Однажды в Висельнике

— А помнишь ту волшебную штуку с электричеством? Изабела частенько упоминала об этом в разговорах, которые хоть каким-то боком касались секса. Не в последнюю очередь потому, что Андерса смущало публичное обсуждение былых постельных подвигов. А иногда ей и поводов не требовалось, и тогда она, заскучав, подмигивала ему и произносила своим глубоким голосом: «Ах, эти искорки...» Вот и сейчас она бросила на Андерса многозначительный взгляд из-под угольных ресниц и пихнула плечом. Андерс вздохнул. Перед таким напором и настойчивостью сложно устоять. Впрочем, что он теряет? — Так, может, как-нибудь повторим? Но не рассчитывай на сливки и наручники. Изабела по-прежнему ненасытна до наслаждения. Она, постанывая от блаженства, лежит на тюфяке, раздвинув ноги, и крепко, до синяков, стискивает предплечье Андерса. Андерс, расслабленный и сонливый после секса, задумчиво любуется изгибами её тела в обрамлении сбившихся простыней и не сразу замечает, что Изабела настойчиво ёрзает бёдрами. — Не отвлекайся, котик! — Прости! Андерс без особого сожаления целует смуглую коленку, и на кончиках его пальцев снова начинают потрескивать слабые электрические разряды. ...простыни в Висельнике — трупно-жёлтые от ветхости, и кто знает, какую заразу можно подцепить, просто присев на них. В Круге ткань вдвое крепче шла на ветошь, но простые люди берегут каждый грош, ведь каждый из них оплачен потом и кровью... Не то чтобы маги в Круге маялись бездельем, но всё же... Болезни можно вылечить, деньги — заработать, но что делать с несвободой... Изабела выгибается, шоркает пятками по рвущимся простыням и не сдерживает животных криков. …любовные игры в Круге разнообразны и изощрены, но не имеют ничего общего с простым здоровым сексом, которым занимаются все в Тедасе. В Круге любая беременность — трагедия, любая ставшая известной привязанность — повод для шантажа. Магам не надо думать о куске хлеба и крыше над головой, но роскошь открыто выражать свои чувства и любить кого захочешь, доступная даже беднякам, магам недоступна... И только когда ему в подбородок впечаталась коленка, Андерс понимает, что Изабела кричит уже не от оргазма. Он опять задумался — и забыл «приглушать» поток магии. Покалывающие искорки превратились в молнии — и ожгли нежную кожу. До крови, конечно же, не дошло, но отметины на какое-то время останутся. — Твою мать, Андерс! Да что с тобой?! Изабела взбешена, куда только подевалась расслабленная нега? — Прости… Я сейчас… Андерс суетливо вытягивает силу из Тени, подносит светящуюся бледно-голубым ладонь к ожогу. Изабела смотрит на него напряженно, потом вздыхает и позволяет исцелить себя. — Прости… — повторяет он, не поднимая взгляда. Изабела проводит пальцем по розоватым отметинам. Спрашивает с любопытством: — И долго я буду такая… м-м-м… пятнистая? — Неделю, не больше. Обещаю! — М-да уж, — потягивает Изабела, качая головой. Она вытирает пот и следы семени скомканной простыней, натягивает тунику и сапоги, но, вместо того чтобы уйти, садится с ним рядом. …Она непредсказуемая, как море, непостоянная, свободная. И это Андерсу в ней нравится. — И что творится в этой голове, а? — говорит она, дружески обнимая его за плечи. — Только не вздумай снова извиняться! Достаточно уже! — Я… — Уже готовое сорваться с губ «прости» проваливается в пустоту. — Я не знаю. Думаю, это из-за Справедливости. — Ох, бросай ты этого зануду. Он тебе жизни не даст. Пить нельзя, играть нельзя, сексом заниматься нельзя… — Я вспомнил Круг, — внезапно произносит Андерс. И замолкает. Он не знает, что и как говорить дальше, да и надо ли вообще говорить. Есть ли ей до этого дело? Изабела молчит, качает осуждающе головой, гладит его по бледным веснушчатым плечам. А потом она целует его в висок, так, как целовала матроса из своей бывшей команды. — Не думай об этом. Знаешь, когда-нибудь у тебя все будет хорошо. Я в этом уверена. А сейчас надевай штаны — и пойдем, украдем у Корфа его драгоценный бренди. Она тащит его за руку вниз, словно на буксире, вольная и такая естественная в своей бесцеремонности, будто и ничего не случилось. Андерс смотрит на выбившиеся из-под косынки спутанные волосы и вдруг улыбается: он на какой-то миг верит, что, может быть, у него и в самом деле когда-нибудь всё будет хорошо.