***
Киду неприятно ловить на себе этот бесконечно нежный взгляд Киллера – и тот начинает скрывать свою любовь за маской. Киду неловко слышать этот восхищенный голос – и Киллер все больше молчит. Кид, снова увидев свое имя на ребре друга, когда они купаются в прозрачном озере и думают, что весь мир сейчас не важен, как-то странно корчит лицо, и Киллер выжигает имя со своей кожи паяльником. Но с сердцем этого не сделать. - Как последний враг будет побеждена не смерть, - тихо говорит Киллер, качая головой, и откладывает газету. Черные метки синяками расцветают по всему миру, являясь символом геноцидов, а они бездействуют. – Мы сбежали с корабля одними из первых. Нам повезло. Кид рвет и мечет, он сам не понимает, что происходит, в его голове коллапсируют целые миры, а вокруг – война, война, война. Все кругом рушится, словно лондонский мост из детской песенки, что он так любил, и ничто не способно помешать этому. Единственный оплот гармонии в этом сером и прокипяченном войной мире – это Киллер. Киллер - это концентрат солнечного отблеска на глади Ограшбека, где Кид провел детство. Это место всегда казалось конечной точкой вселенной, куда не долетают звуки пуль. И вода там всегда отражала небо ровно в той степени, чтобы не казаться отчаянным, но и не быть наивным. Киллер был именно такой водной гладью – понимающей суть смерти, но при этом не обесценивающей суть жизни. Когда ты умен, сложно не уйти в крайность. Какой-то внутренний толчок дает Киду мотивацию. Он подходит к Киллеру и снимает с него маску, и видит эти глаза, в которых слишком много боли и любви, и улыбается ему своей самой искренней улыбкой, и гладит его волосы, и начинает просто плакать, потому как чувствует, что только Киллеру одному на свете он их доверит, и Киллер все поймет правильно, и что плевать на эти метки, и волшебников, и магглов, и всю эту людскую чепуху. Кид знает, что ему нужно. - Возьми меня, Кир, - Кид говорит тихо и уверенно, ничто на свете не может отныне ввести его в заблуждение. Киллер все понимает правильно: не задает вопросов, не переспрашивает, не насмехается. Они целуются, в этом мало умения и страсти, но столько любви Киллера и принятия Кида, что это походит на водоворот. Киду в кошмарах снятся дементоры, которых он в детстве видел, и теперь он сам себе напоминает дементора, который высасывает слишком много всего из одного сильного, но очень разбитого человека. Кид знает, что пора отдавать. Киллер входит в него медленно и почти аккуратно, давая привыкнуть, гладит шрамы на его теле и покрывает поцелуями лицо, уши, шею, зарывается в волосы. Кид грозится задохнуться от всей этой нахлынувшей внезапно нежности, сдерживаемой годами, но для него это все еще непривычно, Киллер ведь должен понять, что его имени не было, а значит, чувство внутри него – исконно людское и животное, лишенное магического начала. Он понимает и это. Киду вообще часто хочется врезать себе за то, что Киллер слишком много чего понимает. Как бы то ни было, тот наращивает темп и, придерживая Кида за бедра, просто уже отчаянно и яростно в нем двигается, и тот мелко дрожит от этого всестороннего чувства правильности и живости. У Кида на языке оседает слово «кораблекрушение», и это именно оно. Для Киллера это, скорее, ритуал, до которого он-таки дорос. Он сделал «Капитана» по-настоящему своим. Теперь ничто на свете не может нарушить эту связь – он уверен. Они лежат довольно долго, и в определенный момент Киллер смеется, и смех его все нарастает, пока Киду не начинает казаться, что у того истерика. На более чем вопросительный взгляд Киллер говорит, все еще почти хохоча: - «Истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в царство божие». - Что? – Кид смотрит на любовника/друга так, будто тот окончательно свихнулся. - Библия, - почти самозабвенно отвечает он. – Пожиратели смерти тоже взяли свой девиз из Библии. Которую создали и вознесли ненавидимые ими магглы. Улавливаешь связь? - Ну да, - ухмыляется Кид, - лесопилка абсурда. Тишина, в целом, сопутствует любви.***
Киллер ухмыляется едко, под ним бесконечно пустое пространство, которое хочется разрушить, раскромсать и сделать частью вечности, залив эпоксидной смолой в форму из-под его сердца, но Киллер молчит, Киллер холоден, он смотрит на Кида и почти совсем не хочет его ударить. Киллер ведь сказал – не тяни. Говори, когда надо. Не откладывай. Но этот раздолбай и тут умудрился упустить момент. Пока попытался сам починить рушащееся мироздание, оно начало давить окружающих, и с этим бедламом надо разбираться, и срочно. Киллер проклял тот день, когда имя этого гребаного мудака концлагерной печатью вспыхнуло у него под ребрами, заставив прогнуться от боли, но ничего не может с ним поделать. - Ты ведь в курсе, то это изначально, блядь, было плохой идеей? Киллер не зол, он в ярости, он готов крушить и метать, ибо этот гений умудрился заключить договор с Темным Лордом, а потом его расторгнуть, и черт знает, что за этим следует, ибо он впутал и Киллера, и не видать ему теперь спокойной работы профессора Хогвартса, как своих ушей, а все из-за него. Кид кивает и, кажется, даже немного ухмыляется. Это кривое движение губами сначала злит еще больше, а потом заставляет Киллера резко хлопнуть по лицу и понять, что этого стоило ожидать. - Если эта змея придет за нами, ты пойдешь на корм первым. Кид улыбается во все тридцать два, он сам хотел бы знать, с какого хрена внезапно согласился на печать, он ведь, черт, даже не со Слизерина, даже не чистокровный, родители вообще думали, что он сквиб, так какого черта он согласился участвовать в этом безумии, учитывая, как противна ему была эта война? На самом деле, это походит на вопрос, который является причиной многих тысяч бессонниц людей, раскиданных по миру, что смотрят в свои темные окна и гадают, с чего им не уснуть. Это как тот вопрос, который разъедает изнутри от неотвеченности, но даже раньше – от несформулированности. Кид всю жизнь пытался понять свой вопрос, но почему-то на один миг, когда Лорд смотрел на него, в его голове промелькнула идеальная формулировка. По ощущениям это походило на влияние чего-то легкого, гашиша или марихуаны, на что-то, что заставляет тебя уверовать в гениальность своей мысли. Отличие было в том, что пусть Кид не запомнил, что это была за мысль, он готов умереть за нее прямо сейчас, но что важнее – не за Темного. Спасибо ему, конечно, за мотивацию к знанию, но Кид как всегда погорячился, на этот раз – с черной меткой, что теперь украшает его левое предплечье. А что Киллер? Киллер принимает его всяким, главное – своим. Он хватает Кида за руку и произносит, как заклинание: - «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла». Кид ухмыляется, хватается другой рукой и завершает слова заклинания: - «Потому что Ты со мною». Пожиратели и Волдеморт могут быть бесконечно сильны, весь остальной мир может быть бесконечно глуп, но штука в том, что союз двух дефектных экземпляров очень эффектен в силу непредсказуемости – никто не знает, как поведет себя сломанная палочка. И это хорошо.