Воспоминания и ожидания

      У Алистера никогда не было дома — он никогда не считал за таковой замок Редклиф с его холодными каменными стенами, ни тем более монастырь, где он проходил обучение на храмовника. После были казармы серых стражей, но он провел там не так уж и много времени, чтобы привыкнуть к месту или людям: разве что Дункан, заменивший ему отца, выводил его «в свет» — выпить и послушать байки старших стражей. А потом пришел Мор, и все отбыли в Остагар, оставляя за собой только потухшие камины и убранную посуду, которую перед этим очень тщательно мыли, натирая песком до тусклого блеска.       Эти тевинтерские руины запомнились ему только тремя вещами — ошеломляющей надеждой на победу, встречей с ней и гибелью Дункана, короля Кайлана и тысяч простых солдат: да, были выжившие после битвы, но как он выяснил позже, на одного спасшегося человека приходилось двадцать убитых.       Потом была вся эта канитель с Мором, договоры Стражей, поиск урны священного праха, сражения, сражения, сражения… И она, как-то вечером между делом обронившая фразу: «Алистер, мой дом теперь там, где стражи. И ты.»       Тогда все казалось проще, и никто из них обоих не мог заглянуть в будущее ни на секунду, чтобы узнать, что уготовила им судьба. Они просто были… Просто были: делили невзгоды, паек и ложе, рука об руку шли, прорубая себе путь к концу их истории — трону предателя, провозгласившего себя королем и архидемону, неуловимо застывшему на самой границе их общих кошмаров.       Как водится, все разрешилось слишком быстро — события, затягивающиеся в тугой узел неопределенности разрешились Гордиевым мечом Собрания Земель — своими руками он отрубил голову Логэйну, отомстив таким образом за Дункана и всех тех, кто так и не вернулся из Диких Земель Коркари. Странно, но такого долгожданного, сладкого облегчения эта месть не принесла — наоборот, все, что он мог ощущать, чувствуя, как остывающая кровь ныне мертвого человека стекает по его лицу и рукам — это полную опустошенность, ужас перед тем, что он натворил и ровным счетом никакого облегчения.       … Когда Анору увели и в опустевшем зале остались только они вдвоем, она позволила себе подойти к нему, так же стоящему над бездыханным телом героя реки Дэйн, бывшего тэйрна Гварена, и стереть кровь с его лица, тихо шепча слова ободрения, напоминая, что им остался последний рубеж — архидемон, уж после которого никакие королевские проблемы не покажутся серьезными. Она поцеловала его, взяла под руку, и мягко, но настойчиво (как она и делала всегда) вывела его на улицу, где его стошнило.       Когда Риордан сказал им то, что должен был сказать Дункан еще, казалось, вечность назад, он ничего не ответил, и только поднял взгляд на ее лицо — посеревшее, постаревшее, казалось, лет на двадцать: он впервые заметил то, что за время, проведенное вместе, сотворил с ней Мор. Запавшие глазницы, сухие губы, тусклые глаза, впалые щеки — мало что общего было в этой женщине с той девушкой, которая шутила вместе с ним в Остагаре, кажется, тысячу лун назад.       Они ничего не сказали друг другу, и сначала вышла она, а он решился сделать шаг лишь спустя несколько минут, когда Риордан неловко прокашлялся и поинтересовался, не хочет ли Алистер выяснить что-то еще. Алистер не хотел знать решительно ничего более, и вышел, неловко развернувшись на пятках.       Ему никогда не хотелось вспоминать темный ритуал, но холод тела и голос отступницы никак не хотели исчезать из памяти, как бы он не силился забыть ту злополучную ночь. Когда он вернулся к себе в комнату, Марена ждала его, как будто ничего и не было — она мягко улыбнулась и сказала, что нужно выспаться для того, чтобы победить эту «огромную дурацкую ящерицу». Той ночью он обнимал ее крепче, чем когда бы то ни было, но никак не мог избавиться от горького чувства вины и разочарования. Она чувствовала это, и возможно, не меньше его, а в какой-то момент села на кровати и гладила его по голове до тех пор, пока он не забылся тревожным сном.       Она сама убила Архидемона, до последнего сомневаясь в ритуале, предложенном ей ее подругой, исчезнувшей сразу после битвы за Денерим. «Ты слишком важен…» — не договорила она ему тогда и Алистеру оставалось лишь гадать, каким должно было быть окончание той фразы, которое он не расслышал за драконьим ревом.       Дни, последовавшие за этим, он точно мог назвать счастливыми: люди праздновали удачный финал и не обращали внимания ни на кого, кроме себя: они могли побыть вместе еще немного перед тем, как королевские обязанности поглотили бы их с головой. Она много улыбалась и почти не выпускала его руки из своей — так маленький ребенок на ярмарке держит за руку свою мать, судорожно хватается, чтобы не потерять ее в толпе. Дни и ночи тянулись долго, но в одном она была права: после мора все остальное казалось действительно незначительным.       Прошел год, она снова вернулась — и снова с триумфом: страж-командор Ферелдена самолично победила древнего магистра из тех, благодаря кому Златой град теперь Черный, и сохранила эрлинг Амарантайн, отведя Башню бдения под нужды Стражей. Тогда они виделись мельком, и он очень жалел, что не может остаться и помочь — она понимала это, но лишь улыбалась дальше, тихо посмеиваясь в ладонь, закованную в латную перчатку.       Когда они вновь разделили обязанности, стало легче просто оттого, что она была рядом — всегда готовая выслушать, поддержать и дать нужный совет, хоть даже она и сама порой обращалась к нему за помощью. Алистеру особенно нравились вечера, которые они проводили вместе, пытаясь решить особенно сложную или необычную задачу.

***

      Сейчас он стоял перед дверью в ее кабинет: забавно, но за столько лет совместной жизни ему так и не довелось тщательно осмотреть его — обычно они работали вместе: стол в его личном рабочем кабинете был больше, а само помещение было куда просторнее.       Его рука замерла над ручкой, и подождав еще секунду, он вошел в пахнущую пылью комнату. На первый взгляд все лежало на местах, ровно так же, как она оставила это, уходя… Год назад? Два? Он сбился со счету — она писала письма, но они были редки и ответить, чтобы излить все те чувства и переживания, полнившие его, не зная обратного адреса, Алистер не мог.       Он прошел вглубь комнаты, прямиком к столу, и его взгляд остановился на стеклянном футляре, в котором лежал цветок. Когда-то это определенно была роза, но сейчас о принадлежности черного и съежившегося от времени цветка к этому славному семейству напоминали лишь шипы да на удивление хорошо сохранившиеся зубчатые листья. В стену напротив стола кто-то вделал два крюка: сейчас они пустовали, но он знал, что если бы она была здесь, дома, то меч метеоритного железа был бы на месте.       Он вздохнул, теснимый нахлынувшими воспоминаниями и болезненной нежностью, и повернул голову к старому гардеробу, стоящему в углу. Алистер открыл двери и в нос ударил до боли знакомый запах — тонкий аромат южных благовоний и (здесь он улыбнулся) псины, ибо его жена была из тех ферелденцев, которых утонченные соседи-орлесианцы презрительно кличут собачниками. Он вновь вздохнул и закрыл гардероб, решив не поддаваться эмоциям и ждать (но все-таки нужно проверить письма, а то вдруг…) ее возвращения.       Дни складывались в недели, но мало что менялось — работа казалась скучной и однообразной, и в конечном итоге он приспособился дремать в кресле, пропуская мимо себя значительную часть дворцовой жизни: кто-то приносил ему еду, кто-то приносил документы на подпись… И так раз за разом. Писем не приходило, и он не знал: злиться или волноваться. А может, стоило поддаться и тому, и тому?       В один из таких серых дней ему принесли изрядно помятный и неаккуратно запечатанный конверт (и опять без обратного адреса!) с обрывком бумаги внутри, на котором ровным почерком, но торопливо, было написано: «Все в порядке. Скучаю. М.К.»  — и все, молчание вновь затянулось до поздней осени, когда на море начались шторма, а небо, затянутое темными облаками, стремительно бегущими под порывами холодного ветра, не прояснялось неделями.       То был, кажется, четверг, и за окном барабанил дождь. Пламя свечи трепетало на легком сквозняке, и Алистер как обычно дремал. Сквозь пелену сна ему слышались шаги и голоса, но он не придавал этому значения: он откроет глаза, как только очередной посыльный принесет кипу документов. Дверь открылась, и на пороге возник силуэт, увидя который Алистер вскочил, уронив стул и перемахнул через длинный дубовый стол, разом забыв про статус, возраст и формальности.       … Следующие пять минут они молчали, не разжимая объятий, убеждаясь, что это не сон и что все наконец-то будет нормально и правильно. — Создатель, как же я скучала. — Она сказала это тихо, уткнувшись носом куда-то ему в шею, а он просто стоял и вдыхал запах, который он почти успел забыть. И все же, он был уверен — ничего общего с пылью шкафа. — Алистер, у меня столько всего, что я должна тебе рассказать…