Eternity

       — Удачи, Дерек! - Мама стоит у двери и тепло улыбается мне. Она, кажется, взволнованна даже больше меня, поэтому я сжимаю её тонкую ладонь в своей, большой и шершавой, силясь хоть как-то успокоить. У нее стеклянные глаза и свободной рукой она расправляет несуществующие складки на моем костюме, иногда нежно касаясь плеча и сжимая его немного сильнее, чем сжал бы ни о чем не волнующийся человек. Мама как всегда старается быть той невозмутимой леди, какой ее привыкли видеть все, но она всегда забывает, что я не все. Я ее единственный сын и я могу определить ее настроение за долю секунды. Она всегда забывает, что слишком хорошо ее знаю.        — Не переживай так сильно. Я уверен, что все пройдет лучше, чем мы с тобой думаем, - уверяю я, но голос немного дрожит, я волнуюсь и каждую минуту оглядываюсь на торчащие из кармана пальто перчатки, — не будут же они меня все трогать. Я принял противорвотное и захватил с собой успокоительное, хорошо? Давай договоримся. Если я не беру трубку — я занят, а не лежу в больнице в тяжелом состоянии. Не надо звонить Мелиссе, не делай такие глаза, я знаю, что ты взяла ее номер. А еще номер шерифа, директора школы, всех учителей и некоторых учеников.        Я несмело улыбаюсь и мама расслабляется, ее плеч опускаются и она звонко смеется, закрывая ладонями слезящиеся глаза. Напряжение испаряется и теперь нам намного легче: я нежно прижимаю ее к себе, она гладит меня по голове, мы плачем, но больше наши тела не трясутся, в голове нет плохих мыслей. Есть только мы.        — Я люблю тебя, - мой шепот едва слышен, но мама слышит и быстро прижимается губами к моему лбу, сразу же отстраняясь и вытирая мокрые дорожки на щеках, пока направляется за моим пальто. Она помогает мне натянуть его на плечи и когда я справляюсь со всеми пуговицами, протягивает мои черные перчатки. Надо же, всего час без них и я уже чувствую головокружение и легкую тошноту. Мерзкое ощущение, меня преследует мысль, что сейчас на моих руках есть всевозможные микробы, и я хватаю влажные салфетки, яростно вытирая руки. Мама уходит на кухню за новой пачкой, потому что эту я использовал сразу, за один раз, и уже выбросил. Небывалое облегчение обрушивается на меня, когда я наконец натягиваю перчатки и сжимаю руки несколько раз в кулаки, по привычке.        Вздыхаю и беру свою рюкзак, напоследок улыбаюсь маме и выхожу на улицу. К черту все. Я справлюсь.

***

       Я приехал рано. Школа встречает меня пустотой и спящим сторожем. Улыбаюсь, так даже лучше. Мой кабинет находится в самом конце здания, он небольшой и выглядит хуже, чем остальные. Наверное, раньше тут никто не вел уроки. Штукатурка кое-где отвалилась, но на полу ничего не лежит, а это значит, что перед моим приходом тут все хорошенько прибрали. Достаю из рюкзака влажные салфетки и, намотав одну на палец, провожу по поверхности стола. Чисто. Так и думал, мама постаралась. Договорилась с уборщиками и заплатила немало денег, чтобы тут все отмыли как следует. Достаю еще салфеток и протираю стол еще на два раза, несмотря на то, что он чистый. Так же протираю стул, свою рюкзак, учебники и вазу с цветами, что стоит на самом краю стола.        Готово. Эта небольшая уборка приносит мне немного спокойствия, но я знаю, что это ненадолго. Как только в класс войдет первый ученик, у меня закружится голова. Я начну волноваться и все пойдет по пизде. Так было всегда. И..        Неожиданно со сторон двери слышится несмелое покашливание и еще более несмелое:        — Доброе утро, мистер.        Сердце перестает биться на какой-то момент, а потом снова пускается в пляс, с удвоенной скоростью. Горло сдавливает невидимыми веревками и я чувствую головокружение, но не могу понять, от чего именно: от того, что мне страшно, или от того, что я слишком долго не дышу. А может и от того, и от того одновременно. К горлу подкатывает тошнота и я наконец делаю спасительный вдох, пытаюсь быть подальше от, как и я, напуганного парня и неожиданно больно ударяюсь бедром об угол стола. Ебаный стол.        Злость на себя и свою гребаную фобию растет в геометрической прогрессии, а в голове только одна мысль: надо брать рюкзак и уходить, я никогда не смогу быть обычным. И я действительно тяну руки к своей сумке, когда слышу звук захлопывающейся двери и резко поворачиваюсь к ней.        — Стойте! - Тот самый парень прижимается к двери и вытягивает руки перед собой в защитном жесте. — Я не буду вас трогать, я не буду даже подходить к вам, пожалуйста, не волнуйтесь!        Сжимаю зубы и со свистом выдыхаю:        — Пацан, уйди, если не хочешь быть с проломленным черепом или в блевоте. - Серьезно говорю я, потому что в горле правда стоит ком и я не могу его проглотить, как бы не силился. — Я не хочу сделать что-то.        Парень заламывает пальцы, но от двери ни на шаг не отходит. У него потерянный вид, а рот приоткрыт, будто он хочет что-то сказать, но не решается. Тошнота усиливается и мне срочно нужно на что-то отвлечься, поэтому я начинаю вспоминать таблицу умножения. Этот способ всегда помогал мне, еще в самом детстве, когда пьяный отец отправлял меня за пивом в магазин. Я умножал в уме, пока грузная потная тетка разговаривала с другими посетителями, пока доставала мне пиво из холодильника, пока я аккуратно заворачивал бутылку в огромные бумажные салфетки, стараясь не коснуться кожей ничего в этом гадюшнике.        Иногда мне кажется, что в прошлой жизни я кого-то убил, а иначе как объяснить все это дерьмо? Я прекрасно знаю, что у мня никогда не будет жены, потому что я не смогу прикоснуться к ней, не будет детей, не будет семьи и работы. Будет только мама, которая не сможет до конца жизни быть со мной и покупать влажные салфетки. У меня не будет ничего.        — Как вас зовут? - Снова говорит мальчишка и дергается, когда я яростно смотрю на него. — Понятно. Слушайте, я ничего не сделаю, правда. Я знаю, чем вы больны. Не то чтобы я узнавал о вас все, все, все, нет! Просто мой отец как-то раз сказал, чтобы я был с новым учителем поосторожнее, и мне стало интересно почему, собственно. Я узнал о вашей болезни, но если вам это не нравится, простите, пожалуйста! Я не хотел вас расстроить! - Он хватается руками за голову и едва не плачет, а потом просто берет и бьется головой о стену несколько раз. — Я всего лишь хотел сказать, что все будет хорошо. То есть, я знаю, что вам все равно, что я скажу, но знаете, у моей мамы была та же болезнь и я знаю, как вам сейчас сложно, просто...божечки.        Парень неуклюже взмахивает руками и бежит в конец класса, постоянно спотыкаясь о собственные ноги. Он садится за последнюю парту и роняет голову на скрещенные руки, кажется, матерясь.        — Я просто посижу тут. У вас все получится.        И замолкает. Я жду, что он скажет еще что-то, но парень молчит минуту, две, пять, десять, и на стоянке уже начинают появляться первые машины. В коридорах разносится чей-то задорный смех, а я сжимаю в руках портфель, готовый рвануть к выходу в любой момент, но вот горло уже не сдавливают веревки и тошнота отступила. Остались только легкое головокружение, страх, тот пацан в конце класса с его «у вас все получится» и глаза мамы, полные надежды.