умирая, не забудь отозваться

Ацуши на стремительной скорости вылетает за порог собственной квартиры. За спиной хлопает дверь, заставляя резко зажмуриться. Его вышвыривают почти так же, как и тогда, в приюте, только толчок в два раза сильнее. Он поднимается, отряхивает брюки и идёт туда, куда обычно ходят в таких ситуациях — на работу. Солнце м е д л е нн о садится, грязно-голубое небо м е д л е нн о становится чёрным. Всё настолько тягучее и неторопливое, что Ацуши кажется, будто его бешено стучащее сердце вот-вот поперхнется частичками пыли в крови и остановится. Дверь в агентстве скрипит, ручку заклинило. Все давно разошлись по домам, кроме Танизаки и, конечно же, Дазая, который стягивает здоровенные наушники и отдаёт Накаджиме честь. — Ацуши-кун! — пищит Дазай-сан, пытается выскользнуть из офисного кресла, но цепляется носком ботинка за одну из шести растопыренных ножек и валится на пол с глухим стуком. Дазай — он и в Африке Дазай. Торжественное воссоединение клуба хреновых бойфрендов. Кто-нибудь желает высказаться и начать сегодняшнее собрание? У Танизаки под глазами уже залегли синяки — значит, сидит уже не первую ночь. Ацуши думает, что Наоми не настолько злая и дома сейчас места себе не находит, а Танизаки как обычно сам себя накрутил, сам устроил драму одного актёра, и теперь сидит здесь в обществе полоумного гиперактивного придурка и завсегдатая-неудачника. — Ацуши-кун, тебе не кажется, что в последнее время ты зачастил с ночёвками на работе, — Дазай закидывает руку ему на плечо и начинает ковырять пластырь, скрывающий свежий порез на скуле. — Мне стоит поговорить с Акутагавой? Ацуши хочет сказать: «Чья бы, блять, корова мычала?» Ацуши хочет сказать: «Дазай-сан, может, Вы, наконец, выебете Чую-сана и будете ночевать дома, чтобы не мешать мне пиздострадать тут в одиночестве? Танизаки хотя бы молчит!» Ацуши хочет сказать: «Оставьте, пожалуйста, меня, в долбанном покое!» Но он ничего не говорит. Шепчет «Не стоит», аккуратно снимает со своего плеча руку и плюхается на своё рабочее место, зарываясь носом в просроченный отчёт. — Ацуши-кун! — Дазай не был бы Дазаем, если бы заткнулся сейчас. — Скрась наш досуг своей душещипательной историей. Совсем не обязательно кому-то знать, что Акутагава выставляет его за порог, потому что не хочет, чтобы кто-нибудь видел, как он корчится в судорогах, вопя от боли, как слёзы текут по алеющим щекам Ниагарским водопадом. Никому не пожелаешь услышать треск рвущихся связок и хрустящий хрип прямиком из умирающих лёгких. За силу надо платить, как и за всё остальное в этом проёбанном мире. Ацуши знает всю агонию Рюноске вдоль и поперёк. Он обшастал все вонючие закоулки этой преисподней до того, как его грубо вышвырнули вон. Он видит этот Ад в глазах, слышит в кашле и чувствует через один на двоих воздух. Ацуши Накаджима знает слишком много, поэтому спит на пружинах заплесневелого диванчика в подсобке рабочего кабинета. Так он и отвечает Дазаю. Под утро приходит Куникида. Ворчит, шлёпает успевшего надраться Осаму по щекам и вручает новую работу. Танизаки храпит лицом на клавиатуре. В половине пятого Ацуши уходит, думая, что почти месяц работает с 20:00 по токийскому времени, уходя на рассвете, но ощущение, будто прошёл целый год. Дома гуляет ледяной ветер. Поменять стекло в разбитом на кухне окне пока нет денег. Акутагава спит, свернувшись в три погибели, на пропахшем потом футоне. На балконе. Значит, ночью ему опять было нечем дышать. Около рта огромное кровавое пятно. Ацуши чувствует, как сердце больно сжимается. Он стягивает ботинки и прямо в одежде ложится рядом, обнимая мафиози со спины. Акутагава трясётся, как осиновый лист, и Накаджима понимает, что тот не спит. — Замёрз? Рюноске ничего не отвечает. Кашляет, разворачивается лицом и утыкается Ацуши в шею, стараясь отогреть промёрзшие ступни о чужие ноги. Опять кашляет, и в голове проскакивает мысль, что возможно юноша трясётся от боли. «Больно» — это не для мафии. Ацуши обещает себе завтра же поменять стекло.