Назойливей боли

– Я помогу тебе. Жнец не верит. Не верит смертоносному снайперу, за которым сам ходит по пятам, скрываясь в тени, наблюдая с других домов. Позволяя иногда себя заметить лишь краем глаза. Или спугивая с облюбованного места. Ему хорошо жить в чужой паутине, научившись не запутываться в сложных лабиринтах и не наступать на ядовитые мины. Они и так не могут принести ему вреда. А помощь – может. Он убедился на собственной шкуре. Подожди-подожди, пока боль не пришла. Красные зрачки смотрят из-под капюшона. Нацелено. Не мигая. Вдова выдерживает этот разрывающий на части взгляд легко и непринуждённо, как стреляет. Выстрел – труп. Что тараканов давить. Жнец немного постоит и уйдет без слов – не сегодня, давай в другой раз, я голоден. Но не откажется. Ночь идет и выпускает своих чудовищ. Реальность сейчас хуже вымысла. Продержится еще несколько дней. Тела – уже не живые, еще не мертвые, изуродованные, пока теплые, как он любит. Едва бьющееся сердце внутри. Клочья плоти. Подавится куском раздробленной кости, если съест. Но он никого не ел, не пытался. Не вгрызался в глотку бессмысленно острыми зубами – загнутые иглы, невозможно оторвать кусок, с такими любой хищник не выживет, если не проглотит целиком. Не вырывал кадык. Не хрустел хрящами. Даже своих ненавистных врагов. «Overwatch». Зато когти – лезвия. Жнец оттаскивает присмотренную добычу в недоступное никому место и ждет, пока наниты не напитаются под завязку. Микроскопические твари, благодаря которым он все еще существует. Какие гурманы. Наномашины. Наноассемблеры. Собирай, что хочешь – хоть дробовики, хоть тело. По привычке и то и другое. Только не забывай кормить. Раньше он гонял крыс по лаборатории – белых крыс по белому кафелю – когда выбирался из своей палаты. Мерси говорила про фототрофность, а он убивает. Разница – грызуны, люди. Только от зверья Жнец теряет рассудок, и зубы растут невпопад не от хорошей жизни. Он их выдирает время от времени, чтобы выглядеть лучше. Человечнее. Особенно когда соглашается: – Мне не нужна помощь, мне нужна работа. Еще раньше – до крыс – он гонял омников. Роботов, которые так стали походить на людей. А с ним иначе – машина, играющая личностью как красивой приманкой. Но внутренности остаются черным месивом из сплавов, кремния, масла. Он уже привык к этому, а сейчас заставляют делать наоборот – вспоминать и тренироваться. Достигать целей. И снова. Как управлять, как слушать. Как пробираться и как красть. Пока большего не надо – «Коготь» доволен своей находкой. Наверняка поет дифирамбы Вдове. Или нет. Она же их. А он – почти свободен. Почти. Пока боль не пришла. – Раньше ты был эстетичнее. Снайпер оставляет что-то на столе и выходит из комнаты. Белая маска – череп животного без прикрас, без клыков и рогов. Она ему нравится. И Жнец больше не выдирает зубы, и не точит их о камни. До ночи. Пока не станет лезть на стенку, биться об острые углы, лишь бы перекрыть боль болью. Клин клином. Чтобы не повторить ошибок, как в лаборатории. Нежная кожа лопается под когтями. Рубить жилы, резать вены, отделять от кости, пока все не превратится в дым. Смотреть на капающую из порезов маслянистую жижу. Вытаскивать пули из брюха вот так просто – без щипцов и анестезии – и бросать на пол, брызгая нефтяной пленкой. Следы складываются в узоры. Кричать. Нападать на себя же, на собственное отражение, царапая когтями стекло. Не забывай кормить. По привычке он глотает таблетки – сразу помногу. А назойливей боли только холод. Утренний. Влажный. Неприятный. – Нахохлившаяся сова. Жнец раздраженно фыркает, когда на его плечи накидывают термоодеяло. Но все равно кутается в него целиком, вертясь на диване. Поздно осознавая, что оставляет себя наедине со снайпером. Она уже метит в голову. Хрупкие пальцы на хрупком фарфоре – Вдова сдувает горячий пар, отпивая какой-то напиток. Смотрит на него. На губах ухмылка. – Не того кормишь. Тебе по жизни быть таким собранным, как на миссии. Вот-вот развалишься. – Не твое дело. Она кивает на противоположное место за столом – там так же накрыто – яичница камнем преткновения. Его невольно передергивает. Нет, назойливей боли чужая забота. – Позавтракай со мной. И резать ножом белок со злосчастной ветчиной, словно это было испытанием. Оно и есть. Давай. По-человечески. Чтобы потом закончить, укоризненно посмотреть на неё, ища подвох в спокойном лице. Вдова издевательски равнодушна. Она же знает, что это его только подстегивает. – Ты мстишь им за то, что они с тобой сделали? Жнец забирает одеяло с собой. Может быть, в роли поощрения – он подлавливает себя на этой мысли. Но оно умеет греть. Почти как только подстреленные тела. Но на задании Жнец к ним так и не притрагивается. Теперь он ходит в маске, все больше напоминает призрака – просочится, обойдет защиту. Кажется, вот он неосязаемый, безопасный, а мгновение – выстрел дробовика. Еще один агент «Overwatch» не будет беспокоить его. Наступает ночь и выпускает боль. Он её больше не кормит. Не калечит себя. Терпит. Пробуждается утро и убивает боль. И память. И он вновь сопротивляется, но садится за стол. Уверенней держит столовые приборы, чашка в руках не трещит от давления. – Ты мстишь им за то, что они с тобой сделали? Жнец не воспринимает всерьез. – Странные вопросы задаешь. Ему надоедает выхаркивать пули. Ночь – боль. Утро – завтрак. – Ты мстишь им за то, что они с тобой сделали? – К чему это? Ему кажется, или она искренне улыбнулась уголками губ. – Думаю, насколько я могу рассчитывать на твое прикрытие. Жнец неразборчиво бурчит и уходит. Теперь ему не хочется сдирать с себя кожу, вырывать мясо с кости, кромсать пластиковые вены. Они еще пригодятся. Для мести или нет – не важно. Зверь ему угрожает и скалится. Ночь идет и выпускает своих чудовищ. Он больше не кормит их болью. Как странно. Раньше – кормил. Что-то поменял. Или кто-то… Кто и вправду назойливей боли.