Байки под одеялом

Рваное дыхание нагревало это место. Тусклый свет от фонарика для чтения с трудом освещал больше, чем ему предназначалось. Буквы расплывались, и когда воздуха уже критически не хватало, Хан Ми выныривала из-под тёплого одеяла, заглатывая свежесть и холод без остатка. В то же время она задерживала дыхание на несколько секунд и после тихо выдыхала, будто боясь спугнуть чей-то сон. Несмотря на этого кого-то, что крепко сопел в обе дырочки через почти картонную стенку. Она всегда любила почитать что-нибудь интересное, будь то философский трактат, второсортный бульварный роман, великолепное трёхтомное фэнтези, историческая повесть или же небольшие научные статейки из познавательных журналов. «Это не только развивает», — говорила она себе, когда руки опускались от отчаяния, — «Но и помогает учиться бороться со всем миром». А бороться ей как раз было с кем. И с чем — тоже. Вообще, сколько она себя помнит, всё время она с чем-то боролась: с несправедливостью, с кузеном по пустякам, с девочками-строящими-из-себя-непонятно-что, с подушками, видевшими немало обидных слёз и тихих истерик… Вдруг за окном громыхнуло, да так, что стёкла задребезжали, вперемешку с яркими и опасными грозовыми вспышками. Хан Ми вздрогнула. По стеклу частой дробью забарабанил дождь, принося спасительную прохладу через форточку приоткрытого на ночь окна. Она с упоением вслушивалась в эту ночную импровизацию, на какой-то момент забывая обо всех своих тревогах. А потом перед глазами встаёт образ далеко из детства: вот она, маленькая, слабая, замкнутая в себе девочка, сидит у окна в гостиной, вся в пластырях и зелёнке, а за окном точно такая же погода. Отчаянно шмыгая носом, она прогоняла предательские слёзы. Первая драка с девочкой-задирой, потом какой-то мальчик ударил её, а после её новоиспечённому кузену снесло крышу, он начал заступаться… А дальше как в тумане. К ужину Джун Хёк в тот день так и не спустился. Девушка на мгновение вынырнула из воспоминаний, вдыхая свежесть и слыша тихие шаги в соседней комнате: снова, наверное, отправился на ночной променад; как новый эпизод уже всплывает перед глазами: тот же день, поздняя ночь. Она, укутавшись в одеяло, тихо крадётся в коридоре по ветхим и скрипучим половицам, на минуту замирая у соседней двери, прислушиваясь к мерному дыханию владельца комнаты. Мнётся, сомневается. Но минуты вполне хватило, чтобы ручка двери аккуратно и бесшумно повернулась, впуская прохладу коридора в комнату. Спит, как сурок спит, сопит в обе дырочки, как и сегодня. Она тихо подошла к кровати, присела на краешек, задумалась. Кто же всё-таки она для него? Друг, сестра, неприятная девчонка, которая случайным образом вдруг возникла в его жизни? Она этого не знала, так как он вёл себя с ней всегда по-разному, хотя, конечно, больше издевался, но издевался по-дружески, да и то не так часто, как кажется на первый взгляд. А потом монотонное, тихое постукивание капель по стеклу нарушает полусонный шёпот: — Ты чего не спишь? Она посмотрела на него, и взгляд стремительно начал мутнеть. — Скажи, что я сделала не так? Почему они набросились, стоило мне сказать правду? — сипло, словно на натянутых струнах прошептала девочка, и, не в силах больше сдерживаться, она спрятала лицо в ладонях. — Знаешь, никто её не любит. Она жестокая, грубая и бестактная. И почти никто не подготовлен к ней, поэтому зачастую её принимают за оскорбление. Вот тебе и ответ, сестрица, — также тихо прошептал Джун Хёк и порывисто обнял девочку, пытаясь утешить, как мог. Она шумно всхлипнула и потерялась в рыданиях. Он же только мог приобнять, погладить по голове, вдыхать дивный аромат волос и смотреть куда-то сквозь стекло, пытаясь найти ответы на такие простые, но в то же время невозможно сложные, почти риторические вопросы. В ту ночь Хан Ми заснула в крепких объятиях и под прекрасные ритмы дождя. Как ни странно, но после того случая отношение кузена к ней изменилось. Невозможно сказать точно, в какую сторону, но часто можно было заметить добрые усмешки и некий трепет в глазах, даже, к примеру, во время очередного спора. Девушка снова вынырнула из омута воспоминаний, размышляя теперь о самом насущном: что между ними? Как ни странно, сейчас даже Ли Гун отошел на второй план, а перед глазами возник до боли знакомый силуэт. И эти глаза. О да, эти восхитительного василькового оттенка глаза, в которые можно окунуться без чёрной оправы очков только дома, в непринуждённой обстановке. Чаще немного прикрытые, словно уставшие. Порой безумные, как в тот раз, когда он был зол как чёрт из-за неожиданного нового дна правды, по причине которой он и согласился на эту авантюру. И очень редко — нежные, заботливые. Оттого и, наверное, она хочет снова ощутить на себе этот взгляд. А руки? Сильные, крепкие, такие надёжные. Ей хватило всего пары случаев, чтобы упиться сладостной правдой. В голову нахально ворвался новый, совсем свежий эпизод: вот она идёт по темному переулку после очередного тяжёлого дня бок о бок с немного поехавшими кукушечкой одноклассниками, с тяжёлыми, почти свинцовыми мыслями, давящими на голову словно тиски из стали. Шестое чувство в тот день решило взять небольшой отпуск, да и следить за каждым шорохом в округе уже не было сил. Начинались выходные, Хан Ми просто хотелось прийти и забыться, желательно до утра понедельника. И тут — банально до смешного — воришка уличил момент полного неведения и в наглую стащил с плеча девушки ту злополучную сумку. Благо, она имела привычку рассовывать всё самое необходимое по карманам, посему телефон и остатки карманных денег остались нетронутыми. И, конечно же, первым делом она позвала оказавшегося неподалёку полицейского, в надежде хоть на какую-то информацию о воре, но, увы, безуспешно. После — звонок брату. Этот прилетает на зов буквально через пять минут, хотя расстояние от дома и до места происшествия довольно приличное. Вот он, запыхавшийся, красный от бега, взгляд ошалелый, очки съехали с переносицы. Вдруг начинает орать что-то прямо в лицо, девушка не помнит, что. А потом как разряд: схватил её руки чуть выше локтя, сжал крепко-крепко, словно пытался привести её в чувства, достучаться до глупой сестры. А она? Она пыталась судорожно объяснить ему, что с ней всё в порядке и не нужно так психовать. Но он будто не слышал, и в порыве беспокойства начал осматривать лицо девушки на наличие мелких ранок или шишек. Хан Ми едва не задохнулась от окутавшего её ощущения заботы и нежности. Он нежно провёл пальцами по контуру лица, к подбородку, потом снова вверх и запустил пятёрню в угольно-чёрные волосы, чуть дальше корней от уха. И лишь после этого жеста она опомнилась: так не должно происходить при посторонних. Нет, только не при них, это слишком личное. Она заглянула в васильковые глаза и увидела там что-то такое, что словами описать просто невозможно. — Я же волновался за тебя, хрюшка, — почти исчезнувший было румянец после быстрого бега вновь проявился лёгким розовым оттенком. Наверное, она выглядела не лучше. Хан Ми спрятала пылающее лицо в куртке брата, у сердца. Немного сбившийся ритм, на удивление, подействовал отрезвляюще. — Пойдём домой. Я закажу курочку. Вдруг Хан Ми услышала тихие шаги совсем рядом с дверью. Затихли там же. Девушка напрягла слух, ожидая дальнейших действий. На всякий случай, быстро убрала книгу и выключила лампу, заворачиваясь в одеяло. Как оказалось, не зря: на двери щёлкнул замок и она тихонько отворилась. — Брр, ну и холодина. Сестра совсем ничего не соображает? Идиотина! — умозаключил парень и, обойдя кровать, аккуратно закрыл форточку. Но что-то пошло не так и, облокотившись о бортик кровати, он туловищем вперёд опрокинулся на мягкую кровать. На минуту Джун Хёк забыл, как дышать. Прошла минута, но ожидаемого пробуждения не последовало. — Как странно, — пробормотал парень, — обычно она чутко спит. Настолько устала, что ли? — он аккуратно опёрся руками о злополучный бортик и поднялся, тяжело переводя дыхание. Промелькнула мысль, будто он в строго охраняемом сейфе банка и грабит доллары, проделывая ювелирную работу бесшумно и незаметно. Отдышавшись, он понял, что на него всё же смотрят два алых сонных глаза, выражающие смятение и немой вопрос, мол, чего ты здесь забыл? Джун Хёк лишь устало вздохнул и просто показал на закрытое окно. Та лишь шевельнула головой и кивнула в знак благодарности. — Спи, дурачинушка. И попробуй только завтра заболеть, лекарства тебе покупать не буду! — с тихим упрёком сказал парень и прошастал бы мимо кровати дальше, к себе в спальню. Если бы не слабый захват пальцами край ночнушки, что была ему великовата, и слабый оклик. — Останься здесь, прошу. Мне холодно, — прохрипела девушка, взирая на него с такой тоской, надеждой и беспомощностью, что его бы совесть загрызла, не сделай он так, как хочет того сестра. Он не стал медлить и сразу же залез под одеяло к Хан Ми и обнял со спины, свободной рукой укрывая их с головой. Стук капель за окном стал ещё приглушённее, воцарилась умиротворяющая тишина, нарушаемая лишь слегка сбитым дыханием и случайными скрипами кровати, если кто-то из них вздумал лечь поудобнее. Им не нужно было лишних слов: всё понимали и без них, не глупые. Достаточно было брату покрепче обнять сестру, как мелкая дрожь, пробивавшая всё её тело, быстро сошла на нет, а дыхание выровнялось. Да, он не знал всей глубины переживаний Хан Ми; не знал также, что она думает по отношению к нему; не знал, почему перед глазами вдруг встала та самая картинка из прошлого, где всё было до боли похоже, но теперь — гораздо глубже и печальнее; и он точно не знал, о чём всё это время думает эта красноглазая бестия, которая порой бывает действительно милой и искренней, а он, как дурак, ловит каждый такой момент в призрачные сети, дабы сохранить, запомнить, удержать… — Почему ты остался? — вопрос совершенно не к месту, думает он, но что-то заставляет ответить. — Ты в этом нуждаешься, я же вижу, — и замолк, вдыхая невероятно приятный аромат тёмных волос, поддаваясь неуместному романтичному настроению. Снова. И слишком поздно замечает, как руки крепче смыкаются на талии, а губы сами находят нежный изгиб шеи. Прикосновение — почти невесомое. Лёгкое, словно перо птицы. Это больше напоминает дуновение горячего ветра в степи: сначала обжигающего, а потом, чуть позже, прохладного, даже холодного. Будоражащие сознание мысли стремительной волной захлестнули собой всё, до чего можно было дотянуться. Он с ужасом осознаёт, что если сейчас не остановится, то разуму можно будет помахать ручкой, а хорошим отношениям с сестрой можно будет уже таскать цветочки на могилку. И пока он думал, параллельно ожидалась хоть какая-то реакция на столь интимные действия. Но, что немало удивляло, её не было, не было, а потом — бац! — резко вздрогнула, словно её током шибануло, дыхание вновь сбилось, а руки девушки легли поверх его, подтягивая их немного вверх, по локтю, чтобы было удобно и ему, и ей. Немного — совсем капельку — подаётся спиной назад, будто приглашая, разрешая творить с ней всё, что угодно. И прикосновение случилось. Сладкое, невероятное, нежное, что-то на грани, что-то на задворках создания мира — все абстракции, чувства и эмоции смешались в одно «нечто», что люди обычно зовут «поцелуем». Плавая в этом омуте Джун Хёк не заметил, как начал покрывать поцелуями всю оголённую часть тела. Лёгкие, словно мазок кисти; глубокие, со следами зубов; нежные, оставляющие розоватый оттенок на гладкой коже. Слишком сложно игнорировать то, что мозолит глаза каждый божий день и не даёт тебе покоя уже который год. А что же она? Он не представлял, что творится сейчас с сестрой. И не хотел, в общем. Его убийство самым изощрённым способом подождёт, а сейчас — нежность. А Хан Ми уже давно не думала. Она просто боялась сойти с ума от нахлынувших эмоций. Боялась, что её унесёт волной далеко-далеко, а потом грести обратно будет слишком сложно. Или поздно. Поддаваясь крышесносящим чувствам, девушка закрыла глаза и просто наслаждалась моментом. Убивать, рвать и метать молнии, кричать на глупого брата — потом. Слишком близко он сейчас со своим невыносимым запахом, обжигающим дыханием и будоражащими поцелуями. Непроизвольно вырвался тихий полустон. Она резко развернулась и встретилась с накрывающими её рот губами. И тут крышу сорвало обоим. *** — Сказочные идиоты, а? — задала риторический вопрос Хан Ми, едва открыла глаза после глубокого сна. За окном до сих пор лил проклятый дождь, словно где-то там, в царстве облаков, было принято решение обязательно затопить город. Только за какие грехи? Не за их ли? — И не говори, — сладко зевнув и потянувшись, Джун Хёк неторопливо обвёл взглядом комнату и довольно хмыкнул. Никаких следов вчерашнего происшествия. Ну, почти… — Слушай, а что твои труселя делают на люстре? — Самому интересно, знаешь ли. — Сам доставай, а я в душ. — Естественно, я их сам достану. Тебе ещё поручать такое важное дело? Что ты. Девушка устало вздохнула, завернулась в одеяло и потопала в святая святых, смывать с себя «соки любви». Настроение у нее было противоречивым. И хорошо, и боязно одновременно. И странно воспринимать как факт то, что между ними произошло накануне. Эта близость была, несомненно, спасительным кругом для неё, но что-то всё-таки царапало там, в глубине души. Чувство вины? Стыд за то, что это было и было хорошо? Осознание последствий? Страх следующего шага? Что же из этого? Или… всё и сразу? Голова гудела. Мысли маленькими пчёлками летали вокруг улья, время от времени залетая туда и снова вылетая, наматывая круги по-новой. Поворачивая кран, Хан Ми мельком взглянула на себя в зеркало, но заметив что-то неладное, надолго задержалась перед ним, рассматривая странные красные пятна вокруг шеи. Стоит дотронуться — словно зуд, воспоминания начинают оживать перед глазами. Убираешь руку — пелена спадает. Необычно. — Если не знаешь, чем их свести, просто повяжи вокруг шеи шарф. Тем более, что сейчас холодно, есть повод, — «И даже несколько» добавил уже про себя появившийся в дверях брат. Девушка подскочила на месте, резко падая в объятия реальности. На раз натягивая полусползшее одеяло, она становилась пунцовой с каждой секундой. — Ч-ч-чего ты тут забыл? Я же сказала, что я первая! — Да не кипишуй, я просто грязные вещи в стирку закинул, — Джун Хёк почесал макушку и очень убедительно делал вид, что всё как обычно и ему всё равно. А потом он резко ухмыльнулся, похабно так, что Хан Ми пробила дрожь. — А одеяльце-то тоже в стирку надо бы, — три больших шага, и он дышит сестре в макушку, — А хозяйку — на стиралку усадить. Чтобы байки разные рассказывала, шутила ни о чём и сводила с ума одними своими глупыми просьбами. — А нельзя это сделать, будучи в одеяле? — вопрос просто в никуда, донельзя глупый, но важный. — Согласен только под одеялом. Широченная фирменная ухмылка-оскал озарила светлое лицо, а хитрые бесенята в васильковых глазах сейчас смотрели прямо в алую бездну, без всех этих линз и очков, и предвкушали что-то весёлое и интересное. Как она и любит.