозвониться даже Крис. Теперь его сумасшествие выходит за пределы черепной коробки и холодной квартиры.       За пять дней до свадьбы друга Виктор перестаёт петь совершенно. Он будто вытравливает надоедливую мелодию из своих мыслей, и дышаться должно легче, но почему-то не дышится.       Он пропускает несколько дней занятий, и его просто попрут из университета, потому что уважительной причины для пропуска он придумать не может, поэтому Никифоров принимает душ впервые за два дня и звонит Кристофу с новостью, что пусть тот ждёт его. Крис реагирует радостными выкриками и обещает встретить его возле ворот, после чего отключается. Виктор одевается и берёт с собой большое зелёное яблоко, потом еле находит свои белые кроссовки.       Когда он берёт с вешалки куртку и достаёт связку ключей, то взглядом натыкается на небольшого размера листок, лежащий прямо перед дверью. Виктор непонимающе хмурится и нагибается, поднимая бумагу и вертя её из стороны в строну, после чего раскладывает загнутый лист и всматривается в почерк. Тот кажется ему совсем незнакомым, и парень с волнением в груди читает чьё-то послание.       Очень жаль, что Вы перестали петь. Ваша песня очень красива.       P.S. Я Ваш сосед, если что. Меня зовут Юри Кацуки.       Руки Виктора, сжимающие листок, дрожат, а спутанное плющом сердце бешено стучит о грудную клетку.       Ох, он думает, что совершенно точно сейчас умрёт.       Виктор рывком открывает дверь, сразу же замирая на пороге с широко открытыми глазами, неверяще смотря на тоже замершего юношу, стоящего напротив с псом на поводке. Это его сосед вышел выгулять своего домашнего питомца. Нет.       Это его соулмейт.       О Господи.       — Я... — начинает Виктор, ощущая, как в горле неприятно першит от волнения, но ему даже не приходится продолжать, потому что парень с карамельными глазами начинает жестами что-то показывать. И Никифоров ощущает себя сброшенным на асфальт с десятого этажа.       Это несправедливость в квадрате, потому что его родная душа оказывается немым парнем, являющимся к тому же его соседом, с которым он сам никогда не разговаривал, и имеющим громко лающего в данный момент пуделя.       И всё сразу так проясняется в его голове, всё складывается в одну понятную картинку.       Его слышали. Слышали его отчаянное пение ночью, днём и вообще всегда, когда бы он ни пел на протяжении этих трёх месяцев, но ошибочно думали, что это пение не в голове, а просто исходит из соседской квартиры, где живёт такой кретин, как Никифоров.       Слёзы застилают глаза, когда Виктор преодолевает разделяющее их с парнем расстояние. Он обнимает Юри, утыкаясь носом во вкусно пахнущие тёмные вихры, и Кацуки в его объятиях испуганно дёргается, не понимая, что происходит. Но Виктор не намерен его отпускать. Больше никогда не отпустит.       Он мысленно начинает напевать их песню, а слёзы катятся по щекам, и вскоре Виктор понимает, что Юри в его руках содрогается в немых рыданиях.       Виктор, вообще-то, должен сейчас сказать что-то успокаивающее и романтичное, но вместо этого он поднимает уголки губ в искренней улыбке и произносит:       — Твоя собака только что спустилась по ступенькам и убежала от нас, Юри.       И вы не можете осудить их за то, что следующие двадцать минут они пытаются поймать весёлого и резвого пуделя, накопавшего несколько ям в клумбе возле подъезда.       Это определённо точно чистое сумасшествие, но теперь Виктор не один слушает эту тихую песню, потому что знает, что её слышит мягкий и нежный Юри, положивший свою голову на его плечо.       Крису приходится доставать ещё одну открытку для приглашения на свою свадьбу.