Ледяной чертог

Всю дорогу до дворца Данила находился словно в другом измерении. Он чувствовал, что началась метель, чувствовал снег на своих ресницах, чувствовал бешеное биение собственного сердца. Но не чувствовал тела. Это неприятное ощущение паралича преследовало его даже тогда, когда он уже находился в собственной постели, укрытый толстым пуховым одеялом. На краю сидела матушка, поднося к губам его какое-то снадобье с ароматами чабреца, мяты, календулы и ещё чего-то пряного. Такая в доме была традиция — готовить с лета и осени травы, дабы потом отогреваться и лечиться морозными зимними вечерами. После третьего глотка дышать стало легче, внутри разлилось такое тепло, что аж захотелось застонать. Мать улыбнулась, заметив мутный взгляд сына. На неё молодой князь и злиться не мог, ведь отец не допускал её к делам государственным и сам решал все вопросы, которые прямо или косвенно касались политики. А брак Данилы с Линчем был ничем иным, как торговой сделкой, выгодной обеим сторонам. Коснувшись тёплой ладонью влажного лба сына, женщина тихо затянула колыбельную, от которой брюнет ощутил острый укол ностальгии. Много лет назад матушка вот так же сидела у его кровати, напевая песню, отпаивая чаем с травами. Данила моргал всё медленнее, постепенно погружаясь в сон. Он видел прекрасные далёкие миры, нарисованные яркими красками. Они с Игорем ещё совсем мальчишки. Бегают по полю, собирают цветы, играют с овцами и телятами… Но некий грохот заставил его распахнуть глаза, возвращаясь в печальную реальность. — Данила, немедленно пройди в залу. Не заставляй меня просить дважды, — недовольно произнёс Николай, погрозив молодому князю кулаком, и тут же скрылся. Козловский вздохнул, погладив мать по кисти, а после с её помощью принял сидячее положение. Она накинула ему на плечи длинный зелёно-золотой кафтан. Взяв глиняную чашу, он самостоятельно сделал несколько глотков, а после встал. Не боялся он гнева отца. Всё равно сделает так, как решил. Пусть хоть что делает и грозит всем, чем душа пожелает. Медленно войдя в зал, освящённый огромным количеством свечей, Данила задержался взглядом на лице Линча. Тот стоял возле одной из колонн, недобро блестя тёмными глазами. — Что это за проделки? Пояснишь нам? — как можно жёстче спросил Николай, восседающий в кресле. — Ты знаешь моё мнение насчёт твоего решения, отец. Потому твои вопросы неуместны, — отчеканил он, правда, с лёгкой хрипотцой в севшем голосе. — Ты не имеешь права перечить мне! Где твоё уважение? — рявкнул Николай больше бессильно, нежели властно. Линч сделал два шага вперёд, блики огня заиграли на его лице: — Я, конечно, понимаю, что ты из своевольных. Но если подобные вещи войдут в привычку — мне придётся наказать тебя. И наказание это будет настолько жестоким, что ты и представить себе не можешь. Хац, переведи. Голос его звучал холодно и жёстко, но настолько естественно, что даже не зная перевода, Данила ощутил лёгкое волнение. — Хозяин говорит, что накажет вас очень жёстко. Таким способом, который выше вашего понимания. Если вы ещё раз выкинете нечто подобное, — с акцентом отозвался молодой мулат. Козловский хмыкнул, не собираясь показывать те эмоции, которые на самом деле возникли в нём при этой угрозе. — Я не собираюсь выходить за вас замуж. Так понятнее? Переведите. Слуга быстро преобразовал фразу, сложив её в испанскую речь. Линч приглушённо рассмеялся, неспешно доставая острый кинжал из-за пояса. Кончик его засветился при попадании света на остриё. — У нас уже есть договор с твоим отцом. Ты хочешь его расторгнуть? А в курсе ли ты, что по моим обычаям в случае обмана и невыполнения обязательств — я могу с чистой совестью перерезать всю семью виновника? Такое развитие событий тебя устроит? Сглотнув, мулат поспешно перевёл услышанное на русский язык, запинаясь. Разрумянившееся лицо Данилы стало ещё алее. Не делаются так дела. Нельзя так. Ведь, несмотря на своенравие, не сможет он пожертвовать жизнями отца, матери и брата. — Ты готов увидеть смерть матери? — строго проговорил Николай, — я-то ладно, леший со мной. Меня ты ненавидишь теперь. Но она ни в чём не виновата! Козловский смотрел в глаза испанца, и понимал, что тот не шутит. Он говорит серьёзно об обыденных для себя вещах. И это было страшнее всего. Повисла тишина. Лишь спустя несколько минут Данила сморгнул, переводя взгляд в пол. Что ж, они победили. Он ещё разберётся со всем этим, быть может, убьёт Линча, когда они покинут Московию? Быть может, сбежит? — Молодец, сын! Вот теперь я вижу, что ты зрелый человек, а не маленький глупый мальчишка! — радостно хлопнув в ладоши отец, с благоговением взглянув на Линча. Тот усмехнулся. — Обряд венчания пройдёт в воскресенье. А пока отдыхай, мальчик мой, — добавил князь, — отдыхай.

***

Беспокойный сон едва ли можно было назвать «отдыхом». Не заболел Данила исключительно благодаря целебному отвару матери. На рассвете она принесла ему ещё одну полную чашку напитка, щедро сдобренного рябиной. Вкус получился интересный, с горчинкой. Допив чай, Козловский поблагодарил мать, и снова улёгся под одеяло. На душе было прескверно. Только сейчас он начал осознавать, что ему предстоит покинуть родные места. Он здесь родился и вырос, из него готовили главу княжества. И в один миг всё перевернулось с ног на голову. Говорить с отцом было бесполезно, а мать не играла никакой роли во всём этом спектакле. Как-то неожиданно для самого себя, князь задумался о том чудовище, что два раза видел на озере. Разве ж обитали в Московии такие существа? Никогда прежде Данила их не видел. И ведь зря боялся — чудовище, напротив, спасло ему жизнь. А Линч убил его. По всей видимости, это жестокий человек, что не есть плохо, когда речь идёт о выживании. Но почему-то Козловскому абсолютно не нравился этот человек. Было в нём нечто… отталкивающее. В первом часу в спальню князя зашёл Линч. Позволить себе такую вольность никто не мог. Но ведь этот гость был у отца на особом счету. Следом за Каллумом в комнате возник мулат, владеющий обоими языками. — Ты должен выучить мой язык в течение трёх дней и ночей. Эта книга не проста. Сперва ты не будешь понимать, что здесь написано, но чем дольше будешь читать, тем быстрее овладеешь моим языком. И после этого при мне и со мной ты будешь разговаривать только на моём языке, — произнёс Линч, бросая на грудь Данилы увесистую книгу в старинном кожаном переплёте. Тот лишь поморщился, поправляя на себе одеяло, и слушая перевод речи будущего муженька. Не доживая никакой реакции на свои слова, испанец вышел, его слуга — за ним. Тяжело вздохнув, Данила взял в руки книгу и рассмотрел потрескавшийся от времени переплёт, а после открыл её.