Duality

Япония встречает мужчину удушающей жарой и стойким запахом моря. Просто небо и земля по сравнению с Москвой, где уже неделю льют дожди, словно погода решает превратить столицу во вторую Венецию. Виктор в своем пиджаке и черной рубашке чувствует себя неимоверно глупо. Георгий, идущий рядом, разделяет его ощущения, все теребя в руках галстук, словно не мог решить: снять или не снять аксессуар. Именно поэтому после короткого рыка, Никифоров останавливается возле лавочки и стягивает с себя только мешающий пиджак, ослабляет галстук, затем расстегивает пару верхних пуговиц рубашки и закатывает рукава. Люди, проходящие мимо, бросают редкие взгляды, но мужчине было не до них, чужое внимание он научился не замечать, будучи еще подростком. Попович все еще жмется, но через пару мгновений, после того, как блондин рядом блаженно, развалившись на скамейке, выдыхает, также избавляется от верхнего слоя одежды. — Я уже и забыл, как в Японии может быть жарко, — вздыхает Виктор, откидывая влажную челку с лица. — Пойдем, нас уже заждались, — напарник быстро подхватывает чемодан и быстрым шагом удаляется от друга. — Гоооша, подожди. Иногда Никифоров бывает тем еще ребенком. Вот и сейчас он, перегоняя Георгия, показывает тому язык и спешит к выходу, где уже ждет машина. — Минако-сааан, — Виктор приветливо машет рукой. Японка отнимает взгляд от телефона, а потом вовсе убирает его в карман. — Вы как всегда очаровательны, — он подхватывает женскую руку, прикасаясь губами к костяшкам. — А вы как всегда обходительны, Виктор-сан, — женщина посмеивается, отнимая пальцы из чужой руки. — Меня попросили довезти вас до места собрания. Добрый день, мистер Попович, — приветствует она подошедшего мужчину и взмахом руки указывает на машину, приглашая сесть. Русские общими усилиями закидывают вещи в багажник и устраиваются на заднем сидении. Девушка садится на переднее, давая команду водителю отъезжать. Путь от аэропорта до Йокогамы короток, всего каких-то сорок минут, но Никифоров не может удержать себя на месте. Он то достает напарника, мешая ему подремать после перелета, то расспрашивает о всяких мелочах Минако. Женщина понятливо смеется, она-то знает причину такого настроения. Русский нетерпеливо облизывает губы, поглядывая на пейзаж за окном. Он понимает, что ведет себя как малолетка на Новый год, которому вот-вот вручат подарок, но ничего не может поделать. Едва автомобиль останавливается возле особняка в традиционном японском стиле, Никифоров выскакивает самым первым, хватает свой чемодан и забегает на территорию. Во дворе снует достаточно много народа. Все же, конференция семей достаточно крупное событие, хотя в этот раз собирается только азиатская часть, и то большинство предпочли остановиться в гостиницах. Мужчина машет приветливо Пхичиту Чуланонту, с которым они познакомились не так давно, но уже успели стать неплохими приятелями, по крайней мере, для члена мафии Пхичит был очень общительным, и его было очень сложно связать с криминальным миром. Но, как бы не был рад видеть его русский, он не тот, кто ему нужен. Виктор, не останавливаясь, идет к входу в дом, когда видит девушку с короткими каштановыми волосами. Мари Кацуки расслабленно курит, прислонившись к двери, спокойным взглядом осматривая часть гостей. Едва заметив блондина, она усмехается и, даже не поздоровавшись, произносит: — Он в тренировочном зале. Совсем забылся. — Спасибо, — русский кидает багаж возле входа, оборачивается назад, громко произнося. — Гош, позаботься о моем чемодане, — и скрывается в здании раньше, чем Попович успевает возмутиться. Виктор нетерпеливо шагает, кусая губы. Слишком долго ждал встречи, слишком зашкаливают эмоции. Он фактически чувствует, как подрагивают кончики пальцев. Все слишком похоже на события семилетней давности. И одновременно совсем другие ощущения. Как иронично, семь лет назад, едва встав на должность консильери, он отправился с Яковом на такое же собрание, именно в Японию, именно в Йокогаму. В его первый раз прибрежная часть Токио и префектуры Канагавы покрылась сантиметровым слоем снега — и это в апреле — впервые за сорок лет. Кудо, их сопровождающий, тогда пошутил, что русские принесли частичку своей погоды. Яков ответил, что это скорее символично, так как основной задачей их приезда было налаживание отношений между русской мафией и якудза. Снег к обеду таял, едва успевая касаться земли, и образовывал лужи, но вид цветущих сакур, которых покрыл слой белой «пыльцы», надолго запал в душу впечатлительному Никифорову. Ведь это было первое, что он увидел, едва вылез из автомобиля. Часть двора особняка была укрыта опавшими лепестками, и хоть прислуга прибиралась, так чтобы они не мешали ходить, обувь Виктора все равно частично утонула в розовых лепестках. И в этом было что-то такое особенное, но русский не мог понять что, только смотрел, пока Фельцман не толкнул его и не приказал следовать за ним. В этом доме оказался на удивление низкий потолок — или только в его комнате? — поэтому едва зайдя, Виктор успел поприветствовать лбом косяк двери, а сопровождающая его девушка, кажется, ее звали Юко, издала едва слышный смешок, но тут же исправилась, натянув вежливую улыбку. — Собрание начнется через пару часов, Вас оповестят заранее и проведут. Если хотите, можете посетить горячие источники, — Никифоров заинтересовано оторвался от разбора своего багажа. Источники? Это было любопытно. — Проводишь? — Без проблем, — территория местной базы была обширной, поэтому у всех «гостей» были сопровождающие, ибо запутаться в хитросплетениях коридоров было раз плюнуть. Конечно, только первые дни, пока не освоишься, но быть частично зависимым от кого-то блондину не особо нравилось, пусть и в помощники ему дали девушку. У которой волосы были в два раза короче, чем у него. Смех, да и только. Вот только всю сложность проблемы нахождения своей комнаты Никифоров понял, когда выйдя с источников, не нашел девушку. Та словно сквозь землю провалилась, он звал ее минут пять, потом еще пять просто ждал. Влага с волос уже про­пита­ла ткань бан­но­го ха­лата. — или скорее банного кимоно, такое вообще существует? — который вручила ему Юко. Да и банально ждать ему надоело. Виктор недовольно фыркнул и решил, что не настолько он топографический кретин, чтобы не суметь найти свою комнату. Ага, только вот шел он, когда было светло, а наступившие сумерки словно изменили территорию, и где-то на середине пути он понял, что идет не туда. В этом корпусе свет совсем не горел, точнее, горел, но только в одной комнате, выпуская в коридор небольшой пучок приглушенного света сквозь щель. И русский решил попытать удачу. Бесшумно подойдя к двери, он уже хотел шире раскрыть створки и совсем бессовестно вломиться в чужое пространство, но так и замер с занесенной рукой. В комнате находился невысокий юноша, подросток, если быть точнее, лет шестнадцати-семнадцати. Азиат, темные волосы зачесаны назад, чтобы не мешали. Он методично избивал манекен, то отдаляясь, то снова приближаясь, словно имитируя бой с несуществующим противником. Наносил удары в те места, после которого противник точно был бы без сознания, и сразу же отпрыгивал, словно боялся, что кукла внезапно оживет и обязательно ответит на удар. Выгибался, избегая несуществующих ударов. Это сопровождалось только чужим дыханием и шорохом половиц. И было в этом что-то завораживающее, притягивающее взгляд, даже немного пугающее. Назвать это просто боем было кощунством, скорее танец. Как там любят говорить писатели? Танец смерти. Виктор понял, что почти не дышит, боясь нарушить этот танец. Это было настолько интимно, что он чувствовал себя извращенцем, подглядывающим за девчонкой в душе. Вот только он не рассчитывал, что решив сменить положение, привлечет чужое внимание. Подросток резко поворачивает голову в сторону выхода, бросая на незваного гостя убийственный взгляд. Такой, что у русского сердце падает куда-то в район колен, и он скорее на инстинктах поднимает ладони вверху, показывая, что он друг. Темно-карие глаза на мгновения вспыхивают, и мальчишка как-то сразу расслабляется, теряет всю свою убийственную ауру. — Это было впечатляюще, — Никифоров коротко хлопает в ладоши и улыбается, наконец, входя в комнату. Он ожидает, что азиат лишь коротко кивнет или что-нибудь скажет, но вместо этого он отводит взгляд в сторону манекена и краснеет? Блондин удивлённо хлопает ресницами, делая еще шаг ближе, и внимательно смотрит на незнакомца. Действительно, красноватый оттенок расползся по бледным щекам, уходя куда-то на шею. Очаровательно. Что-то внутри дребезжит. — Спасибо, — подросток говорит на английском почти без акцента, его голос тих, но все равно вызывает у Виктора легкие мурашки. Между ними повисает тишина, неловкая, он впервые не знает, что сказать, просто стоит и рассматривает стоящего перед ним незнакомца снизу вверх. Подмечает босые стопы, небольшие сине-фиолетовые синяки на руках и, когда переводит взгляд на лицо, снова сталкивается с незнакомцем глазами. На какой-то момент он видит там заинтересованность и какой-то восторг? Но подросток тут же смущенно отводит взгляд, поддевая ногтем кожу манекена. — Я Виктор Никиф…. — все же разрушает русский тишину. — Я знаю, — мальчишка прерывает его, Никифоров немного удивлён, он не настолько значимая фигура, чтоб его знали в лицо и по имени, но азиат прерывает поток мыслей, представляясь сам. — Юри Кацуки, — он слегка кланяется, и блондин скорее на автомате, чем осознано, повторяет жест, а затем смеётся. Юри застенчиво улыбается, заправляя выбившуюся прядь коротких волос за ухо. Между ними снова повисает тишина, и только Виктор снова пытается ее прервать, как в дверях слышит голос Юко. — Вот ты где, Юри, тебя Мари ищет… — девушка замечает русского. — О, Виктор-сан, почему Вы не позвали меня? Я думала, Вы все еще на источниках, — еще минут двадцать назад, Никифоров обязательно бы начал возмущаться, что он звал, но сейчас было не до этого. Кацуки понятливо кивает, а затем обходит нового знакомого, вежливо прощаясь. — До встречи, Виктор-сан. Юко странно улыбается, что-то говорит по-японски, смотря на друга, пихает того локтем, едва тот выходит из комнаты. Юри ойкает от неожиданности и шипит не хуже рассерженной кошки, произносит что-то в ответ. Русскому кажется или он слышит свое имя. После этого случая, они видятся на собрании тем же вечером, японец снова включает «убийственный» режим, тенью стоя за своим родственником. Никифоров смотрит на него с другого конца зала, рядом Яков что-то бурчит на ухо, но мысли русского занимает совсем не встреча. Он все еще немного не может осознать, что то смущенное «чудо» и эта машина для убийств одно и то же лицо. Словно у него раздвоение личности. Кацуки также изредка кидает на него взгляды, думая, что это незаметно, но блондин скрывает улыбку за чашкой чая. Алкоголь сегодня никому не предоставили, все же не тот формат, это под конец обычно устраивают ужин и все причитающее к нему. То ли судьба, то ли подстроенные события, но сталкиваются они часто. То Виктор снова потеряется и каким-то невероятным способом натыкается именно на Кацуки, то японец зайдет на источники как раз в тот момент, когда там Никифоров. Но исход всегда один, Юри смущенно бормочет и скрывается в лабиринте коридоров. И примерно к пятому дню, блондину искренне хочется зажать подростка где-нибудь в уголке — возраст согласия в Японии же 13? — ибо нет сил больше смотреть, как брюнет кидает на него осторожно-заинтересованные взгляды. Был ли мальчишка ему интересен? Еще как, его просто выворачивало от одной мысли, как один человек может быть одновременно и таким застенчивым, и таким убийственно-опасным. Эта двойственность интригует, но русский действий не предпринимает, просто смотрит, давая возможность самому подростку решить. Вечером седьмого дня, последнего — на следующий день в обед у них с Яковом самолет и прощай Япония, привет Россия — Никифоров пораньше свалил с торжественного ужина. Там не было ничего интересного, Фельцман контролировал каждый бокал, шаг влево-шаг вправо — расстрел, поэтому, немного недовольный, он ушел. Чтобы быть прижатым к тонкой стенке коридора — угадайте кем — конечно же, Юри. Мальчишка притягивает его к себе за галстук, сокращая мешающие сантиметры, и целует, нагло врываясь языком. Виктор чувствует привкус алкоголя на губах — окей, кто дал ребенку алкоголь? — отвечает, оттягивая чужую губу, потому что этого же он так хотел? Увидеть, какое лицо будет у Кацуки, когда он будет касаться там, где особенно приятно, целовать, оставляя свои метки? Услышать его стоны? «Ты же этого хочешь». Но вместе с этим в голове бьется мысль, что японец пьян и какова вероятность того, что он вспомнит потом? Никифоров тот еще эгоист, ему хочется, чтобы Юри его после помнил, осознанно поддавался, возможно, смущенно, а может быть и развратно улыбался — он все еще не мог понять, какой настоящий — потому что сам этого хотел, не под действием алкоголя. Поэтому он берет всю свою силу воли, хотя чувствует, как тонкие пальцы уже начали стягивать с него пиджак, и отстраняет от себя подростка. Тот ошалело дышит, а потом хмурит брови. И это слишком мило. — Ты не хочешь? — тянет брюнет, кусая покрасневшие губы. — Хочу, — отрицает русский, сам не замечая, как его голос спустился на два тона ниже и он больше хрипит, чем говорит. — Но не так. — А как? — японец заинтересовано смотрит, сразу теряя всю ту страсть, становясь обычным подростком. Виктор смеется, потому что где-то внутри приятно екает от такого зрелища. — Скажу в другой раз, — он совсем бессовестно уходит от ответа, но мальчишку это устраивает. — Пойдем, провожу, а то, вдруг ты на других набросишься. — Неправда! Мне другие неинтересны! — честный ответ выбивает землю из-под ног, хочется спросить, чем таким отличился блондин, но Кацуки пьяно смеется, выбегая чуть вперед, уверено петляет по коридорам и ведет к комнате русского. Откуда только знает? Никифоров решает приютить японца у себя, эгоистично удовлетворяя собственное желание понаблюдать за парнем. Ему интересно. Они разговаривают, рассказывая друг другу истории со своей родины, блондин высказывает свое первое впечатление о Японии, упоминая цветущую сакуру. Юри пьяно улыбается и согласно кивает головой, а потом внезапно спрашивает разрешения потрогать волосы. И Виктор довольно хмыкает, стягивает резинку, заставляя всю эту копну шлепнуться о спину. Японец завороженно двигается ближе, запускает пальцы в платиновые пряди, зачем-то тыкая в макушку. И русскому хочется пошутить про лысину, но он молчит, лишь закрывает глаза, послушно двигая головой, когда Кацуки этого просит. А потом чувствует, как он начинает что-то заплетать, но тоже молчит, почти засыпая под аккуратными движениями. В итоге, когда подросток заканчивает и фотографирует свой шедевр на чужой телефон, Никифоров почти спит. Они совместными усилиями расстилают футон и молча ложатся. Брюнет еще копошится рядом, когда русский вырубается почти сразу. Он просыпается только один раз за ночь, чувствуя чужое дыхание на шее, хотя точно помнил, что засыпали они на приличном расстоянии друг от друга. Но, все же, обнимая подростка одной рукой, утыкается носом в темные волосы, тут же засыпая. Утром его будит голос Якова, который ругает его, что тот окаянный вещи все еще не собрал, ведь «у нас самолет через три часа, если что-то забудешь, сам разбираться будешь… А это что за коса-краса?», Виктор отмахивается, смотрит на пустую половину, раздумывая, правильно ли поступил? Вдруг это их последняя встреча? А потом смеется сам над собой. Ага, последняя, как же. От Никифоровых еще никто не сбегал. Проводить их выходят почти все, он сует Юко бумажку с просьбой передать это Юри. Та понятливо кивает, словно знает все-все. Уже садясь в машину, блондин видит, что рядом с девушкой появляется Кацуки, он равнодушно кивает на ее приветствие, а Виктор открывает окно автомобиля и кричит. — Позвони мне, — затем задорно улыбается и посылает воздушный поцелуй. Японец как-то сразу теряет всю свою холодность, удивленно хлопая ресницами. Последнее, что блондин видит — пунцовые щеки и смеющуюся Юко. Яков рядом прикладывает ладонь к лицу, показывая все свое отношения к выходкам ученика. Вот только Кацуки не звонит и не пишет ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Никифоров физически чувствует разочарование, но отгоняет мрачные мысли. Что ж, пока он настаивать не будет. Они снова встречаются почти через год, в феврале, на этот раз в Италии. Виктор без Якова, вместо него Максим, проверенный исполнитель, который шпарит на итальянском, как на своем родном. Кацуки же снова сопровождает родственников. Он здоровается, при этом умудряясь выглядеть до неприличия равнодушным, но русскому удается разглядеть вину в карих глазах, словно тот сожалел за годовое игнорирование. В мыслях блондин обзывает азиата «динамо» и успокаивается. Он все еще ему интересен, до подрагивающих кончиков пальцев. Поэтому, когда на следующий день Юри стучится в дверь его номера и уверенно зовет «прогуляться», русский игриво спрашивает: — Это свидание? — и снова получает смущающегося японца, у которого аж уши покраснели, тот отнекивается, машет руками перед собой. — А жаль. — Никифоров смеется, просит подождать пару минут. Они гуляют по Неаполю, фотографируют друг друга, точнее, Юри фотографирует русского на фоне красивых улочек, на фоне Везувия и королевского дворца. К обеду заходят в ближайшую пиццерию. И Виктор как-то растерянно думает, что им еще за руки держаться и точно парочка. И эта мысль смешит и отдает теплом. После он умудряется втянуть Кацуки в танец, когда слышит уличных музыкантов, вокруг них кружат такие же туристы, смеются, несмотря на довольно прохладную погоду. К полудню они добираются до галереи Умберто Первого, там достаточно много народу, но это не мешает им исполнить местный ритуал. Блондин встает на мозаичный пол с изображением своего знака, замечая, что Юри встал на соседний — стрелец? Интересно, когда у него день рождения — и поворачивается на каблуке ботинка три раза, японец повторяет за ним. Русский загадывает желание, чтоб юноша перестал от него бегать. И оно исполняется на удивление быстро. Стоит ему вернуться после итальянских «каникул», как скайп издает звук уведомления. Никифоров победно кричит, вскидывая руки, так, что за соседней стенкой Юрий в ответ орет «завались, старик, ты мешаешь!». У него от восторга тряслись руки, когда он настраивал камеру. По ту сторону экрана он видит смущенного Кацуки, который извиняется за то, что заставил долго ждать, а когда русский говорит, что ничего страшного, заметно расслабляется. Они долго разговаривают, спрашивая друг друга о перелете, шутят про случай, который произошел на четвертый день в Неаполе. Японец замечает, что блондин обрезал волосы и говорит, что ему идет. У них много общих тем, хотя они не особо говорят о делах семей. В тот год Виктор приезжает в Японию еще раз. Он чувствует, что его тянет к подростку, но он не может назвать это влюбленностью, пока это чистый интерес, пусть они и хотят завалить друг друга на горизонтальную поверхность. Просто Никифоров этого не скрывает, а Юри смущенно прячет глаза за стеклами очков, краснеет от одного упоминания «пьяного случая», отговариваясь, что пьяным он ведет себя совершенно не так, хотя русский не раз замечает его откровенно-раздевающие взгляды. То, что его затянуло в водоворот под названием «Кацуки Юри», он понимает в декабре, на свой день рождения, после десятимесячных почти каждодневных звонков в скайпе и переписки, также и одной поездки в Японию. Друзья устраивают ему вечеринку, приглашают пол-университета — конечно же, у главной звезды универа днюха, это святое — и Виктор с легкой грустью думает, что хотел бы видеть тут не пьяных одногруппников и друзей, а одного такого японца. Что тот занимает слишком много его мыслей. Последней каплей становится то, что он оглядывает толпу и внезапно видит знакомый затылок, резко поднимается с дивана и хватает юношу за плечо, удивленно спрашивая «Юри?», но едва тот поворачивается, сразу же понимает. Ошибся. Он внезапно осознает, что хочет, чтобы рядом был Кацуки. Хочет снова услышать его голос, не через динамик ноутбука. Хочет прикоснуться к нему, сцеловать ту смущенную улыбку, которую видит на экране. Он чувствует себя влюбленным идиотом, и эта мысль бьется в голове весь вечер, пока он не выгоняет всех, ближе к полуночи. Никифоров слышит звук вызова и бросается к ноутбуку. Нелепая улыбка расплывается по лицу, когда он принимает вызов. — С дунем роуздениия! — первое, что он слышит и это заставляет его засмеяться. То ли от радости, то ли от акцента японца. Он берет билеты в Японию на следующий день. Видя его на пороге особняка, Юри удивленно хлопает ресницами, а потом настолько радостно улыбается, что Виктор не сдерживается. Сгребает в охапку и счастливо смеется в темную макушку. — Черт возьми, я слишком тебя люблю, — произносит он. Брюнет замирает в его руках и отстраняет лицо от чужого плеча, удивленно поднимает брови. Ему не послышалось, так ведь? Кацуки еще больше краснеет, смущенно кусая нижнюю губу, и бормочет в сторону. — Я тоже… — Что? — Никифоров делает вид, что не услышал, хотя улыбка у него нелепо-счастливая. — Я тоже в тебя влюблен, — прямо в лицо говорит японец, поднимаясь на носочки, касаясь чужого лба своим. Щеки все еще горят розоватым цветом, но в глазах решимость, словно те две половины одной личности, наконец, встретились. Русский еще шире улыбается, а затем сокращает расстояние и целует. Совсем не так, как в их «первый» раз. Они не кусают друг друга, лишь ласково касаются губами. Юри хватается за чужие плечи, стараясь удержать равновесие, а Виктор скрещивает руки на чужой спине, прижимая еще ближе. Как в какой-нибудь сопливой мелодраме. Но. Он счастлив. С тех пор он был в Японии около двадцати раз, приезжая каждый второй месяц сезона. Один раз нарушил это правило, когда рванул в конце ноября, чтобы отпраздновать день рождения японца вместе, да и свой тоже, и Рождество, и Новый год, и остался там до начала января. Яков потом метал и рвал, но Никифорову было все равно. Отношения на расстоянии та еще вещь, но ради Юри он готов терпеть, хотя скажем так, активно ведущему сексуальную жизнь Никифорову было первое время сложно. Измена для него равносильна предательству. Зато месяцы ожидания обязательно оправдывали себя. Кацуки оказывается на удивление ненасытным, когда дело касается секса, но это настолько гармонично вливается в его образ, что у блондина встает едва он вспомнит, как японец развратно стонет, при этом умудряясь смущаться. Ради этого он готов подождать несчастные два месяца. Про то, что у него кто-то появился, тем более этот кто-то живет в другой стране, знали только Яков и его дед, Николай Плисецкий. Для остальных, даже для мелкого пакостника Юрия, который любую информацию добудет, он ездил в командировки по планам семьи. Но сейчас был совсем другой случай. Сейчас он был в Японии из-за конференции, то есть официально в качестве представителя мафии. Но кто сказал, что нельзя смешивать приятное с полезным? Виктор скрывается за поворотом, уверенно двигаясь в сторону тренировочного зала. Он перестал путаться в поворотах в третьей по счету поездке, к четвертой знал, какие комнаты где находятся. Уже на подходе к комнате, он слышит громкие звуки, японскую речь, из которой понимает едва ли половину, и грохот упавшего тела. Он чуть ускоряет шаг, но старается идти бесшумно. Дверь в зал, как всегда открыта, и Никифоров застывает возле входа, прислоняясь плечом к косяку. Его пока никто не заметил, хотя в комнате достаточно много людей, он насчитывает троих возле дальней стенки и еще двоих в левом углу. Юри стоит в середине комнаты, отбивая атаки противника и умудряясь что-то при этом говорить «ученикам». Блондин замечает, что его волосы немного отросли. Он изворачивается, избегая очередной атаки, а затем резко хватает парня за руку и перекидывает беднягу через плечо, коленом упираясь ему в грудь. Противник издает слабый болезненный стон, и японец встает, помогая ученику подняться. Он что-то говорит ему — Виктор различает лишь «Минами», «осторожно» и «в следующий раз» — и в глазах паренька такой восторг, что русский не выдерживает, наигранно кашляет в кулак. — Мне уже стоит начать ревновать, Юри? — все семеро человек резко поворачивают головы в его сторону, и Никифоров радостно скалится, довольный произведенным эффектом. Минами отпрыгивает от наставника, а Кацуки улыбается, плавно шагает в его сторону. И от этой хищной грации, у русского пальцы на ногах поджимаются. — Нет нужды, — японец останавливается напротив, ощущая внимательные взгляды. Парни еще новички, свежее поступление, хоть и способное, которое не в курсе всех «тонкостей» местных русско-японских отношений. Это его семья и приближенные, как Минако или Юко знали, что их связывает не только дружба. — Чем докажешь? — блондин выпрямляется, сразу становясь чуть выше, явно берет на «слабо». Но и Юри не лыком шит, особенно после трех лет отношений. Они оба взращивали друг в друге необходимость прикосновений, уже настолько притерлись, что хватало кивка головы или взмаха руки, чтобы понять. И сейчас брюнет понимает, что Виктор таким немного эгоистичным способом напрашивается на показ чувств, желает показать свое, но при этом дает возможность выбора. Ведь Кацуки может просто посмеяться и сменить тему, а может пойти на поводу. Только сам не учел, что японец тот еще собственник. Юри делает шаг навстречу, наклоняет голову чуть на бок и медленно тянет за галстук к себе. У них семь сантиметров разницы, но как заметила Юко, это только добавляло шарма. Поцелуй выходит слегка смазанным, неторопливым, японец обхватывает лицо, прижимая ближе, а Виктор привычно скользит руками под футболку, где-то на заднем плане слышны удивлённые возгласы, но им обоим плевать, они делят одно дыхание на двоих. Правда, все заканчивается, когда Никифорова слегка заносит и тот начинает стягивать с партнера футболку. — Стоп-стоп, Виктор. Мы не одни. — Кацуки смеется, хоть щеки горят красным оттенком смущения, и чуть отстраняется, одёргивая вещь вниз. — Я тоже скучал. — Чуть тише добавляет. Русский облизывает покрасневшие губы, кидая взгляд на ошеломленных учеников, словно те виноваты в том, что помешали им. — Покажешь мою комнату? — А то ты сам не знаешь, где она находится, — брюнет улыбается, но все же поворачивает голову к ученикам, давая им указания, и выходит в коридор, вслед за Виктором. Если вы думаете, что дальше что-то было, то ни-фи-га. В комнате их поджидает Георгий, жутко недовольный тем, что Никифоров кинул свои вещи на него, но, тем не менее, он вежливо знакомится с японцем. А потом Юри находит Минако, которая зовет его за собой. И блондин остается в компании Поповича. Они обсуждают дела, которые нужно обсудить на собрании, помогают разобрать друг другу вещи, Виктор, как более опытный, показывает, где лежит футон и как им пользоваться, «да, Гоша, спать будешь на полу». Он видит возлюбленного только вечером. В зале сидят представители семей, делают важный вид, обсуждая что-то с рядом сидящими. Не считая Пхичита, тот улыбается, как будто находится в цирке, а не на важном собрании, и вокруг клоуны. Как и всегда, Кацуки стоит за спиной сестры, а русский, как дурак смотрит на него, они переглядываются, общаются без слов и между ними едва молнии не проскальзывают. Георгий шипит, «господи, хватит поедать его глазами, удивляюсь, что ты его до сих пор не завалил», одёргивая напарника. Гоша-Гоша, как ты далек от истины. Когда начинается «перекличка», то все переводят взгляд на пустой стул. Китайский представитель не прибыл, и Никифоров хмурится. Си Ифань был примером пунктуального человека, всегда приходит вовремя и терпеть не может опоздания, для него каждая секунда на счету. Даже то, что он приехал со своим сыном, Гуанхуном, вряд ли стало бы причиной опоздания почти на полчаса. Русский чувствует скорые проблемы. Тут в комнату входит мужчина, сразу направляясь к сидевшей в центре Мари, и что-то говорит, склоняясь к ней. Девушка сначала вскидывает брови, а потом хмуро переспрашивает, в ее голосе слышится вопрос, но тон все еще нейтральный. — Собрание переносится, — наконец выдает она и, видя вопросительные взгляды, объясняется. — Господин Си и его сын были похищены по дороге. Надо отдать должное остальным представителям. Те не вскидываются, не паникуют, единственное изменение это выражение лица Чуланонта, тот теперь не улыбается, а серьезно смотрит на девушку. Виктор смотрит на Юри, тот кивает головой, отвечая на вопросительный взгляд. Конечно же, он пойдет, это его работа, и не обсуждается. Мари переходит на японский, отдавая указание стоящему за ней брату и незнакомому мужчине, русский также оборачивается к Поповичу. — Поможешь с поисками. Это приказ, — Георгий кивает, выходит вслед за японцами, а за ним тянутся уже другие представители мафии. Потому что они «семья», хоть и очень своеобразная. Будем честными, русским совсем не выгодна смена власти в китайском клане. Больше хлопот, чем смысла, и как консильери он понимает это отчётливо, не факт, что новый глава будет лучше или лояльней. Си Ифань его вполне устраивает. Единственное, что Виктор желает, чтобы все прошло быстро и с минимумом крови. Он работает за ноутбуком, чтобы хоть как-то скоротать время, часы в углу экрана услужливо показывают «01:13», но сон не идет от слова «совсем». Из открытого окна слышны лишь цикады, а потом их сменяют звуки дождя, спустя целых трое суток жары, и комната наполняется свежестью. Два часа назад заходила Мари, услужливо поделилась чашкой кофе и новостями. Месторасположение Си нашли, и команда уже отправилась «спасать и карать». Дышать стало чуть легче, он нелепо пошутил про скоростных японцев. Девушка на это только закатила глаза, спрашивая, что «ты невыносим, как мой брат тебя терпит? Нет, не смей отвечать, я прекрасно знаю почему и как». Когда та стояла уже в дверях, русский произнес волнующий его последние месяцы вопрос. Японка застыла, обдумывая, а затем выдала: — Это уже зависит от него, — и ушла, оставляя мужчину одного. Виктор закрывает ноутбук. Хватит работать. Он ложится на теплый пол, вслушиваясь в шум дождя, почти засыпает. Но резко поворачивает голову к двери, кто-то за ней тихо шуршит, и Никифоров встает, подходя к выходу. Он уже хочет открыть, когда створка сама отходит в сторону, и Юри практически сталкивается с ним, но вовремя тормозит. — Я думал, ты уже спишь. — Кацуки достаточно бодро выглядит, умудряясь смущенно улыбаться, хотя на щеке след от крови. Русский проводит большим пальцем по нему, стирая, и брюнет отвечает на незаданный вопрос. — Чужая. И Никифоров, впервые за последние шесть часов, выдыхает спокойно. Беспокоился ли он? Еще как, хотя и понимал, это работа. Лишь спрашивает о результатах. — Господин Си ранен, но не серьезно. Из наших никто не пострадал, так, мелкие царапины, — Виктор кивает, как китайский болванчик, а потом растягивает губы в пошлой улыбке, на которую японец возмущенно стонет, делая шаг ближе. — Даже не смей, Виктор, я только с задания! Пыльный, грязный, потн… — конец предложения прерывается. — Плевать, — произносит блондин, прерывая поцелуй. Он эгоист, ему хочется сейчас, и ему без разницы на мешающие факторы. Он снова целует, неспешно, проводит языком по чужой губе, чувствуя, как дрожит тело в его руках. Кацуки сдается быстро, подставляет шею, жарко выдыхая куда-то чуть выше уха. Жар бежит по телу, разгоняя кровь, заставляя сердце биться чаще. Эти чувства опаляют, заставляют желать большего. И Никифоров медленно ведет языком по шее, оставляя влажный след на коже, покрывает мелкими поцелуями подбородок. Его руки привычно и главное быстро избавляют любовника от пиджака, тот летит на пол с тихим звоном. Под ним оказывается пустая кобура, которую постигает такая же участь. Когда он остаётся без брюк, Юри не запоминает, слишком занят другим. Он целует, ловя заданный темп, медленно, аккуратно касаясь другого языка. В висках стучит шальное сердце, японца слегка ведет, отчего он неосторожно отрывает пуговицу, пока расстёгивает чужую рубашку, и одним движением роняет ее все туда же, на пол. Он оставляет на шее русского пару засосов, удовлетворенно улыбаясь, ловит судорожный вздох. Виктор толкает его в сторону расстеленного футона, роняет и устраивается между ног, нависая сверху. Сегодня он ведет. Внимательно смотря в темные, почти черные, глаза, срывает полузадушенный стон, когда касается члена через тонкую ткань боксеров. Кацуки бесстыдно громко стонет, заставляя русского широко улыбнуться, ему слишком это нравится. Он медленно забирается руками под полурасстёгнутую рубашку — его терпение не бесконечное, а пуговицы слишком мелкие — аккуратно очерчивая соцветия лилий на боку, он может сделать это даже с закрытыми глазами. Наклоняется, оставляя мелкие следы на ключицах, спускается вниз и целует в солнечное сплетение. Юноша под ним только и может, что стонать, царапая чужие плечи. Возможно, завтра Георгий будет материть друга, но в данный момент его это волновало в последнюю очередь. И тут блондин резко поднимает голову, наклоняется к стоящей рядом с матрасом сумке. — Поработай пальчиками, — Никифоров роняет полупустой флакон смазки, пошло улыбаясь, помогает стянуть возлюбленному нижнее белье, затем занимается своими штанами, громко щелкая пряжкой ремня. Юри принимает правила игры, выдавливая на ладонь лубрикант. Пачкает пальцы, а затем аккуратно вводит сразу два. Не особо приятно. Он морщится, болезненно шипит, чувствуя собственные пальцы. Приходится закинуть ноги, чтобы было удобно. Взгляд Виктора прожигает, заставляя залиться краской, потому что в нем столько желания, что японец удивляется, как у того еще терпение не кончилось. И прав, русский не выдерживает быстро, добавляет уже свои пальцы, достаточно быстро находя простату, словно только этим и занимается. Кацуки выгибает, его словно бьет током, он чувствует, как его переворачивают на живот, заставляя расставить ноги. Никифоров аккуратен, он прекрасно знает, что если будет спешить, то только навредит. Поэтому первые движения неторопливые, блондин шипит «узкий». Японец под ним сжимает подушку сильнее, рвано дышит. Больно, всегда так, только эта боль - плата, и он готов ее терпеть. Виктор входит полностью, давая привыкнуть, успокаивающе целует в шею, плечи, позвоночник, куда попадет, водит ладонью по члену. Даже когда слышит тихое «давай», все равно медленно толкается. «Быстрее, твою мать, Никифоров», только вот Юри хочет большего, он сам двигается назад, пока у русского не срываются тормоза и тот не переходит на рваный темп. Виктор сильнее сжимает чужие бедра. Японец пошло стонет имя любовника, выгибает спину под его руками. Оргазм накрывает внезапно, почти одновременно. Он просто чувствует, как внутри становится обжигающе горячо, и сам кончает, пачкая простыни. В голове становится как-то совсем пусто, поэтому Кацуки скидывает навалившегося на него русского только через пару минут, после того, как восстанавливает дыхание. Он садится на матрас, чувствуя, как по внутренней стороне бедра что-то течет. Ясно все. Брюнет спокойно засовывает руку в карман чужой сумки, доставая пачку салфеток. Виктор рядом довольно скалится, смотря, как возлюбленный оттирает его же сперму с кожи. — Юрии…— тянет он, перевернувшись на бок, все еще наблюдая за чужими действиями. Японец вопросительно мычит, показывая, что он весь во внимании. — Поехали со мной в Россию? — и в этом вопросе намного больше смысла, чем кажется. Юри хлопает ресницами и внимательно смотрит в глаза, словно что-то ищет там. Умилительно. А потом решает что-то про себя и, смущенно улыбаясь, произносит. — Я согласен. — И Никифоров не может не поцеловать его. Потому что наконец-то. — Стоп-стоп-стоп. То есть, ты динамил его около трех лет, и он тебя не завалил за это время? — Плисецкий машет руками, как мельница, едва не заезжая по лицу сидящему рядом Отабеку. Кацуки кивает головой, вытирая тарелку, хотя он не уверен, что правильно понял, что означает слово «динамил». Виктор смеется, потому что Плисецкий это Плисецкий, сам попросил рассказать как «ты этого япошку на нашу родину затащил, колись окаянный», а из рассказа самое ненужное выделяет. Юрий смотрит недоверчиво, а потом обращается к кузену. — Ема, тебе памятник поставить можно. Алтын делает глоток какого-то японского чая и согласно кивает головой. За особое терпение.