Нити

Речная вода впитывала ночной мрак и отдавала взамен белесую дымку. Течения в дельте почти не ощущалось, волны накатывали на топкие берега, с чавкающими звуками вгрызались в почву, проникая все глубже и глубже в сердце земли. Вам стоило быть очень аккуратным и не злоупотреблять пешими прогулками в здешней местности, если, конечно, в вашем арсенале не завалялось полезной способности вытаскивать себя за волосы из трясины. Тишины не случалось с этими болотами с тех самых пор, как скромная неорганическая порода соприкоснулась с полной жизни каплей воды. Кузница мироздания, колыбель сущего — как ни назови получившуюся в результате смесь высокой температуры и зашкаливающей влажности, по факту она представляла собой огромный котел, в котором вяло вздувались грязевые волдыри, наполненные ароматными испарениями и всевозможными паразитами. Здесь постоянно кого-то громко и с хрустом пережевывали, жизнь так и шлепала по воде, хлопала крыльями по воде, била хвостом, ныряла в воду и затаивалась в… ну вы поняли. И все это происходило на фоне непрекращающегося неумолимого гула. Тональность менялась от высокого жалостливого писка до угрожающего жужжания, однако звук не пропадал ни на секунду. В таких декорациях хорошо было выпивать, выслеживать и ворожить. Причем те, кто по тем или иным причинам (но чаще все же в поисках более сухой среды обитания) перебирался в другие страны, редко расставались с привычкой предаваться вышеперечисленным занятиям, порой всем трем одновременно. На расстоянии в две тысячи миль отсюда течение в дельте совсем другой реки тоже почти не ощущалось, но совсем по иным причинам. Просто твердые субстанции всегда обладали меньшей степенью текучести, нежели жидкие. Исходя из этого постулата, самоубийцы, выбирающие реку Анк своим последним пристанищем, имели в виду, что они скорее рискуют разбиться насмерть, чем утонуть. С.Р.Б.Н. Достабль не любил эту часть города. Слишком чистые тут были стены, слишком высокие заборы и слишком незаинтересованные покупатели. То ли дело Тени — покупатели там тоже не отличались особым рвением приобрести что-либо с лотка Достабля, зато честно и сразу заявляли о своем намерении украсть приглянувшееся «что-либо». Искренность — вот что ценил Себя-Режу больше всего на свете, поэтому и сам он в совершенстве научился с Абсолютно Честным взглядом рассказывать о составе сосисок. И вообще, он считал, что торговля и правда — вещи неразделимые. Главное, вовремя сообразить, какую именно правду хочет услышать покупатель. За высокими каменными заборами искренностью и не пахло. Горничные и лакеи лицемерно отворачивались и запирали калитки при приближении Достабля, даже не желая взглянуть на новые пятновыводители, которые просто-напросто закрашивали пятна более ярким цветом. С.Р.Б.Н. и не ожидал сногсшибательного эффекта в первый же вечер, но… И тут Достабля в прямом смысле чуть не сшибло с ног. Кто тут хотел, чтобы запахло искренностью? Если тебя интересует мое мнение, правда воняет именно так, — раздался из недр подсознания тоненький ехидный голосок здравомыслия. С.Р.Б.Н. Достабль не любил эту часть себя. Речная вода впитывала ночной мрак. В белесую дымку, окутывающую высокие стены, вплетался непередаваемый аромат сырости, гнилых досок, крови и дохлых мух. На невероятно длинное мгновенье торговцу показалось, что его ноги проваливаются в жирную липкую грязь, увязая все глубже и глубже. Им бы не помешало освежить воздух, — подумал Себя-Режу, с трудом делая шаг, — что-нибудь вроде… м-м-м… флакончика с духами для гостиной, и назвать как-то… речная свежесть. — В воздухе отчетливо запахло тухлой рыбой. — Ой, нет, точно не речная. Белесая дымка заползала в ноздри, протискивалась в приоткрытые губы, заставляя мир плавно раскачиваться. Достабль споткнулся и упал на колени, равнодушно осознавая, что подняться ему вряд ли удастся. Его взгляд лениво блуждал по темной дороге и запертым дверям черных ходов. И тут Себя-Режу наткнулся на ответный взгляд. Такого заряда бодрости он не получал очень, очень давно. Даже под страхом попадания в яму со скорпионами и змеями он не смог бы объяснить, каким образом уже через три минуты оказался в пяти милях от того места. Даже под страхом личного разговора с патрицием он не поведал бы, что неподвижные ярко-синие глаза преследовали его в кошмарах еще много месяцев спустя. Впрочем, не только они, но и капризно изогнутые губы, и курносый нос, и соломенные локоны — в общем, все, что прилагалось к отрубленной голове, которую он увидел той ночью в темном переулке. Не то чтобы он никогда раньше не видел отрубленных голов, но в этой было что-то особенно мрачное — то ли отсутствие крови, то ли застывшая улыбка. — А мне кажется, у нее очень дружелюбное лицо, — задумчиво произнес Моркоу, размашисто шагая по улице Малых Богов. — Тогда у него отличные… — Ангва нахмурилась, пытаясь припомнить, к чему именно в этом человеке можно было бы применить слово «отличные», — чемоданы. Моркоу изо всех сил старался не улыбнуться. — Чемоданы? — Да. Отличные, э-э-э… большие и представительные. — Чемоданы. — Заткнись. Усилия капитана пошли прахом. Он был так ослепителен, что Ангве чудилось, будто его профиль отпечатывается на сетчатке ее глаз. — А ты бы хорошо смотрелся на монетах, — заметила она. — Нет. Несмотря на то, что небо оставалось безоблачным, улица внезапно потускнела. — Сосредоточься лучше на наших гостях. Ангва вдохнула насыщенный воздух Анк-Морпорка. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как она впервые оказалась здесь. Тогда, едва не расставшись с завтраком, сознанием и несколькими внутренними органами, она терялась в догадках, как люди умудряются выживать в городе с такой богатой атмосферой. Теперь же она без труда выделила из какофонии запахов тонкий тревожный аромат… — Они по-прежнему в Храме летучих кузнечиков. — Наверное, заинтересовались архитектурой. Знаешь, я читал в одной книжке… — …«Самые нелепые факты о форме дверных проемов, принятой в Морпоркской храмостроительной артели», — пробормотала Ангва еле слышно. — …что все поверхности в этом Храме выгнуты в другую сторону и вывернуты наизнанку, чтобы полностью отражать дух противоречия летучих кузнечиков. Ангва посмотрела на него с непередаваемой нежностью. Он был так ослепителен, что ей чудилось, будто ее сердце сейчас само вывернется наизнанку. — О, гляди! — Вдалеке показались две тонкие фигурки. — Думаю, они уже прониклись духом противоречия. — Ангва слегка поморщилась. — Знаешь, от него пахнет горечью. Миндалем, очень пронзительно, как будто иголки впиваются куда-то под ребра. Моркоу нашел ее ладонь и сжал на секунду. — Это не миндаль. Чтобы стать хорошим дипломатом в Орлее, необходимо досконально изучить искусство отравлений. Только в случае, если претендент освоит эту науку лучше своего предшественника, у него есть шанс занять высокий пост. Синьор и синьора Сумасбродди представляют Орлею на международных переговорах уже много лет, и за все эти годы никто не смог доказать их причастность к гибели иностранных политиков. По крайней мере, до объявления войны дела так и не дошло, зато многие правители предпочитают решать вопросы с Орлеей быстро, не доводя дело до совместного застолья. — Но они в Анк-Морпорке уже почти неделю, и до сих пор ничего не случилось! — Ангва со смешанным чувством отвращения и любопытства рассматривала идущую впереди пару. — Меня тоже это беспокоит, — совершенно серьезно ответил Моркоу. Тупик был, прямо сказать, ничем не примечательный. Таких глухих переулков, запечатанных искрошившимися стенами, в городе встречалось более чем достаточно. Как правило, побелка (та, что чудом выдержала неравный бой с законами тяготения) была покрыта замысловатым узором из уличных откровений. Много нового много нового узнавал случайный путник о количестве возлюбленных некой Мэри, об умственном развитии Билла, а также, чаще всего, о постельных предпочтениях патриция Анк-Морпорка. Как раз мимо одного такого тупика и брел Ваймс, когда оттуда донесся деликатный хрип. Командор не раз слышал мнение, будто по прошествии достаточного срока над многими неприятностями, приключавшимися в жизни, можно от души посмеяться, даже насладиться приступами ностальгии по давно забытым временам. Спустя много лет, перебирая в памяти все случившееся, Ваймс не испытывал ни малейшего желания улыбнуться. Из широкого спектра ощущений, обуревавших его в процессе перебирания, лично он выделил бы настойчивую потребность что-нибудь разбить и предательский холод, сковывающий пальцы ног. Он мог бы и не выходить из дома в тот вечер. Спокойно посидеть в гостиной, в блаженном одиночестве и тишине, не нарушаемой звуками взрывов и последующим влажным чавканьем. Сибилла только что на две недели укатила в Псевдополис на конференцию, посвященную проблеме диагностирования железистого отложения в верхних отделах пятого желудочка дракона на ранней стадии пупырчатой лихорадки. Его подчиненные неплохо справлялись с обязанностью не упускать из вида этих орлеанских дипломатов, чтоб их тролли разорвали. Его дворецкий закрыл бы глаза на пару-тройку бокалов старого доброго виски, выпитых Ваймсом перед сном. Но он вышел, гонимый, как всегда, невнятным инстинктом дозорного, проработавшего в Ночной страже больше двадцати лет. Вышел, потому что даже с закрытыми глазами способен был определить на какой улице находится — по неровностям мостовой. Потому что ему нужно было выкинуть из головы все мысли, а в замкнутом пространстве избавиться от них не представлялось возможным. К тому моменту, как некто в тупике прохрипел на бис, в голове у Ваймса было пусто и безмятежно. Поэтому он, вместо того чтобы пройти мимо (мало ли причин у горожан хрипеть в ночи в пустом переулке, законом не запрещено — и ладно), остановился и вгляделся в сероватую полутьму. — Брось оружие, если оно у тебя есть, не делай резких движений и издай еще какой-нибудь звук, если тебе и правда нужна помощь. — Ваймс не горел желанием возиться с неудачливым вором или лишенным лицензии убийцей, но мерзкая «глубина души», в которой обитала неукротимая совесть командора, не позволяла ему развернуться и уйти. — Если позволите, я бы не стал избавляться от оружия, оно дорого мне как память. Ваймсу показалось, что его вздернули вверх ногами, крепко приложив при этом затылком о каменный бордюр. Тошнотворное головокружение было настолько реальным, что он даже провел рукой по шее, ожидая наткнуться на липкую струйку крови. Не до конца соображая, что творит, он сделал несколько шагов, пока не смог, наконец, разглядеть человека, привалившегося к дальней стене тупика. Правая ладонь лорда Ветинари поглаживала выцарапанную кем-то на кирпичах емкую характеристику очередного Джона, периодически пальцы конвульсивно подрагивали и сжимались, словно стараясь вцепиться в трещины и удержать своего владельца в вертикальном положении. Тем не менее, патриций медленно съезжал вниз, пачкая безупречно черный сюртук в едкой ржавой пыли. — Вы! — Ваймс, который сейчас болтался вниз головой в своей личной альтернативной вселенной, отрешенно заметил, что командор, оставшийся в Анк-Морпорке за главного, страшно разозлился. — Вы! Вы вообще что здесь делаете?! Патриций, коротко выдохнув, скривил губы в подобии усмешки. — Это… довольно интересная история. Боюсь, что не успею ее вам рассказать. Глаза у него блестели как-то очень странно, Ваймс бы даже сказал «лихорадочно», если бы речь шла не о Ветинари. Однако цветом лица патриций сейчас не слишком отличался от адвоката Сибиллы, Моркомба. Только если для вампира это было приемлемо, то для живого (чтобы там не утверждали горожане) человека такая бледность означала не слишком счастливое будущее. Ваймс заторможенно наблюдал, как правая рука патриция оставила в покое стену и, потянувшись к наглухо застегнутому воротнику, безвольно упала. Вместе с самим Ветинари. Если угроза собственной жизни всегда заставляла командора чувствовать себя более… живым, то, как оказалось, угроза жизни Ветинари превращала его в слабоумного идиота. Его мозг не в состоянии был обработать информацию такого рода, ни тогда, когда он вытаскивал окровавленного патриция из-под обстрела, ни сейчас. Он же был правителем города, в конце концов, его основным талантом было умение выживать при любых обстоятельствах. Командор опустился на колени рядом с Ветинари. — Ваймс. — Голос был таким тихим, что Сэму пришлось наклониться еще ниже, так что дыхание опалило его кожу. — Если бы я знал, что у тебя будет такое выражение лица, я… — Заткнись. Сейчас я позову врача. Это быстро. — Командор попытался подняться, но тут цепкие горячие пальцы впились в его локоть практически мертвой хваткой. — Даже не думай. Полагаю, быть повешенным за убийство патриция — не совсем та судьба, о которой ты мечтал. — По лицу Ветинари ничего нельзя было прочесть, но Ваймс вдруг отчетливо увидел, как двигаются желваки под бледной кожей. Боги, ему ведь зверски больно, — мелькнуло у него в голове. — Ты… — Уходите, командор Ваймс. — Каким-то образом патриций умудрился улыбнуться почти так же остро, как раньше. — Было приятно встретить вас этим вечером, не смею больше задерживать. — Сэр? — от неожиданности и нелепости предложения Ваймс припомнил свой излюбленный ответ на вопросы и предложения Ветинари. — Считайте это приказом. О, ну конечно же. Все, с него хватит этой ерунды, пусть потом лекарь объяснит патрицию, что прогулки по ночному городу могут нанести непоправимый вред здоровью. Видимо, Ветинари и сам понял, что приказывать, лежа на земле в грязной подворотне — не самая лучшая затея, поэтому хватку не ослабил. — Отпустите мою руку, сэр, и я немедленно исчезну отсюда, — неожиданно мягко попросил Ваймс. Ветинари прикрыл глаза и покачал головой. — Упрямство… — начал он. — Не раз спасало мне жизнь, — закончил за него командор. Пальцы на его локте сжались еще сильнее, передавая дрожь, охватившую все тело Ветинари. — Ну что же вы, мой лорд, — прошептал Ваймс, не думая, что говорит. Злость ушла, оставив его опустошенным. Ладонь Ветинари соскользнула с его руки, отброшенная последней, самой сильной конвульсией. — Сэр? Кажется, близился рассвет, когда Ваймс поднимался по ступеням во дворце патриция. Хотя теперь было не понятно, чей это, собственно говоря, дворец. По крайней мере, Ваймсу было не понятно. Ему также было не ясно, как именно он провел последние несколько часов, и какого черта пришел сейчас сюда. Он помнил, что какое-то время он сидел около… тела. Помнил, что почему-то совсем не удивился, когда вдруг разглядел сквозь переставшую вздыматься грудь грязные камни, которыми была вымощена улица. То, что труп Ветинари просто растаял в воздухе, показалось командору очень логичным, хотя к тому времени за логику у него отвечал все тот же внутренний Ваймс, провисевший вверх ногами слишком долго. В безмятежном лунатическом состоянии миновав королевскую стражу, Сэм вошел в Продолговатый кабинет и плотно затворил за собой дверь. — Сэр, мне кажется, этой ночью вы умерли недалеко от Зефирной улицы. Патриций сидел за столом. Сидел болезненно прямо, словно на это уходили все оставшиеся силы. Цветом лица Ветинари по-прежнему сильно напоминал нежить. — Я заметил, командор, — ответил он светским тоном. — Я заметил. — Смелая девочка. Ангва поудобнее устроилась на жестком крыле. Не то чтобы в Анк-Морпорке были предусмотрены специальные места для отдыха горожан, снабженные уютными уголками, фонтанами и прочим, но скульптуры здесь иногда встречались. В основном такое случалось где-нибудь неподалеку от домов, в садах которых количество мраморных беседок перевалило за критическую массу. Около века назад город поглотила мода на скульптурные композиции. Каменщики провели немало бессонных ночей, снабжая тех, кто мог себе это позволить, гранитными фигурами родственников и домашних животных. Загвоздка заключалась в том, что те, кто мог позволить себе заказать запечатленного в граните хорька, ловящего мух, редко согласились бы отказаться от высокого и крепкого забора, закрывающего весь вид. Таким образом, ничего кроме как выставлять все свои приобретения по другую сторону ограды жителям не оставалось. После трех или четырех попыток кражи, закончившихся двумя грыжами и одной сломанной ногой, воры согласились, что владельцы не зря не беспокоились за сохранность композиций. С тех пор на том берегу Анка, который принято считать более экологически чистым, можно было запросто наткнуться на уцелевшего мраморного ангела, подозрительно напоминавшего колбасного магната прошлых лет. Ангва смахнула с каменных кудрей паутину вместе с застрявшим там сором. Где-то между надтреснутым ухом и внушительным загривком небесного колбасника недовольно закопошился хозяин паутины. Презрительно посверкивая четырьмя парами глаз, он принял решение убраться подальше от этих странных созданий. Уж кем-кем, а людьми их точно назвать было нельзя. — Обычно рядом с нами не рискуют оставаться наедине. — Звучание низкого грудного голоса завораживало. — С одной стороны, это хорошо, когда репутация работает на тебя. С другой — становится невыносимо скучно. Несмотря на близость реки, ветер вел себя на удивление тихо, не пытался, следуя древней городской традиции, обшарить карманы или забраться под одежду. Ангва слышала, как шуршит осока, наперекор составу речной воды выросшая на берегу, как позвякивает браслет на тонком запястье, но не чувствовала ни дуновения. Потому длинные спутанные локоны ее внезапной собеседницы казались живыми. Они шевелились, подобно черным блестящим змеям, выгибались спиралями, переползали с плеч на спину, обвивали шею. Складки богато расшитого шелкового платья вторили неощутимым колебаниям воздуха, источая сладковатый запах болотного мха. — Не думаю, что смогу составить вам компанию, — покачала головой Ангва, не спуская с женщины глаз. — Ну отчего же, до полнолуния еще две недели. Или ты имеешь в виду тот факт, что ты в некотором роде моя стражница? — Синьора Сумасбродди улыбнулась. До этого момента Ангва и подумать не могла, что когда-нибудь в ее жизни появится возможность лицезреть улыбающегося ястреба. То ли немигающие глаза, то ли крупный, поистине выдающийся нос женщины привели к такому поразительному эффекту, но целую секунду констебль пребывала в полной уверенности, что слышит пронзительный клекот. Сумасбродди смеялась. — Видела бы ты свою физиономию, дорогуша. Удивленный волчонок, ну надо же. — Откуда… С чего вы взяли? — опомнилась Ангва. — Предпочитаю быть в курсе. Всегда полезно знать о тех, кто способен разнюхать обо всех твоих делах, — вздохнула синьора Сумасбродди. — И почему никто никогда не верит, что мы приехали просто отдохнуть? — Никто в здравом уме не поедет отдыхать в Анк-Морпорк, — не задумываясь ответила Ангва. — О, а как же все эти великолепные храмы? Люди с таким многообразием веры не могут не привлекать. Вы такие эмоциональные, такие… импульсивные. Трава под ногами Ангвы заволновалась сильнее, когда женщина сделала несколько шагов вперед и коснулась рукой каменного крыла. Мрамор словно стал теплее, задрожал от прикосновения. Крохотные черепа на браслете ритмично приплясывали, хотя узкая ладонь спокойно лежала на застывших перьях. Белесая дымка начала подниматься от воды, ластиться к ногам Сумасбродди, как верный пес. Звуки приглушились. В соседнем особняке, Ангва знала, жил мистер Тимбер. Из его мастерской постоянно доносился назойливый визг шлифовальной машинки, на который периодически жаловались окрестные богачи. Делали они это скорее по привычке и без особого энтузиазма, больше желая достать командора требованием ввести закон, запрещающий подобные хобби на территории города. И если раньше Ангву и саму немного нервировал звук, то теперь ее рассудок старался вцепиться в него как в последнее доказательство реальности этого ставшего внезапно слишком зыбким мира. Однако жужжание истончалось, все больше напоминая комариный писк, белая дымка поднималась все выше и выше… — Я не понимаю, зачем им это нужно. Орлейские дипломаты тем и известны, что методы их воздействия всегда отличались тонкостью и изяществом. — Пламя свечей отражалось в отполированной до блеска нагрудной пластине Моркоу, заставляя Ваймса щуриться. — А сейчас… Откуда эта посредственность и опрометчивость — приехать в чужие земли с неофициальным визитом и пытаться развязать войну, убив… — Убийства не произошло, сэр. Как такового. Даже мочки ушей капитана Моркоу выражали дружелюбие и желание помочь. — Я знаю. Ваймс провел ладонью по лицу. Этот жест никогда не приносил желаемой ясности мыслей, но позволял на секунду прикрыть глаза, дав шанс неисчислимому количеству деталей напомнить о себе, промелькнув на внутренней поверхности век. Командор не верил в закономерности и логические цепочки, зато уделял немалое внимание случайностям, цепляющимся одна за другую и в конечном итоге сваливающимся под ноги запутанным клубком очередного преступления. — Может, это была иллюзия, сэр? Своего рода шутка, — задумчиво предположил Моркоу. — Я читал, орлеанцы очень уважают черный юмор, сэр. Например, карнавальные маски у них мало чем отличаются от тех, что используют врачи во время эпидемии чумы, поэтому многим иностранцам требуется некоторая практика, чтобы научиться отличать погребальные костры от празднования равноденствия. — Не то чтобы у них был второй шанс, — пробормотал Ваймс, обходя свой рабочий стол по широкой дуге. Главная проблема работы в Городской Страже заключалась не в том, что Анк-Морпорк фактически был городом, населенным исключительно преступными элементами. И даже не в том, что основной состав стражников был настолько разношерстным, что сама вероятность увидеть всех этих существ в одном помещении нагоняла тоскливые мысли о несовершенстве и многообразии вселенной. Главной проблемой издревле были бумажные завалы в кабинете командора Стражи. К великому сожалению Ваймса, ни один из ученых умов так до сих пор не обнаружил подходящего способа разделения двух этих несовместимых с его точки зрения понятий, в результате чего Сэм испытывал стойкое отвращение ко всему белому и шуршащему, вплоть до пуховых подушек. В настоящий момент количество неразобранных и неподписанных бумаг в окрестностях его стола достигло той отметки, когда любое неосторожное движение могло привести к шелестящему и довольно болезненному (в случае столкновения с острыми краями) обвалу. Периодически из недр бумажных лабиринтов раздавалось вялое поскрипывание и ворчание, о природе которого Ваймс не хотел задумываться. Учитывая, сколько забытых тарелок скрывали под собой покрытые ровными строчками барханы, командор вполне мог претендовать на роль демиурга. — Не сомневаюсь, что люди с хорошей армией не должны отказывать себе в таких шутках. Я не силен в дипломатических вопросах, но, кажется, в течение последних лет у нас не было никаких разногласий с Орлеей. — Так точно, сэр, лорд Ветинари уладил все территориальные вопросы, а с торговыми неплохо справляется глава Гильдии Купцов. Ваймс покачал головой. — Ты помнишь, что я всегда говорю в таких случаях, Моркоу? — Никогда не стоит принимать на веру фразу «Нет, сэр, у меня нет при себе оружия»? — Нет, не это. — Белый порошок, высыпающийся из подкладки плаща, вряд ли окажется мукой? — Нет, и не это тоже. — Не оставлять кружки на столе во время дежурства сержанта Детритуса, в караулке и так уже ни одного ненадкусанного стакана? — Хм, кстати, у нас еще остались средства на новую посуду, или Нобби проиграл все общие деньги на прошлой неделе? — начал было Ваймс, но быстро опомнился. — Нет, сейчас не о том. Если самое логичное объяснение оказывается нелогичным, имеет смысл поискать ответ в другом месте. Никогда не стоит забывать о совпадениях. — Вы хотите сказать, сэр, что, возможно, чета Сумасбродди не имеет никакого отношения к произошедшему с Его милостью? — с энтузиазмом предположил Моркоу. — Мы должны рассмотреть подобный вариант. Согласись, в городе найдется ни одна сотня людей, не отказавшихся бы посмотреть на предсмертные судороги патриция, особенно если это не будет грозить им никакими последствиями. А уж если станет известно, что настоящий Ветинари испытывает абсолютно тот же спектр ощущений, что и умирающая копия… Ваймс только в общих чертах рассказал капитану, что произошло с патрицием, не упоминая о пресловутых деталях. В данном случае, командор был практически уверен, что ни одна из мелочей не является зацепкой — слишком незначительными в масштабах дела оказались наблюдения. Однако, сам Ваймс, как ни пытался, не в состоянии был выкинуть из головы бесполезные картины. Он никогда не отличался особенно живым воображением, но единожды мысленно поставив себя на место Ветинари, решил, что вряд ли бы пережил нападение. Одно дело смотреть Смерти в лицо, в то время как кто-то целится в тебя из арбалета или огнедышащий дракон набирает воздуха в легкие для последнего (для тебя) выдоха. И совсем другое — сидеть, не ожидая ничего дурного, в кабинете, чтобы внезапно и без всякой видимой причины испытать всю прелесть перехода в неодушевленное состояние. Возможно, Ваймса спасло бы врожденное чувство противоречия, заставляющее его отрицать любой, даже свершившийся факт. «Довольно интересный опыт, Ваймс, — объяснять собственному сознанию, что у него нет никаких оснований покидать телесную оболочку, несмотря на то, что нервные окончания говорят об обратном». Сэм поморщился, вспомнив эти слова, произнесенные спокойным насмешливым голосом. Ветинари вообще повел себя (как всегда) бесконечно разумно, по порядку рассказав о том, что произошло с ним за ночь. Повествование не отняло много времени — вечер во дворце ничем не отличался от тысяч своих собратьев — до того момента, как патриций почувствовал недомогание, разумеется. Довольно интересный опыт. Типичный набор слов. С точки зрения Ваймса, тут больше бы подошло выражение «адская боль», но, вполне вероятно, Ветинари действительно не видел разницы между двумя этими понятиями. Перед глазами командора мелькнуло бледное, покрытое испариной и похожее на посмертную маску лицо, залитое ленивыми рассветными лучами. Спокойное выражение никоим образом не делало картину более приемлемой. Дверь распахнулась и ударилась о стену, вызвав легкое смятение в стройных бумажных рядах. — Бет! Дорогая, мы опоздаем! Ангва вздрогнула. Даже в воспоминаниях голос был мертвым, давящим. Налетевший сразу после выкрика порыв ветра едва не свалил ее на землю, разрывая белесую завесу. Разрывая зрительный контакт с этими невозможными немигающими глазами. — Да, мой хороший. Уже иду. Выросшая в Убервальде девушка была достаточно близко знакома со всевозможными колдунами и ведьмами, но никто из них на ее памяти не ворожил так бессовестно и безыскусно. Сумасбродди же просто выставляла напоказ свои способности, намереваясь одновременно предостеречь и очаровать. Констебль не желала задумываться, откуда взялось это понимание, но не могла избавиться от ощущения раздвоенности, размытости. В липком тумане, наполненном запахом водорослей и крови, даже разум существа, привыкшего к своей, мягко говоря, множественной сущности, помутился, когда абсолютно противоположные желания начали разрывать сознание на части. — Ей того и надо было. Свести меня с ума, чтобы я не знала, чего хочу на самом деле. Она будто выпила меня. — Ангва, измученная экзистенциональными метаниями, и не подозревала, насколько велика была доля истины в ее словах. Тени плясали на потолке. На протяжении всего рассказа она с недоумением переводила взгляд с командора Ваймса на Моркоу и обратно. — Я что-то не то сказала? — Нет, что ты, мне просто вдруг захотелось прикрыть глаза рукой, свет что-то слишком яркий. Ну, капитан, чего мы ждем? Вперед. Не всем в жизни повезло так же, как Леонарду Щеботанскому. Многим гениям приходилось мириться с необходимостью самостоятельно справляться с поисками щепотки чая и пары сэндвичей хотя бы раз в несколько дней. Конечно, у них всегда был запасной вариант, но любой вариант, который включал в себя Достабля и его лоток, следовало оставить на самый крайний случай. Большинство смышленых ребят в определенный момент понимали, что наилучшей точкой приложения их талантов в городе, подобном Анк-Морпорку — городе бескрайних возможностей — являются мероприятия и проекты, чья суть находится по другую сторону закона. Если говорить честно — в милях от стены, к которой приколочена табличка «закон». Эти приятели, как правило, заканчивали свои дни где-нибудь в недрах Теней, пытаясь обнаружить прореху в гениальном плане, пока прореха в собственной шкуре не повлияла окончательно на качество их мыслительного процесса. Но были исключения и совсем иного плана. Иногда зевающая от скуки Вселенная устраивала аттракцион невиданной щедрости и дарила миру человека со способностями и удачливостью, позволяющей ему пережить встречу с суровой реальной жизнью. Таким человеком был Джонатан Скобка. Вопреки своей невероятной рассеянности, а во многом — благодаря ей, он умудрился стать одним из самых богатых и уважаемых алхимиков в Анк-Морпорке. В юности он забыл, что в городе существует Гильдия Алхимиков, и углубился в собственные исследования. Естественно, все изобретения он держал в строжайшей тайне (у него постоянно вылетало из головы, что для того, чтобы они стали известными и востребованными, надо хоть раз показать их кому-нибудь). В то время как умельцы из Гильдии продолжали взрывать главное здание с завидной регулярностью, Джонатан имел возможность работать спокойно, без суматохи и хаоса. Поэтому когда несколько лет спустя молодой Плюмбум Розенкранц из Убервальда заглянул в кладовку учителя, он был вынужден провести серьезную беседу с собственными глазами и легкими, а также еще некоторыми органами, отказывающимися функционировать в обычном порядке. Опять же, благодаря везению, магистру Скобке в ученики достался единственный на Диске человек, которому даже в голову не пришло присвоить себе чужие достижения. Более того, Розенкранц взял на себя все так называемые связи с общественностью, занявшись, наконец, внедрением инноваций. До того, как Плюмбум покинул родину в надежде изучить основы Великого Делания, он получил неплохое (хоть и специфическое) юридическое и экономическое образование. Неудивительно, что спустя несколько лет даже Гильдия Алхимиков пользовалась плодами изобретений Скобки. Учитывая, что Джонатан в результате неудачного эксперимента получил порошок, увеличивающий прочность обычного кирпича в семь раз при добавлении в глину на ранних стадиях изготовления, алхимики в принципе время от времени задумывались о том, чтобы на сэкономленные деньги основать фонд имени Скобки. Даже когда учитель и ученик перебрались на другой берег реки и обосновались в просторном особняке, Джонатан предпочитал работать в небольшом, набитом книгами кабинете. Не то чтобы он был большим приверженцем ограниченных пространств, просто перспектива искать потерянный среди вороха прочих черновиков свиток в огромном зале на втором этаже, либо в просторном подвале, приводила магистра в панику. Розенкранц редко заходил в обитель алхимика, в основном потому что не любил… — Ты перекладывал мои записи?! … истерик. — Нет, я не вижу в этом смысла. — Молодой человек устало потер переносицу и поправил очки. — Но здесь все не так, как было! Понимаешь! В этом углу, вот здесь, на третьем томе «Философии камней в добывающей промышленности» лежала вырванная из ежемесячного алхимического вестника страница, там были расписаны свойства полимерной смолы… — На широком румяном лице отражалось крайнее беспокойство. — Это было два месяца назад. Вы еще долго спорили о бесполезности этой странной массы с вашим другом, и с тех пор вы уже отказались от идеи. — Ничего подобного! Если производить нагрев, когда марс находится в третьем доме, и добавить пол-унции человеческой крови… — Боги, где вы взяли человеческую кровь? — Порезался вон тем серпом. Я случайно. Розенкранц внимательно осмотрел тонкий посеребренный серп и в который раз подумал о том, чтобы выкинуть из дома все острые предметы. Рассеянности Джонатана как раз могло хватить на то, чтобы перерезать себе глотку и не заметить этого. — Так вот, забудь про кровь, там странные побочные эффекты получаются в теории, а вот если все-таки нагревать, постепенно повышая давление, так чтобы… Ну-ка, посмотрим, как изменится формула… — Скобка уже вовсю шкрябал пером по очередной бумажной поверхности, — и при такой температуре хрупкости мы получим… Розенкранц тяжело вздохнул. За прошедшие годы он ко всему научился относиться философски. Он уже давно оставил мысли о том, чтобы стать алхимиком самому, дел и без того хватало, спасибо гениальности Джонатана, но до сих пор эти невнятные бормотания вызывали у него приступы жгучего сожаления, что он так и не освоил науку сотворения в совершенстве. Осторожно, стараясь не наступить на устилавшие пол заметки, он двинулся к выходу. На пороге Розенкранц застыл и обернулся. Конечно, как уже было сказано выше, философское отношение к жизни его во многом выручало. Но даже в его картину мира никак не вписывалась арбалетная стрела, разбившая окно и угодившая прямиком в старенький атанор. Пламя, памятуя о том, что воспитанность и здравомыслие подразумевает под собой неспешный процесс смакования, пару раз лизнуло сухой древесный бок, после чего, наплевав на приличия, набросилось на дрова с жадностью вечно голодного существа, свойственной лишь огню и капралу Ноббсу. Честно говоря, здесь особо не на что было смотреть и некого согревать, так что вся эта выделяющаяся в процессе горения энергия абсолютно зря расходовалась на свет и тепло. Однако не менее полусотни пар глаз наблюдали. Долгие годы они изучающе вглядывались в каждое движение умелых рук, технологическая последовательность действий давно превратилась в ритуал. И если некоторые священники легкомысленно называли религию совокупностью ритуалов, то Вселенная просто вынуждена была признать логичной и обратную последовательность — совокупность ритуалов вполне могла считаться религией. Миллионы людей каждое утро поклонялись чашке кофе. Тысячи — устраивали паломничество в магазины, где начиналась распродажа новых квантовых бесов марки «Груша». Не менее полусотни пар глаз следили за действиями своего персонального бога, который буквально несколько дней назад вдруг поменял алгоритм функционирования их личного космоса. Нельзя сказать, что процесс создания стал более зрелищным, напротив, зарождающаяся в обыденных вещах магия, казалось, не собиралась проявляться в этом представлении. Скорее всего, причина этого крылась именно в уникальности и беспрецедентности явления. Вселенная, содержащая в себе Плоский мир, была настолько толерантной, что считала всякие отклонения от нормы по определению не извращением, но проявлением индивидуальности. Таким образом, с точки зрения Вселенной, преследование явления, не подчиняющегося Закону Сохранения, стало бы ничем иным как ущемлением прав данного явления. В конце концов, несмотря на всю консервативность сил, только сама энергия могла решать, оставаться ли ей постоянной, или махнуть на все рукой и поступать так, как хочется. Однако было что-то печальное и настораживающее в том, как из тонкого листа бумаги, испещренного знакомой каждому в городе вязью почерка, капли смолы и капли крови образуется нечто абсолютно отличающееся от ожидаемой кучки липкого пепла. Тонкие веки распахнулись, и перед очередной парой глаз предстала знакомая картина. Не такая, при виде которой хочется улыбнуться, как при виде старого друга или уютного места. Нет, здесь имелся в виду тот вид «знакомой картины», к которому относились сборщики налогов на пороге вашей квартиры или лужа рядом с любимыми ботинками. При виде подобной знакомой картины возникало желание сморщить нос. Открывший глаза не стал отказывать себе в этом удовольствии, тем более что веревки надежно ограничивали его в остальных телодвижениях. — Снова не то. Потребности подчиняться моему голосу не ощущается? — О нет, пожалуй, пока воздержусь от повиновения. Хотя твоя настойчивость впечатляет, очень жаль, что она проявляется в весьма странных вещах. Лет десять назад все могло сложиться совсем иначе, обладай ты целеустремленностью в должной степени. — Правда? А мне всегда казалось, что против твоей змеиной изворотливости нет средств. Сухой смех пудрой рассыпался в воздухе. Его мельчайшие частички забивались в горло, вызывая кашель. — Удивительно, что об этом говорит мне человек, менее всего пострадавший от тех событий. Не тебе пришлось договариваться с главой Гильдии. И с главой профсоюза. И с предводителем восстания, кстати, тоже — благо, это был один и тот же человек. Меж тем, ты остался при титуле и деньгах. — Я остался городским посмешищем. В камине пламя невежливо поперхнулось особенно отсыревшим сучком. — Не совсем корректное определение. Я бы назвал тебя экстравагантным богачом. — Можешь называть меня как угодно. — В неверном свете улыбка на скуластом лице наводила на мысли о кличках, которые состояли бы из слов «ум» и «лишенный». — Еще одно изменение рецептуры, я уверен, и ты станешь достаточно сговорчив, чтобы согласиться на визит во дворец. — Никогда не понимал, почему все так стремятся занять место патриция. Наверное, я чего-то не знаю. Последняя фраза, произнесенная вполголоса, как и ожидалось, не была услышана предполагаемым собеседником. В первую очередь потому, что собеседник в своем личном мире уже давно перестал считать настоящий обмен реплик диалогом. — И тогда… Для начала я раз и навсегда избавлюсь ото всех Гильдий. Власть должна быть сосредоточена в руках одного человека, достаточно опытного, чтобы знать, за какие ниточки дергать… Темные брови практически против воли владельца насмешливо изогнулись. С трудом оторвавшись от созерцания одухотворенного, но безумного лица, синие глаза скользнули по разложенным на соседнем столе тошнотворно-блестящим инструментам. — Итак, вы утверждаете, что огромный волк, влетевший следом за стрелой в комнату, мордой опрокинул заварочный чайник. — Да, прямо на начинающийся в бумагах пожар. А потом, снеся с петель входную дверь, ворвался вот этот гном в платье… — Не в платье, а в юбке, — недовольно пробурчала Черри, нервно перебросив топор из одной руки в другую. — И дверь я не снесла, а аккуратно сняла и отложила в сторону. Ну, вообще-то она сама упала, но аккуратно же. Почти не сломала перила на крыльце. Драмнотт взглянул на нее поверх очков и сделал еще одну пометку в блокноте. — Прошу, продолжайте, господин Розенкранц. — Э-э-э… — Плюмбум замялся и покраснел. — А потом волк вдруг превратился в девушку. Ну, вы понимаете… — Без платья, — пришла на помощь Ангва, стоящая около двери в Продолговатый кабинет и изо всех сил делающая вид, что не прислушивается. — И без юбки. — Э-э-э… — Поведение Розенкранца напоминала реакцию обычного человека, никогда в жизни не планировавшего сталкиваться с военными механизмами, и внезапно наткнувшегося на катапульту. — Да. В обнаженную девушку. И потом она и гном начали наперебой спрашивать, все ли живы и не пострадал ли кто-нибудь от стрелы, чем очень взволновали магистра. — А, то есть выстрел в окно и угроза сгореть заживо его никак не обеспокоили? — поинтересовалась Ангва, с любопытством проводя кончиками пальцев по непонятным вмятинам на стене. — Он считает, что женщины плохо влияют на атмосферу в доме. — По сравнению с дымом… — начала было Черри, но в этот момент топор выскользнул из ее хватки и наполнил приемную мелодичным грохотом. — Извините. В глазах Драмнотта читалось полное согласие со словами Розенкранца. — Уверяю вас, лорд Ветинари искренне сожалеет о случившемся, равно как и командор Ваймс, разумеется. Если вы будете так любезны подойти к придворному казначею в среду после пяти, то вам будут выплачена компенсация за причиненный моральный и физический ущерб. — Но… — В двойном размере. Складывать и умножать Розенкранц умел и любил. — Был рад знакомству, — воодушевленно заявил он, пожимая руку Драмнотта. — Несмотря на все обстоятельства. Приятно встретить человека, который понимает всю сложность службы у неординарной личности, — добавил он чуть тише, покосившись на часы, стоявшие в углу. — Взаимно. — Драмнотт по привычке предпочел никак не комментировать последнее замечание. — Всего доброго. Пролистав блокнот, секретарь уже открыл рот, собираясь обратиться к стражникам (стражницам? К сотрудникам Городской Стражи), как вдруг обнаружил, что вышеупомянутые были так заняты спором, что плевать на него хотели: — Я уверена! Запах был необычный! — Ангва, это алхимическая лаборатория, там все запахи, мягко говоря, не самые знакомые и приятные. — Так вот, именно этот был другой. Очень назойливый и въедливый, но не противный. И совсем-совсем лишний там. — Ты же говорила, что тот туман навсегда отбил у тебя способность различать ароматы. — Я была неправа. – Ангва замолчала так резко, как будто поезд ее мыслей на полной скорости врезался в невидимую стену. — Стой. Черри, ты гений. Он казался знакомым неспроста! Там пахло… — Прошу прощения. — Только боги знают, какие усилия приложил Драмнотт, чтобы его голос прозвучал спокойно — все-таки магистр Скобка был абсолютно прав. — Но прежде чем отправляться к патрицию с докладом, мне бы хотелось услышать и вашу версию произошедшего. — Но ведь тот парень все уже рассказал, — возмутилась Ангва. — Вы не задумывались, откуда в казне возьмутся деньги на выплату компенсации, не так ли? — Где, говоришь, бумага? — Будучи гномом, Черри несколько быстрее улавливала суть денежных вопросов. — Нам нужно будет туда вернуться, — прошипела Ангва, когда Драмнотт великодушно оставил их наедине с отчетом. — Полагаю, джентльмены, ультиматум со стороны Орлеи стоит ожидать со дня на день. — Лорд Низз побарабанил пальцами по раме. Продолговатый кабинет сегодня был на удивление многолюден. — Может быть… — Неуверенность в голосе лорда Силачии заявляла всем присутствующим, что вероятность бытия этого конкретного «может» стремится к нулю, — они не станут принимать необдуманных ответных мер. В конце концов, Сумасбродди здесь в качестве туристов. — Конечно, — подхватила королева Молли, — и только что представители власти Анк-Морпорка заперли в камере обычных жителей Орлеи, которые по чистой случайности являются высокопоставленными особами. Любой правитель не раздумывая поверит в эту историю. Я всего лишь глупая женщина… — Стоящий у стены мистер Боггис закашлялся, — и могу чего-то не понимать… — Мадам, я уверяю вас, мы все несколько обескуражены. — Лорд Низз отвернулся от окна и обратил все свое внимание на Ваймса. — И не можем понять, чем были вызваны подобные действия со стороны Городской Стражи. — Сэр Сэмюэль, какова официальная причина ареста Беатриче и Балу Сумасбродди? — Патриций, вопреки обыкновению, не перекладывал бумаги, не проставлял пометки на полях прочитанных документов, не просматривал письма. Его взгляд впервые за очень долгое время был направлен прямо на командора. Ваймс было заставил себя отвести глаза от стены чуть выше левого плеча Ветинари и посмотреть на самого патриция, но многолетняя привычка взяла верх, и он ответил с абсолютно непроницаемым выражением лица: — Нападение на офицера стражи при исполнении обязанностей, сопротивление при аресте, нанесение повреждений дозорным, имуществу дозорных, имуществу третьих лиц… — Ваймс пожалел, что Моркоу остался в управлении, все же ему куда проще давались такие монологи. — Достаточно, командор. Встревоженный шепот в рядах городской аристократии приобрел легкий злорадный оттенок. В то же время присутствующие испытывали смешанные чувства жалости и облегчения: патриций бил все рекорды по продолжительности Пристального Взгляда. Каждый, кто хоть раз испытывал этот прием на личном опыте, сдерживал желание приподнять воротник и вжаться подальше в стену. Ваймс переступил с ноги на ногу и поскреб щетину. Отличительной особенностью белой, хорошо оштукатуренной стены было то, что она была превосходным собеседником. Иногда Ваймс задумывался, сколько лет он уже знает эту стену, как многое они пережили вместе. Вон та трещина появилась, когда огромный дракон решил, что ему не нравится сама идея многоэтажных дворцов. А вон то пятно, почти незаметное, оставила Черри со своими реактивами, когда обыскивала кабинет на предмет яда. Ваймс редко к чему в жизни относился с дружелюбием (ну или хотя бы без открытой враждебности), но эту стену он вполне готов был пригласить как-нибудь вечером в бар. — Сэр Сэмюэль, надеюсь, констебль Ангва находится в добром здравии? — Черный силуэт Ветинари, встав между стеной и Ваймсом, разрушил гармонию воспоминаний последнего. — Да, сэр. — То есть, прошу вас, поправьте меня, если я ошибаюсь, она не получила никаких физических травм? — Сэр. — Ваймс, боюсь, достопочтенные члены совета еще не познали в совершенстве науку распознавания значений слова «сэр» в вашем исполнении. Будьте любезны расшифровать. — Нет, сэр, физически констебль Ангва полностью здорова. Но эта Сумасбродди применила к ней колдовство… — У вас есть доказательства? Командор мысленно дорисовал трещину до потолка, до самой лепнины. Гипсовый завиток в его воображении медленно откололся и — скажем спасибо силе тяжести, в конце концов, она и была виновницей большинства преступлений Плоского мира — полетел вниз, туда, где чисто случайно стоял лорд Ветинари. — Если слов самого констебля Вашей милости недостаточно, то вся Улица Золотых Лепестков видела, как Сумасбродди заставил арбалет бешеной вороной летать вдоль аллеи. Ваймс шел ва-банк, понимая, что наличие арбалета как по волшебству превращает любое колдовство в самозащиту: дурацкий каламбур, еще более идиотская реальность. Слова Ангвы о странном самочувствии после общения с орлеанской бесовкой никаким образом не являлись основанием для ареста, так что арбалет, конечно, доставать не стоило. Особенно Детритусу. Особенно со словами «Н’и где эти лягушатники?». Однако на стороне Ваймса, как ни странно, были все собравшиеся в кабинете, точнее не они сами, а их присутствие, не позволявшее Ветинари высказать доводы прямо. Патриций прекрасно понимал, почему Ваймс запер Сумасбродди в камере. — Похвально, командор, что вы никогда не пренебрегаете очевидным, — заметил Ветинари, подходя к окну. Ваймсу показалось, что лорд Низз экстренно научился телепортироваться: секунду назад он стоял, прислонившись к стеклу, и вот — уже в другом конце комнаты. — Опасные и могущественные личности, иностранцы, приезжие — можно было догадаться, что вы сочтете их подозрительными. Где-то на дальнем берегу реки несбыточных желаний, текущей сквозь угрюмые земли фантазий командора Городской Стражи, гипсовый завиток превратился в многотонный утес. Стена участливо молчала, и Ваймс был полностью с ней солидарен. Он промолчал о том, что изначально патриций сам приказал ненавязчиво сопровождать Сумасбродди, пока те не насладятся красотами (а точнее, не замаринуются в кислотах) Анк-Морпорка. Во имя их же безопасности, разумеется. Ваймс промолчал и о том, что женщина, одетая только в туман, отбивает всякое желание мирно обсудить проблему, особенно если туман очень голоден. Командор не хотел задумываться о том, что именно подтолкнуло его к такому выводу, но ощущение плотоядного взгляда белесой массы вряд ли планировало стереться из его памяти. Ваймс уже предвкушал кошмары, в которых раз за разом синьора Сумасбродди поднимает на него глаза без зрачков и радужки, похожие на небо в зимнюю беззвездную ночь, а изо рта у нее сыпется песок. — С прискорбием могу сообщить, Ваймс, что ваши благие намерения и тяга к скорейшему исполнению долга снова оказались тщетными, а с определенной точки зрения — даже губительными. — Удивительно, как ошибка одного мужлана может привести к многомесячным кропотливым разбирательствам… — Лорд Ржав никогда не отличался способностью выбирать правильные моменты, но, судя по сжавшимся побелевшим губам патриция, сегодня он превзошел самого себя. С определенной точки зрения. Командор усилием воли заставил себя оторваться от созерцания штукатурки. Лорд Ветинари был высоким человеком, и однажды, если вспомнить ту историю с мышьяком, Ваймс уже видел, как поэтапно, можно даже сказать, посуставно, длинное тело принимает горизонтальное положение. Но тогда кроме Ваймса там был только старина Фред, а у него, по словам патриция, были особые качества. Например, старина Фред всегда четко понимал, какие вещи стоит обсудить за кружкой-другой пива, а какие лучше моментально забыть. Сейчас же в кабинете находилось слишком много людей. Конечно, далеко не каждый из них был в состоянии заметить, что кожа на костяшках пальцев Ветинари готова лопнуть — так сильно он сжимал набалдашник трости. Сэм подозревал, что только эта трость и удерживает патриция от падения: недолгого с точки зрения законов физики, но необратимого. С определенной точки зрения. — Да, работы много, и я уверен, что сэр Сэмюэль немедленно положит прекрасное начало трудоемкому процессу урегулирования намечающегося международного конфликта. — Голос Ветинари звучал насмешливо и очень ровно. — Не смею вас больше задерживать, джентльмены. Мадам. — Ваймс приблизительно представлял, чего стоил патрицию учтивый кивок в сторону королевы Молли — из глазницы серебряного черепа выкатилась красная капля. Он также представлял, что, судя по поднявшемуся гулу, публика расходиться не собиралась. Как дикая стая подсознательно чувствует слабость вожака, так и аристократическая верхушка города почуяла запах крови, еще не понимая, что происходит. — Но мой лорд, разве не стоило бы вам сейчас отправиться с официальным визитом к чете Сумасбродди, чтобы принести наши самые искренние извинения? — продолжил свой разрушительный монолог лорд Ржав. Ваймс закрыл глаза и глубоко вдохнул. — Думаю, его милость не сможет попасть к чете Сумасбродди, Рональд. Если только захочет прокричать извинения сквозь дверь камеры… Все присутствующие замерли от сладковатого ужаса. В Анк-Морпорке очень любили цирковые выступления — всегда был шанс, что гимнаст сорвется с каната. Еще через пару секунд до мозгов публики дошло понимание, что сравнение не совсем корректно. Здесь, в Продолговатом кабинете, они, скорее, столкнулись с поведением свихнувшегося дрессировщика, открывшего клетку с голодными и отнюдь не травоядными животными. Или птицами. С хищным фламинго. — У меня нет никаких оснований для их освобождения, — добавил Ваймс, чувствуя невероятную легкость смертника. — Господа, если у вас, как и у командора, остались еще вопросы ко мне, будьте добры подождать своей очереди в приемной. — Я не спрашиваю, мой лорд, я утвер… Окончание предложения потонуло в шорохе шагов, плащей, а также в треске дверного проема, когда сразу несколько членов городского совета не смогли решить, в каком порядке они покинут кабинет. — Великолепное, хоть и абсолютно бессмысленное представление, — заметил Ветинари, едва они с Ваймсом остались вдвоем. — Не расстраивайтесь, одно ваше слово — и я верну всех обратно, — оскалился Сэм. — Когда это началось опять? Ветинари приподнял бровь. — Удивительно, как вы всегда умудряетесь сконцентрироваться на ненужных деталях. Главное в этой ситуации то, что либо Сумасбродди невиновны, либо по темнице Городской Стражи сейчас расхаживает второй патриций. — Расхаживает? — Ваймс положил шлем на стол, не замечая, что тот безжалостно смял какие-то бумаги. — Судя по вашему состоянию, ваш двойник способен только ползать. Где бы то ни было. — О, Ваймс, уверен, вам есть, чем заняться. Пойдите, выпустите дипломатов, в конце концов. — Ничего с ними не случится, разве что констебль Визит сведет их с ума своими проповедями. Сэр. Неприятно усмехнувшись, Ветинари шагнул вперед. Черная трость падала очень медленно, заляпанный алым набалдашник пару раз неохотно сверкнул на солнце. Ваймсу показалось, что звук удара трости о пол достиг его ушей, предварительно попутешествовав по Сто Лату, Псевдополису и, возможно даже по Овцепикским горам, успев запылиться и приглушиться до почти неразличимого клацанья. За свою долгую и, вопреки обычным утренним размышлениям, не всегда бессмысленную жизнь Ваймс научился неплохо справляться с различными бытовыми и профессиональными травмами. Вывихнутые лодыжки, дыры в конечностях, проделанные теми или иными острыми предметами, легкие сотрясения, выбитые зубы были вечными спутниками дозорных. В сочетании с алкоголем вероятность приобретения вышеперечисленных украшений возрастала прямо-таки в геометрической прогрессии. А если вспомнить, что по долгу службы дозорным приходилось сталкиваться не столько с преступниками, сколько с жертвами разбойных нападений и убийств, то Ваймса и вовсе непросто было напугать или удивить видом физических повреждений. Однако сейчас он снова, как и прошлой ночью, почувствовал себя в тупике. Во-первых, чтобы удержать от падения патриция Анк-Морпорка, Ваймсу пришлось вцепиться тому в плечи. Судя по зрачкам Ветинари, за долю секунды сузившимся от диаметра крышки колодца до острия булавки, подобное прикосновение оказалось весьма болезненным. Сэма вообще всегда раздражали скрытые, неочевидные повреждения — приходилось звать врача, валяться в постели, в общем, тратить время на всякие глупости. И сейчас, подозревая, что лекарь вряд ли поможет, он понятия не имел, что делать дальше. Усадить за стол? Уложить на пол? Прислонить к стене? Нет, точно не последнее, это они уже проходили. Перебрав в голове все возможные идиотские вопросы (зачем спрашивать «где болит», когда и так ясно, что в ответ услышишь «везде»), Ваймс предпочел стиснуть зубы и совершить самую большую глупость в жизни. В те времена, когда Городская Стража еще не раздулась, как огромный мыльный пузырь, став такой же нестабильной и переливающейся разнообразными цветами, в караулке возле Противовращательных ворот была предусмотрена одна камера. Как правило, в ней проводили особенно ветреные (или снежные, или дождливые, а то и вовсе темные) ночи сержант Колон и капрал Ноббс. Конечно, лавки были жестковаты, да и в окна дуло, но по сравнению с вечно занятым нищими пятачком под мостом или протекающим навесом над зданием Оперы — неплохое было местечко. Теперь же в управлении пустовал целый ряд одинаковых и куда более удобных комнат, предназначенных для временного содержания задержанных правонарушителей. По крайней мере, Моркоу нравилось думать о них именно так. Правда, тогда приходилось закрывать глаза на ежедневные путаные объяснения вроде «Капитан, тут ко мне племяш приехал из Щеботана, я сказал, што он может остаться тута до завтрава, а потом мы ему другое место подыщем, чесслово!» Вообще-то, большинство преступников у них не задерживалось. За нелицензированными ворами приходили представители Гильдии Воров, за убийцами следила Гильдия Убийц, либо они сразу отправлялись в дворцовые подземелья. В Анк-Морпорке не принято было устраивать долгие суды (если только дело не касалось чьего-нибудь наследства, вот тут мистер Кривс никогда не упускал возможность растянуть процесс). В настоящий момент у Моркоу возникли непреодолимые трудности, связанные с этими самыми камерами. С одной стороны, люди, находящиеся по ту сторону двери, несомненно являлись преступниками, посмевшими напасть на Ангву и, более того, напугать ее. С другой — Ангва сама могла напугать кого угодно, да и так называемые преступники в дальнейшем были обескуражены собственным поведением не меньше, чем арестовавшие их стражники. Меж тем приближалось время ужина, а система мышления Моркоу начала сбоить с трех часов пополудни. Любой человек… хм, любое существо для него считалось невиновным до тех пор, пока не было доказано обратное. В доме Сумарбродди нашлось немало диковинных предметов, которые могли быть чем угодно, начиная от сельскохозяйственных инструментов и заканчивая священными реликвиями. Травы и порошки всем своим видом заявляли, что они будут смертельно оскорблены, если их сочтут обычными приправами, а липкие тягучие субстанции в фиалах невинно шипели и пенились при попытке подойти к ним ближе, чем на два фута. Однако все вышеперечисленное по-прежнему не являлось неоспоримым доказательством того, что дипломаты коротали вечера за клонированием патриция. Моркоу в очередной раз рассеянно заглянул в лабораторию, убедился, что Черри все еще не постигла искусство таинственного проникновения в помещение без использования дверей, а шляется неизвестно где в компании Ангвы. Пробормотав что-то подозрительно похожее на «девчонки», Моркоу взъерошил ослепительно рыжую шевелюру и направился на кухню. Заставлять голодать людей… хм, существ, лишенных возможности сбегать в ближайшую закусочную, было, по его мнению, верхом неприличия. Несколькими улицами левее верх неприличия, с точки зрения постороннего наблюдателя, был также практически достигнут. — Ваймс. — Командор вздрогнул. Он не думал, что у патриция такое горячее дыхание. Если уж на то пошло, он вообще до недавнего времени не задумывался, дышит ли Ветинари в принципе. — Что ты делаешь? — Пытаюсь разобраться, какие из всех окружающих рук — мои. — Ваймс чувствовал, как тяжело вздымается грудная клетка под плотным слоем черного сукна. Было похоже на то, что в теле патриция не осталось ни одной не сведенной судорогой мышцы. Не раздумывая, что делает, левой рукой Ваймс плотнее обхватил Ветинари за плечи, а правой рванул высокий ворот сюртука. Пуговицы, в отличие от трости, не издали никаких звуков при падении, просто испарились, пропав из поля зрения командора. — Сейчас я медленно вас отпущу. У вас очень гостеприимный кабинет, ни одного дивана или кресла, зато удобный каменный пол. Думаю, вам придется на него прилечь. — Не стоит беспокоиться, — скривился патриций, пытаясь выпрямить спину. — И оставаться здесь вам не стоит. Не… — Ваймс не сразу смог идентифицировать раздавшийся звук. Его сознание какое-то время в ужасе пыталось заблокировать сигналы, подаваемые слухом, отказываясь верить в то, что вот это глухое и низкое рычание мог издавать человек. — Не надо меня искушать. — Чем же, мой лорд, может ввести вас в искушение командор Городской Стражи? — От неожиданности, Ваймс вспомнил все, что знал о Сарказме. — К примеру, тем, что, согласно должностной инструкции, вы обязаны носить меч. И учитывая ваш опыт, неплохо умеете с ним управляться. Моему двойнику, увы, не так повезло. — Ветинари тяжело сглотнул. — Его создатель тоже умеет обращаться… с инструментами. Все произошедшее в дальнейшем слилось в памяти Ваймса в одно огромное пятно, в мешанину из чужих стонов и его собственных ругательств. Едва он раскрыл рот, чтобы ответить, тело в его руках напряглось еще сильнее, выгибаясь под нереальным, несовместимым с жизнью углом. Лицо Ветинари исказилось в беззвучном крике, и открытие, что эти бесстрастные черты способны были сложиться в такое беспомощное выражение, перевернуло все, изменило очертания континентов и скрутило Диск, превращая его в гигантский знак бесконечности. По прошествии вечности Ваймс обнаружил себя, сидящим на полу и привалившимся к стене. — После всего, что только что произошло, я просто обязан сводить тебя куда-нибудь, — проворчал Сэм, похлопывая ладонью по шершавой поверхности. Его взгляд бездумно скользил по кабинету, подмечая порядком вытянувшиеся тени, и непривычно высокий с этого ракурса потолок. Чего Ваймс упорно старался не замечать, так это тяжести, сковывавшей его ноги, иначе ему пришлось бы задуматься о сущности этой тяжести. О ее структуре, составе и возможно, о ее неживой природе. В конце концов, голова патриция покоилась на сгибе локтя Ваймса, и если Ветинари был еще жив, рано или поздно должен был наступить момент, когда командору придется объяснять, по какой причине они оба занимают столь необычное положение в пространстве. — О, Ваймс, — раздался вдруг надтреснутый шепот. Если бы Сэм не был уверен, что не слышал никаких криков, то он бы решил, будто Ветинари сорвал голос. Память командора услужливо подсказывала, что патриций едва ли славился способностью говорить громогласно, напротив, на всех городских мероприятиях окружающие стремились заткнуть даже мух, чтобы услышать речь правителя. Теперь же к тону явно добавились дребезжащие нотки. — Я, конечно, рискую показаться докучливым, но не мог бы ты принести стакан воды? — Сэр. — Проще всего было придерживаться привычных ритуалов. — Мне придется… — Ваймс начал выбираться из-под чужого тела. — Осторожно, так… На протяжении всей этой нелегкой операции Ветинари так и не открыл глаза. Вероятно, его крайне мало интересовала степень жесткости пола в данный момент, потому что когда его затылок благодаря неловкому движению Ваймса с легким стуком соприкоснулся с камнем, ни один мускул не дрогнул на лице патриция. Не без труда обнаружив притаившийся в углу столик с графином, командор умудрился наполнить стакан, практически ничего не расплескав. Подозрительно болели руки, ноги ныли, как после тяжелого ночного дежурства с дождем и бесполезной беготней за воришками. В голове безостановочно гудело. Подтянув Ветинари чуть выше и вновь доверив многострадальной стене выполнять опорные функции, Ваймс поднес стакан к тонким губам. — Вот, мой лорд. Едва патриций сделал первый глоток, вода окрасилась в розоватый цвет. Ветинари не остановился, пока не допил до дна. — Спасибо, сэр Сэмюэль, вы очень добры. — Глаза, наконец, распахнулись, и Ваймс с трудом сдержал желание помянуть в одном восклицании родственные связи троллей, собак, а также способы их, связей, возникновения. При нормальных обстоятельствах Ваймс ни за что на свете не вспомнил бы, какого цвета у Ветинари глаза. Они были обычного цвета. Ожидаемого. Того самого оттенка, который Сэм привык видеть на протяжении долгих лет. Но ни в коем случае они не могли быть такими отчаянно красными. Казалось, там не осталось ни одного целого сосуда, отчего взгляд приобретал воистину чудовищную силу воздействия. — О господи. — Что, все настолько хорошо? — с любопытством спросил патриций. — В этот раз, очевидно, наш таинственный создатель решил как следует подготовиться, запасся подручными средствами и проявил фантазию. Я ожидал чего-то в этом духе, но на практике все оказалось куда более… интенсивным. — О господи. Вы вообще видите? — Да, спасибо, не жалуюсь. К примеру сейчас на вашем лице написано отвращение и сострадание, что в некотором роде гармонично дополняет мое текущее состояние и повышает самооценку. — Я не хотел… — Нет, конечно, вы никогда ничего не хотите и никогда ничего не слушаете. Старый добрый Ваймс. — Что-то неуловимо тревожное проскользнуло в последнем восклицании. Командор пожал плечами и поднялся на ноги. — Хотите, чтобы я кого-нибудь позвал? Драмнотта? Врача? — Нет, благодарю. Однако я бы настоятельно порекомендовал вам заняться поисками незнакомца, которому я обязан столь интересным спектром ощущений. — Да, сэр. — Если от тяжести чужого тела Ваймсу удалось избавиться, от тяжести чужой вины ему не удавалось скрыться никогда. — Немедленно этим займусь. — Не сомневаюсь, Ваймс, — улыбнулся патриций. Он по-прежнему сидел у стены и не совершал никаких попыток подняться. — Сэр… Вам нужна моя помощь? — Нет, вы оказались правы, здесь очень удобный пол. — Если кто-нибудь зайдет, сэр… — О, не беспокойтесь. — Улыбка Ветинари стала каким-то образом более хищной. — Сюда уже заглядывал Драмнотт. Теперь до вечера у меня точно не будет посетителей. Ужасные подозрения закрались в мысли Ваймса. — Почему, сэр? Патриций склонил голову набок и посмотрел на командора с тем выражением, с которым родители обычно смотрят на детей, задающих элементарные и крайне наивные вопросы. — Подумайте, Ваймс, что он увидел? Ваймс подумал и похолодел. Его руки, стискивающие спину и плечи патриция, запрокинутая голова Ветинари, стоны, разодранный воротник, открывающий покрасневшую шею. О. Господи. — Мой секретарь, сэр Сэмюэль, — заметил патриций, со скрытым удовлетворением наблюдая за сменой эмоций на лице командора, — имеет одну отличительную черту. Он очень любит свою жизнь. Именно поэтому, я могу не опасаться за собственное благополучие. — Сэр, — ответил Ваймс деревянным голосом. — Идите, командор. Жду вас с отчетом завтра, как обычно. Для Ангвы темнота никогда не была проблемой. Скорее даже наоборот, среди ночных теней она чувствовала себя… как дома. Человеческая сущность, тем не менее, продолжала противиться такому положению вещей, настаивая на том, что яркий солнечный свет — вещь куда более подобающая для прогулок. Однако с природой не поспоришь, и тем вечером Ангва уверенно пробиралась сквозь сгустившиеся сумерки, заросли кустов и нагромождения статуй. Черри не могла похвастаться способностью преодолевать препятствия в кромешной тьме, поэтому, наткнувшись на очередной гигантский памятник любимому хомячку, недовольно прошипела: — Почему мы не можем прийти сюда с официальны обыском? По нормальной ровной дороге, в полдень. Я знаю, чем мы сейчас занимаемся. Командор Ваймс говорил про такое. Это шпионаж. — Нет, — уверенно заявила Ангва, элегантно проскальзывая между стеной и гостеприимными ветками терновника. Позади послышалось приглушенное «ай» и что-то неразборчивое по-гномьи. — Никакого шпионажа, мы же в форме, в конце концов. Думай, что мы просто решили уточнить обстановку, прежде чем поднимать шум. Задворки на том берегу Анка, где можно было начинать опасаться за кошелек только во время званного обеда в компании двух десятков инвесторов, отличались от обычных задворков разве что высотой и чистотой стен. В бывшей резиденции Сумасбродди задняя дверь тихонько покачивалась на сквозняке — наверняка Детритусу и в голову не пришло запереть ее. Оно, в общем-то, действительно было ни к чему — в Анк-Морпорке воры не упускали шанса ограбить даже несовершеннолетних сирот, несущих пожертвования в приют бездомных больных котят, но соваться в логово, где, согласно слухам, обитали могущественные колдуны, дураков все равно не нашлось бы. — Здесь везде этот запах, я не могу сосредоточиться, — пожаловалась Ангва. С некоторыми усилиями Черри отвоевала у шиповника подол юбки и выкатилась на узкую тропинку. На секунду ей показалось, что где-то сбоку мелькнуло нечто золотистое, похожее на… Черри помотала головой, вытряхивая паутину из ушей и глупости из мыслей. Естественно, ей почудилось. — Какой запах? Ты так и не сказала тогда. Ангва почесала кончик носа, сморщившись, словно пытаясь лицом описать аромат. — Понимаешь, он очень странный. В смысле, вполне нормальный, но после того, как я различила его в тумане, он не дает мне покоя. С одной стороны, он вроде как является его, тумана, частью, а значит и частью той ужасной женщины. Запах гниющего на болоте дерева, отсыревшей древесины речного причала. — Она взмахнула рукой, подгоняя слова. – В малых дозах — очень ненавязчивый, почти незаметный. Так постоянно пахнет у нас в управлении рядом с душевой, и на кухне тоже, потому что Рэг часто роняет чайник. И котел. — И руки, — задумчиво добавила Черри. — И руки, — повторила Ангва, — в общем, что-то очень обыденное. Тут повсюду так пахнет, но у Скобки сразу после нападения запах был… Знаешь, не слишком недавним и не совсем таким же, но крайне похожим. Знакомым. Я чувствовала похожие нотки и в том тупике, где Ваймс обнаружил Ветинари… двойника Ветинари. Эм-м. Ну ты поняла. — Ага, — ответила Черри, все еще раздумывая о том, с какой стати она решила, что два синих осколка смотрят ей в спину. — То есть, ты подозреваешь… — Нет, — отрезала Ангва. — Потому мы и… о, уже пришли. — Добрый вечер. — Моркоу как можно бесшумнее поставил поднос на стол. Несмотря на то, что по всем правилам он должен был передать миски с едой через маленькое окошко в двери, капитан решил сделать все по-человечески. Во-первых, посуда не подходила по размеру, а во-вторых, подобное обращение слишком смахивало на уход за домашними животными. Поэтому капитан отпер замок и, улыбаясь во весь рот, вошел в камеру. Синьор Сумасбродди немедленно приложил палец к губам, указывая на соседнюю кровать, где дремала его жена. — Тише, умоляю вас, — произнес он едва слышным шепотом. — Беатриче просто опустошена и раздавлена недавним происшествием, ей необходим отдых. Отойдя от стола, Моркоу кивнул на тарелки, над которыми поднимался пар. — Наверное, ей не помешает подкрепиться. — Сначала — сон, — бескомпромиссно заявил синьор Сумасбродди, вытесняя Моркоу из камеры. — Благодарю за ужин. — Ну что вы, не стоит. — Капитан пожал плечами. — Слушайте, а пойдемте-ка выпьем чаю, дадим вашей жене возможность восстанавливаться в тишине и покое. Синьор Сумарбродди моргнул, а потом улыбнулся, почти так же лучезарно, как Моркоу. Его угольно-черные, как у черта, брови изогнулись еще сильнее, выражая крайнюю степень удовлетворенного удивления. От природы невысокий, он, очевидно, научился в разговорах с высокопоставленными во всех смыслах персонами, смотреть не заискивающе, но с любопытством, отчего огромные глаза придавали подвижному лицу по-детски наивное выражение. В сочетании с буйной растительностью, стремящейся покрыть любой видимый участок кожи, начиная с фаланг пальцев и заканчивая шеей, где щетина пыталась затеряться в недрах застегнутого наглухо воротника, эта детская наивность смотрелась довольно странно. — Поразительно, капитан. — Сумасбродди прищелкнул языком, склонив голову набок. С такого ракурса он напоминал шакала, разглядывающего особенно аппетитные останки. — Знаете, у вас задатки идеального дипломата. Какое же счастье, что вас это не интересует. — Почему? — спросил Моркоу. Сумасбродди беззвучно рассмеялся. — Ах, капитан, я искренне надеюсь, что ваш вопрос относился к первой части моего заявления. Потому что если вы имели в виду «почему же не интересует», я, пожалуй, вынужден буду поискать другое место для проживания. — Ой, что вы, я всего лишь не понял, что вы такого дипломатичного углядели в моих поступках, — уверил капитан, пропуская пленника вперед и осторожно захлопывая дверь. — Не боитесь, что я сбегу? — лукаво поинтересовался Сумасбродди. Моркоу снова пожал плечами. — В камере спит ваша жена. — По-вашему, это достаточно сильная привязь? — По-моему, вы очень ревностно оберегаете ее сон. Ночной полумрак с переменным успехом рассеивался тусклым светом, исходящим от очага. Пламя, пресытившись, вяло грызло угли, похрустывая и практически ковыряясь в зубах. Очаг — это единственное, что было четко видно из окна. По крайней мере, Ангве, потому что Черри, как выяснилось, проделала весь путь абсолютно зря — она не доставала до подоконника и как назло рядом не оказалось ничего вроде табуретки, лестницы или хотя бы пустого ведра. На самом деле, им обеим в принципе повезло, что и сам Скобка, и Розенкранц предпочитали маленькие пространства огромным помещениям, в результате чего сидели сейчас не на втором этаже (куда вообще поднимались довольно редко), а тут, в уютной комнате, служившей им гостиной. Стены ее были увешаны портретами знаменитых ученых, во всяком случае, Ангва опознала Леонарда Щеботанского и Марию Пюре-Столовскую. — Что там? — Черри подергала ее за руку. — Ш-ш-ш. — Ангва молниеносно пригнулась, едва магистр рассеянно оторвался от книги и поднял голову. — В чем дело? Что-то не так? — Розенкранц появился с двумя чашками чая и блюдцем с бисквитами. — Послышалось, должно быть, — отозвался Скобка, возвращаясь к чтению. Плюмбум поджал губы и аккуратным, но решительным жестом захлопнул книгу прямо перед длинным носом, едва не прищемив бороду между страницами. — Эй! — возмутился магистр, совершенно по-ребячьи пытаясь выхватить том из рук ученика. — Я, между прочим, не закончил! — Сегодня и без того был чересчур длинный день. Учитывая бессонную ночь, всех этих оборотней, гномов, разбирательства — сейчас время отдохнуть. — Но… — Ваш чай. Розенкранц уселся в свое кресло и подвинул столик так, чтобы тот уткнулся в колени Скобке, отрезая тому всякий путь к бегству. Какое-то время ничего не происходило, и ленивое потрескивание пламени нарушалось лишь звяканьем чашек. — Зачем вы притащили приборы в гостиную? — осведомился Розенкранц, глядя, как отблески огня пляшут на блестящих металлических и стеклянных поверхностях. — В кабинефе фо сиф поф фазбито окно, — обиженно заявил Скобка, откусывая пирожное. — Я распорядился, завтра кабинет вновь будет в полном порядке и в вашем распоряжении. — Но мне же надо было где-то работать сегодня! — Вы могли бы немного отдохнуть, ради разнообразия… — Плюмбум тоскливо вздохнул. — Посидеть в саду, например, яблоки как раз… — Пусть яблоками занимается Олдграмм, раз ему так нравится, когда его бьют по голове, а меня больше волнует, что возгонка не… Розенкранц не спал уже почти сутки, и это были очень насыщенные двадцать четыре часа. Он успел поругаться с Городской Стражей (чуть ли не с полным ее составом), провести несколько часов в Управлении, подробно рассказывая о произошедшем ночью инциденте, потом повторить этот сомнительный подвиг во дворце патриция. Поговорив напоследок с Драмноттом, он отправился в город — к сожалению, свежую выпечку было достаточно проблематично заказать на дом: к моменту прибытия она естественным образом утрачивала свою свежесть, а иногда — даже свою выпеченность. Кроме того, нужно было договориться со стекольщиком, с плотником и проверить, наконец, как продвигаются дела с новым усовершенствованным клеем. Конечно, когда уже налажена массовая продажа, беспокоиться, собственно говоря, не о чем, но Розенкранц предпочитал все держать под контролем. В общем, в данный момент он чувствовал себя не в состоянии выслушивать очередную алхимическую лекцию. Его рука на фоне красноватого свечения казалась тонкой черной ветвью, прочертившей воздух по широкой дуге. Теперь его ладонь покоилась на подлокотнике соседнего кресла. — Плюшки пекли буквально при мне. Так и тают во рту, да? — устало перебил он магистра. Запнувшись на полуслове, Скобка собрался было возмутиться, но, внимательнее посмотрев на Розенкранца, покорно кивнул. Все-таки он считался гением, а гении порой снисходят до того, чтобы разобраться в алгоритме существования обычных людей. Тем более, Скобка никогда не считал Розенкранца обычным. — Что они делают? — одними губами спросила Черри, тщетно приплясывая на цыпочках. — Пьют чай, — ответила Ангва ничего не выражающим тоном. На дне сахарницы печально, но предсказуемо поблескивали несколько липких белых кристалликов. Моркоу, ни на что особо не надеясь, заглянул в стоящую рядом банку для муки. Предполагалось, что там хранится так называемый сахарный фонд Стражи, и каждый дозорный исправно кидал туда несколько центов раз в месяц. Однако чаще всего в этой банке действительно хранилась мука, и это была мука совести капрала Ноббса. — Я предпочитаю черный, — раздался голос за спиной Моркоу. Синьор Сумарбродди немигающим взглядом смотрел, как языки пламени жалят днище большого закопченного чайника. Казалось, его зрачки не отражают свет, но светятся самостоятельно, как раскаленные угли. Моркоу с некоторым беспокойством открыл коробку, на которой был изображен фривольно улыбающийся элефант. Заварка, к счастью, пользовалась у стражников куда меньшей популярностью, по сравнению с сахаром. — Я читал, что в Орлее обычно пьют травяные отвары и настои. Они более освежающие? — Моркоу снял чайник с огня и аккуратно поставил его на стол, стараясь, чтобы подпалины на древесине совпали с контуром днища. Сумасбродди усмехнулся, наклоняясь вперед и обхватывая короткими пальцами жестяную кружку. — Как вам сказать… Просто мы считаем, что ни к чему тратиться на импорт продукта, который не обладает никакими полезными свойствами, в то время как вокруг нас полно трав, способных не только послужить основой для напитка, но и защитить от малярии и тифа. — Очень практичный подход, — заметил Моркоу, с удовольствием отхлебывая из своей пиалы — с чашками после Детритуса все еще было напряженно. — Не сломано — не чини. — Сумасбродди посмотрел на капитана поверх кружки, сквозь пар, который отчего-то слишком сильно походил на туман. — Лично мне очень импонирует этот лозунг. Не вижу смысла менять установленный и понятный порядок вещей. — Вы потому приезжаете сюда отдыхать? — Ясный взгляд Моркоу пронзал дымку, не обращая на нее никакого внимания. — Вам нравится наша стабильность и предсказуемость? Губы дипломата разъехались в радостной улыбке, обнажая маленькие острые зубы. — Нет, — ответил он, качая головой. — Нет, что вы. Нам нравится, что мы можем быть уверены в одном: приезжая сюда, мы никогда не знаем, с чем столкнемся. Вы так закостенели в своей стабильности, в незыблемости завтрашнего дня, что совсем не замечаете, как скачет ваше настроение, как в ваши головы приходят такие разные, такие яркие мысли, такие противоречивые желания разрывают ваши сердца. — Но синьор Сумасбродди… — Зови меня Балу. Не терплю официоза в хорошей компании. — Но откуда вы все это знаете? — упрямо спросил капитан. — Про желания и мысли? Вы же не… — Я не что? — Сумасбродди поставил кружку на стол. Моркоу вдруг заметил, что в глазах у его собеседника до сих пор пляшут алые искры, несмотря на то, что тот уже отвернулся от пламени. — Я всего лишь обычный дипломат из далекой страны, приехал сюда с женой. Я всего лишь хотел отдохнуть и набраться сил. Энергии. Запастись на много дней вперед. — Тень на стене за спиной Сумасбродди заколебалась, вытягиваясь, принимая странные очертания. — Но тут кто-то из твоих неподражаемых соотечественников решил, что будет здорово размножить патриция, причем решил в опасной близости от нашей резиденции. Ты знаешь, что бывает, когда обычный человек вдруг начинает мнить себя богом? — Теперь и тень на стене могла похвастаться красными горящими глазами. А кроме того, вытянутой мордой и острыми ушами. — Он становится всемогущим, потому что сам уверен в собственной неуязвимости. Кто-то в вашем городе решил сотворить новую жизнь из пустоты, и у него получилось. Получилось безнаказанно, потому что заплатили за это мы. — Что значит «заплатили»? — Моркоу бесхитростно разглядывал подпалины на столе и совершенно не смотрел на стену, словно ничего странного не происходило. От такого откровенного игнорирования тень прижала уши и ткнулась мордой в плечо Сумасбродди. — Между первоматерией и порожденными ею материальными телами обязательно должны лежать качественные принципы мужского и женского начала. Это основной принцип созидания, и никакие трансмутации невозможны без королевского брака. — Как любопытно, — заметил капитан, — но, к сожалению, по-прежнему ничего не понятно. Сумасбродди вздохнул и залпом допил чай. Тень за его спиной махнула на все лапой и снова приняла человеческую форму. — Грубо говоря, ваш псих случайно обнаружил дармовой источник энергии, подключился к нему, даже не заметив, и начал свою карьеру Создателя. Благодаря чему в нас проснулась потребность восстановиться. Можно сказать — Голод. Представь, что ты не ел несколько недель, а потом оказался на пиру, где столы ломятся от деликатесов. Тяжело себя контролировать, не находишь? Начинаешь делать глупости, например, заводишь разговоры с молоденькими стражницами-оборотнями, или пугаешь отважных защитников, одержимых жаждой мщения. Блюдо с пирожными незаметно опустело. Розенкранц, раскрасневшийся (разумеется, всего лишь от жара камина и горячего чая) начал клевать носом. — Надо бы завтра заглянуть к Карлу. А то столько шума, а он из дома даже носа не показал. — Магистр Скобка с дребезжанием отодвинул столик и поднялся. — Да и его привычного жужжания давно не было слышно. Розенкранц потер глаза и отчаянно зевнул. Потянувшись, он попытался устроиться в кресле поудобнее, но длинные ноги явно препятствовали этой затее. — Да ничего с вашим Карлом не случилось, скорее всего, снова заперся в подвале наедине со своими ненаглядными девочками и мальчиками. — А все-таки. Он и к нам давно не заглядывал. — Скобка провел рукой по бороде в тщетной попытке вытрясти крошки. Те, по устоявшейся традиции, решили не поддаваться на провокацию и уже начали чувствовать себя там как дома. — И немудрено, после того скандала… А вообще, не так уж и давно он был, как раз во время ваших экспериментов с полимерами, — пробормотал Розенкранц, глубже проваливаясь в сон. — К нам вообще редко кто заходит, вы же знаете. То загорается что-нибудь, то протекает. Не гостеприимные мы хозя-а-а-а-ева. — От его очередного зевка затряслись стены. — Ну, по крайней мере, дом еще ни разу не рухнул, — заключил Скобка, глядя на Розенкранца сверху вниз. — Пойдем спать, о мой юный ученик. — Все чисто, — сообщила Ангва спустя минуту, легонько толкая незапертую створку окна. — Нам нужно проникнуть в кабинет, главное — аккуратно, там везде были какие-то странные склянки и разбитое стекло. И запах там был самым сильным, тут его почти нет. Точнее, снаружи он чувствуется больше, чем внутри. Прохладный ночной ветер немедленно ворвался в помещение, зашуршав бумагами. «Двойник», — написал Ваймс в центре листа. Подумал и обвел слово несколько раз. Двойник, господи, как будто ему одного было мало. В чей извращенный ум могла прийти идея копирования именно этого человека? Что в нем такого особенного, что всех хлебом не корми, дай только пострелять в него из крупнокалиберного оружия или подложить яд, или бросить в яму со скорпионами. Или сделать двойника. Обведенное слово обзавелось двумя длинными стрелками, обвиняющее указывающими в разные углы. В левом Ваймс вывел «мотивы», в правом — «способы». Посмотрев на блокнот еще пару секунд, командор ощутил настоятельную потребность проинспектировать нижний ящик стола. Дело в том, что на трезвую голову он все еще придерживался теории о несостоятельности дедукции. Точнее, в его исполнении приведенная выше мысль звучала как «чушь собачья». Нужно было собраться и начать думать. Или перестать думать, смотря с какой стороны к этому вопросу подходить. В Псевдополис-Ярд командор добрался исключительно благодаря неповторимому узору камней на мостовой и своим ступням, которые полностью приняли на себя командование сооружением, зовущимся Сэм Ваймс. Он с кем-то здоровался и даже перекинулся парой слов с бакалейщиком с соседней улицы, но и под страхом смертной казни не смог бы вспомнить, о чем они говорили. Встретил ли он кого-нибудь из стражников по дороге в кабинет? Наморщив лоб, сэр Сэмюэль решил, что точно не сталкивался с Нобби — запах еще долго преследовал бы его, и, судя по отсутствию свежих буклетов, констебль Визит тоже ему не попадался. Возможно, недалеко от Управления он видел, как Детритус и Дорфл осматривают чью-то неправильно припаркованную колымагу. И, кажется, в кухне Моркоу разговаривал с каким-то инфернальным созданием с головой пса… Ваймс нахмурил брови. Нет, это ему точно привиделось, чего только не померещится от переутомления. Детритус в жизни не стал бы вмешиваться в дела департамента дорожного движения. Мотивы и способы скалились с практически пустого листа, выражая презрение каждой буквой. — Тебе никогда этого не разгадать, — хихикали они. Взяв перо наперевес, Ваймс назло принялся писать первое, что пришло в его слишком пустую (или слишком заполненную — опять же, помним про точку зрения) голову. Еще один Ветинари мог понадобиться кому-нибудь, кто мечтал почувствовать себя серым кардиналом. Если найти способ заменить оригинал дубликатом, и если этот дубликат будет послушен… Образ патриция в сознании Ваймса катастрофически не монтировался со словом «послушен». От ассоциаций, витающих в воздухе, температура окружающей среды скакнула вверх сразу на сотню градусов. Помимо власти не стоило забывать и о мести. Ваймс вспомнил, как вода в стакане мгновенно окрасилась кровью. Он был смутно уверен, что Ветинари не так уж сильно волновала физическая боль, однако перспектива бессильно наблюдать за тем, как рушится идеально отлаженный механизм управления городом… Ваймс сам не заметил, как сломал перо. Это могло бы стать отличной местью не только Ветинари, но и ему, командору Городской Стражи. Пошарив-таки в нижнем ящике (теперь там одиноко гремели лишь несколько карандашей) Ваймс продолжил черкать в блокноте. Не стоило забывать и о Драконе, Короле Гербов. В Анк-Морпорке проще было наткнуться на одуревшего от бессмертия, или богатства, или собственного интеллекта и мощи существа (а то и всего вместе сразу), чем на простого бухгалтера. Возможно, кто-то всего-навсего так развлекался. Разумеется, по мнению определенной категории граждан, не было ничего более занимательного, чем следующий распорядок дня: девять утра — завтрак, полдень — покупка нового кресла, семь вечера — пытка патриция. Особенно, если эта категория граждан по какой-то причине находилась вне сумасшедшего дома. В тусклом свете мотивы крючковато чернели на листе. Потянувшись за свечой, Ваймс охнул. Это уже не было похоже на последствия долгой беготни по сырым аллеям. Командор подозревал, что если бы он на протяжении нескольких часов пытался удержать в руках шаровую молнию, самочувствие у него было бы приблизительно таким же. Ему определенно требовалось перестать думать о посторонних вещах и испытывать посторонние эмоции. Ваймс попробовал вспомнить время, когда он мог мыслить свободно и делать выводы без оглядки на высокую башню с вечно светящимся окном. Выходило, что в тот период своей жизни он был способен только невнятно мычать большую часть времени — когда был пьян, и угрюмо молчать в краткие часы трезвости. Ни о каких выводах и речи не шло. Командор едва не опрокинул свечу в недра бумажных завалов. Нет, так продолжаться не могло. Ему просто необходимо было как-то отвлечься от… сконцентрироваться на… Как правило, крутые легавые утверждали, будто личная заинтересованность только мешает делу. В случае Ваймса, он действительно совершил бы в десять раз меньше глупостей, если бы, подобно Моркоу, никогда не путал понятия личного и общественного блага. Не погнался бы за клатчским кораблем, не спас бы всю свою команду от неминуемой смерти, к примеру. Вот и сейчас командор, стараясь сконцентрироваться на деле, сначала пришел в ужас от того, что, кажется, жалел Ветинари. Впрочем, стадию ужаса он миновал достаточно быстро, на всех парах приближаясь к отметке «да ты в своем уме?!». Этому немало поспособствовало открытие, что Ветинари он все-таки не жалел. Он просто эгоистично не желал повторения сцены в кабинете. Ему не нравилось смотреть на чужие мучения. На его мучения. Ему категорически не понравилось наблюдать, как Ветинари борется за каждый вздох, и как под его ногтями выступает кровь, когда он впивается пальцами во все, что попадается под руку, царапает пол, и собственное горло, и… В общем, Ваймсу до зубовного скрежета не нравилось видеть патриция таким, и не было тут ничего… ничего личного. Господи. Командор невидяще посмотрел на блокнот и с опаской поднес карандаш к листу. С каждым движением невидимые нити судьбы все глубже врезались в структуру мироздания, и чем больше оно дергалось, пытаясь выбраться, тем сильнее затягивались узлы. А когда мироздание увязает в путах Рока, оно обычно не собирается страдать в одиночестве. Подозревая в глубине души, что влип очень, очень серьезно, Ваймс написал напротив «способов» несколько строчек. Если рассуждать логически (к сожалению, командор, знакомый с законами Вселенной не понаслышке, не слишком рассчитывал на логику) нашлось бы не так уж много умельцев создать дубликат человека, который бы ничем не отличался от оригинала. Кроме богов, у которых сотворение человека прописано в должностной инструкции, какие-то секреты и наработки могли знать жрецы, священники и, наверное, волшебники. Ваймс откинулся на спинку, постукивая карандашом по столу. Невзирая на частые покушения, Ветинари продержался на посту патриция достаточное количество лет, дав понять, что с ним народу будет лучше, чем без него. При таком раскладе нужно было быть безумцем, чтобы решиться захватить власть, отомстить или развлечься путем создания двойника правителя. Проблема состояла в том, что большинство жрецов, священников и волшебников Анк-Морпорка являлись в некотором роде безумцами. «Чокнутые», — написал Ваймс под «мотивами» и «способами» и еще двумя стрелками объединил схему в кривоватый ромб. В центре он вывел «Сумасбродди» — эти ненормальные дипломаты подходили по всем параметрам — и тут же зачеркнул, приписав в скобках «алиби». Кто еще? Да кто угодно. Кто… — Разрешите? — От размышлений Ваймса отвлек не столько голос, сколько настойчивое янтарное мерцание в дверном проеме. Командор вяло удивился собственной рассеянности: чтобы не услышать шаги Дорфла на лестнице, нужно было, по меньшей мере, впасть в кому. — Входи. Голем пригнул голову и, утрамбовывая бумагу, протопал к столу. — Командор, Детритус Немного Повздорил С Владельцем Телеги, Припаркованной У Здания Напротив Ярда. Там К Задней Оси Был Привязан Замаскированный Соломой Мешок С «Грязью». Карандаш в руках Ваймса разделил печальную судьбу пера. Обломок, подпрыгнув несколько раз, скатился на пол и навсегда затерялся среди рапортов и отчетов. — Все живы? – ровно спросил Ваймс. — Владелец Телеги Сейчас В Камере, Сэр, Он В Порядке, Только Придется Ему Привыкнуть К Новой Форме Носа. А Детритус Пишет Объяснительную. — И что же он хочет объяснить? — Иногда Сэму казалось, что он работает в зоопарке для душевнобольных. — Что Во Время Разговора С Владельцем Телеги Ему, Детритусу, Показалось, Будто С Крыши Оперы Сорвалась Черепица, И, Чтобы Спасти Задержанного От Травмы Головы, Детритусу Пришлось Сильным Ударом В лицо Отбросить Того От Предполагаемого Места Падения Обломка. — Ясно, — кивнул Ваймс, вытаскивая занозы из пальца. — Мне, правда, казалось, что на крыше Оперы нет черепицы. — Одна Точно Была. Но Теперь И Она Упала. И Разбилась. Бесследно. — Великолепно. Спасибо, Дорфл, можешь быть сво… — начал Ваймс, и тут его осенило. — Погоди. Погоди, ты же голем. — Так Точно, Сэр. — В бесстрастном тоне Дорфла сквозило недоумение. — И вы с констеблем Визитом по-прежнему раз в неделю посещаете различные религиозные собрания? — В Прошлые Выходные Мы Присутствовали На Обряде Посвящения в Коммивояжеры. Очень Любопыт… — Не сомневаюсь, — перебил его Ваймс, опасаясь потерять и без того весьма расплывчатую мысль. — Если бы тебе позарез потребовалось сотворить живое существо… э-э-э, искусственным образом, к кому бы ты первым делом обратился? — К Вулкану На Карьер. У Него Всегда Есть Глина. — Нет, не голема. Есть же… — Командор замялся, подыскивая слово. — Есть же другие варианты, уверен, за всю историю Вселенной человек хоть раз должен был попробовать обхитрить естественный порядок вещей. Внизу хлопнула входная дверь, то ли впуская кого-то, то ли выпуская. Глаза Дорфла озадаченно поблескивали. Находись он за пределами Плоского мира, на маленькой круглой планете, его глаза можно было бы сравнить с сигнальными лампочками на внушительном агрегате, который только что принялся обрабатывать очередную перфокарту. — Тогда К Алхимикам. Сейчас Настоящих Творцов Почти Не Осталось, Но Говорят, Что в Древности, Когда А-Туин Еще Был Молод, Алхимики Знали Секрет Великого Делания — Слияния Духа И Материи. Ваймс неверяще покачал головой. — Еще одно совпадение? — пробормотал он, ни к кому в особенности не обращаясь. — Сэр? — переспросил Дорфл. — Нет, нет, не обращай внимания, — очнулся командор и вывел «АЛХИМИЯ» под перечеркнутой фамилией дипломатов. — Спасибо за информацию, думаю, тебе стоит помочь Детритусу, его знания алфавита хватит только на то, чтобы подписаться. — Есть, сэр! В дверях голем столкнулся с капитаном Моркоу, на лице которого была написана радостная решимость. — Я думаю, магистр Скобка как-то замешан в деле о двойниках, сэр! — бодро отрапортовал капитан, сверкая глазами ничуть не хуже Дорфла. — Ты что, подслушивал? — подозрительно спросил Ваймс, покосившись на блокнот, над которым он просидел весь вечер. — Подслушивал что, сэр? — Более честного взгляда невозможно было себе представить. — В любом случае, нет, сэр, я считаю, что подслушивать некрасиво, сэр. Ваймс открыл рот, чтобы задать следующий логичный вопрос, когда в кабинет влетела запыхавшаяся Ангва. — Сэр, дайте мне, пожалуйста, официальное разрешение на обыск дома Скобки! Ваймс раздраженно хлопнул ладонью по столу. — Вы что все, сговорились?! Моркоу и Ангва растерянно переглянулись, пытаясь понять, в чем же, по мнению командора, они виноваты на сей раз. Порывшись во всех карманах и, разумеется, обнаружив спички в самом дальнем, Ваймс прикурил сигару и сложил руки на груди. — Ну, рассказывайте, гении. Фонари не то чтобы разгоняли ночную тьму — скорее, упорядочивали, собирая в строго определенных местах: в подворотнях, узких аллеях, уединенных тропинках. В частности, в маленьком незаметном переулке недалеко от дворца патриция. Чернота приобретала такой насыщенный оттенок, что разглядеть вход в полуподвальную комнатенку было невозможно, если только вам не повезло с проводником, который точно знает, где искать. — Дальше куда? — Судя по интонации, на нервах говорившего легко можно было сыграть «Эй, крошка, пойдем плясать!» — так они были натянуты. — Открой шкаф, — спокойно объяснил патриций. Его собеседник, вздрагивая от каждого шороха, прошел вперед и распахнул дверцы. — Срань господня! — Осторожно, там довольно крутая лестница, — вдруг вспомнил Ветинари. Его спутник осторожно отступил на шаг, нехорошо улыбаясь. — Зря ты так, — почти ласково проворковал он. — Я же обещал, что на этот раз все получится, правда? Ну вот, я свое слово держу. Теперь и ты узнаешь, каково это — беспрекословно подчиняться чужим приказам. — Но, позволь, в этом нет твоей заслуги. Ты снова придерживался алгоритма и рецептуры — я чувствую это, знаешь ли. Но что-то произошло, да, несомненно, какой-то внешний фактор утратил свое влияние… Улыбка на лице собеседника патриция стала еще шире. — Да я просто везунчик, а? Что бы там на самом деле ни произошло, сейчас мне достаточно сказать слово — и ты скатишься с этой прекрасной лестницы. Или выколешь себе глаз. Или… — Он сбился, разглядев скучающее выражение на лице Ветинари. — Ладно, успеется еще. Факел у тебя тут есть? В потемках спускаться — так и шею можно свернуть. — Слова гулко отражались от каменных стен колодца, в котором была вырублены ступеньки, резко уводящие вниз. — Лампа на столе, — отозвался патриций. Его начинало знобить, значит, нужно было по возможности потянуть время. В первый раз дубликат смог просуществовать в Мире около суток, несмотря на то, что присутствие оригинала действовало на него приблизительно так же, как белые кровяные тельца действуют на попавший в организм вирус. И не просто просуществовать, а сбежать, что, правда, оказалось весьма недальновидным и совершенно бесполезным поступком. Во второй раз чистота эксперимента была нарушена… хм, посторонним воздействием. Патриций брезгливо поджал губы. Наблюдая, как его так называемый создатель разжигает огонь, Ветинари силился понять, по какой причине при третьем сотворении он внезапно ощутил в себе невозможность противиться голосу этого человека, его приказам, словно исчезла некая сила, поддерживающая его волю. Призрак первой судороги легонько коснулся левого запястья. Ветинари плавным движением убрал руки за спину. Чтобы убить оригинал сейчас, достаточно было всего лишь попросить его, дубликата, как следует приложиться головой об угол. Пока оба Ветинари будут находиться без сознания, даже ребенок сможет без труда перерезать глотку настоящему патрицию. А после его смерти двойник получит право занять освободившееся во Вселенной место. Некоторое время Ветинари лениво гадал, откуда в его голове возникли подобные знания, но быстро бросил это занятие — в любой информации он привык считать главным содержание, а не источник. Оставалось только надеяться на то, что его время на сей раз истечет быстрее, чем они доберутся до Продолговатого кабинета. — Прошу, — издевательски поклонился его спутник, указывая на темный провал в недрах шкафа. — Благодарю. — Ветинари вежливо кивнул и шагнул в черноту. Сигара тлела, обжигая пальцы, но Ваймс не обращал на это никакого внимания. Тишина, накрывшая кабинет, была абсолютной. Ну или почти абсолютной, не считая шороха, раздающегося из бумажных копей, урчания в животе Моркоу, скрежета передвигаемых стульев внизу и взрывов смеха, периодически раздающихся с кухни. — Так значит… — медленно произнес командор, стараясь хотя бы звучать спокойно, — ты, капитан, самовольно отпустил на свободу двух опасных колдунов. — Он собирался умолчать о том, что и сам поступил бы точно так же, если бы происшествие с патрицием не отшибло ему память. — Да, сэр, — согласился Моркоу с энтузиазмом. — Потому что один из них рассказал тебе, что они вовсе не преступники, а всего лишь доступный источник энергии. И ты поверил ему на слово. — Конечно, и еще поблагодарил его за то, что он натолкнул меня на мысль об алхимике. В конце концов, дом магистра находится совсем близко, и у Скобки вполне может быть техническая возможность… — Да, да, — сварливо кивнул Ваймс. — Я в курсе. Боги, и откуда вы взялись на мою голову. Теперь ты. — О повернулся к Ангве. — Ты уверена, что весь день магистр провел в одиночестве? — Я не говорила про одиночество, — упрямо заявила Ангва. — Я только сказала, что Розенкранца не было дома весь день. — То есть, скорее всего, у Скобки нет алиби. — Ваймс, наконец, заметил, что с сигарой творится что-то неладное, выругался сквозь зубы и метким движением отправил окурок в стакан на подоконнике. Ангва и Моркоу завороженно проследили, как уголек, пролетев над полом, заваленным сухими и очень горючими листами, немедленно потух, погрузившись в пучины старой заварки. — Ну что ж, других зацепок все равно нет, будем надеяться, что в этот раз нам повезет, — вздохнул он, выходя из-за стола. «Иначе еще после пары-тройки двойников от оригинала ничего не останется», — подумал он про себя. Всю жизнь (до определенного момента) Плюмбум считал себя экспертом в вопросах черного и белого. Чуть ли не с пеленок он разделил мир на две половины, на два, так сказать, ящика. В один ящик отправлялись люди и явления, которых он считал хорошими. «Достойными», как он сам любил выражаться. Все дурное, ведущее себя неподобающе — отправлялось в другой ящик с надписью «ЭТО ПЛОХО» на крышке. Каждый раз после того, как второй ящик пополнялся, Плюмбум накрепко заколачивал его длинными гвоздями и убирал в самый дальний угол памяти, для того чтобы в следующий раз со страшным разочарованием искать гвоздодер. Он и сам не смог бы сказать, откуда у него взялись такие четкие представления. Вроде бы и родители не особенно тревожились о развитии у своего чада бескомпромиссных воззрений на окружающий мир, и книжки он со сверстниками читал одинаковые, однако с фактами не поспоришь. Пока другие ребята таскали конфеты из буфета, не делали домашние задания, не мыли руки перед едой и лазали по заброшенным зданиям — в общем, вели нормальную мальчишескую жизнь — Плюмбум кропотливо изучал историю торговых отношений между Убервальдом и Клатчестаном. И осуждал. Осуждал своих однокашников, осуждал соседей, учителей, клатчестанских импортеров и убервальдских барыг. Он был неуязвим и непоколебим в своем максимализме, и уверенность в собственной правоте позволяла ему глядеть на остальных свысока. Казалось бы, что ничто так сильно не ограничивает свободу, как двуликая реальность, отрицающая разнообразие оттенков морально-нравственной палитры. Но время шло, его немногочисленные товарищи с головой увязали в распространенных вопросах классической литературы, не в силах определиться, где же поставить частицу «не» среди многочисленных глаголов, предлагаемых жизнью. Плюмбум скользил по просторам неизвестности будущего с той же легкостью, с которой раскаленный нож пронзает плавкое олово. Но однажды острие сломалось, напоровшись на закаленный вечностью камень преткновения всех без исключения молодых людей. Слоны, на чьих спинах держится Диск, пустились в пляс, раскачивая знакомый и понятный мир, переворачивая с ног на голову очевидные вещи. И здесь, на изнанке реальности, Плюмбуму пришлось учиться жить заново, понятия не имея, к чему приведет следующий шаг. Появление в его судьбе еще одного человека, путем простейшего умножения, увеличило количество вариантов выбора от бинарного состояния до бесконечности. А складывать и умножать, как мы помним, он любил. Плюмбум считал происходящее кошмарным сном, затянувшимся и невероятно прекрасным. Он потерял сон, аппетит, уверенность в чем бы то ни было, он потерял самого себя, как ему тогда казалось. В моменты краткого просветления он штудировал учебники по праву, как иные люди изучают философские учения. Многообразие черного и белого в этой книге сводило его с ума. А еще его сводила с ума невозможность обойти некоторые глупые старые законы, вроде тех, согласно которым наследника могут отлучить от семьи, в случае если семья не одобрит выбор будущего партнера. Отец Плюмбума был каменщиком, мать — поварихой в харчевне, и единственный титул, который у него имелся, был «граф Зазнайка», прилепившийся к нему еще в начальных классах. Плюмбум по определению не мог считаться хорошим выбором. Он искал способ это изменить, не то чтобы успешно, но, боги, нельзя сказать, что он не старался. В замке, куда он тайком пробирался, на полках пылились сотни книг, посвященных алхимическим исследованиям — и Плюмбум возлагал большие надежды на то, что в один прекрасный день прославится изобретением философского камня, раз и навсегда решив вопрос с титулами и неподходящим происхождением. Очевидно, что в краткие мгновения рискованных свиданий книги все же были последним, что интересовало Плюмбума, однако по ночам, поднявшись в маленькую каморку над конторой, он с благоговением переворачивал ветхие страницы, вглядываясь в неровную вязь, покрывавшую пергамент. Ко дню свадьбы он успел проглотить почти половину библиотеки. Стоя в тени и прислонившись к стене, он смотрел, как вдалеке, возвышаясь над толпой, черный силуэт жениха изламывается, как он склоняется, чтобы поцеловать невесту в ослепительно-белом платье. Солнце немилосердно поливало и собравшийся народ, и молодоженов раскаленными лучами, которые отражались от белизны и поглощались чернотой. Глаза Плюмбума слезились от таких контрастов, и взор затягивался алой пеленой. Несмотря на то, что алхимия не смогла ему помочь, ему нравилась наука о превращениях. Не обремененная никакими законами, кроме законов природы и Вселенной, которые обладали очень высокой степенью неустойчивости и требовали постоянного дифференцирования по времени, она действительно соответствовала его душевному состоянию: рассказывала о трансмутации эфемерных материй от состояния неочищенного невежества до кровавой истины. Еще алхимия нравилась ему тем, что благодаря ей он все же решился покинуть свою тесную каморку и отправиться в Анк-Морпорк, город, гостеприимно распахивающий пасть навстречу каждому гостю. Плюмбум с облегчением позволил себя поглотить, о чем не пожалел ни разу с тех пор, как оказался перед дверью Джонатана Скобки. Ну ладно, не будем кривить душой, несколько раз все же пожалел. Например, сейчас, разбуженный в три часа ночи настойчивым стуком в дверь, он всерьез готов был проклясть тот день, когда ему в голову впервые пришла идея перебраться в большой город. — Кого там тролли носят?.. — проворчал он неразборчиво, поднимаясь с кровати. Длинная ночная сорочка придавала ему сходство с рассерженным привидением. Стук повторился — колотили так, будто собирались в случае чего снять дверь с петель второй раз за неделю. Розенкранц почувствовал, что начинает закипать. — Немедленно прекра… — начал он, с трудом отпирая наспех починенный замок. На лужайке перед домом выстроились печально известные Плюмбуму стражники, причем выражение их лиц нельзя было назвать дружелюбными. — Прошу прощения, мистер Розенкранц. — Командор Городской Стражи поправил ножны и шагнул вперед. — Нам необходимо поговорить с магистром Скобкой. Плюмбум настороженно перевел взгляд с рукоятки меча, на которую Ваймс невзначай положил ладонь, на сопровождающих командора существ. Возможно, виной тому был неверный свет луны, но Розенкранцу показалось, что зубы белокурой девушки, обнаженные в хищной улыбке, несколько острее, чем полагается быть обычным человеческим зубам. В памяти его мелькнула тень огромного волка, затмив разгорающийся огонек ярости. — Боюсь, вынужден просить вас подождать до утра — магистр переутомился, и я не стану беспокоить его сон ради… — Плюмбум, так ведь? — Парень, прежде стоявший неподвижно за правым плечом Ваймса, заговорил прежде, чем командор успел открыть рот. — Нам очень, очень жаль, что приходится вот так вас беспокоить, но ситуация настолько экстренная, что у нас не остается выбора. Поверьте, нам бы очень не хотелось переносить беседу в управление. Розенкранц не понимал, как даже такой поздней ночью капитан Моркоу умудрялся вести себя так, что теперь уже ему, Розенкранцу, хотелось извиниться за неподобающее поведение. — Стойте. — До Плюмбума внезапно дошло содержание последней сказанной ему фразы. — Что значит «в управление»? На каком основании? — Может быть, зайдем в дом? — предложил давешний гном в юбке, ежась от сырого, налетающего с реки ветра. — Там мы вам наглядно покажем все основания. Не дожидаясь ответа, Ваймс оттеснил в сторону Розенкранца, стремительно пересек пустынный холл и остановился перед дверью в кабинет. — Это здесь? — кинул он, не оборачиваясь. — Да, командор, — откликнулась девушка-оборотень, проходя следом. Через секунду уже все стражники толпились внутри дома. От подобной наглости Розенкранц потерял дар речи. К своему вящему облегчению — ненадолго. Набрав побольше воздуха в грудь, он уже собирался проорать что-нибудь крайне непочтительное в адрес болванов из Городской Стражи, но вовремя вспомнил о спящем магистре. — Кто-нибудь мне, наконец, объяснит, что происходит? — эффект от холодного высокомерия, которым сочился его тон, оказался, конечно, не таким же, как от гневного крика, но тоже вполне соответствовал ситуации. — У нас есть основания подозревать Джонатана Скобку в умышленном покушении на жизнь патриция Анк-Морпорка, — ответил Ваймс. — Вам известно, какими именно исследованиями занимался ваш учитель, мистер Розенкранц? Командор разглядывал разгромленный кабинет через порог, но в то же время Плюмбум чувствовал, что каким-то образом все внимание Ваймса сейчас сосредоточено на нем, на его реакции и его ответе. Всю жизнь (до определенного момента) Плюмбум считал себя экспертом в вопросах черного и белого. Однако прошло уже много времени с тех пор, как содержимое обоих ящиков перемешалось, перемололось в однородную массу, называемую среди обычных людей реальной жизнью. Розенкранц раз и навсегда потерял невероятную сказочную свободу того, кто был всегда уверен в своем выборе, но он не жалел о потере. Взамен он получил бесценные узы, ради которых он просыпался каждое утро, улаживал мелкие деловые проблемы, стоял в очереди за выпечкой. Узы, ради которых он, не задумываясь ни на мгновение, перепутал бы белое с черным. — Насколько мне известно, в последнее время магистр сосредоточен на экспериментах с полимерными соединениями, и если только патриция не пытались утопить в смоле, не вижу ни единой причины, по которой вы можете выдвигать обвинения, — недрогнувшим голосом отчеканил Розенкранц, смертельно побледнев. — Полимерные соединения — звучит интригующе, — заметил Моркоу участливо. — Наверное, такая же полезная штука, как ваш «Ух-ты-клей». Надеюсь, эксперименты успешны? — Время от времени, — выдавил Розенкранц. Его разум, привыкший к тому, что в этом мире даже самые невероятные заявления могут иметь под собой неопровержимые основания, судорожно пытался понять, какое из действий его рассеянного учителя было способно повлечь за собой подобные обвинения со стороны Стражи. — Рад слышать! — искренне улыбнулся Моркоу. — А скажи, в последнее время мистер Скобка ничего не говорил о всплесках в энергетических полях? Розенкранц уже совсем было собрался удивленно поинтересоваться, откуда обычный полицейский знает о полях, как тут откуда-то снизу раздался второй вопрос: — Или о искусственно созданных двойниках? — Гном непринужденным жестом смахнула с рукава невидимые пылинки. — Черри! — воскликнули все стражники одновременно. — Что?! Мы так до утра будем ходить вокруг да около! — Не кричите на юную леди, она права. Я на самом деле недавно забрел в своих изысканиях и в эту область алхимии. Не могу сказать, что сделал это обдуманно, — усмехнулся Джонатан Скобка, спускаясь по лестнице. Все присутствующие явно забыли про главного виновника этого ночного собрания, и теперь смотрели на него разинув рты, словно силясь сообразить, что забыл здесь этот круглолицый бородач. — Розенкранц, объясни мне пока, по какому поводу у нас тут вечеринка в пижамах? — Нам очень нужно было с вами поговорить, — опередил Плюмбума Ваймс. — Судя по вашему заявлению, мы пришли не зря. — О. Поговорить. В три часа ночи. Ну, тогда, разумеется, все ясно. — Скобка покивал с задумчивым видом. — Что ж, господа, пойдемте в гостиную, пока я не уснул прямо на ступеньках. Розенкранц, мальчик мой, принесешь еще чаю? Следующие полчаса стали самыми странными в жизни ученика алхимика. В их гостиной, не предусмотренной для приема большого количества народу, ему пришлось примоститься на крошечном, невесть откуда взявшемся в доме пуфике, в то время как все остальные горизонтальные поверхности были заняты стражниками, внимательно слушавшими рассказ магистра. На подносе в стороне остывал заварочный чайник. — Как я уже говорил, — вещал алхимик, не уточняя, что, когда и кому конкретно он уже говорил, — в ходе одного из экспериментов я не учел, что действие человеческой крови, нечаянно попавшей в зону взаимодействия, может привести к весьма странным побочным эффектам. Так у меня на дне котла обнаружился подозрительного вида гомункул, отдаленно напоминающий человеческое существо. Заинтересовавшись сим диковинным явлением, я решил рассмотреть теоретическую часть процедуры творения. И оказалось, что для создания абсолютно новой личности человеку не хватает самой малости — божественного духа, как такового. Тем не менее, если добавить в первоначальную тинктуру элемент, олицетворяющий сущность конкретного, уже существующего индивидуума, на выходе мы можем получить двойника, полностью идентичного прототипу по всем параметрам, включая характер и привычки. — Что, вот так просто? — недоверчиво поинтересовался Ваймс. Он недвижимо сидел перед камином, глядя в огонь невидящим взглядом. — Кинуть в кастрюлю клок волос, залить все кровью и вскипятить? — Если говорить о материальной составляющей процесса — вы недалеки от истины, — улыбнулся Скобка. — Но не стоит забывать и об энергетических процессах, ведь, как известно, чтобы произвести любые преобразования первоматерии в материальное тело необходимо… — Заключить алхимический брак, в основе которого будут лежать качественные принципы мужского и женского начала, — продолжил мысль Скобки Моркоу. Ваймс оторвался от созерцания пламени и закашлялся, дико вращая глазами. — От… откуда, во имя всего плоского, ты это знаешь?! Ужинал в Гильдии Алхимиков в выходные? — Нет, вы же в курсе, я просто провел вчерашний вечер с Балу. — С кем?! — С синьором Сумасбродди. — Моркоу моргнул пару раз, решительно не понимая причины удивления командора. — Он предпочитает, чтобы друзья звали его по имени. — Друзья. Понятно. Как я не подумал. — Ваймс наконец совладал с кашлем и взял себя в руки. — Вы абсолютно правы, молодой человек! — обрадовался магистр Скобка. — Насчет алхимического брака все именно так. Там, естественно, замешано еще много факторов, вроде фазы луны… — тут он лукаво покосился на девушку-оборотня, — расположения основных планет, скорости и курса Великой Черепахи и так далее. Но если не будут задействованы древнейшие механизмы сотворения, если не будет страсти и голода, и смерти, и возрождения, воды и тверди — то ничего путного не получится, смею вас уверить. — Такая уверенность должна быть подтверждена фактическими результатами. Или их отсутствием, — произнес командор, щипцами вынимая из очага уголек и прикуривая сигару. — Да, конечно, лорд Ваймс, дымите здесь без проблем, никто не возражает, — пробормотал Розенкранц, прикрыв рот ладонью. Оборотень изо всех сил постаралась сохранить серьезное лицо, но хихиканье неумолимо прорывалось наружу. Скобка сощурился, стащил ночной колпак и провел пятерней по непослушной растрепанной гриве волос. Улыбка ни на секунду не покинула его губы. — Похоже, милостивый сэр, вы хотите знать, пытался ли я повторить эксперимент. — А вы пытались? — выдохнул дым Ваймс. — Нет, ибо не видел в этом смысла. Когда мы обсуждали эту идею с Карлом, мы моментально пришли к выводу, что более бесполезного изобретения нельзя себе вообразить. Каждому существу во Вселенной отведено свое собственное неповторимое место, своя роль, и делить эту роль с абсолютно идентичным созданием было бы обидно и неправильно как для оригинала, так и для двойника, учитывая, что все личностные качества, если верить расчетам, должны остаться неизменными. Розенкранц почувствовал как его буквально придавило к пуфику общее напряжение, окутавшее комнату плотным облаком. На скулах Ваймса заиграли желваки, обе девушки чуть наклонились вперед, а рыжий капитан напротив, откинулся на спинку, складывая руки на груди. — Магистр, со всем уважением… — начал Моркоу. — Вы только что упомянули Карла, с которым вы обсуждали рецептуру сотворения человека. Не могли бы вы поподробнее рассказать нам о Карле, а также обо всех остальных ваших собеседниках, с которыми вы говорили об открытии. — Да ну что вы, какое там открытие! — отмахнулся Скобка. — Так, баловство. Тем более кроме Карла и Розенкранца никто больше не в состоянии выслушивать мои разглагольствования. — Кто такой Карл? — раздался громкий шепот гнома. — Лорд Тимбер, — спокойно ответил Плюмбум из своего угла. — Наш ближайший сосед и единственный нечастый гость. — А, тот странный господин, который мастерит кукол! — воскликнула девушка-оборотень, поворачиваясь к капитану. — Я не думала, что он лорд, еще часто удивлялась, как ему удалось урвать местечко на этом берегу Анка. — О, моя дорогая, это долгая история. — Скобка похлопал ее по плечу. — Предки Карла еще в незапамятные времена сколотили приличное состояние на строительстве. В основном они специализировались на печных и каминных трубах, так что, можно сказать, у них за очагом хранились горшки, полные золота. — Магистр радостно тряхнул головой в подтверждение своих слов, да так, что колпак съехал ему на глаза. — С приходом к власти Ветинари, в городе официально утвердились Гильдии, в том числе Гильдии строителей, каменщиков, ремесленников. Отец Карла, лорд Филипп, принял решение уйти на покой, обрекая тем самым своего сына на существование типичного наследника, полное пьянок, праздности и веселья. — И неясно, переизбыток ли алкоголя или праздности так пагубно повлиял на рассудок лорда Тимбера, — глухо и невыразительно произнес командор Ваймс, окруженный облаком дыма. — Но через несколько лет… — он замолчал. Розенкранц услышал как жалобно застонала каминная решетка, когда пальцы командора сомкнулись, сминая кованую розу. — Через несколько лет лорд Тимбер-младший заявил, что собирается открыть фабрику по производству изделий из дерева, — продолжил Ваймс, с пугающей методичностью комкающий нагретый чугун. — Но умельцы из Гильдии ему не нужны. Он придумал новый вид дармовой рабочей силы. Не големы, нет. Живые куклы. — Да, магистр тогда как раз исследовал свойства так называемого оживляющего порошка. К сожалению, из-за нестабильности формулы тот не получил широкого распространения — пояснил Розенкранц. — Ветинари понадобилось три дня, чтобы утихомирить народ, вышедший бастовать. Люди требовали повесить безумца и сжечь всех его марионеток, которые посмели отбивать у честных работяг кусок хлеба. Благо, другие богачи быстро смекнули, что если големов народ еще хоть как-то терпит, спихивая на них самые грязные обязанности, то приобретение живых кукол грозит не столько уменьшением расходов на оплату труда, сколько увеличением затрат на капитальное строительство. — Ваймс усмехнулся. — Проще говоря, никто из них не захотел отстраивать свои дома на пепелище. — А что же лорд Тимбер? — взволнованно спросила девушка-оборотень. — Лорд Тимбер? — повторил командор. — Да ничего особенного с ним не произошло. Отказался от дурацкой затеи, для успокоения враждебно настроенных масс по настоянию патриция уничтожил кукол на центральной площади перед дворцом, после чего спокойно отправился доживать свой век наследника в фамильный особняк. — Ваймс поднялся на ноги. Розенкранцу почему-то очень не хотелось встречаться с ним взглядом. Ему казалось, что он задохнется под тяжестью. — Выстругивал себе в подвале новых деревянных человечков, открыл в городе два магазина игрушек. Ну и еще, между делом, сходил с ума все сильнее и сильнее, лелея обиду и планируя месть, пока однажды единственный человек, который не считал его городским чудиком, не рассказал ему о том, что можно сделать настоящую живую куклу, похожую на кого угодно, хоть на самого патриция. И вот, удивительное совпадение, не правда ли, через пару месяцев в Анк-Морпорк приехали колдуны, мужчина и женщина, и главное — поселились буквально через дорогу от главных действующих лиц истории. — Боги, и запах дерева… — ахнула девушка. — И те локоны… — эхом откликнулась Черри. — Значит, это действительно была голова с белокурыми волосами, мне не показалось! Кукольная голова! Ваймс ничего не ответил. Он вообще больше не сказал ни слова. Молча выхватил меч и также молча покинул гостиную. Остальные стражники немедленно последовали за ним, только Моркоу на прощание обернулся, пытаясь в одну фразу втиснуть извинения за предоставленные неудобства, выразить радость от знакомства и надежду увидеться в скором времени. Оставшись в одиночестве, Розенкранц и Скобка несколько минут провели в тишине. — Никогда бы не подумал, что лорд Тимбер способен на такое, — заявил в конце концов Плюмбум. Магистр прочистил горло. — Люди — очень странные существа, о мой юный ученик. Взять, к примеру, тебя. — Меня? — А почему нет? — Скобка пересек гостиную и прикрыл окно, отмечая про себя, что следы вечерних посетителей в саду завтра с утра нужно будет замести, чтобы не нервировать лишний раз Розенкранца. — Разве ты ожидал от себя, что станешь прикрывать человека, не будучи уверенным, что тот действительно невиновен? Плюмбум озадаченно подбирал слова, рассчитывая объяснить, что это абсолютно разные вещи, но Скобка не стал ждать его отповеди. — Или вот, — продолжил он. — Командор Ваймс. Такой грозный и забавный, так яро защищает своего патриция. Удивительно. — Что удивительного, ему за это платят, — буркнул Розенкранц, все еще уязвленный и сбитый с толку. — Удивительно, что он так упорно не замечает очевидного. — Магистр использовал тон, которым люди говорят о само собой разумеющемся. Потом рассмеялся чему-то непроизнесенному и широко зевнул. — Зато стало ясно, чем был занят бедняга Карл. Не повезет ему, если Ваймс его таки найдет. Удачливость вообще никогда не была свойственна лорду Тимберу. Это было какое-то таинственное явление, происходящее с другими людьми. В то же время нельзя было сказать, что его преследовало тотальное невезение, что в итоге оказалось гораздо более обидным и, как выяснилось, фатальным. К примеру, в детстве, когда все его сверстники со своими преподавателями астрологии и астрономии забирались на невысокие крыши особняков, чтобы взглянуть, как фейерверк звезд расчертит вечернее небо неряшливыми линиями, Карл терял надежду увидеть самую главную комету за минуту до ее появления. Сдаваясь и уходя раньше времени, он, как правило, уже с лестницы слышал победные крики товарищей, заметивших желанное небесное тело. Таким образом, Карл так и не увидел ни одной кометы за всю жизнь, хотя, разумеется, его проблема заключалась далеко не в отсутствии астрономических успехов. Гораздо больше его в данный момент волновало, что извилистый лабиринт подземных коридоров (вот уж где мысли о звездах приходили в голову в последнюю очередь) и не думал заканчиваться уютной дверью, ведущей в Продолговатый кабинет. С его персональным везением, они с большой вероятностью могли сбиться с курса и двигаться куда-нибудь в направлении Убервальдских копей. — Долго еще? — спросил Карл, с беспокойством прислушиваясь к звукам шагов. Когда два человека ступают по каменному полу в гулком, склонном к эху пространстве — это всегда вызывает паранойю. Вот и лорду Тимберу казалось, что следом за ним маршируют легионы невидимых, но от того не менее мрачных тварей, запертых в лабиринте в те незапамятные времена, когда среди молодежи считалось модным проводить досуг, ориентируясь на местности по нитям. — Бассейн с пираньями уже был? — рассеянно поинтересовался патриций. — Три поворота назад. — Карл поежился и оглянулся, словно опасаясь, что пираньи могли экстренно эволюционировать в земноводных и отправиться догонять упущенную добычу. — Значит, почти пришли, — заметил Ветинари. Он шел справа и чуть впереди, почти вслепую — Карл не решился доверить ему лампу — но тем не менее ни разу не оступился и не сбавил темп. — Ты готов? — К чему? — насторожился лорд Тимбер. Патриций взмахнул рукой, указывая куда-то вперед, в темноту. — К праведной мести, установлению справедливости и воздаянию за все мои, прошу прощения, его грехи. Насколько мне известно, тебе надлежит не менее получаса пространно вещать о своих целях и мотивах, потом еще какое-то время подробно описывать способы воздаяния. Иначе, сам понимаешь, виновник всех бед вряд ли сможет с помощью обычных инструментов человеческой логики постичь величие твоей миссии. Карл криво улыбнулся. В нормальных обстоятельствах он крайне редко позволял улыбке вползти на свое лицо, зная, что добродушное выражение окончательно превращает его в тюфяка и размазню. Сдержанная апатия казалась ему единственным выходом, с его-то круглой физиономией, обрамленной жидкими прядками волос таких выцветших, что многие считали его седым. Но в последнее время поводов для радости появилось гораздо, гораздо больше. К примеру, сейчас этот напыщенный, мнящий себя наимудрейшим правителем индюк никак не мог взять в толк, что далеко не все окружающие его — полнейшие кретины. — Ты ведь считаешь меня чокнутым, не так ли? — спросил он, не переставая улыбаться. — А знаешь, в таком случае, в чем прелесть сумасшествия? Для меня не имеет значения, поймешь ли ты, зачем я что-то делаю. Я высказал все предыдущим копиям, я видел, как ты корчишься в невыносимых муках, и это было великолепно. Теперь я в состоянии сосредоточиться на самом важном, не отвлекаясь на бессмысленную болтовню. В этот момент патриций резко отклонился назад, позволив остро заточенному маятнику пролететь в миллиметре от кончика своего носа. Карл, не готовый к подобным акробатическим этюдам, с криком бросился на пол. Лезвие просвистело над его головой и снова было поглощено мутной подпотолочной тьмой. — Что ж, — произнес Ветинари как ни в чем не бывало. — Мне остается только повторить мысль касательно твоей настойчивости. Просто поразительно, какая энергия пропадает бесцельно. Карл поднялся сначала на колени, потом с трудом принял вертикальное положение. Больше всего на свете ему хотелось приказать патрицию отгрызть себе палец. Или не палец. И не отгрызть. В конце концов, учитывая образ жизни Ветинари, вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнал бы, что у правителя Анк-Морпорка не достает некоторых частей тела. Усилием воли, лорд Тимбер заставил свой голос звучать нейтрально. — Приказываю тебе предупреждать меня об опасностях, таящихся в этом лабиринте, заранее. Ветинари на мгновение прикрыл глаза. — Разумеется, — ответил он. — Тогда, должно быть, мне стоит сообщить, что пути назад нет. — О, будь добр, оставь при себе нравоучения, я сыт ими по горло. — И в мыслях не было. — На губах патриция вспыхнула и тут же исчезла ухмылка, появляющаяся всякий раз, когда он видел нечто забавное там, где другие ничего не замечали. — Я имел в виду, что проход к лестнице, по которой мы спускались, автоматически блокируется железной решеткой спустя три минуты после того, как кто-нибудь наступает на предпоследнюю ступеньку. Думаю, ты слышал лязг, просто не придал ему значения. Лорд Тимбер даже замедлил шаг, призадумавшись, какие могут быть последствия у подобной меры безопасности. — Изнутри открыть проход, видимо, нельзя? — спросил он. — Естественно. Кроме того, во избежание погони Леонард в свое время предусмотрел систему балластов, в течение получаса не позволяющую открыть дверь со стороны улицы даже при наличии ключа. — Ну что ж, полагаю, безвыходных положений не бывает, — оптимистично заявил Карл. — Полностью разделяю твои чаяния, — кивнул патриций, пристально вглядываясь в темноту, ждущую его впереди. Ночь полнилась звуками. Ругань с Медного моста по-приятельски лезла обниматься к хлюпанью Анка, к ним, в свою очередь, присоединялись бесшумная возня из Гранитного переулка и шумная возня из Залатанного Барабана. Возня из Барабана высокомерно не позволяла никакой мелюзге заглушать себя и поднималась над кварталом лязгом кривых мечей и звоном разбитой посуды. Горожане великодушно добавляли к ночной симфонии короткие, но емкие умозаключения, напарываясь периодически на представителей Гильдии Воров. Не менее емкими фразами приветствовали Городских Стражников и сами представители Гильдии Воров, забывшие лицензию дома. Где-то грабили, кого-то убивали, недалеко от дворцовой площади раздавались взрывы смеха: белошвейки вышли на охоту. В общем, город жил обычной жизнью, двигаясь по рутинным дорогам времени. С.Р.Б.Н. Достабль всегда славился неординарными решениями и железной волей. Чаще всего неординарность проявлялась в составе тех веществ, которые он, в зависимости от обстоятельств, выдавал то за еду, то за чистящие средства. Железная воля не позволяла ему бросать начатое, сколь безнадежным не выглядело бы затеянное предприятие. Даже если новый бизнес Достабля сулил одни убытки, он трудился, не покладая рук. У него просто не было выбора: в противном случае ребята Хризопраза, его извечного кредитора, всерьез озаботились бы тем, чтобы проблема рук и их местоположения никогда более не беспокоила Себя-Режу, по причине отсутствия оных конечностей. Вот и теперь Достабль мужественно преодолевал сопротивление и материи, и энергии. Сражение это происходило каждую ночь, причем с гнусными нарушениями законов термодинамики. Окружающий мир мечтал втолковать торговцу, что его массивную тележку невозможно уместить в крошечном подвальчике без применения гидравлического пресса или хотя бы особого магического воздействия. Достабль раз за разом доказывал обратное, вызывая гнев физиков и одобрение богов. Он как раз заканчивал запирать седьмой замок на маленькой, подозрительно потрескивающей дверце так называемого хранилища, когда из темноты аллеи появился огромный волк. Его глаза горели желтоватым огнем, шерсть на загривке стояла дыбом, а мощные лапы с длинными когтями нетерпеливо скребли землю. Зверь застыл и начал принюхиваться. — Доброй ночи, мисс Ангва, — поздоровался Достабль, сдерживая зевок. — О, лорд Ваймс, и вы здесь. Себя-Режу запоздало вздрогнул и попятился, встретившись взглядом с командором Стражи. Волк оглянулся на своего попутчика, потом посмотрел на Достабля и издал несколько хриплых покашливаний, напоминающих лающий смех. После чего задрал морду к безлунному небу и присовокупил к ночному звукосмешению полный азарта и уверенности вой. — Куда дальше? — отдышавшись, поторопил волка Ваймс. Мускулы под серебристым мехом напряглись, и оборотень без особых усилий перемахнул через замершего Достабля и исчез в ближайшем переулке. Командор устремился следом, не став, правда, к великой радости С.Р.Б.Н., совершать столь головокружительных прыжков. — Можно подумать, на пожар спешат, — проворчал Достабль, начиная возиться с восьмым замком. — Или патриция где убивают. Он похихикал над собственной шуткой. Город ответил ему руганью, плеском, звоном и смехом, больше походившим на крик. Это был его город, знакомый и приветливый, как маньяк-рецидивист в подворотне. Ваймс не смотрел по сторонам, он и так прекрасно знал, где они находятся. Ночь заливала глаза едкой смесью пота и черноты, от быстрого бега сердце настойчиво долбило в грудную клетку, настоятельно советуя сбавить темп. Ваймс крайне нечасто прислушивался к советам. Вместо редких светящихся в темноте окон со стен домов на него взирали бессмысленные равнодушные зрачки. Сэм был не слишком впечатлительным человеком, но убранство подвала в доме Лорда Тимбера привело в смятение даже непробиваемого командора. …Сотни, да что там, тысячи человекоподобных заготовок самых разнообразных размеров и степени завершенности располагались на полках, на полу, даже свисали с потолка, покачиваясь на сквозняке приветливо, как висельники на ветке ясеня. Недалеко от огромного очага стоял отдельный шкаф с полностью готовыми куклами. Около полусотни глаз наблюдали за тем, как пламя пляшет на тонких пальцах, перекидываясь постепенно на узкую спину, обнимая за плечи — далеко не всем деревянным созданиям было суждено стать чьей-то игрушкой, управляемой тонкими нитями, многие заканчивали свое короткое существование в виде дров. Перед камином на закопченной подставке возвышался огромный котел, инструменты на верстаке хоть и были заляпаны чем-то темным, но лежали в идеальной последовательности… Волчья шкура мелькнула где-то в узком проходе между двумя полуразрушенными домами, и Ваймс рванул туда, уворачиваясь от осыпающихся кирпичей. Он смутно помнил, что оставил Черри в том жутковатом месте собирать улики: несмотря на всю очевидность картины, при отсутствии признания со стороны подозреваемого юристы, учитывая состояние здоровья мистера Кривса и деньги лорда Тимбера, могли увеличить срок рассмотрения дела до бесконечности. Менее смутно он припоминал препирательства с капитаном. Моркоу настаивал на том, что именно он должен отправляться в погоню, а командору следует вернуться в Ярд. Этот наглец использовал свое обаяние, черт бы его подрал, успокаивал и говорил что-то еще про ответственность и обдуманность в принятии решений. Речь грозила затянуться надолго, и кулаки Ваймса начали пронзительно зудеть, но тут, к счастью, вмешалась Ангва. — Я пойду с ним, — сказала девушка, кивая на командора. — В Управление вернешься ты сам. Новички придут с дежурства через полчаса, не больше, а в Ярде, скорее всего, никого нет. — Но… — Моркоу улыбнулся обезоруживающе, но несколько растерянно. — Нет, — отрезала Ангва. — Я чую опасность, но не для него. Для тебя. — Ее глаза уже совсем не были похожи на человеческие. — Я пойду с вами, — повторила она, когда капитан скрылся на лестнице, ведущей наверх. — Это ведь ваша добыча, не так ли? «Моя добыча, — повторил про себя Ваймс, мчась за оборотнем, идущим по следу безумца. — Моя добыча, мой город. Мой». Командор усмехнулся. Он чувствовал себя терьером, как всегда в такие моменты. С некоторым отрешенным удивлением Ваймс понимал, что буквально захлебывается в ярости, опустошающей и одновременно придающей второе дыхание. Улицы были исполосованы отпечатками его ботинок, невидимыми магнитными линиями, сплетающимися в огромную паутину, и он вплавлял все новые и новые узоры в общую неразбериху узлов и развилок, увязая глубже с каждым шагом. Он бежал по следу и был абсолютно, бесконечно свободным. — Пришли. Тусклое сияние, исходящее от лампы, осветило глухую стену. Карл провел по ней ладонью, но ничего не произошло. — Что стоишь, открывай, — велел он шепотом, толкая Ветинари вперед и тут же придерживая за запястье. — Хотя нет, погоди. Вот, держи для начала. Сильные пальцы сомкнулись на темной рукояти с пугающей уверенностью и четкостью движений. Лорд Тимбер вздрогнул, когда ему на ум пришло, что никто в Анк-Морпорке не в состоянии припомнить, какое оружие изучал патриций в период своего обучения в Школе при Гильдии Убийц. — Ты не можешь использовать оружие против меня. И вообще не должен причинять мне вреда. Ты меня понял? — Неужели ты знаком с людьми, чьи умственные способности не позволяют им уяснить подобную мысль? Это печально, — заметил Ветинари, поворачивая кинжал так, чтобы слабый свет дробился, отражаясь в узком лезвии. — Ты. Меня. Понял? — опасным тоном переспросил Карл. — Да. Я прекрасно тебя понял, — ответил патриций, качая головой. — Отлично. Тогда слушай дальше. Когда я скажу, воткнешь этот кинжал себе в правое плечо. Смотри, аккуратнее, легкое не задень, в твоих же интересах, между прочим. Вот теперь открывай. Лицо Ветинари не дрогнуло, только в глазах блеснули искры истинного веселья, хотя, вероятно, виноваты во всем были блики, скользящие по клинку. — У меня нет выбора, — вздохнул он, нажимая на участок стены, по внешнему виду ничем не отличающийся от остальных. Ангва притормозила на повороте, уткнувшись носом в мокрые булыжники мостовой, и уверенно свернула в очередной проулок. — Стой! — крикнул Ваймс. — Стой, дальше бесполезно! После истории с ядом командор пригрозил отставкой в случае, если патриций не расскажет обо всех тайных ходах, которыми пронизаны стены дворца. Зная Ветинари не первый год, Ваймс был уверен, что тот открыл, дай боги, десятую часть всех секретов, среди которых могло и не оказаться конкретно этого пути. Несколько секунд Сэм обдумывал, как в дальнейшем будет требовать от патриция разглашения информации об оставшихся лазейках, прикрываясь соображениями безопасности. Если, разумеется, это дальнейшее надумает случиться с ними обоими. — Мы не пройдем там, — сообщил Ваймс присмиревшему волку. — Беги к Моркоу, передай, что он понадобится мне в Продолговатом кабинете. С Детритусом, на всякий случай. Ну, живо! Волк вопросительно наклонил голову. — А я пока займу нашего кукольника-затейника разговором, — заявил командор, направляясь в сторону дворца. Позади него послышалось недовольное рычание. — О, не волнуйся, уверен, из меня получится неплохой собеседник, — успокоил Ваймс, ускоряя шаг. — В конце концов, у меня хорошая практика — разговариваю же я с патрицием каждый божий день вот уже столько лет, и до сих пор жив. Реальность, которая и без того вела себя довольно подозрительно, то пытаясь скатиться в непреодолимый фарс, то превращаясь в дилетантскую комедию, последний час и вовсе перестала подчиняться всякой логике и здравому смыслу. Мир в буквальном смысле двоился, изображения накладывались одно на другое, как будто кто-то пытался составить четкую картинку с помощью смазанных снимков, сделанных неисправным иконографом. Оставленный Драмнотом чай заледенел на сквозняке — патриций не был уверен, что сумеет с первого раза определить местоположение чашки в пространстве, а к проверке на практике его самолюбие, и без того потрепанное недавними событиями, еще не было готово. Долю мгновения Ветинари сохранял уверенность в том, что он находится не в собственном кабинете, а стоит в неком темном помещении. Фокус изображения окончательно расстроился, и мир распался на две половины, границей которых стал чернеющий зев дверного проема, возникший в противоположной стене. Если два зеркала поставить друг напротив друга, то в системе отражений возникнет подобие бесконечности, видимой только из одной точки пространства, при условии что это на самом деле будет точка в геометрическом смысле, то есть лишенная всяких характеристик физического тела. Уставившись на своего двойника, Ветинари ознакомился со всем спектром ощущений этой несчастной точки, вплоть до отвратительной тошноты, возникающей при головокружительном падении одновременно во все стороны неограниченной Вселенной. Судя по потерянному виду, копия испытывала все те же самые трудности, что и оригинал. Ветинари попробовал вспомнить, что такое сочувствие, но в данном случае оно приобретало оттенок жалости к себе, чего патриций не терпел категорически. Потому он предпочел просто отвести взгляд в сторону и уделить больше внимания второму гостю. — Карл, какой сюрприз! Давно не виделись. Впрочем, это заявление справедливо только с моей точки зрения, — проговорил Ветинари, складывая руки на столе. — Думаю, тебе моя компания уже успела наскучить. Краем глаза он заметил, как дрогнули крылья носа у его двойника — эта скупая мимика обычно выдавала сдерживаемую улыбку — кому как не Ветинари было знать об этом. — Ну что ты, я рассчитываю на твою теплую компанию. Точнее, на его. — Лорд Тимбер махнул рукой на второго Ветинари, стоящего рядом. — Полным идиотом ты никогда не был, может быть, пропустим всю ту часть, где я выставляю условия, а ты делаешь вид, что соглашаешься? Патриций смахнул со стопки пергамента невидимую пылинку. — Мы оба взрослые люди, Карл. Учитывая ослиное упрямство, проявленное тобой на пути в Продолговатый кабинет, тебе действительно очень требовалось сюда попасть и, честно говоря, меня мало интересуют мотивы. — Вот видишь… — Карл повернулся к двойнику. — Все-таки оригинал куда разумнее тебя, глупая кукла. Двойник крепче сжал рукоять кинжала, спрятанного — Ветинари чувствовал это так, словно его собственные пальцы обхватывали металл — за спиной. Патриций был уверен, что и его копия догадывается о том, какие мысли бродят в его голове, а также — как именно открывается потайной ящик стола. Преимущество в сложившейся ситуации объективно было на стороне Карла. Сколь бы быстрыми ни были движения Ветинари, Тимберу стоило только отдать команду, чтобы лишить его способности защищаться. Была еще, конечно же, кнопка вызова секретаря, но Ветинари смутно догадывался, что, во-первых, Драмнотт еще не полностью освободился от влияния таких вредных привычек, как сон, а во-вторых, время в любом случае играло против него — услышав сигнал, Карл вполне мог успеть осуществить подмену прежде, чем кто-либо войдет в кабинет. — Что ж, не будем медлить… — начал Карл, делая шаг вперед. — Сей… — …час до рассвета, Ваша светлость! Более неурочного времени для визита… — Из приемной донесся голос Драмнотта. — Я тороплюсь. — Уверен, что вы явились по важному, не терпящему отлагательств вопросу, Лорд Ваймс, но позвольте я хотя бы узнаю, не отдыхает ли еще Их милость. — Что-то подсказывает мне, что нет. — Кто это? — Карл нервно обернулся и уставился на дверь. — Что происходит? Ветинари, ожидавший от своего посетителя чего угодно, но только не подобной идиотской реакции, слегка пожал плечами. — Это командор Городской Стражи, сэр Сэмюэль, — ответил он с затаенной гордостью садовода, лично вырастившего невообразимо колючий кактус. — Человек, у которого напрочь отсутствует чувство времени и такта. Незаменимые качества, как выясняется. На лице лорда Тимбера последовательно сменились несколько выражений, проиллюстрировавших короткий и быстрый путь от крайней степени отчаяния к последней стадии обреченности. Блеклые глаза пронзительно засияли, плечи распрямились и даже спутанные белесые пряди, казалось, зашевелились от азарта, сопутствующего каждому загнанному в угол зверю. — Уверен, здесь есть запасной выход. — Двойник с содроганием опознал в ухмылке Карла призрак былого безумия. Последствия подобного воодушевления он уже успел испытать на себе во время второго создания. Ветинари попытался проигнорировать эмоции собственной копии, но против воли ощутил, как воспоминания о боли прокатились по его нервным окончаниям. С легким удивлением патриций обнаружил, что впервые за много лет по-настоящему разозлился. — Конечно, Карл, здесь есть запасной выход. Он всегда есть, тебе так не кажется? Солнечный свет, потягиваясь и растекаясь, медленно начал свое водворение на Диске, небрежно дотрагиваясь для начала до горных вершин, потом уделяя внимание равнинам и со снисходительностью снисходя в низины. До Анк-Морпорка ему предстоял долгий, полный препятствий путь, но уже сейчас горизонт на всякий случай начал менять цвет с глубоко черного на мутно-зеленый. Из окна Продолговатого кабинета как раз открывался чудесный вид на это цветовое безобразие, изливающееся на крыши городских домов обещанием нового дня. В любом случае, больше там смотреть было совершенно не на что — кабинет был пуст. — Я предупреждал вас, что Его милость отправились на покой. — Стоящий в дверях Драмнотт скрестил руки на груди и неодобрительно наблюдал за метаниями Ваймса. — Слушай, если ты немедленно не скажешь, как еще можно унести отсюда ноги, у Его милости появятся все шансы получить целую вечность покоя. — Это конфиденциальная инф… — Ты правда такой непонятливый или просто хочешь меня довести? — Ваймс остановился в центре комнаты, разглядывая секретаря как какое-нибудь забавное насекомое. — Потому что у тебя уже почти получилось. Драмнотт вздохнул и поправил очки. В отличие от обычных горожан, он спокойно переносил взгляд командора — после плотного общения с патрицием к подобным вещам по умолчанию вырабатывался иммунитет. — Поверьте, Ваша Светлость, я с удовольствием показал бы вам все входы и выходы в этом кабинете, но я действительно не знаю, как они открываются. В большее смятение меня приводит только тот факт, что я не имею ни малейшего понятия, как втолковать вам это. — Да катись оно все Черепахе под хвост! — Счастье от погони стремительно испарялось, уступая место отупляющей безнадежности. В здешних стенах можно было блуждать веками, и в прямом, и в переносном смысле — весь дворец был изрыт ходами, напоминая не то огромный муравейник, не то источенный термитами сервант. Ваймс в очередной раз обошел помещение по периметру, проверяя все известные ему двери и лазейки. Ни одной из них не пользовались уже довольно продолжительное время, и повторный осмотр любезно сообщил ему об этом. — Через несколько минут сюда должны явиться мои люди, проследи, чтобы они не препирались с дворцовой стражей так же долго, как я. — Командор надеялся, что не все работники патриция были такими же упрямыми олухами, как он сам. К счастью, на этот раз Драмнотт не стал с ним спорить. Оставшись в одиночестве, Ваймс по привычке скользнул взглядом по столу. Пустое кресло выглядело как нелепая аномалия и вселяло тревогу. Отогнав непрошенные мысли, командор уставился на стену. — Если все это закончится хорошо, я заберу тебя домой и поставлю в гостиной вместо камина, — пробормотал Ваймс, обходя стол и касаясь рукой штукатурки. — Твой вид успокаивает меня гораздо лучше, чем всякое суетливое пламя. — Он не удержался и прислонился к шершавой поверхности пылающим лбом. — А Ветинари как-нибудь обойдется. Если будет кому обходиться. Стена приятно остужала кожу, и эта прохлада гармонично сочетаясь с ледяной хваткой, сковывающей все внутренности. Легкий ветерок скользил по щеке… Стоп. Ваймс резко выпрямился и посмотрел на окно. Да, конечно, створки были распахнуты, но сквозняку полагалось гулять совсем в другом месте. Командор снова прижался лбом к стене. Сомнений не оставалось — откуда-то тянуло сыростью и холодом. Отойдя назад, Ваймс внимательно посмотрел на стену, так, словно она была главным подозреваемым. Он прекрасно помнил всю карту пятен, неровностей и подтеков, однако трещина, пересекавшая штукатурку как раз на уровне его лица, была ему незнакома. Командор поднес к ней ладонь. Возможно, ему показалось, но стена как будто отозвалась негромким гулом. Он сдвинул руку чуть выше. Гул усилился, превратившись не то в вибрацию, не то в какую-то разновидность щекотки, словно тактильными ощущениями стена сама подсказывала, где нужно… Ваймс глубоко вздохнул и прищурился. …нажать. Громадный кусок незыблемой с виду каменной конструкции бесшумно отъехал в сторону, явив командору зрелище уводящего вниз пологого коридора. — Спасибо, моя хорошая. — На прощание Ваймс погладил старинную лепнину, ни капли не удивившись, когда проход сразу закрылся у него за спиной. Карл остановился, прислушиваясь. — Кажется, ваш героический стражник решил преследовать нас до конца. Воспользовавшись временной передышкой, и двойник, и оригинал патриция Анк-Морпорка тяжело привалились к покрытой мхом кладке — нахождение в непосредственной близости друг от друга доставляло обоим довольно ощутимое неудобство, граничащее с физическим отторжением. — Да, он вообще патологически часто совершает необдуманные спонтанные поступки, — заметил Ветинари. — Похвальная преданность, — выплюнул Карл, озираясь. — Скорее, напрасная храбрость. — Двойник медленно начал сползать на пол. — Ну-ну. — Лорд Тимбер озабоченно встряхнул его, возвращая в вертикальное положение. — Погоди, дружок, тебе еще надо будет поговорить с этим смельчаком. Или твоему прототипу. В общем, кому-нибудь из вас придется с ним разобраться, мальчики, вы же понимаете. Ветинари изогнул бровь, но ничего не сказал. По его мнению, иметь дело с маньяком, у которого под воздействием стресса не осталось ни намека на самосохранение, следовало только в самом крайнем случае. Судя по тому, что этот человек на самом деле только что употребил обращение «мальчики» по отношению к нему и его двойнику и все еще был жив, случай стремился к своей абсолютной крайности. Тем временем, Карл добрался до поворота. Двойник заранее возвел очи горе. — А что это за комната? — Эхо приумножило истерические нотки, пробивающиеся в голосе лорда Тимбера. — О, да их тут две! В комнате не было ничего необычного, кроме того, что она находилась в глубине лабиринта, пронизывающего дворец патриция Анк-Морпорка. Ну еще, быть может, некоторое очарование ей придавал тот факт, что сконструирована она была, как ни странно, не Леонардом Щеботанским. Сие помещение функционировало еще в периоды правления лорда Капканса, и служило для весьма прозаических целей, а именно — являлось идеальным местом для допросов. При необходимости в зале устанавливались все требующиеся инструменты и сооружения, но и в пустом состоянии он неплохо умел разговорить людей. Допрашиваемый, стоя в центре комнаты, находился под наблюдением своего тюремщика, который располагался в соседней каморке и имел возможность видеть все происходящее в комнате допросов через небольшой проем, больше похожий на бойницу, чем на окно. — Не двигайся. — Почему? —Здесь в пол вмонтированы горелки. — Что?! — Горелки. Не следовало тебе сюда заходить. — Неужели? Вам стоило сказать мне об этом до того, как я пересек порог. — Как видишь, у нас достаточно запутанная ситуация. Он не может ни в чем отказать Карлу, а от моих действий в каком-то смысле зависит конечное благополучие нас обоих. — Что?! — Твой любимый вопрос сегодня. У него приказ всадить в себя нож, если мои действия не будут согласованы с лордом Тимбером. Как понимаешь, не самый благоприятный исход вечера. Ваймс на секунду закрыл глаза. Просто потому что так было проще. Так он переставал видеть двух лордов Ветинари одновременно. Всего пару минут назад он брел по коридору, ожидая нападения, засады, мертвого тела, валяющегося на сыром полу… Но точно никоим образом не этой освещенной комнаты, рожденной видением сумасшедшего архитектора, расчерченной на доли уродливыми плитами, посреди которых в двух экземплярах возвышался человек, которого и в единственном числе переносить было весьма непросто. — Вы уже рассказали мистеру Кукольнику, как тут все устроено? — поинтересовался Сэм, задумчиво ковыряя носком ботинка стальной цилиндр — один из сотни стальных цилиндров, вырастающих из стыков между плиткой. — К сожалению, он умудрился задать конкретный вопрос, и мне пришлось поработать гидом, пока мы ждали твоего прибытия. — Ваймс с ужасом осознал, что абсолютно не отличает двойника от оригинала, и если бы не слова самого Ветинари, он бы в жизни не понял, кто из них настоящий патриций. — Так даже веселее, разве нет? — лицо Карла в бойнице светилось искренней радостью. — Теперь мне можно будет не заставлять вас разбираться с этим назойливым стражником. – Он кивнул на Ваймса. — Теперь у меня есть идея получше. — Я почти уверен, что попаду в него из арбалета, — заявил командор, ни к кому особо не обращаясь. — Я включу горелки, если ты пошевелишься. — Карл выразительно посмотрел на пол. — Нет, не включишь. — Ваймс покачал головой. — Иначе ты погубишь плод своего творения. А без оригинала никогда больше не сможешь провернуть все сначала. — Ты правда хочешь проверить? — со всей серьезностью поинтересовался Карл. Ваймс внимательно посмотрел на него, подмечая лихорадочный румянец и нервные подергивания пальцев. В конце концов, он повидал немало психопатов, готовых прирезать даже собственную мать, если что-то шло не по плану. — Послушайте, лорд Тимбер. — Ваймс решил зайти с другой стороны. — Вы же понимаете, что я не мог прийти сюда один. Скоро вам придется столкнуться с другими стражниками, и знаете, они очень терпеливые и готовы ждать вас сколько угодно долго. Рано или поздно вы захотите есть… — Как и мы, — флегматично заметил двойник. — Вы не помогаете, — прошипел командор и продолжил: — Вас сморит сон, и тогда… — Ах, думаю, мы придумаем, как взбодриться! — Карл даже подскочил от воодушевления. Воспоминания о нормальности стерлись с его лица. — Например, мистер Ваймс, вы можете нам помочь! Серьезно! — Последнее уточнение не имеет смысла. Я вообще не уверен, что командор умеет шутить, — заметил Ветинари, на что двойник согласно кивнул. — Вам не кажется, что это опасно напоминает раздвоение личности? — ехидно спросил Ваймс. — Сэр Сэмюэль, вы не представляете, насколько ново для меня впечатление от разговора с вменяемым человеком, — ответил патриций. — Поэтому согласен на любой диагноз, — дополнил двойник. Ваймс буквально услышал, как в его голове что-то с противном звуком щелкнуло и отвалилось при виде подобного единодушия. Лорд Тимбер, почувствовавший, что интерес к его персоне угасает, поспешил вернуть разговор в нужное русло: — Я вижу, этот человек вас раздражает, мистер Ваймс! Сейчас у вас есть уникальная возможность разобраться с ним раз и навсегда. Представляете? Я вас, несомненно, потом все равно сожгу, сами понимаете, но вы умрете счастливым, зная, что этот мир очистился! Ваймс вздрогнул, услышав собственные давнишние мысли, озвученные крикливым голосом этого свихнувшегося парня. Ему показалось, что с тех пор, как он сам так думал, прошло около нескольких тысячелетий. — Останется только никчемный двойник, который будет подчиняться мне, и под моим руководством… Слушать весь вытекающий из глотки маньяка бред у Ваймса не было ни малейшего желания. — Я не буду этого делать, — спокойно сказал он, распрямляя плечи. Во взгляде Ветинари со скоростью света мелькнуло что-то неясное. Глубоко вздохнув, Ваймс сделал шаг вперед, оставляя за спиной смущающие его лица. — Стой, я сейчас включу горелки! — взвизгнул Карл, хватаясь за рычаг. — Твои угрозы не отличаются разнообразием, — улыбнулся командор, потянувшись за арбалетом. — Не смей, слышишь! Ваймс слишком хорошо знал, что психам не знакомо слово «блеф». Его рука замерла на полпути. — Сделай то, что он хочет. — Фраза обрушилась на него сзади, как ведро ледяной воды, стекла за шиворот холодным потом и ознобом пробежалась по спине. Осторожно повернувшись, Сэм вгляделся в знакомое лицо в поисках первых признаков помрачения ума. — Что… — он прочистил внезапно пересохшее горло. — Вы сейчас что-то сказали? — Да, — спокойно повторил патриций. — Я приказываю тебе выполнить требование лорда Тимбера. — Приказываете? — А почему нет? Ты все еще мой подчиненный. — Отлично, я ухожу в отставку. От нелепости сложившейся ситуации Ваймс не сразу обратил внимание на одну странную деталь — патриций не просто не смотрел ему в глаза, а вовсе избегал встречаться взглядами. — Не будь таким упертым. — Второй патриций тоже не слишком интересовался персоной командора, а словно прислушивался к чему-то или пытался что-то рассчитать, рассеянно глядя в угол. — Неужели ты мне не доверяешь? Вопреки всем обстоятельствам Ваймс расхохотался, заставив Карла вздрогнуть от неожиданности. — Простите, сэр, но вы только что сморозили самую большую глупость в жизни. — Я не шучу! Сейчас я сосчитаю до пяти, чтобы нам было не так скучно ждать твоих друзей, — опомнился лорд Тимбер. — И если ты не прирежешь этого ничтожного…. — Кому-то же ты должен доверять, — невозмутимо заметил один из патрициев. И тут Ваймс, наконец, сообразил, что же терзало его последние несколько минут: он больше не понимал, где настоящий Ветинари. — Самому себе, к примеру. — … зарвавшегося… — Что подсказывает тебе чутье? — спросил другой. — Я начинаю… — Рано, — бледнея, процедил первый. — Постой, мне нужно подумать! — Ваймс и сам не ответил бы, к кому конкретно обращался. Возможно, к самому времени, но оно, увы, оказалось неумолимо, как и всегда. — Раз. — Просто достань меч, не нервируй его, — произнес Ветинари, стоящий слева. — Два. — Тебе все равно придется это сделать, — заявил Ветинари, стоящий справа. — Мы не сможем существовать вдвоем, а «растворение» двойника в реальности — длительный и весьма болезненный процесс. — Но почему мне? И вообще, все это нужно обсудить в спокойной обстановке! — Ваймс сжал ножны в руке. — Три. — А кому еще? — Уголки узких губ дернулись вверх. — Что касается обстановки, на моей памяти… — Четыре. — … она еще не разу не была спокойной. — Я не знаю… я… — Пять! — сказал Карл. — Давай, — сказал Ветинари. — Сейчас, — отозвался другой. Ваймс не сказал ничего, потому что его язык прирос к нёбу, едва его меч без особого сопротивления исчез меж ребрами, прорвав все слои ткани, погружаясь все глубже, рассекая сердце. Ваймс, не очень понимал, чье. А в следующую секунду произошло так много событий, что Ваймс и при всем желании не смог бы вставить ни слова в этот плотный поток абсурда. Командор имел все шансы не заметить вспыхнувшее в бойнице пламя, но не услышать крик Карла было невозможно, даже находись Ваймс в состоянии глубокого летаргического сна. Дикие вопли несколько бесконечных минут оглашали коридор и его окрестности, эхом отскакивая от стен и ввинчиваясь в сознание с энтузиазмом голодной землеройки. Благо огонь был достаточно силен, чтобы расправиться даже с самыми лужеными голосовыми связками в кратчайшее время. Под этот дивный аккомпанемент Ваймс наблюдал, как из ослабевшей руки на пол падает маленький темный кинжал и следом за ним оседает высокое тело, тая практически на глазах. Ветинари попытался было повторить траекторию своего двойника, но командор вовремя подхватил его, и теперь, стоя посреди пустой комнаты, держа меч, которым убил патриция, в одной руке, прижимая к себе настоящего патриция другой рукой, меланхолично любовался отблесками пламени в соседней комнате. Зверски хотелось заснуть, и проснуться где-нибудь в другом мире. Не менее зверски хотелось выпить. — Вы ведь знали, что так будет. — Ваймс даже не спрашивал, понимая бесполезность этой затеи — Ветинари находился в слегка бессознательном состоянии. И потому вздрогнул, услышав едва различимый шепот: — Там была ручка. Каждый, кто входит в ту комнату, знает о ручке. О том, что ее надо потянуть, чтобы отключить систему безопасности, иначе через десять минут… — Да, спасибо, я убедился воочию, не нужно рассказывать, — проворчал Ваймс. — Как же ваш двойник смог умолчать об этом? Командор скорее угадал, чем увидел, как губы патриция сложились в самую настоящую улыбку. — Карл просил предупреждать об опасности только на пути в Продолговатый кабинет, насколько я понял. Этот приказ не распространялся на другие коридоры. — Мог бы и догадаться, — кивнул Ваймс. — Не мог. — Патриций все еще улыбался, наталкивая Сэма на мысль, что третья смерть явно не пошла ему на пользу. — Ты слишком честен для этого. — То есть — круглый дурак, — перевел Ваймс. Ответом ему послужила тишина: Ветинари, похоже, определился и решил на время покинуть ряды находящихся в сознании людей. — Вот так всегда, — вздохнул командор, укладывая патриция на пол и усаживаясь рядом, прямо на горелки. — Сначала всех спасаешь, а потом оказываешься дураком. Порывшись в карманах, он выудил оттуда сигару и спички. — КАРЛ ТИМБЕР? Человек перестал бегать кругами и орать, осознав, что у него больше нет тела, способного гореть. — Да? — ПОЙДЕМ. — Фигура в черном балахоне уже собралась было двинуться дальше, но вдруг хлопнула себя по лбу (раздался костяной стук) и полезла за пазуху. — ПОГОДИ, СОВСЕМ ЗАБЫЛ. ВОЗЬМИ. Фигура протянула человеку нечто, напоминающее моток ниток. — Что это? — ПОПРОБУЙ ПРИВЯЗАТЬ ИХ К РУКАМ И НОГАМ, ПОКА ОНИ У ТЕБЯ ЕЩЕ ЕСТЬ. — Но зачем? — ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ. ТЕБЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ВИДНЕЙ. Речная вода впитывала ночной мрак и отдавала взамен белесую дымку. Туман, надвигающийся на город, приобрел плотность, благодаря которой вам приходилось продираться сквозь клубящуюся завесу, прикладывая заметные усилия, чтобы не испытать на собственной шкуре, что именно чувствует жук в янтаре. Дальний берег Анка растворился в молочном облаке, будто таинственному демиургу наскучило наблюдать за смешными, суетливо копошащимися существами, и он, зевая, щелкнул пультом, заставляя цветную картинку затянуться матовым бельмом пустого экрана. Однако тем, кто стоял у самой кромки воды, были совершенно неинтересны новомодные сравнения. Не потому что они никогда не сталкивались с изобретениями человечества, но потому что слишком быстро забывали о тех мелочах, конструированием которых пытаются скрасить свой досуг смертные. — Все реки выглядят одинаково, — поделилась наблюдением женщина, отбросив со лба непослушную прядь. Прядь недовольно зашевелилась и заняла положенное место в густой кудрявой шевелюре. — Несут свои воды вперед, уверенные, что сами выбирают направление и скорость. А в финале — неизменное болото, которое они принимают как должное, и смиренное растворение в волнах океана. Мужчина улыбнулся, прищурившись. Завихрения тумана, отражаясь в его блестящих черных зрачках, меняли самую свою суть и извивались в глубине глянцевой темноты подобно воронкам песчаных бурь. — О моя дражайшая Бет, у тебя либо произошла подмена понятий, а значит, этот город плохо на тебя влияет, либо тебя потянуло на необоснованно громоздкие метафоры, опять же, под воздействием здешней атмосферы. Тут, хорошая моя, и без нас чересчур много гротеска. Синьора Сумасбродди пожала плечами и сделала крошечный шаг вперед. Туман, колеблясь, отшатнулся в сторону, чтобы избежать соприкосновения с кожей — он еще не успел прийти в себя после прошлого раза, когда Беатриче вытворяла с ним крайне противоестественные вещи только для того, чтобы напугать тех несчастных стражников. — Реки, люди… — Без тени страха босой ступней она коснулась поверхности Анка. Синьор Сумасбродди неодобрительно нахмурился. Он всегда считал, что не следует без особой нужды совершать рискованные поступки. — Ничего не меняется, Балу. Их реки всегда полны нечистот, ничуть не меньше, чем их мысли. Но они так трогательно надеются. Куда бы мы не пришли, Балу, везде они ищут свободу, забывая, что русло дано раз и навсегда. Я помню Старик-реку, и я помню реку с желтыми водами, там местные люди могли видеть наши тени и изображали тебя с шакальей головой. Я помню другую реку, широкую и спокойную, я помню пурпурные башни, стоящие на ее берегу. Я помню миллионы рек, Балу, в миллионах миров. Все они выглядят одинаково. — Мне скучно, Бет. Эти разговоры нагоняют на меня тоску. Я и не думал, что еще способен так сердиться и так жаждать, но оказалось, нет ничего проще, чем разжечь былой огонь. — Балу положил ладонь на плечо спутницы, сминая шелк и притягивая ближе. — Не буди мою память, сестра, мне хочется новизны. Я желаю бежать по руслу, вязнуть в болотах и не задумываться об этом. Жить как они. — Он кивнул в ту сторону, откуда доносились тихие, приглушенные туманом голоса. — Как мы с тобой когда-то очень давно. — Добрый вечер! – радостно поздоровался Моркоу, без особого труда выбираясь из тумана. Ангва, идущая следом, с некоторым усилием рассекла ватный воздух и возникла рядом с капитаном. Ее лицо выражало одновременно настороженность и облегчение, причем облегчения явно было связано с тем, что вскоре их подопечные собирались покинуть город, и теперешняя их встреча обещала стать последней. — Мы рады, что вы смогли прийти попрощаться, — заметила синьора Сумасбродди, не поворачивая головы. Пар обволакивал ее фигуру как прозрачная накидка, скрывая контуры тела, не позволяя увидеть, что она перестала делать вид, будто земное притяжение играет хоть какую-то роль в ее жизни. — Мы рады также, что повстречали вас. Нам будет проще покинуть это место, зная, что здесь останутся женщина-волк и мужчина-солнце, следовавшие нашим путем. — Здесь останется жизнь, — согласно кивнул синьор Сумасбродди, с удовлетворением глядя на сбитую с толку пару. Ангва выразительно закатила глаза. Моркоу предусмотрительно взял ее за руку, пресекая попытки девушки покрутить у виска пальцем. — Вашими стараниями жизни здесь могло и не оста… — начала Ангва, но капитан перехватил инициативу: — Благодаря вашим стараниям, жизнь не останавливалась ни на секунду во время вашего пребывания в Анк-Морпорке, ты ведь это хотела сказать, правда? — От его улыбки с неба, не выдержав конкуренции, в туман свалились несколько звезд. — Активный у вас выдался отпуск, полный новых впечатлений. Сумасбродди переглянулись. Ухмылка Беатриче разве что в рупор не кричала: «Я же тебе говорила». — Именно за этим мы и приезжаем, — солидно кивнул Балу. — За новыми впечатлениями. Вот, к примеру, где бы еще нас посадили бы в самую настоящую камеру? Моркоу кашлянул, сжимая руку Ангвы. — Мы счастливы, если это недоразумение доставило вам удовольствие, — ответил он. — Разумеется. — Улыбка Балу уступала улыбке капитана по степени яркости, но словно бы превосходила по количеству зубов и общей плотоядности. — А сейчас вам не терпится убедиться, что мы благополучно найдем городские ворота. — Вы же понимаете, по нашему городу опасно ходить ночью в тумане, — развел руками Моркоу. — Особенно иностранным дипломатам, — подхватил Балу. — Особенно им, — обрадовался пониманию капитан. Беатриче, обернувшись через плечо, взглянула на заскучавшую Ангву, прекратившую попытки вызволить свою ладонь. «Не спускай с него глаз, женщина-волк», — зазвучало вдруг у Ангвы в голове. – «Сбивай его пламя, пока он не сгорел дотла, стараясь осветить все вокруг. В твоем распоряжении все прохладные воды, которые сможешь учуять». — Что за бред! — сообщила Ангва вслух и поежилась, вновь услышав пронзительный соколиный клекот. — Упрямый волчонок, — сквозь смех заметила синьора Сумасбродди. — Забавный звереныш. Моркоу с удивлением посмотрел на свою ладонь, в которой девичьи пальцы медленно начали менять форму. — Т-с-с, все хорошо, мы уходим, — прошептал Балу, и от его слов повеяло раскаленным песком. — Нам пора. — Доброго пути, хорошо добраться до Орлеи! — Моркоу чуть склонил голову. — До Орлеи? — Балу растерянно наморщил лоб. — Ах, конечно. До Орлеи. Спасибо, капитан. Спасибо за понимание. Некоторое время Ангва и Моркоу старались различить неясные силуэты, исчезающие во влажной белизне, но то ли чета Сумасбродди двигалась слишком быстро, то ли просто-напросто растворилась в густом тумане, но уже спустя несколько мгновений Ангва обрела четкую уверенность — на берегу они остались в одиночестве. Еще она почти не сомневалась, что Беатриче двигалась в таком отдалении от берега, что ни о какой ходьбе по твердой земле там речи не шло, но признаться даже самой себе, будто по Анку на самом деле можно перемещаться пешком, Ангва была еще не готова. — Ненормальные, — заявила девушка, без толку сверля взглядом туман. — С человеческой точки зрения — абсолютно чокнутые, согласен с тобой, — кивнул Моркоу. — Что ты имеешь в виду? — подозрительно нахмурилась Ангва. Капитан глубоко вздохнул и повернулся к ней. — Ничего конкретного. — В его зрачках отражались белесые завихрения, укутавшие берег. — Погоди, сейчас дымка рассеется, и пойдем. — Только руку мою верни, — буркнула Ангва, выдергивая ладонь из хватки Моркоу и потирая пострадавшую кисть. — Никогда так больше не делай, хорошо? Я могу держать себя в руках и сама. Не пытайся посадить меня на привязь. Моркоу смотрел на нее, и ей казалось, что она падает, летит бесконечно навстречу отражающемуся в застывших водах солнцу. «Хотя, наверное, уже поздно говорить о привязи», — мелькнула у нее в голове мысль, мелькнула и тут же была унесена порывом ветра, налетевшим, чтобы разогнать туман. Остро пахнущая жидкость щедрым потоком выплеснулась из горлышка и пролилась мимо стакана. Ваймс равнодушно смотрел, как виски стекает по его пальцам, как капли падают на пыльный пол и оставляют там неряшливый узор в качестве свидетельства его слабоволия. Для Сибиллы и всех остальных он давно бросил пить. Да чего уж там, он и сам не сомневался, что завязал, и без колебаний зарядил бы кулаком в лицо любому, кто посмел бы сказать, что скоро ему предстоит вернуться к старым привычкам. Ваймс отсалютовал стаканом невидимому собеседнику. В комнате не было даже зеркала, так что на компанию отражения командору рассчитывать тоже не приходилось. Он попытался вспомнить, как же обходился без зеркала в те времена, когда эта комната являлась его единственным домом. Ехидный и подозрительно знакомый голос подсознания напомнил, что необходимость бриться каждый день появилась уже после того, как командор перебрался к Сибилле и обзавелся для этих целей специальным тазом, кувшином, лезвием и дворецким. До свадьбы ему вполне хватало старого подноса, искажающего его лицо до полной неузнаваемости, и затупившейся бритвы. — Вот были времена… — вздохнул Ваймс, делая внушительный глоток. Терпкая влага прокатилась по нёбу и легко, по проторенной дорожке, скользнула вниз, чтобы мягкой и теплой волной разлиться где-то под ребрами. В Псевдополис-Ярде было обманчиво тихо, никто не гремел посудой на кухне, не грохал дверцами шкафов и не ронял тяжелые пики, прислоненные к стене. Какое-то время Ваймс лениво размышлял на эту тему, после чего решил, что Моркоу отлично справится даже с концом света. Эта мысль убедила его в собственной безнадежности и несостоятельности куда сильнее, чем выпитый залпом стакан виски. Если уж ему было плевать, что происходит в городе, значит, он окончательно и бесповоротно достиг дна. Ваймс наполнил третий стакан. Возможно, он продолжал бы пить, даже увидев адское пламя за окном. Даже если бы в Управлении собрались все стражники и дружно принялись бы ломиться к нему в дверь. Просто в данный момент у него был выбор: напиться в хлам или окончательно сойти с ума. Содержимое третьего стакана, встав на плечи двух своих сотоварищей, постаралось добраться до кристально трезвого ума командора и потерпело неудачу. Опьянение не приходило, отчего Ваймс начал постепенно терять надежду и самообладание. Он закрывал глаза и видел то, чего видеть не хотел. Он закрывал глаза, и к нему возвращались все старые привычки, словно кто-то сдуру открыл засов на воротах здравого смысла командора, и все, что было изгнано прочь, теперь бросилось в гостеприимно распахнутые двери. Три стакана – по одному за трижды несвершившееся, и все бесполезно. — Наверное, понадобится три бутылки, — протянул Ваймс, наполняя четвертый стакан. — Или три бочки. Или три года, чтобы жизнь снова вошла в прежнее русло. Командор отхлебнул и не почувствовал вкуса. В этой комнате не было бумаг, только шкаф с покосившейся дверцей и старая узкая кровать. Ваймс приходил сюда, чтобы немного вздремнуть, он никогда не запоминал, какого цвета здесь обои или есть ли на кровати подушка и одеяло. Теперь он с удвоенным вниманием изучал узор трещин и потеков на потолке, опустошив четвертый бокал и рухнув навзничь на скрипучий матрас. Он готов был написать и опубликовать доклад о недостающих досках паркета, о заснувших между рамами мухах. Он готов был думать о чем угодно, лишь бы не закрывать глаза. С пятым стаканом в руке он шатался по комнате, вперед и назад, заставляя пламя единственной свечи тревожно колыхаться. Туман за окном начал постепенно рассеиваться, и Ваймс распахнул створки, пуская в комнату уличный шум и наглый сквозняк, норовящий плюнуть сыростью, забраться под рубашку. Присев на край кровати, командор сделал еще один глоток и потряс головой. Перед ним возле двери стояла высокая фигура в черном балахоне. Надвинутый на лоб капюшон скрывал черты лица, но стоило только обратить внимание на манеру посетителя складывать руки на набалдашнике трости, и все вопросы о личности фигуры отпадали. Ну, по крайней мере, у более-менее трезвых людей. — Я еще не закрыл глаза, — хмуро заявил Ваймс, обращаясь к потолку. — Слышите? Если он начнет мерещиться мне и с открытыми глазами, я клянусь, я утоплюсь в Анке, даже если мне придется прорывать себе путь на дно. — Сэр Сэмюэль, позвольте полюбопытствовать, с кем это вы разговариваете? — поинтересовался лорд Ветинари, откидывая капюшон. Ваймс сфокусировал взгляд на точке, находящейся в середине лба патриция, и несколько секунд внимательно рассматривал ее. Потом, моргнув, он встал и довольно твердым для человека, выпившего натощак полбутылки виски, шагом подошел ближе. Когда между ними осталось всего несколько дюймов свободного пространства, Ваймс подумал, что не рассчитал и надо бы отойти назад, но вместо этого просто изо всех сил толкнул Ветинари в плечо. Тот, явно не ожидавший подобного развития событий, пошатнулся и ударился спиной о дверной косяк. Ваймс мысленно порадовался, что комната так плохо освещена, и свеча находится далеко за его спиной, так что он не имеет возможности наблюдать, как выражение скуки на лице патриция сменяется другим выражением. Ваймс был не в курсе, какие именно эмоции соответствуют подписанию смертного приговора, но догадывался, что в ближайшем будущем ему предстоит узнать много нового по этому вопросу. — Командор, я, должно быть, что-то пропустил, — начал Ветинари, как только к нему вернулась возможность дышать. — Не объясните мне ваше поведение? Сэм с огромным трудом подавил желание ответить «нет» и силой выставить патриция за дверь. — Просто проверял, — проворчал он и отошел обратно к кровати, по пути подхватывая с пола бутылку и стакан. — Простите, я по-прежнему вне разговора. — Проверял, насколько вы реальны. — Очередной глоток помог Ваймсу преодолеть почти революционное сопротивление собственных голосовых связок. Ветинари приподнял брови. — О. Ясно. В таком случае, вынужден вас поблагодарить, что вы не стали использовать более радикальные меры по борьбе с наваждениями. Метать ножи, к примеру. — Вы бы все равно отбили, — с некоторым сожалением вздохнул Ваймс. — Возможно, — уклончиво ответил патриций, цепко скользя глазами по комнате. Внезапно командор вспомнил, что самый логичный в данной ситуации вопрос каким-то образом еще не был задан. — А что, вообще говоря, вы тут забыли? — Абсурдность ситуации снисходила на Ваймса постепенно, унося разум все дальше и дальше в пучины хаоса. Уголки губ Ветинари едва заметно дрогнули, и тут же, чтобы отвлечь собеседника от предательской мимической случайности, застучала об пол трость — патриций двинулся к окну. Только захлопнув створки и задернув невнятного цвета шторы, дохнувшие на патриция облаком сухой пыли, он повернулся к Ваймсу. — Думаю, что предстоящий нам разговор не стоит оттягивать до вашего официального визита в Продолговатый кабинет. — Что же такого необычного произошло, что вы спустились из своей башни? — Ваймсу показалось, что виски в его бокале превратился в воду. Он больше не чувствовал запаха, горечи, он не чувствовал ничего, заблудившись в тумане, заполняющем его мысли. — Ах, ну да, как я мог забыть! Вы умерли три раза. — Командору говорили, что у него тяжелый взгляд, но никогда раньше он не видел подтверждения этому, написанного на лице Ветинари. Ваймс прекрасно знал, когда человек был готов к любой опасности. Он ощущал напряжение, и помнил, что раньше патриций никогда не воспринимал его так. Так серьезно. — И все три раза — у меня на руках, — продолжил Ваймс, поднося стакан к губам. — Командор, ваш тон дает мне понять, что вы были бы рады переложить всю ответственность за произошедшее с лорда Тимбера на меня. Такое поведение не совсем логично, вам так не кажется? — Ветинари представлял собой воплощенный образец долготерпения с этими его сложенными на набалдашнике руками и снисходительным наклоном головы. Сейчас Ветинари невыразимо бесил Ваймса. Он заставлял просыпаться старые привычки. — Я старый стражник, мой лорд, — ответил Ваймс, обследуя карманы на предмет сигары и спичек. — А служба в Страже не слишком располагает к развитию логики. Единственное, в чем я уверен — вы три раза умерли в моем присутствии и один раз заставили меня убить вас лично. Спору нет, я мечтал об этом довольно долгое время, но все же планировал, что все произойдет на моих условиях и в других обстоятельствах. Сэр. — Я и забыл, как влияет на вас алкоголь, сэр Сэмюэль, — заметил патриций, поморщившись, когда густые клубы сигарного дыма начали заполнять комнату. — Вы становитесь безрассудным. С закрытым окном воздух начал загустевать, а температура — неуклонно расти. Сэму было душно даже в его тонкой рубашке. Вытирая испарину со лба, он словно со стороны увидел, как капля пота скользнула по виску патриция. Командору почудилось, что в комнате включили печку. — Нет, я перестаю быть рассудительным. — Ваймс сел, упершись локтями в колени, и задумчиво созерцал тлеющий уголек сигары. — Большая разница. В следующую секунду он резко поднялся на ноги. Его повело, так что карта потеков и трещин на потолке закружилась над головой в медленном танце, но он лишь сильнее выпрямился и сжал кулаки. — Идите домой, Ваша милость, — сказал он, с трудом подбирая слова. Недостающие паркетные доски интересовали его так сильно, что он не мог оторвать от них взгляд. — Идите домой. Завтра я приду к вам с отчетом, и мы обо всем поговорим. Нет таких вещей, которые не могли бы быть сказаны в Продолговатом кабинете, разве не так? Полы плаща патриция даже не шелохнулись. — Не так. Трех смертей, Ваймс, более чем достаточно, чтобы понять некоторые элементарные вещи. Командор поднял голову и заставил себя посмотреть Ветинари в глаза. Как он и ожидал, было невозможно прочесть что-то определенное в блестящей синеве, чересчур яркой и чересчур колкой. «Синие», — подумал Ваймс отрешенно. — «Странно, что я этого не помнил». — Мой лорд, я не буду говорить о том, что вам не нужны очередные проблемы, уверен, вы и без моего мнения отлично разберетесь, что вам делать со своей жизнью. Мне просто очень любопытно, почему вы так убеждены, что мне… что я не убью вас на месте, четвертый раз и уже без резервного копирования? Патриций улыбнулся. На фоне бледной кожи сжатые губы, искривленные в усмешке, смотрелись одновременно и нахально, и беспомощно. Сэм уже видел этого человека беспомощным. Он не хотел повторения. С недоумением он осознал, что пальцы, потянувшиеся к застежке на плаще Ветинари, принадлежат ему, Сэму Ваймсу. — Ты ведь был знаком с моим старым секретарем? — спросил патриций под шуршащий аккомпанемент ниспадающего балахона. Пару секунд Ваймс просто физически не мог ответить, так как его челюсть намертво заклинило в полуоткрытом состоянии. Чисто теоретически он представлял, что Ветинари под своим пыльным сюртуком определенно носит что-то еще, но отчего-то вид обычной белой хлопковой рубашки, от жары слегка липнущей к телу, и простых брюк привел командора в странное пограничное состояние. — Да, Люпин, пытался вас пришить. Хотя что удивительного, к вам разве что очередь не выстраивается. — Ваймс заставил себя вернуться к разговору. И тут на него снизошло понимание. — Неужели?.. — Вижу, ты на верном пути. — Он что, оставил мемуары? — Командор устало провел рукой по лицу. Старые привычки настигали его спустя десятки лет и с жадностью впивались в беззащитную память. Люпин Воунз, тонкий, вертлявый, костлявый, самый слабый и самый хитрый. Два месяца коротких встреч, таких же вертлявых и костлявых, как сам Воунз. Ваймс глубоко затянулся. — Что-то в этом роде, — кивнул Ветинари. Кровь наконец милостиво вернулась к его щекам, так что он перестал напомнить свежевырытого зомби. — Несколько подробных упоминаний о вашей тесной дружбе. Впрочем, там вообще оказалось очень много информации подобного рода, не только о тебе, разумеется. — Если сейчас все закончится банальным шантажом, я разочаруюсь. — Сэм не глядя поставил бутылку куда-то на подоконник. Судя по звону стекла и насыщенному запаху виски — промахнулся. — Черт. Ветинари удивленно моргнул. — Ты неподражаем. — Командору показалось, что синева залила все пространство, заполнила собой каждый атом. — С таким образом мышления ты мог бы стать главным дворцовым интриганом. — Трость патриция с тихим хрустом растолкла пару осколков в стеклянную пыль, когда Ветинари шагнул еще ближе. — Нет, сэр Сэмюэль. Я не собирался тебя шантажировать. А если бы собирался, то сделал бы это гораздо раньше. — Раньше? — переспросил Сэм, все еще не понимая, стоит ли воспринимать происходящее всерьез, или сейчас его разбудит стук в дверь, или Ветинари рассмеется ему в лицо, а то и вовсе превратится в Карла Тимбера или Люпина Воунза — каких только видений не породит разгоряченное алкоголем сознание. — Гораздо раньше, — кивнул патриций. — Отправляйся домой? — последний раз попробовал Ваймс, проводя ладонью по тонкой влажной ткани и чувствуя, как размеренный ритм сбивается под его рукой. — Вот сейчас еще можно уйти. — Не притворяйся, Сэм, — ровным голосом возразил Ветинари, — пути назад не стало так давно, что я уже и не вспомню точный момент. — Как скажешь, — хмыкнул Ваймс. Его упрямство не раз помогало ему в трудных, спорных или сумасшедших, наподобие этой, ситуациях. Почти вслепую Ваймс выкинул сигару в стакан с недопитым виски, где-то на периферии сознания отметив, что окурок милосердно зашипел, погаснув, а не принялся с энтузиазмом поджигать пропитанный спиртным ссохшийся паркет. В настоящий момент им не хватало только пожара. Ваймс не слишком задумывался, что делает. Он знал, чего бы он хотел, и чего никогда не произойдет в реальности, и потому без особой надежды молча и сильно надавил на чужие твердые плечи. Сэм и забыл, что плечи бывают такими. Через секунду он вообще забыл обо всем. Он не ожидал, что патриций Анк-Морпорка послушается. В его Вселенной Ветинари не мог вот так запросто опуститься на колени и уверенным жестом начать вытаскивать из-за пояса его рубашку. — Что… что ты делаешь? — Ваймс обеспокоенно ухватил Ветинари за подбородок, пока тот действительно не совершил чего-нибудь необратимого. Патриций тяжело вздохнул и как бы случайно провел прохладными пальцами по обнажившейся полоске кожи на животе Ваймса. — Я подозревал, что будет непросто, но все же не до такой степени. Сэм, скажи мне, может, я неверно истолковал твое поведение, но мне всегда казалось, что приглашение к минету в спальне, где находятся два человека, не может быть понято неправильно. Ваймс изо всех сил старался подавить в себе многочисленные вопросы, в основном касающиеся части, включающей в себя «всегда казалось». — Когда ты смотришь на меня с такого ракурса, мою картину мира начинают раздирать в лоскуты, мой лорд. — Сэм не врал, он испытывал сильное головокружение, пытаясь сфокусироваться на лице Ветинари и дело тут было не в виски. — В таком случае, можно попробовать произвести замену, — задумчиво произнес патриций, к вящему облегчению Ваймса, поднимаясь с колен. — Если что-то непременно должно быть порвано в лоскуты… — В это мгновение Ветинари совершил очень быстрое и незаметное движение, в результате которого рубашка Ваймса плавно спланировала на пол, слегка задержавшись в районе рукавов. — Я считаю, это справедливо, в конце концов, ты же разодрал мой сюртук тогда, после совещания. Сэм отрешенно взглянул на пол, где теперь в живописном беспорядке валялись осколки, трость, плащ и воспоминания о его рубашке. Хмыкнув для проформы, он взял Ветинари за грудки и без особых усилий швырнул того на кровать. — Все, хватит, — сообщил Ваймс, выуживая из кучи вещей плащ. Наслаждение, которое доставило Сэму созерцание растерянности на лице патриция, было сильнее все возрастающего желания. Командор усмехнулся и принялся обследовать плащ в поисках карманов. — Ты же шел сюда, уверенный в собственной победе. Так ведь? Ветинари попробовал сесть, но Ваймс вновь ощутимым тычком в грудь опрокинул его обратно. — Нет уж, я сказал, хватит. — Я часто думал, — произнес Ветинари, оставляя попытки принять вертикальное положение. – Знаешь, я часто думал о том, какой ты в постели. Когда в городе ничего не происходило, а ты все равно приходил на доклад и рассказывал об оштрафованных телегах, я смотрел на тебя и думал, любишь ли ты растягивать удовольствие, или получать все быстро? Это скрашивало подобные невыносимо тягостные встречи. Ваймс так опешил, что даже прервал ненадолго свои поиски. — О боги. Не думаю, что я хотел об этом знать. И не думаю, что теперь когда-либо еще смогу войти к тебе в кабинет с докладом. — Подашь в отставку? — насмешливо поинтересовался Ветинари. От его хищного взгляда Ваймс чувствовал, что сейчас судьба рубашки постигнет и оставшиеся части его гардероба. — Не дождешься. — Сэм продолжил ощупывать плащ, ожидая наткнуться на… — О, а вот и она. Вытащив из кармана маленькую круглую баночку, он отбросил ставшую ненужной тряпку и выразительно помахал находкой в воздухе. — Никогда не сомневаешься в успехе? — Всегда надеюсь на лучшее. — Голос Ветинари стал словно более глубоким. — Ты так и будешь стоять там и обсуждать мою манеру вести дела? — Заманчивое предложение, — протянул Ваймс, делая вид, что серьезно раздумывает над ним. Ход его мысли прервал пол, с опасной скоростью приближающийся к его лицу. Однако на траектории движения командора весьма вовремя возник матрас. — Если ты еще раз применишь ко мне приемы, которые освоил в этой своей Гильдии, я вспомню все, чему научился в Тенях. Ветинари, с комфортом оседлавший бедра Ваймса, не торопился отвлекаться от кропотливой борьбы с застежками на бриджах командора. — И наш вечер плавно перетечет в соревнование на ловкость и выносливость. Оставь, Сэм, эта игра всегда доступна нашему вниманию на официальных приемах. Поставь подножку, устрой засаду, уклонись, подсеки. Я устал от дипломатии. — А я устал от твоей идеальности, — выдохнул Ваймс, переворачиваясь и подминая Ветинари под себя. Сказал и с удивлением понял, что действительно так считает. — Не играй со мной сейчас, если тебе наскучила дипломатия. — Какой ты жадный, — ответил Ветинари, умудрившись-таки расправиться с поясом командора. — Зачем тебе в постели настоящий патриций? — Терпеть не могу подделок и копий, — ответил Сэм, сдирая с Ветинари рубашку и сотрясаясь от прикосновений к гладкой коже. — Хэвлок. — Да. — Ветинари закрыл глаза. — Да. Прежде чем та часть сознания Ваймса, которая отвечала за морально-этические аспекты его жизни, махнула на все рукой и отправилась в далекое путешествие по неисповедимым путям инстинктов, она нарисовала Сэму очень четкую картину возможного будущего. В течение одного бесконечного мгновенья просветления он прекрасно представлял себе все последствия, все развилки событий. Штаны времени в очередной раз раскинулись перед ним, обе штанины приглашающе чернели туннелями готовых сбыться возможностей. Ваймс застыл, нависая над Ветинари, и мир застыл вокруг них. Сырой ветер сердито дребезжал стеклами, потрескивала свеча, навязчивый дух разлитого виски плыл по комнате, наслаиваясь на сигарный дым и запах пыли. Быть может, для кого-то в подобной ситуации мир стал бы шаром, замершим в положении неустойчивого равновесия, готовым скатиться в любую сторону, сминая время и пространство на своем пути. Но мир Ваймса был Диском, плывшим сквозь просторы Вселенной на спине Великой Черепахи, а такому громоздкому сооружению не к лицу всякие суетливые смены курса. — Редкостное зрелище — сомневающийся командор Городской Стражи, — заметил патриций, не предпринимая, впрочем, никаких действий, способных повлиять на развитие событий, предоставляя эдакое последнее право выбора. Ваймс подавил в себе нездоровый смех. Конечно, демократия Анк-Морпорка распространялась на любую ситуацию: один человек — один голос. Голос Хэвлока Ветинари. — О, нет, это не сомнения, — возразил Ваймс. — Я просто пытаюсь насладиться моментом. Я слишком давно мечтал уложить тебя на лопатки, — объяснил он, проведя указательным пальцем по вопросительно приподнятой брови. — Какая вульгарность, Сэм, — выдохнул Ветинари, приподнимаясь, чтобы позволить Ваймсу стянуть с себя брюки. Бормоча что-то напоминающее «К тролльей матери всю эту метафизику и ее штанины», командор и отправил собственные бриджи следом, куда-то за край кровати. В конце концов, пути назад не стало так давно, что уже и не вспомнить когда именно. — При этом я всегда представлял, что перед этим разобью тебе нос и выбью пару зубов, — добавил Ваймс и поцеловал Ветинари. Привычки — вредные и не очень — по мнению Сэма весьма походили на зомби. Как бы давно они ни были похоронены, стоило копнуть чуть глубже — и тут же они начинали тянуться к свету, выползать на поверхность и упорно брести домой. Разумеется, это был не первый поцелуй в жизни командора и даже не первый поцелуй с мужчиной, поэтому его голову не забивали мысли вроде «ах, какие у него тонкие губы» или «ого, борода!». Пошатывающейся походкой в его память ввалилось знание о том, как следует провести рукой по поджарому боку, чуть сжать бедро, чтобы поймать губами приглушенный стон. Заняла свое законное место среди навыков и умений идея слегка поддаться и позволить целовать себя, а в это время раздвинуть ноги коленом и вжаться пульсирующим членом в бледный живот, оставляя влажный след, почувствовать ответную почти обжигающую твердость. Руки патриция, скользящие по его спине, переместились на шею Ваймса, и тот подумал, что с тем же успехом Ветинари мог поднести нож к его горлу. Человек, который не умел вовремя определить, что его жизни угрожает опасность, обычно не выдерживал в Страже и пары часов. Ваймс, у которого навык определения, с какой стороны ожидать удара, перерос в рефлекс, сейчас имел все основания представлять, что обнимает опасное лезвие. Чего он никогда не предполагал, так это того, насколько подобное ощущение может его возбуждать. — Ну-ну. — Губы патриция покраснели, и от того его обычно жесткая улыбка приобрела некий неуловимый оттенок, знакомый каждому, кто прогуливался по ночному городу и сталкивался с белошвейками, находящимися в модусе поиска клиента. — Я, между прочим, тоже довольно регулярно испытывал желание тебя придушить. — Его пальцы нежно провели по сонной артерии командора. Легкое давление было скорее обещанием, нежели угрозой. — Позже, — покачал головой Ваймс, толкаясь вперед, так чтобы усилить трение зажатой между животами плоти и с удовольствием наблюдая, как ноздри Ветинари дрогнули, когда он с силой втянул воздух. — Прикончить друг друга мы всегда успеем. Ваймсу пришлось покинуть занятые позиции, чтобы дотянуться до баночки со смазкой и вскрыть ее. Комната — стены и дым — плыла перед его глазами, так что сфокусироваться он мог лишь на кровати, точнее, на невиданной, невозможной, инфернальной картине: возлежащий на простынях Ветинари с тяжело вздымающейся грудью, опирающийся на локти. Голый, боги, бесстыже и беспардонно голый. Зачем он вообще носил одежду, во имя всего плоского! Ваймс смотрел и смотрел на это длинное худое тело, так остро реагировавшее на каждое прикосновение. — Слишком много думаешь, — сообщил патриций, быстрым единым движением подбирая под себя ноги и садясь рядом с командором. — Как ни странно. Взгляд Ветинари, и прежде всегда напоминавший взгляд хищной птицы, теперь приобрел слегка безумный голодный блеск. Патриций двумя пальцами зачерпнул немного прозрачной массы из баночки и, не отрываясь глядя Ваймсу в лицо, обхватил ладонью его член. Впоследствии Сэм и сам не смог вспомнить, откуда же он узнал все те нецензурные слова, вылетевшие из его рта в тот момент, потому что даже в самых грязных трущобах Теней эти выражения были не в ходу. — Так лучше, — кивнул Ветинари, садясь ближе и не переставая двигать рукой. — А теперь… — Он вновь улегся на спину, и Ваймсу ничего не осталось, кроме как последовать за ним. — Продолжим. — Стой. — Командор нашел в себе силы сформулировать ускользающую мысль в подобие предложения. — Стой, а ты? Улыбка Ветинари стала еще более неприличной. — А я всегда надеюсь на лучшее, ты же помнишь. От промелькнувших перед глазами изображений Ваймса не просто бросило в жар, а практически сожгло до костей. Если патриций, кладущий на всякий случай полезную безделушку в карман плаща вполне вписывался в его представления об окружающей действительности, то патриций, который… который… Ваймс почувствовал, что если он будет продолжать думать в этом направлении, то вечер закончится, не начавшись. — Без подробностей, — прорычал он и, сам последовав собственному совету, без лишних раздумий качнулся вперед. Однажды командор уже испытывал, что значит прижимать к себе это вздрагивающее тело, видеть покрасневшую, покрывшуюся испариной шею так близко, что ее можно коснуться губами. В тот раз он не сделал ничего подобного, в тот раз он молился всем возможно существующим богам, чтобы все быстрее закончилось. Теперь же он просил, чтобы это длилось вечно. — Быстрее, — шептал патриций, ухватившись рукой за прутья в изголовье кровати. — Быстрее же, ну… Но Ваймс упорно не менял темп, потому что здесь и сейчас он не собирался выслушивать приказы. Потому что он хотел, чтобы это длилось вечно. С каждым движением невидимые нити судьбы все глубже врезались в структуру мироздания, и все становилось на свои места, становилось неизменно правильным. — Сэм, я прошу… — Ветинари уперся затылком в мятую простыню, его колени безжалостно сжимали бока Ваймса. Командор неосторожно встретился взглядом с сокрушительной синевой чужих глаз и судорожно вздохнул. — Хорошо. Тогда сейчас. Сэм ускорил движение, опустив голову и наблюдая за тем, как ласкает себя Ветинари. — О, твою мать, — сорвалось с губ патриция. — Я думал аристократы считают ругань уделом простолюдинов, — с трудом произнес Ваймс. — Ты неисправим, — выдохнул Ветинари, прежде чем захлебнуться стоном. — О да… — невнятно, но очень громко согласился Ваймс, и это было самое яркое и искренне согласие, из тех, что они с Ветинари достигали за все годы их предыдущего общения. Когда сердце перестало пытаться покинуть территорию тела через непредназначенные для того пути эвакуации, вроде горла, а кости милостиво согласились вернуть себе изначальное твердое состояние, Ваймс попробовал пошевелиться. Медленно и осторожно он пошарил рукой по полу. Вслепую искать курево, спрятанное где-то в недрах бридж, было не совсем удобно, но силы на то, чтобы оторвать лицо от подушки, еще не появились. Спустя несколько минут вялого копошения, он совершил-таки двойной подвиг — нашел сигару и перевернулся на спину. Первая затяжка была почти так же восхитительна, как те ощущения, которые прокатились по телу командора несколько минут назад. Вторую затяжку ему сделать не удалось — по той простой причине, что Ветинари бесстрастно изъял сигару из губ Ваймса. — Тебе же не нравится дым, — проворчал Сэм, отбирая сигару обратно. — Да, когда он вне моих легких, он не приносит мне радости, — согласился патриций, выдыхая идеально ровные колечки. Ваймс уже приготовился сражаться за свое право на нормальный перекур после всего, что здесь только что произошло, как внизу загремели шаги. Судя по громкости и интенсивности возгласов, в Управление разом ввалились все отряды. — Какого гнолла происходит?! — прошипел командор, вскакивая на ноги. — Стражники вернулись с важного задания, — спокойно ответил патриций. — И прекрати одеваться, будь добр. Моркоу справится самостоятельно. Стоя на одной ноге и натягивая штанину на другую, Ваймс замер и подозрительно уставился на Ветинари. — Что за задание? — Устранение беспорядков на Деревянном мосту. — Кто мог устроить беспорядки на Деревянном мосту? Это же бессмысленно, там почти никто не бывает… — Ваймс замолчал и прищурился, оставив бриджи в покое. — Нет. Патриций невозмутимо подобрал брошенную командором в пепельницу, но, к счастью, не затушенную сигару. Сэм тяжело опустился на край кровати. — Поверить не могу, — покачал он головой. — И кто же у нас взял на себя ответственность за организацию потасовки? — Гильдия Воров, разумеется, у них сложная ситуация с расходованием фондов на обучение, они требуют снизить срок, необходимый для получения лицензии, — сухо сообщил Ветинари. — Ага, — кивнул Ваймс. — Понятно. Очевидно, на встрече, посвященной анализу финансового состояния Гильдий, на сей раз проблема перерасходования подниматься не будет? — Вероятно, — отозвался патриций, вертя сигару между пальцами. — В городе столько других проблем, знаешь ли. — Представляю, — согласился Ваймс, укладываясь обратно на кровать. — Ты удачливый сукин сын, я тебе уже, кажется, говорил об этом. — Я искренне надеюсь, что никто из моих ребят не пострадал на Деревянном мосту, иначе… — Зачинщики не слишком сопротивлялись, я уверен. — Ветинари положил руку на плечо Ваймса. — А теперь помолчи, сюда идут. Сэм, собиравшийся продолжить пламенную речь о том, что нельзя рисковать здоровьем других людей — по крайней мере, его людей — ради часа уединения в Псевдополис-Ярде, закрыл рот, услышав шаги и голоса. — Странно, командора нет в кабинете, — озабоченно произнес Моркоу в другом конце коридора. — И на мосту его тоже не было, хотя там собрались все. Все это очень странно, Ангва, как бы он не отправился в Залатанный барабан. — Его туда не пускают, — ответила девушка. Ее голос прозвучал значительно ближе. Ваймс сделал попытку встать, но рука Ветинари на плече удержала его не хуже железных тисков. Матрас еле слышно скрипнул. Ваймс обреченно зажмурился: оборотни славятся не только отличным нюхом, но и хорошим слухом. Легкие шаги Ангвы раздались совсем рядом с дверью. Сэм уже мысленно представлял, как она заносит кулак и собирается постучать. — Ох, ничего себе, — донесся до них тихий возглас. — Я думаю, он уехал домой отдыхать. Нет, даже больше, я это чую, Моркоу, пойдем вниз, немедленно, мне надо проверить, действительно ли командор Ваймс покинул Управление и направился в сторону дома. Сейчас же. — Но… — Пойдем, пойдем. Как только их голоса затихли в отдалении, Ваймс недоуменно посмотрел на Ветинари. — Что это было? Патриций поправил подушку и устроился поудобнее. — Ваймс, сколько лет она уже у тебя работает? Девочка — наполовину волк, она и правда очень хорошо чувствует все запахи. Особенно такие резкие, как запахи виски, дыма, пота и семени. — И что теперь? — Сэм почувствовал, что очень, очень устал. — Она все знает? Или она знает, но не все? И… Что ты делаешь? Ветинари еще раз потянул одеяло, вытаскивая его из-под Ваймса. — Собираюсь немного поспать, не опасаясь, что через пять минут могу проснуться от несравненных ощущений, которые испытывает мой двойник. Не возражаешь? — Э-э-э… — Ваймс в ступоре смотрел, как патриций на его кровати поворачивается на бок. — Нет. Здесь, конечно же, самое удобное и тихое место. — В подтверждении его слов матрас пронзительно скрипнул, а внизу раздался звон последней разбитой Детритусом чашки. — Естественно, — на грани слышимости сказал Ветинари, — тут — Городская Стража. Вот и сторожи. Спустя несколько секунд Сэмюэль Ваймс, с трудом отвоевав у мирно спящего патриция Анк-Морпорка собственную подушку, улегся рядом и, неверяще хмыкнув, закрыл глаза. За окном по-прежнему шумел ветер, гоняя крошечные клочки тумана по улицам города, откуда они, непризнанные и ненужные, стекались к воде, застревали под мостами. Где-то далеко-далеко раздавался стук, когда боги в очередной раз бросали кости, где-то с протяжным стоном невидимые нити рвались, чтобы возникнуть совсем в другом месте. Разновидности реальностей, выбираясь из пресловутых штанин времени, сливались в сплошной поток, уверенные, что сами выбирают направление, и скорость, и русло. Ведь иногда уверенность — это главная, самая крепкая нить. The End.