В избушке перед летним ливнем

— Избушка-избушка, где твоя старушка?       Юный лешак развлекал этим себя уже который час, устроившись на мягкой траве перед жилищем на курьих ножках. Избушка молчала, как партизанка, а вместо куриных ног у нее торчали мощные сосновые сваи, уходящие глубоко под землю. Поворачиваться к лешаку передом избушка отказывалась. Небо, лазурно-чистое с утра, хмурилось, разбрасываясь редкими тучами. Леший свистнул, подзывая к себе какую-нибудь птичку, что сидела поодаль. Маленькая кукушка ухнула ему в ответ, но подлетать поближе отказалась: «Не до тебя, лентяй!».       Лешак свистнул еще раз, возмущенно. Птичка снова занялась своими очень важными кукушечьими делами, а «старушка», которую леший ждал, даже на горизонте не маячила. Юрий поджал под себя ноги, рассеянно поглаживая стебли зеленой травы. Приятные прикосновения травинок забавно щекотали кожу, которая, кажется, насквозь пропиталась запахом зеленого травяного сока.       Холодный ветер неожиданно налетел, растрепал светлые волосы, дунул в уши и исчез так же быстро, как и появился. На сером небе, которое уже порядком заволокли тучи, появилась какая-то растущая точка. Лешак вскинул голову, отмахиваясь от настойчивого посланника-ветра, до рези в глазах всматриваясь в точку. Точка летела, то зависая, то чем-то взмахивая и приближаясь, превращалась в фигуру. Фигура крепко сжимала в одной руке помело, а другой придерживала норовивший улететь платок.       «А вот и старушка» — усмехнулся Плисецкий, наблюдая, как фигура размахивает помелом, пытаясь затормозить. Ступа изо всех сил пыталась лететь медленнее, но у нее не выходило, и фигура обреченно зажмурилась, прижав рукой платок — красный, в белый горошек. Ступа с неприятным стуком ударилась о землю, примяв траву и проехав по ней вперед. Фигура, наконец, распрямилась, поднимая оброненное помело. Заметив лешака, Георгий только самодовольно хмыкнул — опять ждет. Пересвистывается с кукушками, пытается разговорить нелюдимую избушку и делает вид, что очень скучал. Дурак.       Хлопнув ступу, словно лошадь, по деревянному боку, Георгий сложил руки на груди, поглядывая на лешего краем накрашенных глаз. Юрий дерзко заглянул Ягу в глаза, пытаясь что-то там отыскать. Но ничего, кроме едва заметного облегчения: «Получилось успеть до дождя» — он там не нашел. Посмотрел, и вдруг вспомнил, вытащил из-за уха букетик каких-то трав, вплетенный в волосы. Яг усмехнулся, но букет взял и сунул в складки видавшего виды фартука — в отварах все травы хороши, особенно собранные лешим.       Юрий, не церемонясь, запрыгнул на обтесанный временем край ступы, держа помело Поповича. Пары взмахов — он запомнил — хватило, чтобы ступа, покачиваясь и кренясь, поднялась в воздух. Избушка неторопливо, с ленивым скрипом, повернулась, явив два мутных окошка и крепкую дверь, все еще держащуюся на скрипучих петлях. Подлетев поближе, лешак дернул дверь на себя, та открылась, впуская хозяина и его гостя.       Утерев руки расшитым полотенцем, Яг вынул из фартука букет, рассматривая его внимательнее. Сушеные травы приятно пахли, Юрий довольно усмехнулся — собирал их по всему лесу, доверяя чутью и птицам-зверям, которые нехотя помогали, указывая, где прячется та или иная трава. По сравнению с другими лешаками, Плисецкий был слишком юным, чтобы знать все хитрости леса. Но Яг и сам среди своих считался еще совсем молодым колдуном и на «бабушку» не тянул. — Кориандр, чабрец и вербена, — пробормотал Георгий, перебирая травки, — Приворожить меня вздумал, шельмец? — Вздумал, — Юрий оскалился, на что Яг только пригрозил своим помелом, стоящим в углу, рядом с пережившей многое ступой. Помело и правда наводило ужас —набалдашник в виде черепа недобро поблескивал красными глазами, а потрепанные прутья могли больно пройтись по спине не угодившего Поповичу.       Георгий помело брал в руки не часто, предпочитая только грозить им и использовать в полетах на окраину леса. Яг бросил травы в кипящий в печи отвар, над котлом взметнулось и тут же пропало зеленоватое облако пара. Несколько брызг мелькнуло в воздухе, едва не оставив на бледной коже колдуна ожог — Яг отдернул руку, делая шаг назад. Леший приподнял голову, с любопытством глядя на котел и на Поповича.       По серому стеклу забарабанили первые капли начинающегося дождя. Лешак уже давно чуял его дыхание, знал, что сейчас все птицы прячутся, а мелкие зверьки забиваются в норы. Его «нора» в избушке Георгия была самой уютной из всех в лесу. Юрий наблюдал за каплями, прислушиваясь к их чарующей музыке. Музыка трав, ароматов и стука иглы о старый, выцветший и заржавевший наперсток Яга, который, переделав нехитрые домашние дела, сел чинить платок — все это преследовало Плисецкого, завораживало и притягивало не хуже приворотного зелья. — Правду говорят, ты детей жаришь и ешь? — тихо смеясь про себя, спросил леший от скуки. Кошка Георгия проснулась и, двигаясь лениво и грациозно, забралась Юрию на колени, признавая в нем лешего. — А правду говорят, ты заблудившихся в болота заводишь? — парировал Попович, не отрываясь от пришивания еще одной заплатки на старый платок. Тот, что на голове, он затянул потуже, чтобы волосы не мешали. Он, в отличие от лешего, не видел ничего удобного в длинных волосах — а тому, кажется, не мешало. — Болот в нашем лесу спокон веку нет, — вздохнул лешак, разглядывая затянутые паутиной углы. — А где ты у меня лопату видел? — хмыкнул Георгий, откладывая в сторону зашитый платок, — Сказки все это.       Дождь не унимался, приминая траву, пугая взбалмошных кукушек и сбивая маленькие, только начинающие созревать ягоды. Тучи клокотали в небе, клокотало зелье в котле, что-то клокотало в груди черной кошки, похожее на довольное урчание, как рокот мотора. Яг сел на лавку рядом с лешаком, запуская длинные пальцы в его волосы. Взял со стены сушеную гроздь черных ягод рябины, вплел осторожно в светлые пряди. Юрий усмехнулся. — Зря на меня ягоды тратишь, да еще и приворотные, — признаваться, что такая забота приятна, лешак не спешил. Попович криво улыбнулся, демонстрируя еще белые длинные клыки, — Я тебе в следующий раз розу притащу, дикую. Весь лес переверну, но найду. — Осторожнее с лесом, — медленно проговорил Георгий, сплетая волосы в небольшую косу.       Лешак только недоуменно вздернул плечом, переведя взгляд с затянутых паутиной углов на выметенный пол и сплетенные, верно, сотню лет назад коврики. Лешакам лес не страшен. Кошка чихнула и метнулась поближе к печке — в избушке стало холоднее, видно, ветер не сжалился и закутал ее холодным коконом. Яг набросил на плечи Плисецкого теплый платок, подошел к печи и, мощным взмахом ухвата, достал оттуда тяжелый котел. В избе до головокружения запахло травами, леший прикрыл глаза, представляя, что это может быть за зелье. Георгий только усмехнулся, возвращая ухват на место. — Бабушка-бабушка, а наколдуй нам хорошую погоду, — протянул Юрий, приоткрыв один глаз. Яг потрепал его по голове, осторожно, чтобы не расплести косу со стебельком рябины.       Его волосы только начинали зеленеть, кончики, казалось, окрасились от бесконечного валяния в траве и ночей под лапами елок. Ягу нравился их цвет — не хотелось, чтобы лешак взрослел, ведь тогда кожа покроется сеткой неприятных морщин, а волосы позеленеют и спутаются. Но до этого еще много сотен лет, а пока… Пока Георгий старался об этом не думать. — Сам ты бабушка, — вяло огрызнулся Яг, — Хочешь, сон нашлю тебе? Вечный.       Юрий только усмехнулся и, подумав, опустился на лавку, укрывая плечи теплым платком. Дерево холодило кожу, быстро забирая себе чужое тепло. Дождь стучал по крыше, выстукивая усыпляющую мелодию, монотонно бормотала во сне кошка, пахло травами и чем-то родным, до боли знакомым, но вспомнить, что это, лешак не мог. Георгий вздохнул, ища в памяти подходящий заговор. Не на вечный сон, конечно, но на крепкий и приятный, пока дождь не кончится.       Попович провел ладонью над головой лешего, вытягивая все плохое, что могло с ним случиться и что уже случилось, успокаивая спутанные мысли. Тихим грудным голосом, похожим на голос змеи, Яг зашептал путаные слова, на древнем, одному ему понятном языке. Юрий почувствовал, как на голову наваливается тяжесть, сменяющаяся легким теплым мороком. Глаза сами собой закрывались, а все тело будто погрузилось в мягкую вату. Шепот колдуна, как шорох листьев, усмирял бешеную скачку разных дум, распутывая их, как непослушный клубок.       Шепотом проговаривая заклинание, Георгий смотрел на спящего лешего, наблюдая, как разглаживается его лицо, уходит вечно недоверчивое, ехидное выражение. Зелень сползла с кончиков волос и исчезла, будто ее и не было. Платок сполз с хрупких плеч, но Плисецкий не шевелился, погрузившись в глубокий теплый морок. Яг замолчал, опустил дрожащие от напряжения руки и, чему-то улыбнувшись, поправил сползший платок, погладив лешего по щеке. От этой картины его и самого клонило в сон, но дела еще оставались недоделанными.       Дождь бил по крыше в такт мерному дыханию лешака и тихому стуку деревянной ложки о стенки котла. Яг разливал лекарственные отвары по банкам, закрывал и мелким, убористым почерком писал, что за травы и от чего помогут. В лесу случалось всякое — хорошее, и плохое, а Георгий был добрым-злым колдуном, способным и помочь, и проклясть. Попович выглянул в окно и, сам не зная, зачем, погрозил небу кулаком.       Вскоре дождь прекратился, чего-то испугавшись, может, гнева молодого Яга. Леший все еще спал, во сне закутавшись в платок сильнее. Несколько прядей упало ему на лицо, Юрий поморщился, не просыпаясь. Георгий отложил в сторону очередную траву, которую он собирал в небольшие мешочки и осторожно отвел волосы. Не удержавшись, наклонился к щеке лешего и запечатлел легкий, почти невесомый поцелуй.       Этого хватило, чтобы магический сон рассеялся, отпуская Плисецкого в реальность. Выходить из теплого, мягкого морока не хотелось, но дождь прекратился, а значит, лешаку пора было просыпаться. Яг будто и не шевельнулся, охраняя сон Юрия, смотрел на него тепло, с напускной строгостью. Нюх лешего уловил чудесный запах леса после дождя и, будто проснувшейся вместе с ним, природы. — Спасибо, старушка, — улыбнулся Плисецкий, снимая с плеч чужой платок. Георгий нахмурился, деланно злясь на «старушку».       Избушка нехотя повернулась, выпуская гостя. Юрий забрался в ступу, махнул Ягу на прощание и, умело взмахнув помелом, вылетел из избы. В отличие от Поповича, приземляться он умел, и ступа аккуратно, почти бесшумно опустилась в мокрую траву. Опираясь на помело, Плисецкий выбрался из ступы и скрылся в лесу, с наслаждением вдыхая влажный запах деревьев. Легкий поцелуй все еще ощущался на его щеке. — Где это видано, чтобы лешаки в ступах летали? — задумчиво спросил в пустоту Георгий. Где это видано, чтобы Яги в леших влюблялись?..